Когда семья Арона вошла через арку, то троекратное «ура» разнеслось по улочкам. Граждане распевали песни и кидали под копыта виновникам торжества тюльпаны. Цветы приятно шуршали под подковами, а пыльца остро щекотала нос.
Юный Бурогрив застеснялся. Конечно, он знал, что агийвские лошади – народ впечатлительный, и повод для такого поклонения у них был. Ведь Арон Бурогрив – первый крестьянин, удостоенный обучения у благородных рыцарей! Стать рыцарем – удел дворян. И теперь жеребенку было непривычно наблюдать, как лошади, с которыми он когда-то мирно скакал по улицам города, вдруг стали относиться к нему словно к герою баллады. Теперь он знал ощущения Карла.
Гарцуя по пыльным улицам, они подходили к королевской стене, отделяющей замок от городских кварталов.
Запахи сгнивших яблок и скисшего молока продолжали веселить Арона. Хоть это останется для него прежним.
Подобно дворцу, стена была построена из белого камня. Её зубцы сверкали в свете солнца. Голуби, сидевшие на них, с любопытством глядели на непонятную им суету. А единственные ворота, всегда закрытые железной решеткой с золотой огранкой, сегодня были отворены, чтобы приветствовать Арона. Толпа почтенно расступалась перед гостями, сопровождая реверансами. Младший Бурогрив, подходя к воротам, расслышал перешептывания:
– Первый конь-крестьянин, что удостоился титула рыцаря!
– …еще не рыцарь!
– Пока нет!
– Я слышала, его отец много лет добивался копыта и сердца Гвен Белогривой…
– Я слышал, что Ланс с пяти лет тренировал сына, чтобы тот занял его место в стражниках.
О нем слухи ходят?! Его мир теперь иной, хорошо это или плохо? Он не знал.
Семья подошла к дворцовой стене. Гигантские ворота раскрыты, в проеме стояли сэр Гавейн и сэр Адам. Они выглядели приветливо, но Арон заметил, как гневно блестят глаза тощего дворянина. Жеребенок вспомнил кое-что о советниках. Лорда Адама называли «Рыцарем Народа» за его доброе отношение к простым лошадям. Но отец рассказывал, что Адам был влюбчивым ухажером и слишком зацикленным на чистоте. Поэтому стражники всегда старались поддерживать личную гигиену.
А вот о сэре Гавейне отец говорил так: «Нет рыцаря, что сравнится с ним в силе… или в аппетите». И после первой встречи возле родительского дома младший Бурогрив убедился, что Гавейн действительно обладает силой и, возможно, он… немного толще, чем должен быть.
У ворот семья нежно простилась.
– Учись хорошо, сынок, пиши почаще, – шепнул Ланс на ухо.
– И шерстку не забывай чистить, – Гвен была готова заплакать.
– Обещаю вам, что принесу честь нашей семье! – Арон благодарно поклонился родителям.
Арон прошел за стену, и слуги со звонким ударом опустили чугунную решетку. И теперь на него смотрели две пары глаз. Одна добродушная, но при этом строгая, другая – надменно-лукавая. Бурогрив затрясся, привычная радость от торжества прошла, сменившись страхом неизвестности. Какое-то время рыцари стояли молча, пока Арон не решился прервать тишину.
– Милорды, – он сделал поклон глубокого уважения и почтения, очертив полукруг копытом и низко опустив голову.
Сэр Гавейн и сэр Адам изумились. Через мгновение Гавейн залился глумящимся смехом.
– Ну что, Адам, давай сюда шестнадцать мидасов!
Сэр Адам выглядел так, будто наступил в навозную кучу. Не отрывая взгляда от Арона, он достал зубами из-под доспехов мешочек из кожи камелопарда и положил его перед Гавейном. Тот довольно схватил кошель и спрятал под латы, а потом радостно посмотрел на курсанта.
Бурогрив, оробев, хотел снова поклониться, но Гавейн Солнцегрив остановил:
– Не надо, малыш, не стоит.
Сэр Адам презрительно фыркнул.
– Вы заключили пари, милорды?
Гавейн еще сильнее рассмеялся:
– О да, малыш! Адам поставил на то, что ты не знаешь Великого Поклона.
– Милорды… Могу посметь спросить, откуда вы узнали про Поклон?
– Стражники с утра только и судачат об этом: «Ланс Бурогрив своего сына с рождения обучал общению с дворянством».
– Я бы не сказал, что с рождения, милорд…
– Успокойся, малыш. Давай лучше покажем тебе замок.
Рыцари загарцевали через просторный двор к дворцу. А вслед за ними скакал Арон, с любопытством осматривая яблони и цветущие тюльпаны, разносившие ванильный запах пыльцы.
Каждое дерево и куст изображали вставшую на дыбы лошадь. Садовники и сейчас ухаживали за садом: стригли и сажали новые растения. Зелень располагалась вдоль дорожки, создавая ровную аллею.
Вскоре они подошли к дубовым воротам белого замка с синими куполами башен. С дверей на гостей устремлялись ветвистые железные рога.
Арону невольно показалось, что они направлены на него. Он оцепенел на мгновение, но голос Гавейна быстро разбудил:
– Захватывает дух, малыш?
Арон вздрогнул и постарался не подать виду:
– Да, милорд, очень захватывает.
– Вот и славно, – Гавейн похлопал жеребенка по спине. – Нам через главные ворота, все время прямо!
Двери отворились, и рыцари вместе с Бурогривом вошли в коридор из белого мрамора, украшенный блеклыми фресками. Они пахли сухой пылью. Каждая изображала сцену из жизни лошадей: как они удобряли почву, как обучали жеребят, как сражались и как героически умирали. Взгляд Арона привлекла одна фреска: черный силуэт меча в полосах огня, парящий над бурой кобылой, которая облачена в серебряные латы с развевающимся золотым плащом.
– Это и есть Великая Жанна? – не удержался Арон от вопроса.
Гавейн улыбнулся и произнес:
– Наша мать и отец с мечом наперевес нас на подвиги вдохновит и в бою защитит.
Жеребенок был несказанно удивлен. Ему еще в детстве приходилось слышать сказки о доблестной Жанне, величайшей рыцарше, что когда-то скакала по полям Агийвии. Она была храбра и нежна, благородна и хитра. О ее навыках владения клинком слагали легенды, а о сражениях баллады. Но Арон не мог и представить, что Великая Жанна окажется, как и он, бурой масти. Это поразило сильнее ее легендарного меча!
Вскоре они дошли до развилки из коридоров. Гавейн и Адам повели Арона прямо.
Стены сделались кирпичными, проход освещался железными факелами, а в воздухе стоял запах плесени. Порой под копыта юного Бурогрива попадала паутина. И чем дальше он уходил с рыцарями, тем отчетливее гремели мечи, трещало дерево, раздавались крики и гулкие удары падений.
– Похоже, молодые стражники уже принялись за упражнения, – впервые заговорил сэр Адам.
Его голос звонкой мелодией отразился от стен.
– Не дожидаясь нас?.. Ха, молодежь, учителей совсем не уважает! – отозвался сэр Гавейн.
Его хриплый старческий баритон звучал скрипучей дверью.
Арону от добродушия коренастого лорда полегчало на душе. А то в этом проходе было слишком мрачно и холодно, тем более что здесь нет вообще никаких окон. Но вскоре они подошли к маленькой дубовой двери.
– Здесь отдыхают кадеты, – холодным тоном произнес сэр Адам. – О начале первого урока объявит боевой рог.
– А как кадеты отнесутся к тому, что среди них простак? – Арон постарался, чтобы его голос не дрожал.
Но Адам язвительно отмахнулся:
– Сам узнаешь, – и тощий «Рыцарь Народа» удалился с высоко поднятой головой.
Арону оставалось только посмотреть ему вслед.
– Не волнуйся, малыш, их немного, – успокоил Гавейн жеребенка слабой улыбкой.
От Арона не ускользнула печаль в голосе старого воина.
– Милорд, – обратился он к рыцарю, когда тот собрался уходить. – Что вы имели в виду, говоря про курсантов?
– Сам увидишь, заходи и обустраивайся.
Рыцарь ушел. Бурогрив долго не решался отворить дверь, но подумав о чести, вошел… и увидел четырех жеребят своего возраста. Двое играли в шахматы, а остальные лежали на кроватях, бесцельно глядя в потолок.
Беспокойство сменилось удивлением. В просторной каменной казарме с десятью койками, пахнущей осиновым маслом, находилось всего несколько жеребят.
Как только Арон вошел с резким хлопком двери, четыре пары глаз уставились на него, но не столько с презрением, сколько с любопытством. Кадеты поднялись со своих мест и подошли к Бурогриву чуть ли не впритык. Они не выказывали раздражения от присутствия среди них простака. Хороший признак.
Арон постарался собрать храбрость в маленький снежок и повторил поклон глубокого уважения.
– Милорды, – обратился он к ним спокойным тоном, хотя сердце в груди плясало польку.
Дворяне улыбнулись и ответили ему тем же поклоном.
Младший Бурогрив выдохнул.
– С тебя три пирожка, Перси, – потребовал рыжий жеребенок от вороного.
– Сейчас, Галахад, только достану из сумки, – и вороной отправился к койке.
– А с вас две вафли, – распорядился Галахад буланым близнецам.
Те насмешливо заржали и пошли за обещанной платой.
Арон разинул рот. Видимо, слухи разошлись дальше, чем он думал.
Когда Бурогрив понял, что до сих пор стоит как пень, то поспешил к койке. Жеребята продолжали глазеть на него как на диковинную птицу. Арон старался сохранить самообладание; не хватало еще подраться с дворянами. Держа зубами сумку, он выложил из нее стопки пергаментов, пишущие перья, небольшой портрет семьи и немного сладких яблок. Затем сел на прыгучий матрас, набитый соломой, и к его удивлению рядом уселись дворяне. И опять пытались протереть на нем дыру. А хруст вафель и яблочных слоек над ухом раздражал еще сильнее. И чтобы заглушить надоедливый звук, он взял копытами наливное сверкающее яблоко.
Сделав первый надкус, он ощутил кислый сок с нотками сладости. И вдруг ему под нос сунули яблочную слойку с вафлей. Арон удивленно повернулся к рыжему жеребенку.
– Я Галахад Рыжегрив, сын Романа Рыжегрива.
Изумившись, Арон принял подарки. Затем, вспомнив о вежливости, достал из своей сумки фляжку с яблочным сидром и подал милорду, представившись:
– Арон Бурогрив, сын Ланса Бурогрива.
Галахад с интересом взял фляжку, открыл ее и уже собирался выпить.
– Только один глоток, – предупредил Арон.
Галахад последовал совету юного Бурогрива. И стоило глотнуть, как от сильной крепости его рыжая шерсть взъерошилась. Рыжегрив передал напиток другим жеребятам.
– Это Перси Черногрив, сын Уолтера Черногрива. А эти, – Галахад указал копытом на буланых близнецов, жадно присосавшихся к фляге. – Братья Кей и Кай Златогривы, сыновья Георга Златогрива.
Близнецы радушно заржали, икнув от пьянящего пойла.
– Они неразговорчивы, но шумливы, – пояснил Перси, с наслаждением кусая яблочную слойку.
Арон пристально посмотрел на братьев, но так и не смог найти отличий между ними.
– Я ожидал увидеть, хрум, больше курсантов, – признался Бурогрив, жуя вафлю. Мягкое тесто таяло во рту, будто мед.
– А наши семьи – единственные, кто согласился отдать нас в ученики.
– Почему? Для каждого дворянина честь, если его сын станет рыцарем.
Жеребята печально вздохнули, и Перси пояснил:
– Не каждый отец отправит своего сына на погибель.
– Вы говорите о церемонии круглого стола? – догадался Бурогрив.
– Уже десять рыцарей отправлялись по выбору круглого стола на поиски Разящего, ни один не вернулся, – подтвердил Галахад.
– Как же вы оказались здесь?
– Наши отцы все еще верят, что Разящий отыщется вместе с рыцарем, достойным этого артефакта, – с надеждой заявил Перси.
Братья Кей и Кай снова заржали. Похоже, их забавляла вера в пророчество о достойном воине, который отыщет Разящий. Но несмотря на задорное ржание, в их глазах блестели еле заметные слезы.
Арон не представлял, какое бедствие творится в замке. До него доходили слухи о рыцарях, отправляющихся на поиски. Отец говорил, что те возвращались с неудачей. И тут младший Бурогрив припомнил, что когда папа рассказывал об ушедших, то делал это печальным голосом. Арону стало непонятно, почему от народа скрывают правду.
Когда он спросил об этом Галахада, тот ответил:
– Если бы лошади Агийвии узнали правду, народ охватила бы паника.
– И это не говоря о том, что будет, если пегасы тоже узнают о кризисе! – вставил Перси.
– Пегасы? А как же единороги? – Арона заинтересовало, что Перси упомянул только крылатых.
