Николай Максимов Бажов "Валя-Валентина"

«Валентина. Твое призвание в пение».

– Мама!.. Помоги. Ну, хоть что делай?.. Мне скоро шестнадцать исполнится. Помоги мне уехать, мама. Выдержу, мама. Если поступлю, выдержу. Жалко, вот, меня лишат пенсию. Узнают, что бросила техникум, перестанут больше выдавать пенсию. Не честно?! Где, мама!.. Ты видела!.. Что честно живут в этой стране?.. Документы я пока не буду обратно забирать. Сколько это можно. Потом скажу, болела, потому пропускала занятие. Мама?.. Ты бы сходила в эту амбулаторию, тете Маше, может она справку выпишет, что я болела?.. Меня, правда, качает часто. Мама, прошу?.. Делай хоть что-то для своей дочери?.. Я ведь молода, красива, училась в школе хорошо. Ни одной троечки, а по пению у меня всегда пятерки были.

– Что делать та, доченька?.. Теленка нам не продать. Сына жена не разрешит. Да и скоро она отелится. Молоко детям надо. А лошадь, тем более. Никто мне не разрешит его продать. Сама посуди. Сын на нем подрабатывает. Благодаря лошади в доме хлеб есть. Продадим, совсем по миру пойдем. Не знаю, не знаю. Что я скажу Оксане?.. Надо дождаться ее. Придет с дойки, поговорю с нею. А пока иди в баню. Там еще воды много. Умойся, подмойся. От тебя менструацией разит. Слава бога у меня эти циклы кончились. Намаялась я этих тряпок совать, выстирывать их потом. Кончились мои беды. А ты молодая. Не сиди, иди!.. Поменяй тряпицу. Вот я тебе белье дам. В магазине белую простынку купила. Иди!.. А я уж с внуком посижу. Покормлю, как только он проснется. Да не забудь, после тряпицу свою застирать. Холодной водою стирай. И с мылом хозяйственным. Два куска там, в предбаннике, на потолке, в углу, справа. Нашаришь рукою. Найдешь, не первый раз…

Хватило у нее усилие себя еще сдержать, чтобы при дочери не расплакаться. Как только дочь ее прикрыла за собою дверь, шаги ее, шаркающие по полу, удалились, утихли ее шаги, Ольга Васильевна, охнула, бросилась на кровать, разрыдалась, бросая в тесное пространства свое проклятие. Прошло почти пятьдесят три года, а что она видела в своей жизни?.. Нечего ей даже вспоминать. А старалась. Родила этих детей от разных мужиков. И ни у одного нормальной жизни нет. Даже замуж и жениться человечески не смогли. Живут, как они говорят, в гражданском браке. Да что она судит детей?! Сама она, далеко ли стоит от них?.. Всю жизнь чего-то искала, гонялась за красивой жизнью, которую в кино только показывают. Кто тут виноват?.. Жизнь, или она сама таким родилась, с наследственным изъяном?.. Отец у нее еще жив был, сыну старшему справил своими руками дом, при советах еще, отделил, а ей, сказал только: обожди!.. Успеешь. Ты, баба. Замуж, вот, выйдешь, муж тебя обеспечить. Выпроводил после седьмого класса (тогда семилетка только была в деревне), в город Иваново. Там она, помыкалась чуть на стройке, вернулась обратно в деревню. А отец ее, вскоре переехал к сыну. Второй комнаты в доме тогда еще не было. Это сын уж, который год мучается, никак отстроить не может. То у него денег нет на потолок досок купить, то, вот, кирпича нет, поднять там русскую печку. А жить в этой комнате пятерым, каково?.. Теперь еще, думать надо, где поставить для дочери кровать?.. А эти молодые, любить ночами хотят, а все слышно. Неудобно даже. Молча вставала тенью, уходила на улицу, пока они любовью возились. Теперь, вот, дочь. Сын, нет да нет, иной раз шипит.

– Мать!.. Вешаться мне что ли?.. Я ведь с женою хочу жить?.. Как же так?.. Все слышно. Скоро сбежит жена от меня?..

– Ты бы доделал вторую комнату?.. – говорила она тогда в сердцах, тоже крича на сына. – Она «ООО», сам говоришь, заработок деньгами теперь стали получать. Поговори, может этот «ООО» тебе выделит материала?..

Видимо, зря сказала. Он тут же накричал на нее.

– Мама!.. Ты знаешь, чем ей потом расплачиваться?.. Ты думала, я ничего не ведаю?.. Знаю. Просто эту обиду далеко загнал в грудь, из-за детей. Блядствовать она больше не будет. А лошадь я продам. Не могу глядеть на него. Каким багажом он нам достался. Стыдно же, мама!.. Мужик я, или, не мужик.

Да, она была поражена. Ведь она была уверена, тайну эту они с Оксаной, договорились хранить вечно, чтобы он о ее измене никогда в жизни не узнал. А он, каким-то путем все же докопался до этой истины, или кто-то специально ему помог, шепнул в ушко. Как это часто происходит в деревне. Он, хоть, и молчун, но иной раз такое услышишь от него – не знаешь, куда бежать от его выкриков. Умом, он, конечно, был не велик.

– Ладно, – говорит она ему, чуть, остывая. – Я поговорю с Оксаной. Даст согласие – продадим лошадь. Тем более, в доме позарез деньги нужны.

***

А Валентина в это время, сидела на лавке в бане, и при керосиновом свете лампы, стирала в тазу кровавую тряпочку – прокладку. Горько и обидно это было ей осознавать, но ведь она этих готовых прокладок не могла купить. Денег не было. И когда это у нее в тринадцать пошли, мама ей сунула из старой простыни кусок ткани, сказала, чтобы положила ее в то место, откуда вытекает кровь.

– Бояться, доченька, этого не надо, – объяснила она ей. – Становишься женщиной. Так нам женщинам природой заложено. Болезненно, конечно, скоро привыкнешь.

А потом эта трагедия, когда крестный, застав ее одной в бане, страшно, больно, изнасиловал ее. Как она тогда не сошла с ума?.. Матери пожаловаться нельзя, убьет, если узнает, а этот еще уходя, с угрозой пригрозил.

– Скажешь маме, удавлю.

Случай это ее потрясло до глубины души. Теперь она боялась всего. Даже шороха. Перестала ходить в баню одна. Чтобы забыться от этого кошмара, Валентина стала учиться усердно. Только четверки и пятерки получала. А что ей не учиться было. В ее классе было всего пятеро учеников. Филонить не приходилось. Учителя успевали за урок всех вызвать к классной доске. Поэтому, когда она девять классов окончила, мама ее отправила учиться в этот техникум на агронома. Теперь ей волей-неволей придется, добиться разрешения от мамы, чтобы она летом отпустила ее в областной город, учиться на артиста. А петь, судя учителя пения, она умела. Но ей, все же, страшно чуть. А если, в городе в том, не понравится кому-то ее пение, что тогда она будет делать?.. Денег ведь, если она не поступит, обратно на дорогу у нее не будет. Да и жить ей где-то надо. Узнавала, куда она стремилась: в училище этом, общежитие было, но получит ли она там место?.. Не одна ведь она такая сегодня. Малообеспеченная. Богатых родственников у нее нет. Нет, пока лучше ей успокоится, зачем раньше времени беспокоить себя. Может, ей, и правда, повезет?.. Мир ведь не без добрых людей. Так говорят старые люди в деревне. Встретит на ее пути какой-то человек, глядишь, поможет ей на первое время. А бояться будет, лучше вообще тогда не думать о городе.

Как раз на этом ее размышлении, дверь бани постучала, Ольга Васильевна. Сначала она дернула, привычно дверь на себя. Но дверь была почему-то заперта на крючок. Потому она и крикнула дочери, чтобы она ей открыла дверь.

– Открывай, доченька дверь. Это – мама. Ты что там заперлась?.. Боишься, кто-то чужой забредет к тебе?.. Оно может и так. А хороша ты у меня все же. Ноги, какие налитые у тебя. Что и говорить. Красивая ты у меня. Эх!.. Мужика бы тебе хорошего. Как сыр в масле купалась. Суждено ли это тебе?.. Ну, ладно. Постирала прокладку?.. Висит?.. Ну и пусть. Я прихватила еще тряпицу. Подложи эту, а твою, когда подсохнет, поменяешь в следующем разе. Больно?.. Морщишься. Ты уже способная рожать. Помни это. Какая ты у меня. Влюбиться можно. Ладно, ладно. Это я так. Не смущайся. Помылась, тогда одевайся. Скоро сына жена вернется с дойки. Поговорим, посидим. Может, к чему и придем согласию.

***

Вот и настал день. Валентина этого дня ждала, как смерть, с самого начала весны. Хотя она в областном городе никогда не была, от других, которые жили там, узнала много такого: где, что стоит, и где и в каком районе расположена здание, в котором она мечтала связать свою молодую жизнь.

Продать лошадь, Оксану, добили, уговорили. Нелегко, было, в начале. Пришлось Валиной маме пойти и на ухищрение, напомнить Оксане, если она возбраняется продажей лошади, то, скажет сыну, как она с этим кобелем «ООО» …

– Мама!.. – Оксана хотела ее образумить. – Ты ж обещала молчать?..

– Обещала. А сейчас я Оксана, передумала. Деньги позарез нужны. И вам и моей дочери. Потерпим. Корова скоро отелится. Быка, или, теленка, после продадим, когда подрастет. Надо, Оксана. Надо продать эту лошадь. И забыть о его существовании. Выручка эта нам, точно, даст нам немного передышки.

Все это было странно. Ольгу Васильевну, действительно, понять было тяжело. Казалось бы, она говорила, как нормальные люди, но наблюдая за нею, совсем виделось – другой, ушедший от реальности человек.

«Ну и что, – говорила она, оправдывая себя. – Умнее попозже будет».

А в голову ей не приходило, что эта подло по отношению к невестке. Видимо, на первом месте стояла все же судьба ее дочери, которую она, защищала, как умела.

А Вале, что?.. Она получила из этой сделки еще и выгоду.

Оделась, да еще на дорогу дала мама ей пятьсот рублей. Скрыв этого даже от Оксаны, и сына. Конечно, и пенсию за Михея отца, Вале удалось отстоять.

Теперь, надо было документы забрать из техникума, но тут Валентина была тверда.

– Мама,– сказала она ей. – Я не могу с тобою поехать. Мне стыдно. Попробуй, может, уговоришь этого директора техникума, чтобы он дал мне справку, что я первый курс отучила.

А ведь получилось, как она хотела.

– Ладно. Я все понимаю,– сказал ей директор техникума. – Не буду я ломать судьбу вашей дочери. Напишу справочку, что первый курс она окончила. А если, она там, в городе поступит, как вы говорите, любит она петь, напишу соответствующую бумагу, как перевод ее туда.

Но пятьсот рублей, он, все же, от нее взял. Она дала, а он, взял.

Обратно, Ольга Васильевна бежала к дочери через лес чуть не бегом. Хотя было ей и страшно одной по лесной дороге. На каждом шаге мерещилось ей, что вот-вот из-за куста выбежит лесной бандит, и именно, с длинным ножом, бросится на нее.

Ворвалась в дом, вся потная. С порога сразу обессиленно выдохнула, прислонясь к косяку двери.

– Чуть не описалась от страха, – сказала она сыну.

На это ее сын, видимо, слышал, в лесу сейчас живут бомжи – бездомные, выселенные чиновниками из города, сказал.

– Мама. Осторожнее надо. Там бездомные обитают в землянках, которых из города вывезли гор советчики.

– У меня ничего нет. Кидаться на старую женщину – зачем им головная боль? Пусть резвятся в лесу. Я никого не трогаю. Пусть и меня никто не трогает. Завтра. Ой!.. Боюсь я. Убьют доченька тебя там в городе. Никого ведь ты там не знаешь. Как же я тебя отпущу?..

– Мама, суждено умереть, никуда от нее не спрячешься. Поеду я. Я должна, мама.

***

И, вот, стоит Валя – Валентина на привокзальной площади автовокзала в областном городе. Когда она вышла, из маршрутного автобуса «Икаруса», вначале, как всегда бывает деревенскими, попавшие в большой город, заторможено растерялась. Не знала, в какую сторону первый шаг сделать. От этого шага ведь зависело у нее вся дальнейшая судьба. Время на часах автовокзала, показывал три часа после обеда. Целых пять часов, выходит, она ехала до города из своего районного центра. Во рту у нее ни капли крошки с самого утра. Да и пить ей сильно хотелось. Куда бежать, где утолить жажду. Спросить бы у кого, бегающих вокруг нее людей, но она стеснялась сейчас всего. Спросит, а тот возьми и потребует знакомства. Одета она была. В длинную, до ниже колен, из джинсовой ткани юбку. Мамка так посоветовала. Коленки чтоб закрыты были. Мужиков не привлекать. Поверх этой юбки, у нее блузка, полутемного цвета. А на ногах у нее, те вожделенные, с низким каблуком, темные глянцевые туфли. Мечта её. Конечно, туфли у нее не были кожаные. Ну и что. Теперь ей не стыдно стоять посреди площади. Волосы у нее длинные, русые, заплетены в косу. Хотела их дома еще распустить, как в кино показывают, но мама сказала.

– Городе тебе надо быть скромной, доченька.

Права она, видимо. А так, у нее личико сейчас, наивно привлекательное. Не красавица она, как на обложке женского журнала, и не крашенная, но что-то в ней было запоминающееся. Приятный цвет лица, лоб открыт, прибраны волосы, а вот, покрасить ногти, мама ей так и не разрешила.

– Примут тебя тогда там за вертихвостку. Сама в Иванове в молодости жила. Намучилась там. Ученая. На ярких девушек липнут мужики, а тут ты, как сама невинность.

Ага. Знала бы ее мама. Невинность она в тринадцать лет потеряла – крестный лишил ее невинность. Спасибо хоть, не забеременела. И то ладно. Невинность уже не восстановишь. Потеряно навсегда. А жить надо. И добиваться чего-то от жизни надо, раз родилась. Потому она и здесь.

Валя вспомнила вдруг с беспокойством, торча все еще на этом пятачке напротив автовокзала, где она в эту ночь будет ночевать?.. Когда ехала сюда, хитро у соседки расспрашивала, с которой она сидела рядом.

«Вокзал ночью закрывается?..»

«Конечно. Автовокзал же, не железнодорожный».

Это Валентина запомнила. Знала, и мама говорила ей дома, сегодня она опоздает по времени идти прямо культпросвет училище. По времени, точно, поздно, а идти до железнодорожного вокзала – это, в какую сторону же ей пойти?.. Из вещей у нее было: из использованного сахара пакет – это, чтобы в дороге не разорвало, ведро картошки. Мама посоветовала взять еще и лука, которую принесла от батюшки из монастыря, где она по весне снова начала работать в обществе: «Во славу боже». Немного, но лук, все же, не последняя пища для растущего организма. Да еще булка деревенского круглого хлеба. Тяжело все это ей на руках держать. Конечно, это смешно кому – то, кто ее сейчас видит с такой ношей. Ей надо у кого-то, осмелев, спросить, как ей доехать до железнодорожного вокзала, где она мечтала, еще в деревне, просидеть до утра, но эта нерасторопность, скупость ее, опять снова подвела. Хотя в ее кармашке лежал, в трусике, семьсот рублей. Пятьсот, мамка дала, а двести – это её пенсия за умершего отца. Но пожадничала его разменять. Поэтому, так и не спросив ни у кого, как ей доехать до намеченного ей пункта, пошла пешком совсем в другую сторону. И зачем она так сделала?.. Надо было ей, все же, спросить. Язык не отнялся бы у нее. Ведь, чем дальше она отходила от автовокзала, людей тут пеших, совсем не стало. А машины, троллейбусы проезжали мимо нее, обдавая на нее выхлопным газом.

Шла она по этой незнакомой дороге почти часа два. Руки у нее от тяжести, просто отрывались. Она раскраснелась. Даже, в пути всплакнула, жалея себя.

«Мама, мама,– говорила она себе, жалуясь. – Как мне плохо. Лучше с голоду помереть, чем нести на руках эту картошку».

Даже желание в какой-то момент появилось, вывалить эту картошку, освободится от этой тяжелой ноши.

Солнце, сзади её нещадно обжигала спину. Глаза у нее упали на пыльные туфли.

Валентина, просто обмерла, что её обувь вот-вот развалится, стопчется.

Разрыдалась с жалости к себе.

Пришла к ней и злоба за свое не умное действие.

Сняла туфли, дальше пошла босиком, уже не обращая на сигналы проезжающих машин. Время, как она поняла, много, а вокзала на ее пути все не было.

Когда она усталая, потная, дошла до какого-то большого рынка, не обращая на странности людей, глазеющих на нее удивленно, как на дурочку, увидела скамейку, упала, расплакалась.

В это время, как раз из рынка выехал милицейский УАЗ.

Видимо, ее странность, привлек наряд патрульной милиции.

Машина остановилась недалеко от бордюра дороги, из машины выскочил с татарским ликом, сержант, и, играя игрушкой, резиновой дубинкой, неторопливо подошел к Валентине, попросил документы.

– Девушка, я к тебе обращаюсь?.. Паспорт у тебя с собою есть?..

Валентина, от неожиданности, и страха, закрыла лицо руками, обмерла, не зная, что ей сказать этому человеку, форме милиционера.

– Жду. И почему босая?.. Ограбили тебя?..

***

– Пакете,– бледнея лицом, говорит ему Валентина. – Сняла. Жалко, растопчу их, а мне больше нечего обуть?..

– Приезжая?.. Значит. Откуда?.. Нет, сначала покажи паспорт. Странно ты выглядишь.

– Отвернитесь, пожалуйста. У меня паспорт припрятан… сейчас, достану.

– Что, в трусы зашила?.. – смеется сержант. – Ладно, отвернусь. Только быстро.

Валентина, как занавеска, положила пакет с луком и хлебом на колени, и, краснея, полезла под блузку вниз к трусам, в кармашке, пришитой накануне мамой.

Как ей было стыдно. Но ведь она не виноватая!.. Жизнь у нее такая. Не как в кино, где показывают. Или сделала её такой, новая зарождающаяся «демократия», этого Ельцина. Удивительно, кто же привел его во власть таково?..

Вокруг, ходили люди, а она ковырялась в трусах. Еле вытянула паспорт, направление из районного техникума рекомендательное письмо, а семьсот рублей в страхе зажала в кулаке.

– Других денег у меня нет. А тут у меня, – указала кивком головы на другой пакет, – картошка, дяденька милиционер.

– Ладно, не волнуйся. Ознакомлюсь сначала, твоими данными. Так, Валентина. Красивое имя. Ты смотри, она еще поет?.. Приехала учиться?.. Поехали.

– Куда, дядя милиционер, – совсем обмерла от страха Валентина. – Я ничего плохого не делала. Сейчас, вот, обую туфли. Дядя милиционер, – Валя от страха снова разрыдалась. – Не забирайте меня?.. Я не виноватая…

– Ты хочешь на железнодорожный вокзал?.. Мне по пути. Поехали. Ты, девушка, с районом ошиблась. Нет, спросить у людей, как доехать тебе до вокзала, перла в такую даль сюда. Шестнадцать, все же, тебе лет скоро. Не маленькая. Поехали, поехали. Довезу я тебя до вокзала. Спасибо хоть не забудь сказать после.

До железнодорожного вокзала ехали почти тридцать минут. Это же через весь город надо было ехать.

В машине, сержант, молчал. Смотрелся он в годах тридцать пять, тридцать шесть. Смуглый. Татарин же. Глаза озорно смеются, когда он оглядывался в пути на приезжую. Под конец, видимо, ему надоело молча ехать, раскричался на нее.

– Ты бы, как ты говоришь, семьсот рублей припрятала на место, откуда вытащила. В ладошке у тебя он уже взмок, видимо. Положи назад обратно. Не держи в руке. Я не буду глядеть. А паспорт оставь в юбочном кармане. Видел, там у тебя пуговкой пристегнута. А то потеряешь еще паспорт. Ой!.. Как тяжело с этими приезжими?.. Как дети. Едут, ничего не знают. Да еще не боятся выйти на дорогу. Эх!.. Валя – Валентина. О чем ты думала?.. Ладно. Это я так для профилактики. У меня у самого твоего возраста дочь. Беда с вами. Слушай внимательно. Так и быть… Я тебя довезу до вокзала. Посажу на скамейку и жди меня. Никуда не отходи. Поняла. И не бойся. Ладно. Помогу я тебе. Восемь, я подъеду. – И уже вздыхая, вслух рассуждать стал. – Будет мне сегодня нагоняй от моей Люси. Но ничего, переживем. Не пропадем. А петь, если, действительно, поешь, когда-нибудь пригласишь меня на свой концерт, а Валентина?.. Доехали. Дай сюда мне твой пакет. Тяжелый. Надеешься, поступишь?..

– Училась я хорошо.

– Умная, значит. А в быту, ты, Валентина, нуль!.. Это город. Понимать надо. Тут и страшные люди живут рядом с нами. Могут и обидеть. Ой!.. Валентина. Удивляешь ты меня. Неужели и моя дочь такая растет?.. Жди. Обязательно приеду. Сиди. А пока я забегу вокзальную милицию. Предупрежу, чтобы тебя не беспокоили.

Но, он вновь снова подошел, смущенно сказал Валентине.

– Совсем забыл. Не красней только. Помнишь, где я машину милицейскую оставил?.. А напротив, туалет. Сходи, а я пока послежу за твоими вещами. Не красней. Только быстро. С документами там осторожно, не вырони.

Правда, Валентина не знала, как освободится от этой натуги. Очень она хотела в туалет. Потому, тут же, сорвалась…

***

Вскоре она вернулась. Умытая, посвежевшая. Даже чуть осмелела. Сказала этому милиционеру.

– Умыла я лицо. Спасибо. А как вас зовут?.. Хороший человек.

Сержант, при ее последнем слове, криво ухмыльнулся, зашипел.

– Никому не доверяй. Запомни!.. И я не очень хороший. Попалась ты мне под горячую руку, показал я тебе, какой я. Ладно. Там, рядом с твоим пакетом, кулек с пирожками. Поешь. И сок я тебе купил. Подкрепись. Голодная, вижу.