Искатели Абсолюта. В преддверии бури
Ирэн Рудкевич
Шагрон – необычный мир. Он – хранилище древней силы, зовущейся Абсолютом. Обладать ею жаждут хитроумные магики, радужноглазые пришельцы из другого мира и даже загадочный Странник – вечный путешественник между мирами. И вновь звучат слова древнего пророчества, и мир замер в преддверии готовой обрушиться бури.А где-то далеко-далеко, на самой южной оконечности Закатных земель, начинает свой путь девушка по имени Аэр. И уже плетутся нити судьбы, и стелются дороги, что поведут её – куда? И почему именно её? Это Аэр и предстоит выяснить…
Ирэн Рудкевич
Искатели Абсолюта. В преддверии бури
Пролог
Удар грома, нити дождя хлещут по лицу.
«Нас не спросили».
– Из-за Грани миров придут двое…
Оранжевый диск солнца, изрезанный ветвистыми росчерками узких облаков.
«Нас лишили выбора».
– Равные не по крови…
Пепел, белый, точно снег, на обгоревшей до угольной черноты коже.
«Нам подарили миры».
– Но по силе, отмеренной им…
Вереница шаровых молний в вышине.
«Но отобрали свободу».
– Но лишь одному будет дано вынести бремя могущества, выпавшего на их плечи.
Вопль, от которого холодеет сердце и волосы шевелятся на голове.
«Образ в памяти».
– Судьба же второго – сеять смерть и разрушения.
Мазок кисти по холсту, словно кровь.
«Наша кровь».
– И проклят будет день, когда пути их пересекутся.
Жаркое пламя над крышами домов, люди, словно живые факелы…
«Мы не хотели сражаться».
– И прокляты будут те, кто встанет у них на пути.
Охристая броня драконьего тела закрывает небо, а из глотки рвётся струя всепожирающего пламени.
«Но мы должны».
– Но есть сила большая, сила абсолютная…
Стена голубого льда, изрезанного трещинами, холодит ладонь.
«Хоть и знаем».
– Сила, которую не выдержит ни один мир.
Дымная воронка, протянувшаяся от неба до самой земли, бездушная и безжалостная – как признак бури. Абсолютной бури, от которой нет спасения.
«Что победа в этой битве равна поражению».
– Но она будет дарована лишь одному.
Глава 1
– Внимание, девочки, внимание! – ветер, напоённый ароматами цветущих трав, ворвался в стрельчатые окна, тут и там прорезавшие белые стены, взметнул русые пряди и отправился гулять по заваленному пергаментами столу. Ему неинтересно было играть со шторами, он видел их уже не раз, а вот стол оказался ему в новинку.
Он проделал длинный путь, этот ветер, дующий с восхода, прежде чем добрался сюда, на полуденную оконечность Закатных земель, известную своей плодородностью. Он миновал Лесной Предел, перечеркнувший надвое целый материк и отделивший исконно человеческие владения от тех, которые принадлежат совсем иной расе, и понёсся вперёд, с любопытством оглядывая открывшуюся ширь. А посмотреть было на что – тут, в месяце пешего пути от Предела и дальше, вглубь континента, среди бесконечных равнин, поросших высокой сочной травой, где лишь изредка можно встретить небольшой холм или взгорок, раскинулись незамысловатые поселения.
Простые деревянные срубы, построенные, однако, на века, обнесены частоколом брёвен в два человеческих роста, пройти за который можно только сквозь тяжёлые, окованные железом створки огромных ворот, запираемых на ночь. Каждый дом здесь словно маленькая крепость, со своим колодцем, амбаром и кузней, будто обитатели их опасаются неведомого врага.
Но бояться им нечего. Много сотен лет существуют эти поселения, называемые Степными Вольницами, и никто ещё не осмелился напасть на них – до того велика слава живущих в бревенчатых крепостях могучих воинов, что веками оттачивали своё мастерство. Воины эти – лучшие наёмники Шагрона, услуги их дороги – но в любой войне, в любом бою обеспечивают они победу, скорую и неминуемую, и потому даже сам император, владыка большей части человеческих земель, не рискует трогать эти поселения, хоть и жаждет сильнее всего на свете присоединить их земли к своей постоянно разрастающейся в стремлении охватить весь Закатный край Империи.
Но ветер летел не туда. Он миновал поселения и вновь понёсся вперёд, заметно забирая к югу, и немногие бы догадались, куда он стремится…
На самом берегу, приткнувшись боком к невысоким, но весьма труднопроходимым горам, не имеющим названия, вознёс к небу белокаменные стены и черепичные, изогнутые на восточный манер крыши Гартен-онарэ – убежище хранителей на древнем, давно уже забытом языке.
Как гласят легенды, Гартен-онарэ – женская вотчина. Нет, мужчинам не воспрещается приходить сюда или даже жить в гостевых домах, а зачастую и рядом со своими жёнами, выросшими тут, но никогда не стать им теми, чьим именем названо это место.
По преданиям, первыми онарэ стали вдовы погибших в Войне Душ, которая тысячелетие назад чуть было не уничтожила весь Шагрон. Собрав нехитрые пожитки, взяв детей, убитые горем женщины покинули разорённые земли и направились на юг, к морю, именуемому Разделительным – за множество смертельно опасных водоворотов, что совершенно неожиданно возникают под кораблём, рискнувшим отправиться в плавание к Южному Осколку – таинственному континенту, на который не ступала нога жителя Заката. А вот торговые каравеллы с Осколка, ведомые людьми с чёрной, как уголь, кожей, обойдя Разделительное море дальней закатной стороной, нет-нет да и бросают якорь в портах Империи и Альтара, привозя диковинные и редкие товары.
На южное же взморье Заката не ходит никто: ни чернокожие южане, ни имперцы, ни альтарцы.
Женщины полагали, что среди разорённых войной, выжженных ядом земель, среди смрада тел, которые некому хоронить, среди немногих уцелевших, слишком занятых выживанием, уроки прошлого, что должны быть сохранены для будущих поколений, потеряются под грузом надобности просто восстановить разрушенный мир. Здесь же, на плодородном берегу, не знавшем лютых зим, под защитой гор, ничто не помешает им выполнить дело, ради которого они и покинули родные места. Будущие онарэ построили своё первое убежище – несколько хижин вдоль морского берега, – и принялись писать летописи Войны, попутно налаживая быт.
Онарэ оказались правы. Люди выжили, как выжили и огненноглазые эйо. Но память о Войне стёрлась, и карги – твари, пришедшие в Шагрон из-за Грани миров и едва не уничтожившие человеческий род, превратились в простолюдное ругательство, а кто они были на самом деле, и почему стали проклятыми – никто уж и не помнил. Как не помнил и тех, кто пустил каргов в этот мир.
Но и сами онарэ за тысячелетие, прошедшее с тех пор, обратились в легенды и сказки, что рассказывают тёмным вечером у очага, и правдивости в них оставалась лишь малая капля. Поговаривали даже, что Гартен-онарэ выдумали скудоумные бабы, которым недостаточно следить за домом да растить малышню… Да мало ли что говорили, ветер знал наверняка – это место существует.
Он пронёсся над цветущими садами, шелестя кронами тянущихся к небу кипарисов, окружающих похожее на арену сооружение; спустился ниже, задевая изогнутые крыши небольших домиков, тут и там разбросанных среди зелени; пробрался меж торжественно вытянутыми колоннами большого, величественного строения и, наконец, влетел в окно, за которым и увидел заваленный пергаментами стол.
Статная женщина лет тридцати с ниткой красных бус на шее, казавшихся под яркими, тёплыми лучами закатного солнца, выточенными из цветного прозрачного стекла, невозмутимо поправила волосы, на лету поймала украденный ветром пергаментный лист, с двух сторон исписанный мелким убористым почерком, и продолжила:
– Так куда же причалил Фелис Эрдо после четырёх лет плавания в поисках короткого и безопасного пути к Южному Осколку?
Женщину звали Кайра, и она была каойей в Гартен-онарэ. Иными словами, входила в ближний круг советниц самой настоятельницы сего места.
Два десятка глаз уставились на неё в ожидании окончания захватывающей истории. Сидящие на разбросанных по полу подушках девушки, всё в одинаковых коротких туниках цвета солнца и сандалиях с высокой шнуровкой, казалось, боялись пошевелиться или просто вздохнуть, чтоб не разрушить хрупкую магию слов талантливой сказительницы. И даже сам воздух будто бы сгустился от напряжённого ожидания, что воцарилось в комнате…
Бывают такие дни, когда в голове присутствует лишь одно желание – сбежать с урока. Или сорвать его – да что угодно, только бы разорвать гнетущую густую пелену душного воздуха, заполнившего комнату, и вырваться на волю, к сияющему за окнами тёплому летнему солнцу; пробежать по усыпанным белым песком дорожкам мимо пагод и каменных домиков, выскочить из-под сени иссушенных жарой деревьев на берег, броситься в лазурные волны прибоя, заплыть далеко-далеко, ощущая на губах вкус солёной воды, и, раскинув руки, подставить лицо лучам. А потом, вволю наплававшись, выбраться на прокалённый горячим солнцем песок, схватить тренировочный меч и разминаться, пока пот не польётся ручьями, и не заноют от свежих мозолей ладони.
Прищурившись, я протянула руку под лучи заглядывающего в окно солнца, закатным светом золотящего настенные барельефы, вобрала ноздрями запах недалёких волн, доносимый ветром, и нарочито шумно вздохнула. Пошевелила плечами – мышцы затекли и ныли от долгой неподвижности. Бросив печальный взгляд в сторону открытых окон, не удержалась и от души зевнула.
Вот так всегда. Стоит только понять, что что-то недоступно в данный момент, тут же начинаешь желать именно этого. И не хватит никаких сил отказаться от неотвязного стремления, рвущегося наружу, сметая всё волевые заслоны, и ни за что не почувствовать себя ублаготворённой, пока оно не исполнится. Доброй ученице, преисполненной важностью собственного обучения, подобает, конечно, пересилить себя, но острая заноза досады всё равно останется и будет, словно созревший нарыв, напоминать о себе время от времени.
Я знала наверняка, что, стоит только прогреметь гонгу на перерыв, как желание это тут же пропадёт, но именно сейчас никак не могла примириться с необходимостью сидеть в душной комнате и смиренно внимать каойе.
– Капитан Эрдо пристал к землям Восхода. Сперва он уверился, что достиг Южного Осколка, но, когда из прибрежного леса стали выходить вооружённые эйо, капитан понял, что ужасный шторм протащил корабль сквозь установленный огненноглазыми барьер вокруг восходного побережья…
Это была обычная манера Кайры вести занятие. Она всегда старалась разнообразить собственный урок: показывала гравюры из книг, творила иллюзии, в лицах изображала героев этих историй и, увлёкшись сама, не могла не увлечь и своих слушателей. В её рассказах оживали герои древних легенд, казавшиеся мёртвыми на книжных страницах, и ученицы словно оказывались в тех далёких временах, когда люди, эйо и драконы вместе сражались против общего врага, пришедшего извне…
Но сегодня, несмотря на все усилия Кайры, мне было до того скучно, что в голову лезли совсем уж недостойные будущей онарэ мысли.
Целое мгновение внутри боролись дерзость и совесть, целое долгое мгновение никто из них не мог одержать верх. А затем я, подняв лицо и зажмурив глаза покрепче, жадно, чуть не со всхлипом, втянула гулявший по комнате ветер и бросила вверх никому не слышимый приказ.
«Иди ко мне, служи мне…»
Это не было ни формулой повеления, ни прицепленным к слову или мыслеформе заранее заготовленным заклинанием. Мысли оставались всего лишь мыслями, и не было в них никакой особой силы, кроме только обычного зова, будто хозяйка манит верного пса вкусным кусочком…
Но ветер, к которому и был обращен этот странный, совсем не похожий на заклинание призыв, отозвался послушно и даже с охотой, словно и впрямь был псом. До сего момента он разгуливал по комнате, огорченный неудавшейся проказой с пергаментами, а теперь, примчавшись на зов, ласково обдувал мне щеку, нашёптывая о своих странствиях, о землях, где успел побывать, и о приключениях, в которых поучаствовал.
«Подчиняйся мне…»
Но ветер не нуждался в приказах. Легкими дуновениями он проникал внутрь сквозь мельчайшие поры кожи и, щекоча, взволнованно укладывался под сердцем в тугой кокон, готовый выплеснуться наружу по первому желанию. Я замерла…
Любое чародейство, помимо щедрых усилий мага и доставшегося ему с рождения дара, неизбежно требует также и наличия первоисточника, некой опоры, способной отразить вложенную магом силу должным образом, преобразуя её в задуманное действие. Для ритуальной магии (иначе зовущейся предметной), самой древней, этим первоисточником служат разнообразные фигуры, концентрирующие силу, и разложенные в особых точках предметы, от заранее зачарованных амулетов и до обыкновенных птичьих перьев или пучков трав; для заклинательной – слово и мыслеформы; для рунной – изящные завитки рун, где каждый неверно вычерченный изгиб способен полностью изменить результат колдовства. Для стихийной же, всегда стоящей особняком, казалось бы, не требуется ничего.
Адепты иных магических техник и по сей день тщательно скрывают свою зависть к стихийным магам, полагая, что из-за своей кажущейся простоты те имеют некие незаслуженные преференции. Сами же стихийники загадочно усмехаются и старательно поддерживают свой образ всесильных и непобедимых чародеев, которым что дождь наколдовать, что плюнуть. И, втайне ото всех, тратят неимоверные усилия и уйму драгоценного времени, трудясь над контролем, ибо без него любая стихия из покорной исполнительницы немедленно превращается в смертельную опасность.
Дождавшись, пока ветер успокоено затаится внутри, я открыла глаза. Взгляд перебегал с предмета на предмет, с одной ученицы на другую, вдоль лепнины на потолке, и вдруг я увидела подраспустившуюся шнуровку на сандалии Кайры.
То, что нужно! Взбудораженная пришедшей в голову идеей, я едва заметно зашевелила кончиками пальцев. Внутри всё напряглось, и первая тонюсенькая ниточка, сотканная из невесомых порывов ветра и скреплённая нерушимым повелением, потянулась к своей цели.
Создать воздушную конструкцию, устойчивую и сложную, отнюдь не так просто, как вызвать разрушительный ураган или бурю. Нужно обладать немалым запасом воображения, чтобы составить ее, и тренированной памятью, дабы удержать одновременно сотни мельчайших деталей, каждая из которых, окажись она не на своём месте, обрушит всю волшбу.
За первой ниточкой последовала вторая – к шторам на окне. И третья – к пергаментам. Четвёртая, пятая, десятая – я не считала их, со всем тщанием выстраивая в уме предельно чёткую картину того, что должно произойти.
Минуло едва ли более нескольких минут, как вся комната была заполнена видимыми лишь магическим зрением хитросплетениями белых дымных нитей, паутиной расходящихся во всё стороны, отчего казалось, что в одном из углов, прячась среди потолочных барельефов, сидит гигантский паук, хозяин ловчей сети, и ждет свою неосторожную жертву.
Никто не обращал внимания на ничем не прикрытую волшбу. Ученицы слишком заинтересованно и нетерпеливо смотрели на Кайру, да и сама она не подавала признаков тревоги. Это должно было бы меня насторожить – известно, что маги, находясь рядом, не могут не почувствовать чародейство друг друга, – но только не сейчас.
Губы сами собой растянулись в усмешке, и всё же я ещё раз, со всем тщанием, внимательно осмотрела сотканную конструкцию, соизмеряя сложность её и собственные силы – хватит ли? По всему выходило, что да. И даже с избытком.
«Вперёд!»
…Ветер, едва уловив неслышный приказ, рванул по ниточкам, забавно ухая, словно ночной филин. Каждое его движение отзывалось болью в натянутых воздушными нитями мышцах, желудок несвоевременно напомнил легкой тошнотой о том, что я проспала завтрак – впрочем, как и всегда. Но что стоило это вполне терпимое неудобство в сравнении с удавшимся чародейством?
Борясь с дурнотой, я гордо рассматривала результат своей работы.
Всё в комнате поднялось на дыбы. Подолы юбок, волосы, шторы, ещё мгновение назад ведущие себя, как и положено сим предметам, теперь, словно спутав верх и низ, стояли торчком, не поддаваясь никаким усилиям вернуть им первоначальное положение. Даже древний пергамент со стола Кайры, тщательно оберегаемый, удерживался на тонкой до остроты боковине, складываясь в некую фигуру, очертаниями напоминавшую пагоду, чья красная черепичная крыша виднелась среди зелёных тенистых крон аккурат напротив окна.
Ученицы растерянно озирались, ища виновника. Способные к магии, конечно, первыми поняли, что произошло – раздались шепотки и удивленные вздохи; девушки тут же принялись с немалым интересом обсуждать непростую конструкцию. Остальным же оставалось лишь стыдливо тянуть к низу упорно не желавшие подчиняться юбки да злиться – я заметила, каким испепеляющим взглядом смотрела на меня гордячка Соэр и её подруги. Ещё две ученицы откровенно давились смехом.
– Я вижу, – нисколько не смущаясь собственных торчащих вертикально волос, бесстрастно сказала каойя, – что кое-кто из нас решил, будто урок уже окончен, и пора переходить к следующему?
Со стороны казалось, что её совсем не взволновало творящееся вокруг чародейство и безобразие, наоборот, она с заинтересованным видом, никак не вязавшимся со строгими речами, взором опытного мага разглядывала возвышающуюся над ней конструкцию. Но я знала – настало время прилюдно виниться и каяться.
