***
В первый день без Якова было невыносимо. Дом отдыха, который меня вполне устраивал ещё недавно, теперь казался какой-то скучной и унылой ночлежкой. Узенькая кровать, тумбочка, платяной шкаф и крошечный балкон с единственным стулом и натянутой вдоль перил верёвкой, на которой полагалось сушить полотенце и купальник. Строгое расписание завтраков, обедов и ужинов. Стандартный набор книг в библиотеке. Даже поход на пляж стал казаться повинностью. Все краски Ялты для меня словно померкли. Я хотела назад, в ту жизнь, где на меня смотрели не равнодушные глаза дежурной по этажу, а влюблённые Яшины. Где можно было пить кофе в постели и любоваться розами. Где мы купались в море только вдвоём, на безлюдном пляже, при свете луны, и целовались до одури. Где катались на катере, подставляя лицо солёным брызгам.
Мне кажется, я уже тогда поняла главное про характер Якова Лучанского. Он настоящий человек-праздник. Оптимист по жизни, умеющий создавать настроение не только себе, но и окружающим, способный видеть хорошее даже в серой реальности. Добыть где-то рано утром букет белых роз, сварить кофе, отправиться на катере искать дельфинов – всё это очень характерно для него. Если он влюблялся, неважно, во что – в человека или в идею, – он загорался, и его было не остановить. Что там букет… Вскоре я узнала, что он может усыпать всю кровать лепестками роз и внести тебя в спальню на руках. Может привезти из командировки мягкую игрушку размером с него самого, причём героически тащить её всю дорогу и даже купить для неё отдельное место в самолёте! А уже после перестройки, когда у нас появился дом, Яков, единственный в нашем посёлке, решил вырыть на участке бассейн! И никакие доводы, что все трубы зимой промёрзнут и полопаются, на него не действовали, он хотел бассейн! С подогревом, чтобы плавать в нём и зимой тоже, любуясь на снежные сугробы вокруг. И бассейн действительно вырыли. Разумеется, он функционировал ровно до первых заморозков. Но на следующий год Яков поменял все трубы и механизмы, а над бассейном возвёл стены и крышу: так у нас появилась собственная купальня.
С ним могло быть тяжело, горько, обидно… Но никогда не скучно. Он был так не похож на моего отца, живущего по строгим правилам советской жизни. Это я осознала гораздо позже. Но именно его непохожесть на обычного советского человека меня и покорила. Ну и бесконечное обожание в ярких голубых глазах, конечно.
И вот Яков в каком-то далёком Ашхабаде, а я механически хожу на завтрак, на пляж, в библиотеку. Звоню родителям. И с каждым прожитым днём всё, что произошло между мной и Лучанским, кажется всё более далёким и странным. Может быть, я всё себе придумала? И влюблённые взгляды, и волшебство тех дней? Просто избалованный женским вниманием поэт решил весело провести время, а я попалась на его крючок, дурочка. И никто меня в Москве не встретит, и на мой московский номер, который он записал в свой кожаный блокнот, он и не собирался звонить.
К концу отпуска я почти убедила себя, что Лучанский был просто случайным эпизодом в моём отпуске. О котором не нужно рассказывать родителям, но и горевать о котором не стоит. Как говорила одна из героинь книги, которую я читала тем летом, каждая неудача приносит нам опыт. Теперь в моей жизни появился очень необычный опыт, который наверняка пригодится в будущем. В конце концов, мне двадцать лет, а в нашем институте множество красивых и перспективных молодых людей. Я больше не буду их сторониться и вскоре познакомлюсь с кем-нибудь. Может быть, даже с иностранцем.
С такими мыслями я летела в Москву. Стюардесса разносила карамельки, которые я обычно не брала – меня никогда не укачивало в небе. Когда она приблизилась ко мне с подносом, я хотела, как обычно, отказаться, но вдруг почувствовала лёгкую тошноту. Удивившись про себя, взяла несколько конфеток. Они не особо помогли, но потом я погрузилась в чтение и не заметила, как тошнота исчезла.
Когда я вышла из зала прилёта, ко мне шагнули сразу двое мужчин из толпы встречающих – мой отец и Яша. У Яши в руках был огромный букет белых роз, точно такой же, как в наше первое утро в Ялте. У отца глаза на лоб полезли, когда он понял, что происходит.
А я стояла с чемоданом в руках и не знала, что делать.
– Папа, познакомься, – пробормотала я. – Это Яков… Яков Лучанский. Поэт.
– Кто?
По папиной интонации сразу было понятно, что он думает о поэтах и прочих представителях культуры в контексте внимания к его дочери.
А Яша не растерялся:
– Приятно познакомиться! – И протянул руку отцу. – Яков Лучанский.
– Александр… Игнатьев. Потрудитесь объяснить, Яков Лучанский, что вы здесь делаете и какое отношение имеете к моей дочери?
– Мне кажется, нам стоит поискать более спокойное место для столь серьёзного разговора, – улыбнулся Яша, которого уже три раза чуть не сшибли прилетевшие граждане с чемоданами. – Приглашаю вас обоих в ресторан. У меня уже заказан столик. Правда, на двоих, но я не думаю, что это проблема.
Самое ужасное, что отец и Яша выглядели примерно ровесниками. На самом деле Яша был моложе на семь лет, но это не та разница, которая всем очевидна с первого взгляда. И в папиной голове никак не складывались появление Лучанского, букет, ресторан и я в одну картинку.
– Какой столик? Какой ресторан? – вдруг взревел отец, разворачиваясь ко мне. – Моя дочь что, шлюха, которая крутит хвостом перед этим… поэтом? Почему он встречает тебя? Откуда он знал, что ты прилетаешь? Как давно всё это продолжается и почему я только сейчас узнаю обо всём?
На нас уже оборачивались. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Тем временем опомнился Яков. Он решительно забрал у меня чемодан, вручил мне букет и повернулся к отцу:
– Я попросил бы вас не использовать подобных слов. Я люблю вашу дочь и собираюсь сделать ей предложение. Просить вашего согласия не собираюсь – не те времена. Ещё раз предлагаю поехать с нами в ресторан и всё обсудить. Либо мы поедем без вас. В любом случае продолжать дискуссию тут не вижу смысла и…
– Ой, вы же Яков Лучанский? – вдруг перебил его восторженный голос. – Товарищ Лучанский! Я так люблю ваше стихотворение «Вперёд, мальчишки!». Я ваш сборник стихов до дыр зачитал! Жаль, с собой нет. Но, может быть, вы мне распишетесь… ну хотя бы на этом!
Парень с горящими глазами сунул Яше… сборник кроссвордов! Кажется, он летел в самолёте вместе со мной, а кроссворды, очевидно, разгадывал в дороге, чтобы не скучно было. Яков машинально кивнул и полез в карман пиджака за ручкой. Расписался ему на обложке сборника кроссвордов, с вежливой улыбкой выслушал ещё несколько комплиментов и кое-как попрощался. Парень поспешил к выходу, оглядываясь на нас. Отца, кажется, эта сцена слегка охладила. По крайней мере, на Якова он смотрел уже не как на таракана, которого хочется прибить газетой, а с чуть большим вниманием.
– Ни в какой ресторан я с вами конечно же не поеду. Я трудящийся человек, а не какой-то… поэт. У меня нет времени на такие глупости. И вообще, в рестораны ходят по праздникам. Мы с Ольгой сейчас едем домой и там поговорим… относительно её поведения. А вы можете быть свободны.
Яша не двинулся с места. Он выжидательно смотрел… на меня. Он ждал моей реакции. И тут я поняла разницу. Отец считал меня своей собственностью, решал за меня, как будто я вещь, куда мы поедем и что будем делать. А Яков ждал моего решения.
– Я еду с Яковом, – вдруг сказала я и сама ужаснулась собственной дерзости.
Но в подтверждение своих слов ещё и шагнула поближе к нему. Как будто боялась, что отец меня схватит и потащит домой. Яша по-своему воспринял этот манёвр и тоже сделал шаг вперёд, вставая между мной и отцом. Мне потом пришлось долго его убеждать, что отец никогда меня и пальцем не трогал. В тот момент ему показалось иначе.
– Пойдём, – кивнул он мне.
– Куда ты собралась? – взревел отец. – Как ты смеешь, дрянь?
– Я привезу вашу дочь не позднее девяти вечера, – спокойным голосом сообщил Яша. – Было приятно познакомиться.
Как показали дальнейшие события, соврал он в обеих фразах.
***
Ни в какой ресторан мы в тот вечер не поехали. Почти час я рыдала на заднем сиденье Яшиной «Волги». А Яша пытался меня успокоить, хотя искренне не понимал, в чём проблема. Ведь он как честный человек сделал предложение. Причём сейчас я подозреваю, что он не собирался, по крайней мере, не так быстро. Но обстоятельства потребовали от него немедленных действий, а Яков всегда был очень алертный, лёгкий на подъём, всегда умел принимать решения за несколько секунд.
– Наверное, твой отец просто не ожидал такого развития событий, – выдвигал Яша гипотезы, сидя рядом со мной в машине. – В таком случае надо дать ему время всё обдумать.
– Ты не знаешь моего папу, – всхлипывала я. – У него для всего есть правила. Кажется, сейчас я нарушила их целый десяток.
– Глупость какая-то, – пробормотал Яша. – Правило есть только одно. Женщина, которую я люблю, плакать не должна.
И попытался меня поцеловать. А я вдруг представила, как вернусь вечером домой и что отец со мной сделает. Он же меня убьёт! Запрёт в комнате и больше никогда оттуда не выпустит! В десятом классе мы с подружками решили после школы пойти в кино. Как-то спонтанно решили, узнав, что в кинотеатре премьера комедии Гайдая. И пошли всем классом сразу после уроков. Родителей я предупредить, естественно, не могла. Но сочла, что они не узнают, ведь оба работали до вечера.
Папа узнал обо всём в тот же день: у меня из кармана форменного платья выпал надорванный билетик. Он запер меня на целую неделю, на все весенние каникулы. Просто потому, что ходить в кино можно только по выходным дням, а устраивать себе развлечения посреди трудовой недели аморально.
Яша слушал мой сбивчивый рассказ со странной смесью недоверия и ужаса на лице.
– Ты совсем взрослый, тебе не понять, – всхлипнула я. – А я рядом с ним чувствую себя маленькой девочкой.
– Я ушёл из дома сразу после школы, – хмыкнул Яша. – Устроился на завод часовых механизмов учеником мастера. Получил комнату в общежитии и начал самостоятельную жизнь.
– Зачем? – поразилась я.
– Просто не хотел больше быть обузой. У меня же ещё две сестры. А девочкам, сама понимаешь, то туфли нужны новые, то платье. Зарплаты отца на всех не хватало. А я сам не знал, чего хочу в жизни: куда поступать, на кого учиться. Отец сказал: раз не знаешь, иди на завод. Вот на заводе я сразу понял, чего точно не хочу. Простоять всю жизнь в спецовке у станка, работая от звонка до звонка. В итоге я организовал выпуск заводской стенгазеты, начал писать для неё стихи и статьи о трудовой жизни нашего коллектива. Меня вскоре заметили, мои стихи послали в районную газету, потом в городскую. Ну и завертелось. Выиграл конкурс молодых поэтов. С грамотой конкурса, да с трудовым стажем на заводе поступить в Литературный институт не составило труда.
Он как-то незаметно переключился на рассказ о себе. О том, как выпустил первый сборник стихов, как приобрёл читателей и почитателей. Рассказывал Яша интересно, я слушала и всё больше успокаивалась. Рядом с ним было спокойно и хорошо. Его уверенность в себе, в своём выборе профессии, даже в своих стихах, которые я считала бездарными, передавалась мне. До Яши в моей жизни существовал только один мужчина – отец, а его жизнь базировалась на правилах. Яша же презирал любые правила: его самооценка не нуждалась в дополнительном подкреплении. Он просто шёл по жизни уверенным спокойным шагом. И меня эта спокойная уверенность завораживала.
Внезапно он оборвал рассказ и сказал:
– Слушай, мы совсем забыли про ресторан. Ты, наверное, очень голодна?
Я помотала головой. Какой ресторан, когда я зарёванная?
– Давай заедем в Елисеевский, купим что-нибудь вкусное и поужинаем у меня дома, – предложил Яша.
И дождался моего кивка! Вот что меня в нём особенно подкупало. Он не решал за меня, он предлагал варианты. Почему-то я была уверена, что будущий муж, которого я никогда не представляла в каком-то конкретном образе, но понимала, что какой-то всё равно появится, должен командовать мной точно так же, как командовал отец. Вероятно, поэтому я и не стремилась с кем-то знакомиться, а о будущем замужестве старалась не думать.
Яша пересел за руль, я пересела на переднее сиденье, и мы поехали в Елисеевский гастроном.
– Он, наверное, уже закрыт, – пискнула я.
Яша загадочно улыбнулся:
– Мы зайдём с чёрного хода.
Он действительно остановил машину у заднего крыльца, и к нам тут же выбежал какой-то человечек. Яша сказал, что нам нужна «хорошая колбаска», вино, фрукты и «что там у вас ещё найдётся для праздника». Человечек понятливо кивнул и убежал. Вернулся со свёртками, которые сгрузил на заднее сиденье машины. Яша расплатился, и мы поехали дальше. В его квартиру на Проспекте Мира.
– Тот самый книжный шкаф с дореволюционными изданиями и кресло Ленина, – торжественно объявил Яша, когда мы вошли в зал. – Можешь знакомиться с библиотекой, а я накрою на стол.
Это тоже было неожиданно. В нашей семье считалось, что мужчина не должен знать, как открывается холодильник. Готовила всегда мама, подавала мама, убирала со стола мама. Иногда я её заменяла. Но отец даже бутерброд сам себе никогда не делал.
– Я тебе помогу, – решила я и пошла за Яшей на кухню.
Мы развернули свёртки из «Елисеевского», и я обомлела. Там была палка сырокопчёной колбасы, банка камчатских крабов, банка красной икры, банка оливок, которые я никогда не пробовала, шпроты, коробочка миниатюрных пирожных, грузинское вино, ещё что-то… Кажется, такого изобилия я не видела даже на Новый год.
– Давай сварим картошку, – предложила я. – Надо ко всему этому что-то горячее. У тебя есть картошка?
Яша пожал плечами:
– Мы можем просто порезать хлеб, и будет много вкусных бутербродов.
– Но это неправильно. На ужин должно быть что-то горячее.
– Опять правила твоего отца? – хмыкнул Яша.
Я смутилась. Ну да… Часы над кухонным столом показывали половину девятого вечера. Через полчаса я должна была быть дома, если верить Яшиному обещанию. Но меньше всего мне хотелось Яше об этом напоминать. Да он и сам всё понял, перехватив мой взгляд. Мы оба промолчали. И не стали варить картошку. Мы открыли все консервные банки, нарезали хлеб, Яша откупорил вино.
Мы сидели в зале возле журнального столика, на который еле-еле поместилось всё угощение. Яша включил радиолу. Передавали концерт по заявкам слушателей. Я не особенно увлекалась музыкой, а Яша так интересно рассказывал о поездке в Ашхабад, так что радиола работала фоном. Но в какой-то момент в Яшином рассказе возникла пауза, и я услышала голос диктора: «А сейчас прозвучит песня на музыку Сергея Разумовского. Стихи Якова Лучанского. „Вальс любви“. Исполняет Марат Агдавлетов».
– Ну что, давай за встречу! – Яша поспешно стал разливать вино по бокалам. – Я очень рад, что ты вернулась и что состоялся этот вечер. Пусть не совсем так, как мы планировали.
– Яша, подожди! Ты слышал, что сказали по радио? Песня на твои стихи?
– Ну да, – пожал он плечами. – Я вроде не скрывал, что поэт.
– Да, но «Вальс любви»… Я думала, ты только про партию пишешь и комсомол.
– Не только. Мы выпьем сегодня или будем слушать моё бессмертное произведение?
Он явно иронизировал. Кажется, ему было неловко. Но я правда хотела послушать песню на его стихи, тем более про любовь. Положенные на музыку, написанные им строчки мне впервые показались весьма интересными. А Яша уже жалел, что включил радиолу. Он сидел с бокалом в руке и напряжённо смотрел на меня. Пришлось поддержать тост.
Мы выпили; он продолжил рассказ про Ашхабад, перебивая голос Марата Агдавлетова, доносящийся из радиолы. Потом подвинул ко мне поближе пирожные:
– Попробуй, они должны быть очень вкусными.
– Подожди, я сначала хочу попробовать краба! Никогда не ела столько деликатесов сразу. Ты, наверное, отдал все деньги, которые заработал в поездке?
– Какая разница? Ещё заработаю. – Яша с безмятежным видом откинулся на диване.
– Просто это неправильно. Вот так, без повода…
– То есть как «без повода»? – Он моментально выпрямился, от безмятежности не осталось и следа. – Вообще-то я сегодня сделал предложение девушке, которую люблю! И, между прочим, до сих пор не получил ответа!
Яша смотрел на меня пронзительными голубыми глазами, и я поняла, что он волнуется.
– Ты делал предложение не мне, а моему папе, – усмехнулась я, стараясь сгладить неловкость момента.
– Действительно… Ну что ж, тогда придётся повторить. Оля, ты выйдешь за меня замуж?
Вот так всё и произошло. Невероятно быстро. Не так романтично, как представляли себе те барышни, которые хотели бы оказаться на моём месте. Они, наверное, представляли себе серенады под луной, миллион алых роз и прочие банальности. А мне навсегда запомнились тот вечер, мой распухший от недавних слёз нос, Яшины внимательные глаза, крабы в консервной банке и голос Марата Агдавлетова, поющий «Вальс любви».
Ночевать я осталась у Яши. И в квартиру родителей больше не вернулась.
***
Я проснулась от щёлкнувшего замка. Различать медперсонал было сложно: они все носили одинаковые защитные костюмы, но Марину я узнавала по фигуре – все остальные медсёстры в сравнении с ней казались Дюймовочками. Первая осуждающая мысль сменилась более разумной. Девушке её комплекции куда проще ворочать пациентов, чем тоненьким нимфам. Вот попадётся такой, как Яша, и что Дюймовочке с ним делать? Яша!
– Как Яков Михайлович? Вы были у него?
Кажется, я не спросила, а пролаяла – голос звучал хрипло, я посадила его постоянным кашлем. Да и о вежливой интонации я не сочла нужным позаботиться.
Марина подошла ко мне, поставила на тумбочку лоток с набранными шприцами и таблеткой «Калетры».
– Доброе утро, Ольга Александровна. Вижу, вы только проснулись. Вот эту таблетку нужно выпить после завтрака, завтрак скоро принесут. А уколы сделаем сейчас, хорошо?
– Вы знаете, как себя чувствует Яков Михайлович? – отчеканила я.
Мне хотелось её убить. Почему она разговаривает со мной, как с пятилетней? И идиотски улыбается – я вижу по глазам, остальное скрывает респиратор.
– Лучше, Ольга Александровна. Я заходила на реанимационный пост. Но вам нужно думать в первую очередь о себе.
«Иди к чёрту! Ты сначала проживи с ним всю жизнь, в горе и в радости, со всеми его новыми книжками и старыми врагами, прожди его из командировок, стерпи все сплетни и чужую помаду на рубашке, его истерики, когда не пишется, его пьянки, когда пишется… А потом рассказывай мне, о ком я думать должна!»
– Он в сознании? Он не на ИВЛ?
– Конечно в сознании. Температурит, кашляет и требует, чтобы его вернули в обычную палату, к вам.
Я практически ненавидела эту улыбающуюся полную девушку, хотя она не сделала мне ничего плохого. Но у неё сейчас была власть надо мной, над Яшей, над ситуацией. А я чувствовала себя совершенно беспомощной, ждала каждой крупинки информации, которую она могла мне передать. И вынуждена была просить. Я, Ольга Лучанская, должна была унижаться перед девчонкой со средним образованием, в два раза меня младше…
– Вы можете передать ему мобильный телефон? Я хочу быть с ним на связи.
– В реанимацию нельзя проносить телефоны. Да вы не переживайте так, Ольга Александровна. Если до обеда без ухудшений, его переведут в палату. Он очень настаивает.
Он настаивает? Значит, у него есть силы настаивать, это хорошо. Но почему он настаивает? За ним плохо ухаживают? Да господи, какой там может быть уход – в общей палате, где лежит куча народа?
– Ольга Александровна, давайте сделаем укол.
Марина продолжала сюсюкать. Я взглянула на неё практически с ненавистью. Да делай ты что хочешь, при чём здесь я? А она хочет, чтобы я подняла пеньюар. Пожалуйста, давай уже быстрее и иди к чёрту.
Почему-то Марина раздражала меня больше всех.
