Георгий Агафонович Константиниди "Скакуны Зеленых Лугов. Плащ Атласа"

Скакуны Зеленых Лугов. Плащ Атласа
Георгий Агафонович Константиниди

Помпея Голуборогая, молодая единорожка не любила Елисейский Лес. Он пропах отравой, он застрял в суевериях и заблуждениях, и здесь умер ее отец. Но, несмотря на это, молодая единорожка отправляется в путешествие за Плащом Атласа, чтобы спасти это гиблое место и открыть своему народу истину!

Георгий Константиниди

Скакуны Зеленых Лугов. Плащ Атласа

Особая благодарность Анне Бейли за обложку и иллюстрации, и отдельное спасибо Всеволоду Федотову за поддержку. И главная благодарность Игорю за редактуру.

Глава 1

Елисейский Лес

На опушке леса под жарким солнцем сидели два агийвских коня в белых тканевых доспехах и серых шлемах с гребнями. Они прижимали к себе острые пики и напряженно вглядывались в заросли Елисейского леса – края единорогов, заклятых врагов их королевства.

– Ну как, видно хоть что-то? – спросил бурый конь у чубарого.

Тот продолжал всматриваться в гущу деревьев.

– Нет, – ответил он через несколько цоков[1 - Цок равен 1 секунде].

– Такое затишье… Неужели опять начнут выть на луну? – шерсть бурого коня встала дыбом от воображаемого кошмара.

– Скорее всего, – согласился чубарый. – Помнишь, что старшина рассказывал? Если днем в Елисейском лесу только птицы мирно щебечут, значит, ближе к ночи начнется настоящий гвалт.

– Помню, – отозвался бурый и прислушался. – Скачем к старшине в лагерь? – спросил он, когда услышал свист соловья.

– Чем скорее ускачем, тем лучше, – чубарый вскочил и резво побежал к лагерю, расположенному в нескольких сотнях шагах от проклятого леса.

Бурый поскакал за ним. По пути они вложили пики в зубы и иногда оглядывались назад.

Уже как девяносто лун полк агийвских стражников стоял на границе леса. Но сам лес здесь уже тысячу лет, а может и сто тысяч. И с самого появления его облюбовали единороги. Пограничники с опаской поглядывали на древний оплот «предателей Зеленоземья». Лошади шерстью и кончиками хвостов чувствовали, как в зарослях циркулирует магия, темная и необузданная. Потому все в лагере были на сильном взводе, когда двое стражников прискакали сюда. В лагере стояло девять палаток, пять из которых были казармами, а остальные являлись складами оружия, еды, лекарств, воды и яблочного сидра.

В казармах некоторые из лошадей убивали время за игрой в кости. Другие методично точили свои мечи и копья. Третьи стояли на страже. И у всех шерсть вставала дыбом, когда они поворачивали головы к видневшемуся из-за холмов лесу.

Бурый и чубарый быстро проскакали весь палаточный городок, направляясь к старому пню, на котором сидел их командир.

Старшина был крепким конем с легкой бородкой, а его белый кожаный доспех за долгие годы службы стал темно-серым. Когда к нему подбежали стражники, он, держа нож копытом по специальной технике, строгал, и из дерева постепенно выходила голова лошади.

– Командир! – обратились оба.

Тот медленно повернул голову.

– Докладывайте, – произнес он сурово, но спокойно.

– Появились первые признаки, командир! – ответил чубарый.

Старшина посмотрел на свою деревяшку.

– Ясно. Собирайтесь, бравые воины! – прокричал он, вскочив.

Лагерь оживился. Агийвцы замельтешили среди палаток, бросив все свои дела, под крики командира:

– Готовьтесь, жеребцы! Это не учение! Всем достать зачарованные секиры, наточить копья, надеть шлемы! И помните, рубите рога!

– Да, командир! – послышался ответ.

А пока агийвцы словно муравьи бегали в лагере, из лесной чащи за ними наблюдала пара голубых глаз.

Помпея смотрела через подзорную трубу, что смастерил ее отец, сидя в кроне одного из деревьев. Видя, как лошади суетятся, Помпея не могла сдержать слез от хохота. Ее белый хвост весело вилял, а голубой рог порой выдавал клубы синих искр.

Она чуть не выронила украшенную стеклышками подзорную трубу, когда один из стражников споткнулся о торчавший корень. К счастью, Помпея смогла удержать ее копытами.

Она любила наблюдать за пограничниками с крон деревьев. Это было одно из немногих занятий, нравившееся ей в Елисейском лесу. Ведь большую часть времени единороги проводят в молитвах и ритуалах. Молитва за завтраком, перед работой, за обедом, после работы, молитва за ужином и перед сном. Столько молитв, аж голова кружится. Помпея, похоже, единственная, кто молился только за завтраком и перед сном. В остальное время она напевала песенки или играла в кости, которые сама вырезала и раскрасила. Иной игры она придумать не могла, потому что здесь все молодые жеребята работают, а если не работают, то слушают наставления и проповеди либо байки про грязевых монстров с Тартарских топей. Что тоже невесело.

Глядя, как агийвцы возятся в своем лагере, Помпея невольно им завидовала. Живут такой бурной жизнью! У них точно куда более разнообразные дела, чем одни молитвы годы напролёт.

И вот она, маленькая единорожка, внезапно подумала: а почему бы не выйти из леса, чтобы рассмотреть все получше?

Она тихонько прокрадется в лагерь. Агийвцы будут заняты на опушке, в лагере никого кроме двух стражников не останется, пробираться незаметно Помпея умеет. Кто ее хватится? Разве что отец, но это не страшно, он простит, как и всегда.

И вот Помпея уже начала спускаться с дерева как можно медленнее, чтобы лошади успели уйти из лагеря. Но тут прозвучал еле различимый свист.

– О нет! – промычала малышка тонким голоском и недовольно встряхнула белой гривой. – Неужели солнце уже на трети[2 - Час дня]?!

Она резко спустилась по старому стволу – так, как это умеют делать единороги, словно у нее вместо копыт были лапы с когтями. Добравшись до земли, Помпея ринулась в лесную гущу, держа подзорную трубу во рту. Она бежала так быстро, что если бы за ней кто-то наблюдал, то увидел бы только промелькнувший силуэт и больше ничего.

Единороги действительно бегают быстрее других жителей Зеленоземья и живут дольше других. Жаль, что агийвцы считают их монстрами. Помпее обидно видеть, как некоторые стражники боязливо смотрят на лес. Это не такое страшное место. Но этого им не объяснишь. Ведь папа говорил, что агийвцы охотятся на единорогов и если заметят хотя бы одного, то сразу насадят на пику или отрубят рог вместе с головой.

Однако Помпея много раз глядела с крон на лагерь и почему-то не могла представить, чтобы лошади насадили ее на пику. Хотя от этого легче не становилось.

Потому она с грустью скакала в чащу, думая о том, что в Агийвии жизнь куда более интересная, хотя, может, у них тоже есть какие-нибудь докучливые правила, которые надо соблюдать.

Помпея все дальше удалялась от опушки, и деревья становились выше и толще. В листве слабо щебетали стрижи и тихо пели соловьи, будто боялись чего-то, и единорожку охватила грусть. Так всегда бывает, когда она бродит по лесу. Невозможно это объяснить, но даже воздух в Елисейском лесу Помпее не нравится: он слишком затхлый, густой и душный. Обычно дома всегда лучше, чем в гостях, однако Помпее в родном лесу живется очень худо.

А когда она доскакала до родных домов, построенных из прутьев у подножья огромных кленов, Помпее стало печально настолько, что она готова была подбежать к одному из деревьев и завыть, как это сейчас делали три единорога с лиловыми рогами.

Они скакали вокруг дерева и кудахтали подобно курам. Помпея хотела пробежать мимо, но вежливость требовала поздороваться.

– Привет, Паник, Голь, Пик! Пусть ваши звезды горят ярко, не погасая, – Помпея произнесла это приторно, выплевывая слова как отвратительное зерно.

Но братья Лиловороги никак не отреагировали. Они продолжали скакать и тараторить:

– Луна, луна так высока!..

– Мы упали со звезды!..

– И съели все блины-ы-ы!

Помпея лишь высунула в ответ язык и гордо ускакала прочь. Около шалашей ей попались еще несколько единорогов, которые страдали тем же, что и братья Лиловороги. Однако большинство занималось уходом за садом, песнопениями, и еще все развешивали гирлянды в честь сегодняшней ночи. Ночи Белого Древа, праздника единорогов в честь Великого Уробороса и его наместника Белокрылого Короля. Или ночи, когда три племени единорогов со всего Елисейского леса соберутся в туманном ущелье посмотреть, как еще один герой уходит в Царство Вечности – Аидовы луга.

Помпея лишь устало вздохнула. Ей наскучили все эти проповеди о даре великого правителя и возможности перейти в мир, где царит яркий и белоснежный свет, такой же, какой исходит от самих единорогов. Знать бы, что это значит…

Она не была безверной, как порой о ней говорили. Нет, Помпея верила в Белокрылого Короля, в его силу, в то, что он, возможно, все еще следит за Зеленоземьем с небесного свода. Но неужели ради этой веры всем единорогам надо разделяться на три племени, никогда не общаться друг с другом и видеться только у мрачного ущелья, едва не задыхаясь от здешнего запаха?

Вера разделила единорогов на три клана, во главе каждого, как знала Помпея, стояла мойра – верховная жрица и правительница Елисейского Леса. Три клана назывались в их честь. Клан Клото – клан света, горящий подобно звезде, дающий веру забывшимся. Клан Лахесы – клан жизни, что дарит существование до, во время и после нее. Клан Атропы – клан знаний, что рассказывает истинные истории и дарит истинные знания.

Сама Помпея состояла в Клане Атропа. Отец надеялся, что его дочь станет служанкой при мойрах или молитвенницей. Но Помпее было все равно, кем она станет, сейчас ее волновало, как успеть на утреннюю молитву.

К сожалению, она опоздала на одну упавшую каплю[3 - На одну минуту]. И поэтому отец встретил ее угрюмо в беседке возле их шалаша.

– Пап, я же опоздала не на вечность, – Помпея пыталась скорчить какую-нибудь гримасу.

Но Плутарх лишь покачал головой и указал красным рогом на чашу с носиком: с него упало уже три капли прямо в вазу. Помпея лишь виновато улыбнулась.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Хватит отговорок, иди вырви сорняки на грядке! – приказал он.

А потом вновь принялся старательно чертить руны на пергаменте, сидя за пюпитром высотой с два куста шиповника[4 - Единороги мерят высоту и длину в растениях. Два куста шиповника— это 1,5 м], потому что, как и все единороги, Плутарх был высокого роста. И Помпея, идя к огороду, подумала: как бы ее отец смотрелся рядом с лошадью? Ведь они немного ниже единорогов.

С такими мыслями она вырывала сорняки с грядки, где росли сочные ягоды чернины и немного чайных кустов. Помпея выдергивала ненужные кустики, чтобы те не мешали расти сладким ягодам. Это было трудное дело, однако малышка умудрялась задавать вопросы.

– Что нового появилось в дневнике, пап?

Плутарх устало почесал козлиную бородку и, сверкнув красным рогом, прорычал:

– Помпея, ты не отвертишься от наказания.

– Ты уже написал ту главу, где единороги празднуют День Солнцестояния?

– Продолжай работу, Помпея.

– А глава про Плащ Атласа? Она уже доделана?

Плутарх фыркнул, он собрался сделать малышке серьезный выговор. Он уже повернулся… и обнаружил дочку у себя за спиной.

– Я все, пап.

Плутарх посмотрел на грядки. Большинство кустов шиповника сорваны. Он устало вздохнул и грозно посмотрел на Помпею Голуборогую.

– Мы еще поговорим о твоем поведении!

Помпея спокойно улыбнулась.

– Ясно, пап!

– Боже, когда ты уже возьмешься за ум?! – старый единорог вернулся к своему дневнику.

За этот труд отец Помпеи принялся еще в те времена, когда единороги только отделились от остального Зеленоземья. Тогда еще лагеря лошадей не было. И маленькой единорожке было до жути интересно почитать синюю книжку. Плутарх, уловив любопытный взгляд дочери, резко захлопнул дневник.

– Не готова еще!

– Почему? – ей снова захотелось повыть.

– Потому что не дописано!

– Но ты пишешь уже сотню лет[5 - Единороги живут под тысячу лет, в то время, как пегасы и лошади старятся в восемьдесят.]!

– Когда уйду в Селению, тогда и прочтешь! – заявил Плутарх и быстро вошел в шалаш.

Помпея сконфузилась. Ей не хотелось верить, что отец когда-либо умрет. Как он может, если ему уже сотни лет? Пусть единороги не бессмертны, но стареют они чрезвычайно медленно. Потому малышка хотела последовать за отцом, но тот уже вернулся, все такой же недовольный.