Ирэн Рудкевич "Искатели Абсолюта. Время бури"

Искатели Абсолюта. Время бури
Ирэн Рудкевич

Шагрон – необычный мир. Он – хранилище древней силы, зовущейся Абсолютом. Обладать ею жаждут хитроумные магики, радужноглазые пришельцы из другого мира и даже загадочный Странник – вечный путешественник между мирами.И всем им для этого нужна Аэр. Почему? Что связывает её с Абсолютом? Девушка пока этого не знает. Но она найдёт ответ, чего бы ей это не стоило.

Ирэн Рудкевич

Искатели Абсолюта. Время бури

ИНТЕРЛЮДИЯ 0

За тысячелетие, прошедшее с последнего моего визита, Шагрон изменился. О, нет, у него не появилось третьей Сестры-луны, не восстали из морских вод новые континенты, и не рассыпались прахом величественные и не очень горы. Так же шелестели кронами леса, перекатывались, подобно волнам, степные травы, пели в небесах птицы. Никуда не делся и протянувшийся с юга на север Лесной Предел – раньше он, конечно, назывался совсем иначе.

Воздух, земля, люди – всё осталось в точности таким же. А вот сам мир – изменился.

Канули в небытие останки прежних государств, безжалостное время не сохранило даже памяти о них. Заросли сорной травой некогда широкие и торные дороги, рассыпались в прах дворцы, соборы и башни прежних городов. Исчезли, погребённые под слоем плодородной почвы, деревеньки крупные и малые, сгнили деревянные остовы брошенных на мелководье кораблей.

На руинах прошлого вознеслись к небу новые сёла и города, по совсем иным местам зазмеились мощённые гладкими каменными плитами тракты. Появились государства, чьи названия были мне незнакомы, а иной раз даже вызывали оторопь своими простецкими и незамысловатыми наименованиями – вроде тех же Степных Вольниц или Озёрного края.

Это был всё тот же мир – мир, которому я некогда покровительствовал. Но, вернувшись сюда после тысячелетнего отсутствия, я потерялся в этом совершенно незнакомом мне месте.

Теперь я понимаю – не следовало оставлять Шагрон без внимания. Нет, вовсе не из-за того, что он, в отличие от всех прочих обитаемых миров, хранит в своём чреве. Просто он изменился слишком сильно, а я… Я даже не заметил, как это произошло. И теперь он стал мне чужим. Равно как и я – ему.

Сила, прежде скользившая сквозь Порталы полноводной рекой, бурная, страстная, покорная сила, которую можно было черпать полной горстью и лепить всё, что только заблагорассудится, теперь стала иной – тугой, неподатливой и своевольной. Простейшие заклинания рассыпались бестолковыми обрывками, мыслеформы – чёткие и филигранно точные, – срабатывали в сотни раз слабее, чем должны были. Преобразованная Порталами сила совсем не желала меня слушаться, она по-змеиному выскальзывала из пальцев, была не глиной, а неподатливым желе, из которого не то, что лепить, а даже и в руки взять сложно.

Я пробовал и так, и эдак. Плёл заклятья, рождённые в Шагроне и за его пределами, смешивал магию жеста с магией мысли и даже с магией символов, пытался брать силу прямо из-за Грани, минуя преобразователи-Порталы – всё тщетно. Я, Странник, проживший многие тысячи лет, повидавший сотни миров, изучивший и освоивший неисчислимое множество самых разнообразных техник плетения заклинаний, вершитель судеб не только Шагрона, но и иных мест, придя сюда, вдруг оказался беспомощен, словно новорождённый младенец.

Справедливости ради надо сказать, что нечто подобное случалось со мной и раньше. Поток силы неравномерен, в миры с Порталами его попадает больше, в мирах без Порталов он может быть подобен слабому ручейку, которого не хватит даже на самые простые чары. Это естественный миропорядок – то, что за Гранью разлито в свободной, ничем не ограниченной форме, попадая в мир, должно эту форму обрести. И Странникам тоже приходится подстраиваться – где-то мы почти не теряем в собственной мощи, где-то становимся несколько слабее, чем на межмировых тропах. Есть и такие миры, где приходится подстраиваться под хитрые выверты преобразованной силы, создавая новые заклинания или до неузнаваемости изменяя старые. А бывают и те, где магия и вовсе не работает.

Но здесь, с силой происходило нечто, чему даже я не сразу смог придумать объяснение. Сила была, и много, неожиданно много для мира, чьи Порталы давно закрыты. Но она сопротивлялась, да так отчаянно, словно сама плоть Шагрона восставала против моего присутствия в нём.

Лишь много позже, успев покинуть степи и вступив на земли Империи (местные жители иногда звали её Закатной, что, конечно, мало соответствовало истине – ибо занимала она далеко не весь материк и даже не большую его часть), я догадался, в чём дело.

Абсолют. Ему не нравилось моё присутствие. Точно пёс, выученный на охрану, он предупреждал – уходи, пока не поздно!

И в любом другом случае именно так я бы и поступил – ни к чему тревожить такую силу почём зря. Но не теперь. Девчонка, призванная Абсолютом, в сущности – совершенно обычное дитя короткоживущего человеческого рода. Откуда ей, по рождению своему подверженной всем людским слабостям и соблазнам, взять сил и мудрости, чтоб достойно распорядиться его мощью? Да что девчонка, разве те же огненноглазые эйо лучше? По человеческим меркам их жизнь длинна, но и она имеет свой предел. Откуда им взять знания и силы, что те же Странники копят многие эоны своей бессмертной жизни?

Пожалуй, лишь драконов – крылатых владык Шагрона, плоть от плоти и суть от сути этого мира, я мог бы признать равными себе. Но и у них была своя слабость – их избранницы, их ta’ane. Женщины, сопровождавшие драконов, давали им силу одним только своим присутствием – и отбирали её, если случалась трагедия. Нет, даже им я бы не доверил Абсолют.

Впрочем, к чему это я веду сам с собою философские беседы – будто оправдываюсь? Я знаю наверняка – человеческие руки недостойны владеть Абсолютом. А значит, девчонку, ставшую его избранницей на сей раз, следует как можно скорее отыскать и отправить навстречу судьбе. Желательно, вместе с братом и членами его учебной квинты.

Но найти зеленоглазую егозу мне никак не удавалось, как, впрочем, и остальных. Не исключено, что Абсолют защищал их. Да и текущая сквозь Шагрон сила была чужда мне, она требовала полного пересмотра всех привычных мне заклинаний, а это заняло бы слишком много времени. А медлить, меж тем, было категорически нельзя.

Осознав это, я мудро сменил тактику. Ведь там, где не работает магия, полезными могут оказаться и менее изящные способы добывания сведений. Слухами, как говорится, земля полнится.

О, сколько деревень, поселений и крохотных городишек, чьи названия я даже не пытался запомнить, увидел я за то время, что скитался по землям Заката, тщась отыскать следы девчонки. Я исшагал Империю от южных её границ до северных и от Внутреннего моря до Лесного Предела, изучая этот старый и одновременно совершенно новый для меня мир. Я говорил с людьми, собирая досужие сплетни, я пил в местных харчевнях и, словно простой путник, ночевал на сеновалах у молодых и не очень вдов, платя за постой нехитрой помощью – поколоть дрова, подлатать прохудившуюся крышу, почистить засорившийся колодец. За тысячи лет своего могущества я не разучился работать руками и не преисполнился брезгливости к сему труду.

Бывало, что за помощь по хозяйству мне доставался не только ночлег с едой, но и пара монет. Злотов, как их тут называли, хотя настоящего золота в этих неровных кругляшах было с комариный хоботок, если не меньше.

Но, несмотря на усердие, с которым я собирал всяческие сведения о путешествующих девушках, необычайных происшествиях или проявлениях магии, дело моё так и не сдвинулось с места. Девчонка точно растворилась в воздухе, нигде не встречал я следов её самой или её силы.

И всё же я получал искреннее, ни с чем не сравнимое удовольствие от той незамысловатой жизни, которую вёл. Будучи архонтом, я лишь изредка, ненадолго и строго по неотложной надобности покидал Перекрёсток миров. Теперь же я был… свободен? Да, пожалуй, это самое правильное слово. Свободен от всего, что успело опостылеть мне за тысячу лет властвования над загадочным и чудесным местом, приютившим дриммеров. И от самого этого места, не без моего участия превратившегося ныне в безжизненную тень, тоже. В кои-то веки я был предоставлен самому себе и, казалось, впервые в своей жизни дышал полной грудью.

Так прошло лето, а следом и осень. Наступила зима, снег выбелил обнажённые леса, лёг покрывалом на поля и крыши домов. Ночевать на сеновалах стало холодно, и мне пришлось перебраться на постоялые дворы.

Я расположился в крупной деревне в паре дней пути к северу от Скоррде – здесь, в окрестностях столицы, жизнь всё ещё текла обычным своим чередом. Снял комнату на постоялом дворе (тот ещё клоповник, скажу я вам, хоть и зовётся гордо лучшим пристанищем для уставшего путника!), не задумываясь, высыпал на стол горсть подобранных по дороге камешков, бросив на них простенькую иллюзию – к немалому моему удивлению, эти чары сработали как должно. Хозяин, ничего не заподозрив, попробовал один из камешков на зуб и, удовлетворённо хмыкнув, махнул рукой симпатичной молодой подавальщице – мол, давай обслуживай, деньги у путника настоящие, не фальшивка.

И вот там-то, на этом постоялом дворе, и пришла мне в голову мысль, от которой я поначалу отмахивался, сочтя её слишком рискованной. К чему гоняться за проклятущей девчонкой, если можно просто дождаться её у врат, ведущих к Абсолюту? Рано или поздно она придёт туда сама, и тогда я сделаю, что должен – убью её, заберу ключ и отправлюсь навстречу испытанию, приуготовленному Абсолютом.

План, конечно, дерзкий и ненадёжный, совсем не подходящий тому, кто выиграл множество битв только потому, что всегда был мудр и предусмотрителен. Но мне, тем не менее, нравилось давно забытое чувство неопределённости. Я не сомневался, что зеленоглазая егоза, на весь Перекрёсток некогда славившаяся своим упрямством, не сдастся без боя, но азарт грядущей схватки пьянил меня сильнее вина. Слишком давно я не позволял себе риска, не полагался на удачу, действуя только и исключительно наверняка. Но раз обстоятельства таковы, что привычные способы не дают результата, можно позволить себе вспомнить молодость. Пусть будет как будет. В конце концов, она всего лишь человек и мало что сможет мне противопоставить.

Наконец, я решился. И первым делом в лавке местного кузнеца заказал себе меч и длинный изящный кинжал – люблю, знаете ли, парное оружие, помнится, когда-то я считался мастером боя на нём. Потом заглянул в лавку местного алхимика – счастливого обладателя неплохих знаний в этой далеко не простой области магии, граничащей с наукой, а вдобавок – ещё и грамоты, благодаря которой он мог заниматься своим делом открыто, не опасаясь гнева магов Башен. Эликсиры у него были так себе – в основном любовные зелья разной степени крепости да микстуры от медвежьей болезни, но нашлась пара скляниц, скрывавших в себе весьма любопытное содержимое. Я бы несколько усовершенствовал их состав, но глупый алхимик наотрез отказался продавать мне требуемые ингредиенты. Пришлось удовольствоваться тем, что было. Расплатился я, не торгуясь, и не смог при этом сдержать злорадной усмешки – чары, превращающие камни в полновесные злоты, продержатся ещё долго, а потом поди найди, кто подсунул торговцу подделку.

А наутро следующего дня, купив коня и припасы, я вновь отправился в путь. Жаль, конечно, что мысль дождаться девчонку у врат не пришла мне в голову раньше, когда я ещё только прибыв в Шагрон и оказался подле одного из Порталов. Тогда мне не пришлось бы идти к вратам, как простому человеку – ведь Порталы, как известно, связаны меж собою, и тот, кому это ведомо, может перемещаться меж ними в мгновение ока. Но что теперь сокрушаться? Доберусь и так. По крайней мере, цель моя теперь ясна, и прозрачно-голубые врата Абсолюта, словно путеводная звезда, стоят пред моим внутренним взором, указывая дорогу.

Шли последние дни зимы. Холода и снегопады не спешили отступать, но в небе над моей головой всё чаще и чаще проглядывало солнце.

Глава 1

Кап! Кап! Кап!

В тишине моей камеры этот тихий звук больше походит на рёв горной реки, обрушивающей свои воды с высокого уступа в глубокую пропасть. Когда я только оказалась здесь, он был сродни непрекращающейся пытке. Уверена, ею он и задумывался – в самом деле, не могли же магики так плохо следить за собственными подземельями, чтоб позволить какой-то там воде подтачивать кладку без их ведома и соизволения. Впрочем, раздражал этот звук только поначалу. Потом – стал привычным и даже в какой-то мере успокаивающим. Ведь эта безмятежная капель появляется лишь тогда, когда заканчивается боль, и меня снимают с пыточного стола и, обессиленную, относят обратно в камеру.

Кап! Кап! Кап!

В моей крошечной каморке без окон от стены до стены всего четыре шага. В ней почти всё время темно – огарок свечи мне приносят раз в день вместе с едой, а потом забирают. Наверное, темнота тоже задумана как пытка, но и она появляется только когда отступает боль.

Кап! Кап! Кап!

А ещё тут очень холодно. Набухший от сырости грубый балахон, выданный мне подручными магиков, по ночам покрывается коркой льда (так я, кстати, и определяю время суток) и скребёт по и без того израненной коже. Немного радует, что магики не решились оставить меня совсем без одежды. Впрочем, когда снова наступает мой черёд отправляться в пыточную, и этот балахон у меня отбирают и возвращают лишь по окончании экзекуции. Так что собственная нагота меня давно уже не смущает, несмотря на сальные взгляды, что бросают на меня и сами магики, и палачи, и палаческие подмастерья.

Говоря по правде, я давно уже свыклась со своим нынешним положением. Покорно позволяла отвести себя в пыточную, безучастно наблюдала за приготовлениями палачей, за тем, как степенно усаживаются за грубо сколоченным столом писцы и магики, руководящие допросом. Поначалу-то сопротивлялась я отчаянно: переломала руки палаческому подмастерью при попытке привязать меня к дыбе, едва не отгрызла нос самому палачу, когда он слишком близко наклонился ко мне, чтоб проверить, надёжно ли стянуты запястья. Даже смогла однажды добраться до одного из магиков, жаль только, шею ему свернуть не успела.

А потом… Потом они нашли простой и надёжный способ меня усмирить – прямо во время моего допроса приволокли беловолосого мага, растянули на дыбе, и пыточных дел мастера на моих глазах, не задавая никаких вопросов ни мне, ни ему, наглядно продемонстрировали, чем в дальнейшем будет оборачиваться моё сопротивление. До сих пор меня охватывает ужас от воспоминаний о полных нестерпимой боли воплях Кана, до сих пор стоит перед глазами его изуродованное лицо.

Больше я беловолосого не видела. А вот крики его из пыточной слышала регулярно. И, уверена, доносились они до меня вовсе не случайно. А ещё уверена, что, когда наступал мой черёд вести отнюдь не светскую беседу с палачами, мои вопли в точности так же были слышны и Кану.

Поначалу изощрённость всех применяемых к нам методов ужасала. Потом наступило отупение и оцепенение. Не пугала больше ни боль, что могла появиться в любой момент, ни скрежет отпираемой двери – её предвестник. Какой смысл бояться того, что всё равно случится, чему невозможно помешать?

Сколько я уже в этих застенках? Месяц, год? Я потеряла счёт дням. Да и нужно ли их считать, ведь выйти отсюда ни мне, ни Кану не суждено, и даже смерть не станет избавлением. Мы нужны магикам живыми. И, крайне желательно, относительно здоровыми, так что всяческие переломы и вывихи, полученные на дыбе, ожоги, оставшиеся после того, как палач от души поработал раскалёнными прутами, и прочие «издержки процесса» подлежат излечению сразу после экзекуции.

Интересно, сколько ещё допросов я выдержу до того, как разум мой окончательно погрязнет в тумане равнодушия, перестав отличать ужасную явь от кошмаров, что приходят по ночам, когда, несмотря на холод, мне удаётся ненадолго забыться в тревожной дрёме?

В этих кошмарах я вижу Влада, такого, каким запомнила его в тот, последний миг его жизни – коленопреклонённого, с виноватой усмешкой и тремя зияющими в груди ранами. Он всегда молчит и смотрит на меня с немой укоризной, дескать, как же ты, t’aane, докатилась до такого? Почему не борешься, почему сдалась? Разве такой ты была?

А у меня всякий раз не хватает сил, чтоб ответить ему.

И я не знаю, что сводит меня с ума сильнее – пытки или же эти, полные не телесной, но душевной боли сны. Поэтому теперь я просто жду, когда, наконец, подбирающееся безумие возьмёт верх, и мне станет окончательно всё равно.

***

– Ы-ы-ы! – хриплый вой, ничем уже не напоминающий человеческий, вырывается из давно сорванной глотки.

– Я повторяю вопрос – где находится Абсолют? – упорствует стоящий передо мной магик с раскрасневшимся от жара лицом.

Эх, плюнуть бы ему в это лицо, да нельзя. Иначе они приволокут сюда Кана и примутся за него у меня на глазах. А свою порцию пыток на сегодня беловолосый уже получил, вон, на железных прутьях решётки над полной углей жаровней до сих пор видны ошмётки обгорелой плоти.

– Запишите, допрашиваемая снова упорствует, – с сожалением отворачивается магик к писцам, и те с остервенением принимаются скрипеть перьями. – Господин палач, продолжайте экзекуцию.

– Да не знаю я, где он! – ору я в отчаянии, хоть и знаю – никто мне не верит.

– Но ты ведь разговаривала с драконом? – вкрадчиво, почти ласково уточняет магик.

– Да, – шепчу я в ответ, потому что пока я отвечаю, палач меня не тронет. Нужно говорить хоть что-то, чтобы не получить новую порцию мучений. – Он рассказывал, что такое Абсолют, но и только. Я не спрашивала, где он находится.

– Разве? Ты не лжёшь мне, дитя?

– Не лгу, – шмыгаю я разбитым носом. – Константин страж над стражами, он должен был помочь мне найти свой Портал и…

– Это я уже слышал! – грохочет, взрываясь гневом, магик. – И про Порталы, и про стражей. Мы изучим этот вопрос, не сомневайся, и, если ты сказала неправду, то понесёшь наказание. Но ты не ответила. Где Абсолют?

Мне вдруг становится смешно, хотя смеяться я не могу – переломанные рёбра не позволяют, даже дышать приходится с осторожностью. Я давно рассказала магикам всё, что знала. О себе, о Порталах. Об онарэ, номадах, драконах и тайлеринах. И даже то, что узнала от беловолосого, пока нас везли в Кхарр. Да и кто бы не рассказал, хоть раз побывав в этих пыточных застенках!

Но вот ирония – это всё магиков удивило и заинтересовало, но не слишком. Они спрашивали меня только и исключительно про Абсолют. И я бы рассказала им про него всё – если б сама знала хоть немного больше того, что поведал мне крылатый владыка. Но мне не верили.

– Господин палач, – недовольно произносит магик.

– Нет, пожалуйста… – шепчу я. – Я не знаю, я правда не знаю. Не надо, прошу…

А потом снова приходит боль, и её кровавые сполохи заполняют собою сознание. Нет сил ни кричать, ни даже стонать, нет сил умолять о пощаде. Остаётся только надеяться, что магики ошибутся, упустят момент, когда надо остановиться, чтоб не отправить меня прямой дорогой на потусторонние берега. Но это бессмысленная надежда.

По щекам текут слёзы, и я не понимаю, как может тот наполненный страданием кусок мяса, в которое превратилось моё тело, это почувствовать.

– Я не знаю… Не знаю, – шепчу я в бреду. – Пожалуйста…

Сознание медленно угасает.

– Стой! – слышу я властный голос магика. – Повремени, пусть придёт в себя.

«Нет же, нет! – хочется заорать мне. – Палач, продолжай, умоляю. Хотя бы сегодня доведи своё дело до конца!»

Но палач не слышит меня, и боль ослабевает. Следом отступает и охватившая меня темнота, но я отчего-то вижу не пыточную. Передо мной предстают створки огромных прозрачно-голубых ворот, за которыми клубится жемчужная мгла. Загадочной вязью вспыхивают на них узоры, точь-в-точь такие же, как на Поющих.

– Хорошо, хорошо, – будто издалека доносится до меня взволнованный голос магика, руководящего допросом. – Держите её, господа. На этот раз она должна дойти…

– Обойдёшься, – одними губами шепчу я, но ноги, свободные от оков, сами несут меня вперёд.

– Где эти врата? Что там вокруг? – снова доносится голос магика, и я нехотя бросаю взгляд по сторонам, не в силах сопротивляться. Но ничего, кроме мерцающего тумана, не вижу. И не сдерживаю злорадную усмешку – тело подчиняется командам магика, но губы всё ещё принадлежат мне.

Становится холодно, изо рта вырываются облачка пара. Я касаюсь ладонью ворот, и узоры вспыхивают сильнее. Тяжёлые створки с глухим гулом двигаются с места, распахиваясь, и в глаза мне бьёт яркий свет.

– Держи-и-и! – кричит магик. – Ещё немного-о!

«Ну нет», – думаю я, и в порыве злости на миг обретаю власть над собой, ломая структуру управляющих мною чар. Ладонь соскальзывает, свет тотчас гаснет, створки, остановившись на мгновение точно в сомнении, начинают закрываться.

А я чувствую, как подкашиваются ноги, и падаю на ледяной пол. В глазах снова темнеет, и я довольно улыбаюсь сухими, потрескавшимися губами.

Эти врата я вижу не впервые, успела за время, проведённое в пыточной, изучить каждый завиток узоров на них. Не в первый раз я упорно противостою воле магиков, хоть и сама не понимаю, как мне это удаётся. Но главное – никто пока что так и не догадался, что все эти неудачи – не случайность. Никто не будет мстить Кану за моё упорство, а значит, я продолжу сопротивляться, потому как даже в нынешнем своём отупении и равнодушии я не в силах просто взять и покориться тем, кто напал на нас на Северном тракте. Тем, кто виноват в смерти Влада. Ненависть – моё единственное ныне оружие. И в бесчисленных пытках, каждая из которых заканчивается одним и тем же видением, я научилась виртуозно управляться с нею.

Вот только удерживаться рядом с покрытыми узорами створками у меня пока не получается. Но я верю, что однажды решу эту задачку, и моё сознание больше не вернётся в измученное тело. Жаль только, что произойдёт это не сегодня.

– Вытаскивай, вытаскивай! – надрывается где-то далеко магик. – Мэтр Линот, делайте что хотите, но не дайте ей шагнуть на потусторонние берега. Нам нужен прогресс, а не её смерть.

– Допрашиваемая и так на пределе своих возможностей, магистр. Ей нужен отдых, иначе допрос может окончиться… плачевно, – недовольно ворчит другой голос, старческий, надтреснутый, и я узнаю его – это целитель, что непременно присутствует на каждом допросе и тщательно следит, чтоб я не умерла.