Валерий Юрич "Казнь мира сего"

Казнь мира сего
Валерий Юрич

Моя девушка пропала, и тут же вокруг стали происходить странные и необъяснимые вещи, затягивая меня в паутину непрекращающегося кошмара. Смогу ли я выбраться из этого ада и найти путь к моей возлюбленной?

Валерий Юрич

Казнь мира сего

Глава 1. В начале было…

Он смотрел сквозь оконное стекло на медленно падающий снег. Порой ему казалось, что время на короткие мгновения застывает, кристаллизуясь в статичные кадры: белые хлопья вдруг зависали, едва заметно подрагивая в ожидании освобождения. В такт снежинкам замирали и мысли. Ему позарез надо было вспомнить что-то очень важное, какую-то маленькую деталь, маячившую все время на границе его осознания последние несколько дней. В эти короткие доли секунды, когда мир вокруг останавливался, ему казалось, что вот оно уже совсем рядом, уже почти поймано, даже осознано и понято, но каждый раз не хватало каких-то мельчайших атомов времени, чтобы вытащить это осознание из застывшего мира. Снег снова начинал падать, бесцеремонные и навязчивые мысли вновь жужжали в голове, как рой потревоженных пчел.

– Да чтоб тебя, – с досадой пробурчал Нечаев, отвернувшись от окна, и начал мерить комнату неровными шагами.

Со дня исчезновения Ольги прошла уже неделя, но он до сих пор не имел никакого понятия, что же с ней произошло в тот поздний и ненастный январский вечер. Это невероятное стечение обстоятельств, нагромождением роковых случайностей приведшее их в тот самый, бог весть откуда взявшийся, бар, сводило его с ума.

– Пропади он пропадом вместе с его чертовым барменом! – не удержавшись, выругался Нечаев.

Он поймал себя на мысли, что не помнит его названия. Всю эту неделю в редких и скупых разговорах с другими он называл его "тот самый бар". Нечаев остановился с полуприкрытыми глазами, силясь вспомнить вывеску с парой неработающих букв, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Какая, в конце концов, разница, что там было за название? В протоколе у полиции все указано, да и бар никуда не делся – подъезжай да смотри. Он чувствовал, что в голове начинается хаос, к горлу вновь подкатил ком беспокойства, спина покрылась холодным потом. Острое ощущение собственного бессилия и бесполезности давило на него, комната внезапно показалась тесной и словно наполненной липкой паутиной, через которую он с трудом продирался, ему вдруг стало трудно дышать. Стремительным шагом пройдя через зал в прихожую, он накинул на себя первое, что подвернулось под руку, и поспешно выскочил в подъезд. Как-то уж слишком стремглав и нервно, перепрыгивая через две ступеньки, несся он сквозь этажи по лестничной клетке, будто задыхающийся дельфин на поверхность солнечного океана за каплей благословенного воздуха.

На нижней площадке у почтовых ящиков, с опаской посторонившись, стояла соседка по этажу – Валентина Ивановна Бехер – бойкая и в меру пожилая женщина лет шестидесяти пяти с вечно недовольными глазами и неприятным резким голосом.

– Ишь несется, паразит, того гляди с ног собьет! – прикрикнула она, но не то, чтобы уж слишком грозно, а скорее для приличия. – Да на тебе лица нет, аль случилось чего?

Нечаев сначала, признаться, совсем ее не заметил, но, услышав голос, уже у выхода притормозил и впопыхах глухо бросил через плечо:

– Все нормально, Валентина Ивановна, пардон, спешу: дело срочное, – провоцировать хозяйку дворовых сплетен не входило в его планы.

Вырвавшись наконец на улицу, он стал жадно ловить воздух, пытаясь отдышаться. Захватив целую пригоршню колючего обжигающего снега, он судорожно растер ею лицо. Паника постепенно отступала, сменяясь опустошением и апатией. Нечаев небрежно поправил шапку, вытер концом шарфа сырую физиономию, запахнул поплотнее пуховик и неспешно двинулся без какой-либо цели сквозь белый вальс падающих снежных хлопьев.

Он шел, скользя рассеянным взглядом по двору, окружающим домам и их подслеповатым окнам, и внезапно, даже не краем глаза, а каким-то шестым чувством, ощутил взгляд, обращенный в его сторону. Нечаев огляделся по сторонам и у подъезда соседнего дома увидел ее.

– Тебя еще не хватало, – стиснув зубы процедил он.

Она стояла простоволосая, в распахнутом тонком пальто, которое было явно не по сезону. Между пальцами безвольно опустившейся руки торчала давно потухшая сигарета. Она смотрела в его сторону, но не прямо, а как бы сквозь него, смотрела взглядом застывшим и тяжелым. На мгновение снежинки снова прекратили свой хоровод и замерли в натянутой дрожи. В этот миг ему показалось, что их глаза встретились и тут же мысли вновь затихли, весь мир словно затаился на выдохе. Он в очередной раз отчетливо вспомнил тот злополучный вечер, Олин взгляд, обращенный к нему, легкий запах духов, мягкий шелест волос и ее тихий нежный голос, когда губы почти касаются щеки и так непреодолимо хочется к ним повернутся. Его рука скользит по стойке бара, их пальцы легко касаются друг друга, губы все ближе, мир начинает исчезать… И тут за его спиной раздается сумасшедший визг:

– А-а-а, Олька! У-и-и, это ты?! С ума сойти! – и между ними возникает она, с огромными накрашенными глазищами, улыбаясь во все свои тридцать два зуба и прыгая от радости – Маша, лучшая подруга детства, собственной персоной…

А сейчас она не улыбалась. Просто стояла, потерявшись средь белого хоровода, с потухшей сигаретой в руках. Нечаев тряхнул головой и прогнал наваждение. Маша как будто тоже очнулась, рассеянно поглядела по сторонам и, так и не заметив его, повернулась к дому. Он пристально следил за ней, пока наконец подъезд не проглотил маленькую фигурку в тоненьком бежевом пальто.

– Что вообще она тут забыла? – вдруг подумал он.

Припомнилось ему, что вроде бы приехала она на пару недель из Москвы навестить родителей, посмотреть, что да как, и, перво-наперво, остановилась в гостинице и даже как-то сразу без особых усилий подыскала небольшую, но, по ее словам, очень уютную квартирку в спокойном районе на оставшееся до возвращения время. «Это у нас-то спокойный район?» – про себя усмехнулся Нечаев, – «ну-ну, держи карман шире».

Он шел дальше под равнодушными взглядами пустых окон, и снег, глядя на него, тоже шел бесконечной белой обволакивающей пеленой. Нечаев в сотый раз стал прокручивать в голове события того трагического вечера.

Он приехал к Ольге где-то около шести. Промотавшись весь день по делам, к вечеру он изрядно устал. Сегодня был крайний срок сдачи проекта, но Андрей – самый близкий его друг еще с университетской скамьи – нашел ошибки в своей части кода и не успел вовремя все исправить, поэтому у Нечаева был тяжелый и нелицеприятный разговор с заказчиком, по итогу которого он обещал все сдать непременно к завтрашнему же дню. Припарковавшись на своей видавшей виды Шкоде у дома, где жила Ольга, он на всякий случай снова набрал Андрея и через пару-тройку гудков услышал напряженное и несколько отстраненное, но такое знакомое: «У аппарата!»

– Работаешь?

– Пытаюсь… Только вот звонят тут всякие, понимаешь, отвлекают – пробормотал Андрей, усердно набирая что-то на клавиатуре.

– Успеешь?

– Серега, просто отвали, а? Я тебе уже сказал, что очень-очень постараюсь и, если ты слышишь, я прямо сейчас очень-очень-очень стараюсь! – в трубке зазвенела натянутой струною тишина.

«Запустил очередной тест», – машинально подумал Нечаев. После непродолжительной паузы прозвучала хлесткая и нецензурная брань и несколько глухих ударов.

– Закончу – перезвоню, отбой! – резко бросил Андрей и отключился.

Нечаев нервно сглотнул и поиграл желваками. Андрея он хорошо знал уже лет пять и за это время они вместе через многое прошли, и, что бы там порой не случалось, его друг с изрядной долей упрямства доводил почти любое дело до конца и в рабочих вопросах был щепетилен до педантизма.

Нечаев сидел в машине и не спешил глушить двигатель. Звук работающего мотора успокаивал его. По радио заиграла знакомая мелодия. Ему вдруг вспомнилось, что эта же самая песня звучала в день его знакомства с Ольгой. Случилось это в прошлом году на исходе лета, когда дни становятся короче и мерцающие звезды начинают падать с бездонного неба, каждая – со своим собственным чудесным и неповторимым желанием. Он не любил их загадывать: ему казалось, что каждое новое отнимает силу у других, еще несбывшихся. Должно быть непременно одно, самое главное, самое заветное, которое долго ищешь, а затем от всех бережешь до подходящего момента, то самое, что дороже всех упавших на землю звезд. И такого желания у него никогда не было. И вот тогда, в те ясные августовские ночи, оно наконец появилось и Сергей Нечаев впервые за много лет, провожая взглядом падающую звезду, его загадал. И оно сбылось: такое яркое и светлое, теплое и нежное, неповторимое и вечное.

Песня наконец доиграла. Нечаев выключил зажигание и вышел из машины. Снаружи было снежно и ветрено. Он зябко вжал голову в ворот пуховика и быстрым шагом направился к подъезду. И вот уже нажимаются две заветные шестерки на пошарпанном домофоне – дверь открывается без лишних вопросов. Лифт, отсчитав положенные этажи, распахивается на шестом. Дверь в квартиру чуть приоткрыта, а за ней ждет чистое, безусловное, невыразимое и одновременно такое простое и уютное счастье.

– Привет, – нежно прошептала Ольга, и, чуть привстав на цыпочки, легонько чмокнула его в губы, – раздевайся, проходи. Я уже скоро. Сегодня сразу к тебе, или заедем куда-нибудь? – спросила она лукаво улыбаясь.

Он взглянул на нее и, кажется, потерялся на пару мгновений, без остатка утонув в ее больших серо-зеленых глазах:

– Э-э-э, что? – глупо улыбнувшись, протянул он, и наконец уловив смысл ее вопроса, ответил как-то невпопад, – да мне все равно… ну, в смысле мне, конечно, совсем не все равно… «боже, что я несу?» – прошептал он себе под нос, опустив взгляд и погладив рукой лоб, при этом продолжая глупо улыбаться. – Мне все равно куда, лишь бы с тобой… вот, – в конце концов произнес он, окончательно потерявшись.

– Я тебя люблю, – тихо шепнула она, смущенно улыбаясь в ответ, и, поманив рукой, исчезла за дверью своей комнаты.

– Сережа, это ты? – раздался вдруг звонкий голос Ольгиной мамы, – проходи на кухню чай пить, а то замерз, наверное? На улице-то ужас что творится.

Из комнаты выглянуло мило извиняющееся Олино личико. Она ему подмигнула и снова исчезла за дверью.

– Здравствуйте, Ирина Васильевна, с огромным удовольствием, – ответил он, проходя на большую и светлую кухню.

Он сел на краешек стула и отхлебнул обжигающего душистого чая. Мама Ольги, улыбаясь, повернулась к нему от плиты и села напротив у окна.

– Ну как у тебя дела, как работа? – спросила она, но не дежурным вопросом, а как-то очень искренне, с участием.

Он немного помолчал, подумав о чем-то своем, и, мечтательно глядя куда-то вдаль, также искренне ответил, растягивая слова:

– Я самый счастливый человек на свете, Ирина Васильевна, – он перевел на нее взгляд и улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, но при этом легкая, едва заметная грусть промелькнула в ее глазах. Ирина Васильевна взяла чашку и сделала глоток, опустив глаза. Нечаеву тут же вспомнился разговор, который был у них тет-а-тет на этой самой кухне месяца два назад. Точнее, это был даже не разговор, а по большей части монолог Ирины Васильевны.

– Понимаешь, Сережа, у меня ведь кроме Оленьки никого и нет больше. Папа у нас умер, когда Оле было восемь, ну ты и так уже все знаешь, – сказала она, тяжело вздохнув. – А любила то она его так сильно, что уж и нет, пожалуй, сильнее этой простой детской любви на всем белом свете. Бывало, сядет к нему на колени, прижмется, обнимет крепко ручками за шею и не отпускает, как будто заранее что чувствовала… А как не стало его, так словно душу у нее вытащили, месяц в школу не ходила, все лежала у себя на кроватке, да горе-то свое детскими слезками и выплакивала. У меня сердце на части разрывалось, ничего поделать не могла, а врачей не звала, боялась, что и ее у меня отберут. Так вот теплом и материнской лаской и лечила. Хорошо хоть на работе отгул дали, вошли в положение. И слава богу, начала потихоньку оттаивать дочурка моя ненаглядная. Помню, однажды улыбнулась мне в самый что ни на есть первый раз после горя-то этого великого, да и обняла меня своими ручонками за шею, как раньше Колю обнимала. А я уж тут и не знаю, плакать мне или смеяться – все во мне в тот миг перевернулось… Вот так и жили мы с ней душа в душу. И мне-то уже никто, кроме нее не нужен был. Вся моя жизнь в ней одной, моей кровинушке, и заключалась… А теперь уж и подросла: скоро двадцать два исполнится, институт заканчивает. А и сейчас, бывает, взгляну порою украдкой на нее, и почудится мне всего лишь на один какой-то короткий миг в глазах ее тоска смертельная, так и холодеет у меня все внутри, так и хочется обнять ее и на руках покачать, как маленькую. А вот как она тебя встретила, сразу такой хорошей, такой счастливой стала, и тоска-то эта самая больше уж вроде и не показывается, будто и не было ее… И до тебя у нее ухажеры были, да все не то, – махнула рукой Ирина Васильевна и замолчала.

Нечаев силился подобрать слова, чтобы хоть чем-то заполнить затянувшееся молчание. В горле у него стоял ком, на душе была какая-то светлая грусть.

– И чувствую я своим сердцем-то материнским, – продолжала Ирина Васильевна, – что любит она тебя… по-настоящему как-то любит, без всяких там условий и причин, любит просто потому, что ты есть в ее жизни. А уж про тебя и не знаю: любишь? Или не очень? И страшно мне от незнания-то этого становится. Но я верю, что любишь, – немного помолчав, добавила она, – а по-другому и быть не может. И становишься ты мне потихоньку, как родной. А если обидела я тебя чем-то, или обижу, ты уж не серчай на меня сильно. Вы как с Оленькой-то уезжаете к тебе на выходные, так я все окна прогляжу, весь день, бывает, пятый угол в комнате ищу, кусок в горло не лезет, все про нее и думаю: как она там, все ли хорошо? Ничего с собой поделать не могу. А позвонить боюсь, не хочу навязываться, у вас там счастье великое, а я тут со своими капризами… – махнув рукой, тяжело вздохнула она. – Только вот прошу тебя очень, – умоляюще проговорила она, взглянув Нечаеву прямо в глаза, – если уж будете и дальше вместе, а может и поженитесь – ой как я об этом мечтаю – не бросайте меня, я ведь не смогу без нее… без вас с ней. Обещай, Сережа, что не бросите…

И вот сейчас, сидя на кухне и глядя на эту удивительную женщину, Нечаеву вдруг непреодолимо захотелось увидеть счастливую улыбку на ее добром лице.

– А что, Ирина Васильевна, не устроить ли нам завтра семейные посиделки? Я утром оперативно разберусь с делами, и мы с Олей приедем, наготовим каких-нибудь вкусностей, посмотрим вместе что-нибудь новогодне-душевное. Как вам такая идея?

Вы бы видели, как просветлело и похорошело и без того приятное лицо Ольгиной мамы. Она, обрадовавшись и при этом даже как-то немного растерявшись, тут же встала со стула:

– Конечно приезжайте, милые вы мои! – всплеснула она руками. – Я, пожалуй, сейчас сбегаю в магазин, куплю что-нибудь на завтра, – волнуясь проговорила она, торопливо снимая передник.

– Ну что вы, Ирина Васильевна, в самом деле? Мы завтра сами все и привезем. Я же на машине, мне не сложно. Что ж вы будете по такой погоде с тяжестями таскаться? – поспешно остановил ее Нечаев.

– Как хорошо, что вы завтра приедете, – не слушая говорила она, зачем-то отвернувшись к окну и делая вид, что высматривает что-то внизу во дворе. – Я обязательно что-нибудь приготовлю к самому вашему приезду. А вы во сколько примерно будете? Часикам к двум приедете? А какой салат ты любишь? Любишь оливье? Я обязательно приготовлю оливье, – без остановки с чуть слышным придыханием тараторила Ирина Васильевна. Она стала заглядывать во все кухонные шкафчики, в стол, в холодильник, что-то выкладывала, проверяла, подсчитывала, после отправила и без того чистую салатницу в раковину и начала мыть.

Нечаеву стало очень тепло и уютно на душе. Он медленными глотками пил чай и блаженно улыбался. Его неотступно преследовало непередаваемой красоты и глубины ощущение, что после долгих лет тяжелых скитаний он наконец-то вернулся домой.

Глава 2. Бар.

Метель разошлась не на шутку. Через сплошную снежную стену едва просвечивали дорожные фонари и красные огоньки впереди идущих машин. Они ехали по широкому проспекту, на удивление, довольно быстро. Нечаев на всякий случай заранее перестроился в правый ряд, чтобы не пропустить нужный поворот. Оля, улыбаясь, мечтательно смотрела сквозь боковое стекло на крутящуюся снежную кутерьму. Сергей невольно залюбовался ей.

Неожиданно впереди красной молнией мелькнули стоп-сигналы лихо вывернувшей из среднего ряда машины. Нечаев резко ударил по тормозам и, заметив темный проулок, круто вывернул руль вправо. Машину занесло и развернуло. Вылетев на тротуар боковой улицы, она заглохла. Сергей резко повернулся к Ольге:

– Ты как? Все хорошо? – крепко вцепившись в руль, спросил он дрогнувшим голосом.

– Вроде бы да, – испуганно ответила она, посмотрев на него, – что это было?

– Какой-то придурок вывернул прямо перед носом, – раздраженно ответил Нечаев, рывком отстегнув ремень безопасности и открывая дверь, которая на удивление легко поддалась.

Он вышел из машины и обошел ее со всех сторон. Автомобиль остановился поперек тротуара. На его счастье, там в это время не было ни души. Видимых повреждений и вмятин на кузове он не заметил, что изрядно его порадовало. Нечаев огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться, где они находятся. Позади него был светлый, суетливый и заснеженный проспект, живущий своей собственной жизнью, а впереди – темный переулок без единого фонаря. Наконец Сергей узнал эту улицу: здесь он порой срезал путь до университета в дни своего студенчества, когда еще не обзавелся транспортным средством. Только странно, что сейчас она была совсем не освещена. Даже окна домов по ее сторонам горели тускло, как будто бы нехотя.

Нечаев сел в машину и еще раз пристально и с беспокойством оглядел Ольгу:

– С тобой точно все в порядке? Нигде не ушиблась?

– Все хорошо, не переживай. Как машина?

– Внешне вроде бы в норме, а как в остальном, сейчас проверим, – ответил он, поворачивая ключ в замке зажигания.

Двигатель несколько раз возмущенно чихнул, но в итоге завелся. Нечаев улыбнулся, прищелкнул языком и включил первую скорость. Автомобиль послушно тронулся с места, вывернул на проезжую часть и осторожно пополз по темному переулку. Впереди замаячило единственное светлое пятно – окно то ли бара, то ли магазина. Видавшая виды неоновая вывеска с парой неработающих букв натужно мерцала сквозь тьму и снежное марево. Внезапно, пару раз дернувшись и недовольно проурчав, машина заглохла.

– Что за черт? – удивленно пробормотал Сергей и машинально взглянул на Ольгу вопросительным взглядом, но увидев в ее глазах отражение своего же вопроса, нащупал руками ключ зажигания и еще раз повернул. Тишина. Никакой реакции. Словно аккумулятор просто взял и мгновенно испарился. Нечаев вышел и заглянул под капот: все как будто было на своих местах. Он проверил клеммы, ремень генератора и на этом его познания внутреннего устройства автомобиля были исчерпаны. Признаться, в плане автомеханики он был абсолютный ноль, поэтому, недолго думая, захлопнул капот. Забравшись в машину, он еще пару раз попробовал завести двигатель. Автомобиль отвечал гробовой тишиной.

– Приехали, – раздраженно подытожил Нечаев, опершись локтями о руль и подперев лоб ладонями.

Через пару мгновений он повернулся к Ольге, та смотрела на него растерянно и, как ему на миг показалось, с легким укором. Сергей попытался разрядить обстановку:

– Там вроде бы бар? – произнес он, указывая взглядом вперед, – может посидим немного, придем в себя, потом возьмем такси и ко мне? А машину я завтра заберу.

Оля устало, но очень по-доброму улыбнулась в ответ и молча кивнула. Они вышли из машины и пошли навстречу тусклой полоске бледно-желтого света, разрезающей ночную мглу.

В баре было немноголюдно и довольно тускло. Длинная барная стойка занимала добрую половину помещения. По залу были беспорядочно расставлены несколько столиков, большинство которых оказались не заняты. Бармен за стойкой неторопливо протирал белым полотенцем коньячный бокал, а из темного угла зала лилась тягучая блюзовая мелодия. Несколько фигур стояли у дальнего конца стойки со стаканами в руках и что-то шумно обсуждали. Оттуда слышались редкие смешки и громкие возгласы. Наша парочка уютно устроилась у другого конца бара, подальше от шумной компании. На их появление никто не обратил особого внимания. Даже бармен поначалу как будто бы их не заметил, продолжив флегматично и неспешно протирать и без того чистые стаканы. Наконец, показывая всем своим недовольным видом, что его оторвали от очень важного занятия, он подошел к новым посетителям.

– Чего изволите? – несколько старомодно и с каким-то странным акцентом поинтересовался он.

Нечаев заказал кофе, поскольку в глубине души еще надеялся, что произойдет чудо, и его старенькая Шкода прекратит капризничать и заведется. Ольга заказала свой любимый Бьянко санрайз. Бармен едва заметно приподнял правую бровь, услышав ее заказ, и меланхолично принялся готовить коктейль. Вообще, человек за стойкой производил на Нечаева довольно странное, тягостное и можно даже сказать отталкивающее впечатление. С чем это было связано, он никак не мог уловить. Перед ним был обычный бармен, в самом заурядном баре, но что-то в нем все-таки было не так. Наконец Нечаев уловил деталь, которая была настолько же непривычной для его профессии, насколько поначалу и совсем незаметной: бармен избегал смотреть им в глаза. Те немногочисленные фразы, которыми он с ними довольно нелюбезно перекидывался, были адресованы то барной стойке, то бокалам, висевшим сверху, то его вечно движущимся и каким-то нервно-суетливым рукам с длинными тонкими пальцами. Он выполнил их заказ, тут же попросил расплатиться и после с гордым видом вернулся к своим, так бесцеремонно прерванным, занятиям.

А дальше начался сказочный разговор. Вы когда-нибудь обращали внимание, как разговаривают между собой влюбленные? Если нет, то обязательно присмотритесь, как только появится такая возможность. Они не замечают никого и ничего вокруг, словно погрузившись в какой-то свой чудесный мир. Он говорят друг другу всякие глупости, смеются, порой молчат, мечтательно глядя вдаль, иногда соприкасаются взглядами, от которых перехватывает дыхание, их руки, едва коснувшись друг друга, источают заряды невидимой энергии, от которой мурашки бегут по всему телу. Их слова порой бессвязны, легкомысленны и даже глупы, но это их совсем не волнует – истинный и непередаваемый разговор ведут их души, ежесекундно соприкасаясь одна с другой. От них исходит сияние и чистое, неповрежденное, незапятнанное счастье.

Нечаев погружался в эту волшебную сказку и уже, было, совсем растворился в нахлынувших чувствах, непреодолимый поток которых уносил его все дальше и дальше. Но тут вдруг абсолютно неожиданно в бар вошла Маша: лучшая Ольгина подруга еще с первого класса. Она года два тому назад сбежала из-под родительского крыла в Москву с каким-то очередным своим довольно состоятельным воздыхателем, который был старше ее лет на десять. После этой неожиданной разлуки они с Ольгой поддерживали связь через соцсети, часто созванивались, делились последними новостями, в общем были в курсе всех своих обоюдных жизненных перипетий.

Маша ворвалась в их чудесный тет-а-тет настолько стремительно и неожиданно, что Оля на какое-то время лишилась дара речи и лишь удивленно хлопала глазами, не совсем понимая, что происходит. Но уже через пару мгновений она немного пришла в себя и с радостными криками бросилась обнимать подругу. И, конечно же, всех нас занимал один и тот же вопрос, который первый и крутился на языке: каким ветром ее занесло в этот богом забытый бар? Выяснилось, что она ехала на такси из гостиницы навестить родителей, ехала по тому же проспекту, что и мы, но к тому времени там образовалась большая пробка и она, хорошо зная эту часть города, попросила водителя срезать через этот переулок.

– И прикиньте, едем мы, значит, по нему, и тут у него глохнет машина. Просто вся электроника напрочь вырубилась. Такого мата я давно не слышала, – выпалила она, заливисто рассмеявшись. – Я смотрю, напротив – бар. Ну я с ним расплатилась, и сюда, а тут ты! Я в шоке, Оль! Это просто нереальное совпадение, рассказать кому – не поверят!

Дальше были совместные фотографии, пост в соцсети с россыпью каких-то невероятных хештегов, бесконечные расспросы и неиссякаемые потоки свежих новостей. Некоторое время спустя Маша переключилась на бармена, который показался ей невероятно симпатичным. Она пыталась с ним флиртовать, в конце концов узнала, что зовут его Егор и что он не местный, а здесь только на пару смен: заменяет приболевшего коллегу. Я, честно говоря, глядя на этого унылого бармена, сомневался, что тот сказал ей правду, но Маше, как мне кажется, было глубоко наплевать на всю эту информацию: она спрашивала не ради ответов, а исключительно для поддержания разговора. Она вроде бы даже всучила ему свой номер телефона, нацарапанный на обрывке салфетки. Тот взял его нехотя, видно было, что чисто из приличия и отчасти даже затем, чтобы от него непременно побыстрее отстали.

И тут Нечаеву позвонил Андрей:

– Серега, выручай, без тебя не могу! Я не справлюсь один до завтра, просто не потяну, даже если всю ночь буду сидеть. Приезжай хотя бы на час, очень нужна твоя помощь, – в голосе друга звучало глубокое отчаяние.