Глава 2 О Крылатых
1
Молодой человек с шумом втянул носом воздух и открыл глаза. Лицо сразу же исказилось гримасой: его разбудила святая уверенность, что сотни иголок просочились ему под кожу и теперь раздирают руку изнутри, нещадно двигаясь во всех направлениях и разрезая плоть на своем пути. Шипя и ругаясь, он перевернулся и начал остервенело растирать ледяную конечность, на которой так легкомысленно заснул. Ему потребовалось не много времени, чтобы понять, где он находится и что его друг, компаньон и учитель, скорее всего, спит. Не переусложненная лишними конструкциями брань сменилась тихим недовольным постаныванием. Однако стоило юноше заметить, что его спутник лежит по другую сторону от едва теплящегося костерка с открытыми глазами, как он вновь начал вслух поминать младшего полубога несчастий.
Было около полуночи, ну, возможно, шестой темный час, если судить по затухающему огню и взявшему перерыв соловью. Луна как бы нехотя показывалась из-за туч и сразу же скрывалась. Ни одной звездочки видно не было. Земля стремительно расставалась с накопленным за день теплом, а ветер, который вечером дарил приятную прохладу, сейчас заставлял ежиться и вспоминать, что это всего лишь первая ночь лета.
– …тыщу раз ему в жопу, еще и холодно – рындец! Э, Розд! – выкрикнул молодой человек, доведя свой монолог до логического завершения. – Чего не пишь?
Дрозда на самом деле звали Еремией, но в их кругу было принято обращаться друг к другу по прозвищам. Вернее, в кругу Зикари – Стервятника. Это было одно из странных, но, наверно, оправданных правил, которое молодой человек понимал не полностью. То есть, ладно, сам он осел в Стэржеме всего два года назад и мало с кем общался, но зачем этот спектакль практически выросшим там Еремии и Зикари, которых каждая собака в Перепутье знает?
Так или иначе, ему нравилась игра, в которой он участвовал, поэтому юноша безоговорочно принимал ее условия. Не говоря уже о том, что Еремия здорово бесился от того, что его друг не мог – на самом деле, приложив усилие, мог, но не хотел, – произносить его кличку правильно.
– Кончай наяривать, Стенолаз, и спи, – приказал Дрозд голосом, звучащим совсем не так, как речь только что проснувшегося человека.
Стенолаз было смутился, но тут же ответил хмыканьем, поняв, что над ним в очередной раз подтрунивают. Перестав мучить руку, юноша вернул умирающий костер к жизни, после чего, потягиваясь и вкушая благодатный жар, принялся глядеть по сторонам. Игры языков пламени разогнали черное окружение и подчеркнули теплыми коричнево-желтыми оттенками траву, дорогу, деревья, красные, что вареный рак, волосы Дрозда и стоящую чуть поодаль кобылу.
– Ляча, кажись, уже ришла в себя. Мы не обязаны ночевать под открытым небом.
Положив руки под рыжий затылок, Еремия растянулся на спине и молча смотрел вверх. Он словно не услышал.
– Погляди на небо! Вот-вот ливанет, – продолжал Стенолаз тоном, будто пытался что-то донести до туповатого ребенка, хотя сам был младше спутника на пять лет. – Пара верст – и мы на че-нить наткнемся, я уверен.
На этот раз Дрозд устало ответил:
– Посмотри на эту скотину, Джорри. Она вот-вот сдохнет и без твоего южанского зада на ней. Спи.
Это было недалеко от истины: они едва не загнали лошадь. Именно ее паршивое состояние заставило их остановиться практически в чистом поле.
– Кажешь, вой зад легче? – фыркнул Джорри, проглатывая начало некоторых слов на южный манер. Он ничем не выдал удивления, услышав из чужих уст собственное имя вместо «Стенолаза».
Не дождавшись больше никаких ремарок, Джорри вздохнул, потеплее закутался в кафтан и, положив голову на худую сумку, закрыл глаза. Ему оставалось только гадать, в насколько паршивой ситуации они находятся на самом деле. То есть когда Стервятник встретил их фразой, обращенной к Дрозду: «Живо бери лошадь и вали из города нахрен!» – уже можно было заподозрить неладное. А после его старшие друзья провели небольшую беседу наедине, Еремия почти что за шкирку выволок ничего не понимающего Джорри из дома Зикари, и уже через четверть часа они мчались галопом по Новому морскому тракту.
Позже Дрозд пояснил, что в Стэржеме в последнее время многовато ряженых и пока не понятно, кого они высматривают. Стервятник решил, что народу лучше разбежаться на некоторое время. Чем дальше – тем лучше. А собираться вновь уже после Дня Лета.
Джорри верил, что Еремия пересказал разговор без лжи и утайки, но его содержание казалось Стенолазу слишком гладким для бессонной ночи и того бледного лица, с каким их встретил Стервятник. Однако каким-то настоящим влиянием на своих старших друзей Джорри не обладал; полностью отдавал себе отчет, что не просто не видит картины в целом, но даже и не знает, где она висит; и, разумеется, не может посвятить себя другим занятиям, кроме тех, что ему велят Стервятник и Дрозд – поэтому тревога о случившемся или сомнения в правильности полученных указаний не беспокоили юношу. Стенолаз быстро погрузился в крепкий сон.
Когда его разбудила трясущаяся земля, соловей вновь драл глотку, ветер утих, а облака рассеялись, позволяя луне лить свой ледяной свет на землю. Стало холоднее, но дождю явно не суждено было случиться. Джорри сел, одновременно пытаясь сообразить, что происходит, и радуясь своим далеким от совершенства умениям предсказывать погоду. Еремия приподнялся на локтях; судя по лицу, он так и не заснул. Стреноженная лошадь в свете луны выглядела все еще паршиво, хоть уже и не была в мыле.
Вздымая пыль, два десятка всадников пронеслись мимо устроившихся на ночлег путников. Молодые люди без труда смогли разглядеть как хорошо знакомые коралловые гербы с белой птицей, так и несколько отличительных знаков законников из других дэминий.
Будь это обычный патруль земельного, солдаты пристали бы к ним с вопросами, может, что-нибудь отняли бы, может, побили. Однако, скорее всего, просто бы почесали языками. Но этих было слишком много, и они очень спешили. Зрелище, которое могло бы стать поводом для интереснейшего обсуждения, если бы молодые люди точно не поняли, куда и с какой целью едут солдаты.
Всадники скрылись из виду раньше, чем улеглась пыль на дороге. Дрозд и Стенолаз вскочили одновременно.
– Еремия, – указал пальцем на рыжеволосого более юный из спутников. Он решил, что обращение по имени придаст его словам весомости. – Ты не вернешься. Они, возможно, даже не за нашей компанией. – Джорри не верил тому, что говорил. Если в самом большом Перепутье Берии останавливался кто-нибудь, на кого могли бы натравить двадцать порядководов, люди Стервятника узнавали об этом первыми.
Дрозд вновь не счел нужным отвечать. На его бледном веснушчатом лице отражалось все, что терзало душу: гнев за обман, которым его вытурили с Перепутья, обида на человека, солгавшего, что у него еще будет время, злость на себя за то, что повелся, страх и, наконец, решимость.
– Не будь дураком! – закричал Джорри, сжимая кулаки. – Зикари тебя прогнал именно поэтому. Думаешь, он будет частлив, если тя поймают?
– Меня не поймают, Стенолаз, – едва слышно ответил рыжеволосый.
Они стояли по разные стороны от затухающего костра и не сводили друг с друга глаз.
– Ты. Ничем. Ему. Не. Поможешь, – медленно и четко произнес Джорри.
Еремия поднял с земли седло и потник, служившие ему постельными принадлежностями.
– Не смей мешать мне, – тихо сказал Дрозд. Он развернулся и резким шагом направился к кобыле, накинул ей на спину потник, но седло дернулось у него из рук. Юноша, схвативший его, всем своим видом показывал, что отдаст снаряжение только с боем. Лошадь же всем видом показывала, что крепко спит и никуда ехать не собирается.
– Стенолаз, не заставляй меня драться с тобой.
– Ты меня не победишь. Не делай лупостей, Розд!
Рыжеволосый хмыкнул, видимо, отметив твердость и уверенность в голосе друга. Джорри был рад, что фраза прозвучала именно так, ведь убежденности в победе не было и в помине: перед глазами стояло ясное воспоминание о вывихнутой руке и прижатом к лицу лезвии ножа – финале их первой и последней настоящей драки. Дрозд нагнулся, чтобы снять с клячи треногу, но Стенолаз, отбросив седло, обхватил его поперек груди и дернул назад.
– Не будь дураком! – почти что взмолился младший из друзей.
Несколько минут Еремия просто извивался в неожиданно крепких объятиях, но злость быстро завладела им, и он дважды всадил локоть в ребра своего компаньона и ученика. После второго удара хватка ослабла, Дрозд вырвался и, развернувшись лицом к Стенолазу, получил под дых. Они сцепились и покатились по траве, пыхтя и вскрикивая. В пылу драки все связывающее их в прошлом, да и сама причина ссоры, быстро отошли на дальний план перед необходимостью, или даже желанием, отвесить самый сильный тумак, тычок или пинок.
Джорри не раз доводилось махать кулаками, но крайне редко по серьезной причине. На самом деле, он не считал себя задирой и обычно старался избегать мордобоя. Дрозд же, несмотря на способности блестяще подражать манерам богатеев, начиная от сложно-построенной речи и заканчивая бесящими периодами напыщенного артистизма, рос бродягой в самом большом Перепутье Берии. Так что Стенолаз совершенно не удивился, когда обнаружил себя распластанным на спине с сидящем верхом на нем Еремией. Он точно не понял, сколько раз получил по лицу, прежде чем забылся от боли.
Слезы текли против воли, не давая разглядеть смеющуюся над ним луну. В конце концов, он заставил себя сесть, но сразу завалился набок, обхватив рукой ребра. Мало того что нос, казалось бы, теперь совершенно не годился для дыхания, так еще и малейшее движение разрывало болью грудную клетку. Джорри дважды в жизни ломал ребра. И сейчас быстро вспоминал все эти ощущения. Продолжая лежать на боку, одним движением стер слезы и кровь с лица, но задел отозвавшийся жутким жжением нос, чем сделал попытку очиститься полностью бессмысленной.
Когда к Стенолазу более-менее вернулось зрение, он смог разглядеть, что его друг уже заканчивает седлать лошадь. Затянув подпруги, Еремия выпрямился и обернулся. С мрачным удовлетворением Джорри отметил на чужом лице рассеченную надвое нижнюю губу и сильно щурящийся левый глаз. На мгновение встретившись с чужим взглядом, Дрозд отвернулся и положил руки на седло. Он застыл, опустив голову.
Стенолаз вновь постарался встать, кряхтя от боли. Он прекрасно знал, что Еремия быстро подавит в себе чувство вины. Несмотря на то, что холодный ночной воздух истязал грудную клетку, Джорри удалось оторваться от земли. Почти сразу припал на колени из-за сведенного бедра. Он не помнил, когда получил удар по ноге.
Еремия нагнулся, чтобы таки растреножить кобылу, но между ним и ногой лошади золотистой куницей пронесся огонь, опалив их. Лошадь заплясала с испуганным ржанием, резко отскочив на два десятка локтей.
Дрозд в задумчивости уставился на краснеющую руку. Пальцы на ней дрожали, а костяшки были сбиты.
– Только попробуй, – тихо сказал Джорри, понимая, что это прозвучало не угрозой, а несчастным стоном. Запястье его правой руки, свисающей вдоль тела, было разогнуто, будто он на что-то опирался, а пальцы по очереди выдавались вперед, словно нажимая на невидимые клавиши. После каждого «нажатия» из-под ладони отходили горячие желто-красные круги, напоминающие рябь от прикосновения к гладкой поверхности воды во время заката. Заклиная огонь, Стенолаз все еще стоял на коленях.
Еремия медленно обернулся и, оценив предлагаемое зрелище, холодно заметил:
– Если мы танцуем по-взрослому, то я буду быстрее.
Как по волшебству в его чуть дрожащих пальцах оказался клинок метательного ножа.
И вновь их глаза встретились. Они смотрели друг на друга, побитые, тяжело дышащие, и никто не собирался уступать. Напряжение сгущалось в воздухе, доходя до своего пика. Оно напоминало огромный пузырь, который рос, угрожая поглотить все вокруг и перемолоть в труху кости любого оказавшего ему сопротивление. Раздуваясь все сильнее и сильнее, пузырь вдруг лопнул. Нож выпал из обожженной руки рыжеволосого.
– Да пойми же ты наконец! – взвыл он, упав на колени и согнувшись, словно выпрашивающая хлеб старуха. Сразу закрыл лицо руками, но через ладони прорвался громкий всхлип.
Джорри нашел в себе силы подняться. Не без труда кое-как доковылял до сотрясающегося в рыданиях друга, чувствуя, как рубашка прилипла к груди из-за натекшей из носа крови. Лично его ничего не держало в Перепутье. Он хорошо относился к Зикари, к остальным был равнодушен, но настоящим другом считал только Еремию. И, несмотря на явные страдания Дрозда, не мог отпустить его на верную погибель.
– Лушай, что кажу. Се может обойтись. – Он положил руку на дрожащее плечо. – Он же тебя редупредил, начит, был готов. Давай делать се, как было велено. Вот увидишь, когда вернемся после Ня Лета, не ройдет месяца, как он тоже риедет.
Молодому человеку вдруг стало неловко за свою речь. Не за ее содержание, но за исполнение. Ему нравились многие фразы и мудреные слова, которые использовал Еремия. Подражая ему, Джорри невольно стал говорить почти что как северянин. Ну, так казалось ему – деревенскому пареньку с самого юга Берии. А сейчас ему очень хотелось доносить свои мысли правильно, чтобы слушатель не отвлекался на говор.
– И ты в это веришь, Стенолаз? – оторвал красное распухшее лицо от ладоней рыжеволосый.
– Да, – соврал Джорри.
Он помог другу подняться на ноги, сам едва не упав.
– Я хорошо научил тебя лгать, – сказал Дрозд, вытирая лицо. – Добавил знаний к твоему потенциалу, научил трюкам…
– Не делай этого, рошу, – перебил Джорри шепотом. Он все больше осознавал бесплодность своих попыток. – Я не наю, то ты чувствуешь, боясь за жизнь настолько дорогого тебе человека. Я терял тех, кого люблю, быстро и незапно. – Запнулся, почувствовав ком в горле. К счастью, слезы из-за разбитого носа и не прекращались. – Я не хочу узнать это чувство. И я не готов нова, – дрожащий вздох, – остаться один.
Еремия вдруг обнял Стенолаза, непроизвольно дернувшегося из-за боли в ребрах, но не ставшего сопротивляться теплому жесту.
– Ты хороший друг, – сказал Дрозд ему на ухо. – Я рад, что Зикари не дал мне тебя прикончить. Он, – теперь рыжеволосый с шумом втянул воздух, – он всегда думал наперед. Но в этот раз ошибся. Не рассчитал время.
– Он не ошибся, – тихо ответил Джорри куда-то в чужое плечо. – Он нал, что ряженные не дали бы ему покинуть город. Я даже не думаю, что он кому что казал, окромя тебя. Массовое бегство вынудило бы их напасть раньше. А он не хотел, тобы тебя ватили. И мне люто повезло, что я ошивался поблизости. Не заставляй его понять, то он тарался зря.
Дрозд отстранился. Подняв голову, Джорри увидел, что опухшее лицо того сильно вытянулось. Радость от самодовольства на мгновение вспыхнула в море тяжелых мрачных чувств, наполнявших сейчас Стенолаза: его друг никак не ожидал от него такой прозорливости. Молодые люди долго стояли молча, периодически хлюпая носами и вытирая с лиц кровь.
– Я все равно поеду, – наконец сказал Еремия. – Просто оценю обстановку. Если смогу помочь, помогу. Я обещаю, Стенолаз, я не дам им себя схватить.
– Чего ради?! – заорал Джорри. – Там, где Тервятник не равится в одиночку и помощи пятерых будет мало! Не дашь себя поймать?! И что? Хочешь лядеть, как его, покромсанного под пытками, повесят? Думаешь, вид воих рыжих патл с эшафота подарит ему удовольствие?! Думаешь, он этого хотел бы?
Еремия с бесящим спокойствием выслушал тираду Джорри, а затем обратился к младшему спутнику тоном, которого тот никогда не слышал:
– Когда придет время и моя шея покроется мурашками от ледяного дыхания Брата и Сестры, надеюсь, рядом будет тот, кто мне дорог. Я бы очень этого хотел. И я знаю, что Зикари – тоже. Поэтому я должен ехать, Джорри.
Наступила тишина, прерываемая отдаленным пением соловья. Стенолаз молча обошел друга и похромал в сторону лошади. «Поэт хренов».
– Я не наю, как могу помочь. Разве что не быть тебе обузой, – сказал Джорри, отдавая узду многострадального животного, всем своим видом показывающего убежденность, что люди желают ей смерти. – Дадут Боги, видимся еще с тобой. С вами обоими.
Пока делили скромные пожитки, Еремия рассказывал Джорри о Пауке – человеке, подмявшем под себя всё севернее леса – и посоветовал искать у него убежища и работы. «Зикари говорил, что он не нашего уровня, скорее тех, кому отстегивают за одно их существование. Но он всегда упоминал его с уважением, значит не козел какой-нить. Ты сможешь его впечатлить, тем более после всего, чему научился… Глядишь, вернешься к нам из Хуадад-Сьюрэс его наместником, и все Крылатые будут тебе кланяться. Хе-хе».
Когда начал белеть рассвет, утренний холод достиг своего пика и все приготовления были сделаны, Еремия еще раз крепко обнял Джорри, за что получил машинальный удар кулаком по спине. Освободившись, Стенолаз согнулся от боли, отрывисто дыша. Медленно выпрямившись, он обнаружил Дрозда на том же месте, только теперь с виноватой улыбкой на отекшей веснушчатой физиономии.
– Все нормально, – прохрипел Джорри. Дрозд вдруг провел пальцем по правой щеке друга в направлении от рта к уху.
– Как же я рад, что все-таки не убил тебя, – сказал Еремия, сохраняя улыбку, на которую были способны рассеченные губы. После этого он запрыгнул на лошадь.
Кобыла отчаянно заржала, когда каблуки врезались ей в бока, заплясала, получая тычок за тычком, обошла кругом их стоянку и, пройдя мелкой рысью мимо Джорри – так как ее наезднику взбрело в голову проделать прощальное рукопожатие, – была вынуждена пуститься в галоп.
Оставшийся в одиночестве юноша смотрел на ладонь, где лежала подаренная на прощанье монета. Чудна?я монета со странной руной с одной стороны и профилем обладателя крючковатого носа с другой. Очень старая. Еремия сам не знал, из каких она краев и сколько может стоить. Это была его счастливая монета. Стенолаз крепко сжал кулак.
2
Между полным фабрик квадратом мина Стиниана и землей мина Борэнса находился небольшой участок, где помимо трех длинных зданий на съем располагалась купальня. Обслуга сего славящегося слизью по углам заведения не любила оставаться в долгу и, в случае чего, сразу отвечала как тумаком, так и крепким словом, а ее женская половина отнюдь не давала распускать рук. Зато всего за медяк посетителям предоставлялся стакан отменной картопляски, отличающейся нехарактерной для данного напитка мутностью. В не самом чистом бассейне в лучшие дни – в Праздники Времен Года, разумеется, – с комфортом сельдей в бочке могло находиться до пяти сотен человек, а в драках из-за очередей в парильные кабинеты людей забивали до смерти.
Хозяин данного заведения построил здание для иных целей и не ожидал от «Нового начала», как он назвал купальню, ничего, кроме прикрытия. Однако самые низкие цены в Хуадад-Сьюрэс и близость как к месту работы, так и к дому сделали «Новое начало» невероятно популярным среди рабочих и присланных в город на заработки батраков. Среди фабричных не было человека, который не тратил бы часть своего небольшого дохода на смывание с себя слоя трудовой грязи и не упивался бы вусмерть в этой купальне.
Стабильная прибыль от данной затеи веселила землевладельца ничуть не меньше, чем то, что название «Новое начало» не прижилось и простой люд говорил «впереться в зад Стиниану». Отчасти именно из-за этой присказки квадрат мина Стиниана продолжал так называться в народе несмотря на то, что уже десятилетие был разделен между тремя другими владельцами и на картах значился «Вторым фабричным».
Так или иначе, в здании имелось несколько небольших залов, которые плиткой, мрамором, фресками, чистотой и комфортом едва ли отличались от тех, что находились в купальнях в центральных квадратах города. Были там два бассейна, парильные кабинеты, комнаты для массажа и грязевых процедур, альковы для развлечений. Эти залы не предназначались рабочим, лишь изредка в пьяном угаре рассуждавшим, что здание снаружи кажется больше, чем есть на самом деле. Именно в этой части купальни содержалась ее суть и причина строительства. Она была местом встреч.
Хозяину этой земли, которого в некоторых кругах называли Пауком, очень не нравились слова «вертеп» и «притон». Ведь он не был вором, грабителем, убийцей, вымогателем или еще каким-то похожим ублюдком, чтобы принимать людей в таком месте. Он был мостом между неизбежным злом преступного мира и холодной справедливостью закона, имеющей мало общего с исполняющими ее волю; единственным светом, защищающим север Берии от погружения в хаос. И именно поэтому он настаивал, чтобы купальню называли «местом встреч» и никак иначе. Пусть и собирались там воры, грабители и убийцы, многие из которых по своим странным ублюдским суждениям называли его главарем.
Последняя запланированная встреча перед скорым Днем Лета прошла довольно напряженно, поэтому Пауку, несмотря на массаж, еще долгое время не удавалось расслабиться и увести свои мысли прочь от недавно закончившегося собрания.
Вот лысеющий господин что-то мямлит о проблемах с поставкой и невозможности вернуть долг. Худой старик щерится золотыми зубами. Молодой человек разглядывает кольцо с тяжелым зеленым камнем. Близнецы хитро переглядываются. Мужчина с заячьей губой ласкает взглядом фреску.
