Александр Солин "После нас"

После нас
Александр Солин

Ты можешь со мной не соглашаться, можешь искать свое будущее, но я свое разглядел, и это очень хорошее будущее. Я знаю: что бы дальше ни произошло, кто бы ни правил Россией, какие бы козни ей ни строили, она будет жить столько же, сколько и всё человечество. Будет либо жить, либо погибнет вместе со всеми. Не знаю, как тебе, а по мне это отличная новость.

После нас

Александр Солин

Человек будущего уже среди нас.

Л. Толстой

Литература – это феномен языка,

а не идей.

В. Набоков

Когда в череп мой вселится ветер,

Когда зелень украсит скелет…

Б. Виан

© Александр Солин, 2024

ISBN 978-5-0062-5905-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Человек средних лет – очкастый, коренастый, с невыразительным лицом и расчетливой небрежностью в одежде сообщил собравшимся:

– Вот вам для примера отрывок из Набокова.

После чего гримасничая и морща лоб, прочитал:

«Обсаженная среднего роста липами с каплями дождя, расположенными на их частых черных сучках по схеме будущих листьев (завтра в каждой капле будет по зеленому зрачку), снабженная смоляной гладью саженей в пять шириной и пестроватыми, ручной работы (лестной для ног) тротуарами, она (улица) шла с едва заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный роман. Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; всё могло быть этой мелочью: цвет дома, например, сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом, а то и халвой; деталь архитектуры, всякий раз экспансивно бросающаяся в глаза; раздражительное притворство кариатиды, приживалки, – а не подпоры, – которую и меньшее бремя обратило бы тут же в штукатурный прах; или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица – о расплыве синеватой собаки; или вещь в окне, или запах, отказавшийся в последнюю секунду сообщить воспоминание, о котором был готов, казалось, завопить, да так на углу и оставшийся – самой за себя заскочившею тайной»

Прочитав, человечек картинно перевел дух и изрек:

– Вот яркий пример того, как сегодня не надо писать!

Дело происходило на литературном мастер-классе, куда двадцатичетырехлетнего Федора Разумова заманил за некусачую сумму некий литературный ресурс – один из тех, которые нынче так умело пощипывают струны авторского тщеславия. Перед началом присутствующим раздали листки с текстом и попросили ознакомиться. Федор с крепнущим недоумением пробежал текст и хотел было загрустить, как грустят в предчувствии обманутых ожиданий, но решил дождаться ясности. Прочитал же он, господи прости, следующее:

«Сижу я как-то в парке и жмурюсь от весеннего солнца. Вдруг чувствую – прогнулась скамеечка. Не иначе кто-то подсел. Приоткрыл один глаз, скосил в сторону, вижу – парень. Повернулся ко мне и на меня пялится. Ладно, парень, так парень. Сижу дальше. Только вдруг слышу:

– Дядя, а ты козел.

Я глаз открыл, чтобы поглядеть, кто козел, а парень на меня смотрит, рожу растянул, зубы щербатые выставил, глазки поросячьи щурит и лыбится. У меня зачесался правый кулак.

– Ты чего, урод? В шайбу захотел? – говорю.

– Да, захотел! – отвечает он, но сидит спокойно. А у самого под правым глазом уже синяк красуется.

Смотрю на него – парень не парень, мужик не мужик. Неопрятный, небритый, нечесаный, но довольный. Ждет моих дальнейших действий.

– Ты кто, урод? – спрашиваю я его.

– Никодим Ведьмаков, – отвечает.

– Ну, и чего тебе надо, козлина нечесаная?

– Побазарить за жизнь.

– А с чего ты решил, пидор дешевый, что я с тобой базарить буду?

– А мы уже базарим, дядя.

Тут я задумался. Чувствую – что-то здесь не так. Это какой же козел будет нынче так откровенно на кулак нарываться? Может, в кармане чего прячет сомнительное? Я на всякий случай отодвинулся немного, но про себя знаю, что я ему по-любому башку откручу, чего бы он там не прятал.

– Ладно, – говорю, – продолжай.

– А чего продолжать-то? Вижу, ты, дядя, неграмотный, читать, писать не умеешь, и в личной жизни у тебя полный облом, – щурит он свинячьи глазки.

Я прикинул – врет. И читать, и писать умею, и с личной жизнью все в порядке. Тут уж я смутился, интересно мне стало.

– Горбатого, – говорю, – лепишь! Базарь по делу!

– А еще, – говорит он мне, – ты мудак и педрила.

Тут уж я не выдержал и до него дотянулся. Упал он со скамейки. Лежит. Через некоторое время очухался и снова на скамейку забрался.

– Ну что, – говорю, – сучонок, добавить?

– Пока не надо, дядя, спасибо, – отвечает и за скулу держится.

Сидим. Щуримся. Потом он говорит:

– Ты, дядя, не журись, все нормально. Это хобби у меня такое – людей доводить до белого каления. Получаю от этого неизъяснимое удовольствие. Вроде оргазма. Ты не серчай, ты лучше со мной поговори.

– Да о чем с тобой, урод, говорить можно?

– А ты сделай вид, что обиделся, обматери меня, да слова покрепче выбери!

Я думаю: «Ну, попал к психу на прием!», а самому все интереснее становится. Это что же, думаю, за экземпляр неизвестной породы с ярко выраженным извращением? Это до чего же он может дойти и почему жив до сих пор?

– Ты скажи спасибо, – говорю, – что тебе такой добрый человек, как я попался. Другой бы на моем месте давно убил.

– Да, – говорит, – сам вижу – не повезло с тобой. Для моего дела злые нужны. Ну ты, хоть, попытайся! Что ж, я зря сюда явился?

Мне даже не по себе стало. Вижу – мучается человек. Дай, думаю, попробую.

– Ну… козел, – говорю.

– Так…

– Ну, пидор дешевый.

– Это ты уже говорил

– Ну, этот, как его… член, зажаренный в говне…

– О! Хорошо! Еще!

– Е… ый по голове!

– Отлично! Пошло дело!

– Ублюдок отмороженный!

– Не давай слабину, дядя!

– Гнида вонючая!

Он сморщился и говорит:

– Э-э, дядя, с тобой каши не сваришь! Слабак ты по этому делу!

– Ну, не знаю! Может, тебе по е… лу еще раз заехать? – отвечаю я ему.

– Нет, пока хватит! – говорит.

А сам откинулся на скамейку, глаза закрыл и лицо распустил. Я смотрю на него и не знаю, что думать.

– Нормально, – наконец говорит он и открывает глаза. – Есть небольшой приход…

– Ты же больной! – говорю я ему.

– Не скажи, дядя! В каждом деле свой кайф! Вот ты, например, чем увлекаешься?

– Да пошел ты, чтоб я тебе еще докладывал про свои увлечения!

– Вот видишь! Я свои от тебя не скрываю, а ты скрываешь! Выходит, твои еще хуже моих! Вот все вы так – только строите из себя нормальных, а на деле – не дай бог!

– Ну, ты и правда урод! – не выдержал я.

Он удовлетворенно улыбнулся.

– Вот видишь – ты уже разозлился! Ладно, не обижайся, я по-дружески!

– Ты где, урод, друга увидел?