Александр Солин "После нас"

Я затосковал. Вернее, я жил, улыбался, ходил на работу, в гости, но душа моя не омертвела только потому, что там хранились воспоминания об Ане. Сегодня я живу там же. Напротив моего дома по-прежнему находится ее дом, закрывая от меня другие горизонты. Я жду. Я верю, что когда-нибудь она появится вновь. И возвестит мне об этом кудрявый мальчишка в длинной рубашке ниже колен и со смешными крыльями за спиной»

Через пару часов Федор заглянул в почту и обнаружил там письмо Сомова с одним предложением:

«Наше тебе алаверды»

К письму прилагался текст:

«Модеста Рябкина, несовременного писателя и холостяка, одолела хандра.

Бывает так, что идешь по зеленому душистому лесу, окруженный его рослыми, дружелюбными обитателями, и чувствуешь, что между вами полное согласие. Можешь подойти и положить ладонь на гладкую, теплую кожу сосны или березы и сказать им «Ах вы, мои дорогие!». Или участливо провести рукой по струпьям ели и унести, как знак признательности, горючие слезы смолы. Или наклониться к тихой перепутанной траве и наблюдать невидимую с высоты человеческого роста муравьиную жизнь. Сверху тепло приговаривает солнце, в воздухе толпятся ароматы лесного дыхания, и все это соткано из единого полотна и невозможно прекрасно. Ты знаешь свой путь через лес и следуешь ему, не торопясь и любуясь.

Но вот, увлеченный и неосторожный, ты как вошь из бороды вылетаешь на опушку и застываешь: перед тобой дикое поле, заросшее колючими коричневыми стеблями в обнимку с помертвевшим сухостоем. Вся эта «радость» стелется насколько видит глаз, и только где-то там, вдали ждет тебя призрачный, как торопливое обещание, лес. Ты беспомощно оборачиваешься, но деревья позади тебя уже сомкнулись, сплоченные и молчаливые. А это значит, что надо идти и пересечь злое колючее поле, чтобы ступить в тот другой, неведомый лес и испытать новый восторг. Но это потом. А сейчас ты, одинокий и пустой, стоишь на пороге своего открытия, не в силах сделать первый шаг.

Приблизительно так чувствовал себя Модест Рябкин после того, как вылез из-за компьютера, прошел к буфету, достал бутылку водки, налил и выпил полный стакан, не закусывая.

…А за два дня до этого он отнес в редакцию очередную повесть вымышленных лет. Там к нему хорошо относились, но никогда не печатали. Вот и в этот раз редактор Наташа со вздохом приняла рукопись, ушла на пятнадцать минут за дверь, возвратилась и вернула рукопись с тем же вздохом.

– Что? – тревожно спросил Рябкин.

– Ну, Модест Петрович, ну, голубчик! Я же вам сто раз говорила, что так нынче не пишут! Это несовременно!

– Но как же так, Наташенька? – заволновался Рябкин. – Ведь я еще с прошлого раза учел все ваши замечания!

– И все равно несовременно! Мы знаем нынешние вкусы и не можем пойти на риск вас печатать! Ведь говорила я вам в прошлый раз?

– Говорила… – растеряно согласился Рябкин. И обреченно спросил: – Но хоть какие-то художественные достоинства присутствуют?

– Присутствуют, конечно, присутствуют! В начале прошлого века вас обязательно бы напечатали!

– Э-э, куда вы меня! – расстроился Рябкин.

– Вы знаете, что? Вы сделайте вот что, – вдруг оживилась Наташа. – Компьютер у вас есть?

– Есть. Правда, старенький, – ответил Рябкин, зараженный ее энтузиазмом.

– Ну вот! Там есть сайты, где публикуют современную прозу. Адреса я вам напишу. Непременно почитайте! Может, какие-то новые идеи появятся!

И, не дожидаясь согласия, убежала за дверь, откуда появилась через минуту с клочком бумаги.

– Вот. Я тут все написала. Посмотрите на досуге. Хорошо?

– Хорошо, – уже без энтузиазма согласился Рябкин и покинул редакцию.

По дороге домой он размышлял, как ему подступиться к новому для него делу. Еще в юные годы он как склонился перед певцами погубленной России, так с тех пор с колен не вставал и в современности нужды не испытывал. Но обстоятельства вынуждали, и он решил им подчиниться.

Придя домой, он расположился у компьютера, набрал первый адрес и вошел в Интернет. Чтобы узнать современную прозу, ему хватило четырех часов.

Первое, что бросилось ему в глаза – цепкие самоуверенные заголовки и их количество. Они дразнили голодное любопытство, как меню ресторана «Южный крест». Рябкин поколебался и ткнул курсором в название «Чтоб мне так жить». Перед ним открылся опус неизвестного, но, без сомнения, современного автора со странным именем «Крокодил Чуня». Предвкушая знакомство с новым гением, Рябкин опус прочитал. Сначала с пристрастием. Потом без предвзятости. Затем набравшись терпения. И, наконец, с недоумением. Опус литературного крокодила едва тянул на школьное сочинение на тему «Как я провел лето». Рябкин решил, что ошибся адресом и выбрал автора под именем «Пи-д’ор». Потом были «Гребаная Буся», «Чмокнутый», «Падла буду» и тому подобное с сочинениями того же качества. Рябкин стушевался.

«Зачем? Зачем Наташа меня сюда направила? Ведь она явно хотела принять во мне участие! Зачем же она так сильно пошутила? – страдал он. – Разве можно так писать после таких исполинов, как…» – и перечислил имена слишком известные, чтобы повторять их вслух.

«Одно из двух: либо авторы забавляются, либо я ничего не понимаю в современной прозе!» – заключил Рябкин.

Он прочитал еще несколько текстов, стараясь выбирать авторов не по кличкам, а по именам и фамилиям. Результат был тот же. Правда, попались среди них двое или трое, о которых можно было сказать, что пишут складно. Но не более того. И тогда Рябкин принялся читать, что думают авторы о себе и о других. Он обнаружил, что здесь преуспели многие. И если чаще всего писать они не умели, то читали и знали чересчур. У Рябкина в глазах рябило от умных слов, авторитетов и цитат. Авторы тонко умничали, жонглировали начитанностью и демонстрировали скрытое превосходство. Он отчетливо представил их, пригвожденных к компьютеру, полуодетых и растрепанных, с горящими глазами, чашкой кофе и сигаретой, не способных оторваться от того, что стало им жизнью и досугом.

Однако настоящий шок ждал Рябкина, когда его навигатор уткнулся в архипелаг, где не скрывающие наготы туземцы бегали на виду у публики, тискали друг друга за разные места, сливались в поцелуях и конвульсиях и занимались черт знает чем. Успех таких сцен был бешеный, если не сказать, патологический, а их авторы признавались творцами эмоционального пространства национального масштаба. Достижения современной прозы в этой области потрясли Рябкина до основания, и он в полной мере ощутил свою несовременность.

Рябкин действительно застрял в том времени, где девушки в белом платье с книгой в руке, сидя в беседке и вдыхая аромат сирени, мечтали в ожидании любви. Где на веранде загородного дома по вечерам пахло земляникой и жасмином, а мужчины и женщины за столом негромко и с достоинством произносили умные слова. Где скрипели портупеи и блестели начищенные погоны, где звуки рояля были единственным саундтреком счастья и упований, верность и честь – нормой и мерилом, а жизнь, поддерживаемая любовью, брела по темным аллеям через сумрак терзаний и сомнений к неизбежному. Теперь же он обнаружил, что в его любимых темных аллеях установили софиты и осветили ими все углы и закоулки, а на скамейках там извиваются витии, пииты и прочие шарлатаны, заправляя свои бойкие языки во все чихательные и пихательные места, гордясь домашними заготовками и приглашая поучаствовать в анально-оральных окончаниях.

«Присоединяйтесь! Будьте, как дома! – зовут они свое стадо за красные флажки. – Это хорошо, это нужно, это можно!»

Они ведут себя, как холопы, у которых старый барин помер, а новый еще не приехал и не начал их колотить. Они делают то, что делали их недалекие предки в далеком семнадцатом году, когда на несколько дней получили в свое распоряжение Зимний и превратили его в отхожее место, мстя поверженной культуре за ее недоступность. Теперь их недалекие потомки творят с ней то же самое. Капли слез на девичьих губах они заменили каплями спермы. Постеры с женскими губами, тянущимися к глянцевой поверхности пениса, они хотели бы видеть в детских садах и школах. Литература, по их понятию, это не путь души, а пот голого тела. Развязные и похотливые, они уверены, что за ними будущее.

«Присоединяйтесь! Будьте, как дома! Это хорошо, это можно!» – уговаривают они, и души их – заброшенные колодцы, откуда тянет запахом разложения.

Модест Рябкин почувствовал, что своими грязными руками и мыслями они коснулись самого сокровенного, что у него было, и если не совратили его, то заразили…

Природа стыдлива. Береза, прикрывая тело косами с калиброванной красотой, смущается своей стати. Осина, дрожа от стыда, прячет глянец листьев за матовой поверхностью изнанки. Ель и сосна уколами оберегает свою вечную молодость от нескромных прикосновений. И все остальные прячут голое тело за нерушимой одеждой коры.

Природа бесстыдна. Рябина источает по весне приторный запах шлюхи, готовой к употреблению и отпугивает свою осень ярким нарядом нарумяненной старухи. Тополь раз в году толкает свое семя вам в рот. Всевозможные цветы и соцветия подставляют детородные органы любому, кто может их оплодотворить. Но это бесстыдство ради жизни. Чем же можно оправдать бесстыдство рукотворное – тупое и назойливое, как солнце на Северном полюсе?

Рябкин встал, прошел к буфету, достал бутылку водки, налил полный стакан и выпил, не закусывая. Перед ним, раздвинув ноги, лежало дикое, в буграх и колдобинах поле, заросшее колючими коричневыми стеблями в обнимку с помертвевшим сухостоем. И было ему имя «современная проза». Воздух над полем пах желтым листом, родом с помойки, и ветер, зажимая нос, торопился миновать его стороной. Вся эта «радость» простиралась насколько видел глаз, и только где-то там, вдали, виднелся призрачный, как несбыточное желание лес с исполинами, великанами и эталонами ростом с небо. Спасаясь от видения, Рябкин зажмурился, и в следующую секунду водка открыла ему горькую истину: он никогда не увидит свою книгу и не вдохнет ее запах – живительный и целительный, как запах долгожданной женщины.

И тогда Модеста Рябкина, несовременного писателя и холостяка, неисправимого идеалиста и просто уставшего человека одолела хандра. Он поправил галстук, вышел на балкон, перелез через перила и, глянув в синее небо, сиганул вниз.

…Ему крепко повезло: он упал на дерево и сломал всего два ребра, а когда выздоровел, то стал писать, как все»

Часов в десять вечера позвонил Сомов и предложил завтра встретиться, когда будет удобно. Договорились на шесть вечера, выбрав местом встречи угол канала Грибоедова и Дома книги. На том и распрощались.

4

– Нет, конечно, в чем-то он прав, этот вчерашний гуру, – начал с места в карьер Сомов, когда они, встретившись на следующий день, отошли после рукопожатия к гранитной тумбе обрешеченного канала. – Я тут вчера перечитал отдельные места из «Дара»… Ну, например, вот это…

Сомов извлек из внутреннего кармана демисезонной куртки листок и прочитал:

«Забавно: если вообще представить себе возвращение в былое с контрабандой настоящего, как же дико было бы там встретить в неожиданных местах, такие молодые и свежие, в каком то ясном безумии не узнающие нас, прообразы сегодняшних знакомых; так, женщина, которую, скажем, со вчерашнего дня люблю, девочкой, оказывается, стояла почти рядом со мной в переполненном поезде, а прохожий, пятнадцать лет тому назад спросивший у меня дорогу, ныне служит в одной конторе со мной. В толпе минувшего с десяток лиц получило бы эту анахроническую значительность: малые карты, совершенно преображенные лучем козыря. И с какой уверенностью тогда… Но, увы, когда и случается, во сне, так пропутешествовать, то на границе прошлого обесценивается весь твой нынешний ум, и в обстановке класса, наскоро составленного аляповатым бутафором кошмара, опять не знаешь урока – со всею забытой тонкостью тех бывших школьных мук…»

– Не всякий, продравшись через эти словесные заросли, не оцарапает свои ожидания легкой прогулки! – заключил он. – Вот тут тебе и ответ на вопрос, как и для кого сегодня писать…

– Когда это написано?

– Сто лет назад.

– Давно…

– Давно, – согласился Сомов.

– По-моему, конфликт старого с новым очень хорошо описан в твоем рассказе! – направил Федор разговор в сторону ответной похвалы.

– Хорошо или плохо – это дело вкуса, – отозвался Сомов и, закурив, продолжил: – Вот, например, для меня Набоков – ворожба словесной вязи, а для кого-то – самое настоящее рвотное. А всё потому что в нашем аквариуме уже не вода, а какой-то непонятный физраствор, и кто в нем водится уже и не поймешь.

И далее, не мудрствуя лукаво:

– Мне твой рассказ понравился. Знаешь, для меня важно не то, что написано, а как написано. Так вот у тебя слова стоят на своих местах, а это очень важно. В этом суть литературной речи. В ней слова, как ноты должны знать свое место, и тогда услышишь музыку.

– Спасибо, приятно слышать, – смутился Федор.

– Ты на каком сайте обитаешь?

– Как и все графоманы – на «Прозе»…

– Я там же. А насчет графоманов ты зря. Графоман – это зерно, имеющее все шансы прорасти. В любом случае графоман честнее профессионала, который пишет за деньги. Как ни странно, мы ближе к искусству, чем они, потому что у нас бескорыстные мотивы. Сейчас, подожди…

Сомов достал телефон, полистал и нашел нужную страницу:

– Вот смотри, как объясняет наши мотивы такой же бедолага, как мы с тобой:

«Речь идет о тайной, как омут, темной и губительной страстишке – суетливом сотворении внутри себя мира письменного, мелкого, эфемерного по образу и подобию мира внешнего, глубокого и грубого. Занятие столь же притягательное, сколь и небезобидное. Посудите сами – что за наклонность, вперив сосредоточенный взор в окружающее пространство, воровать и складывать в одном месте его случайные черты, выдавая их недоумение за гримасу сущего и умиляясь правдоподобной обитаемости того, что поселяется на бумаге! В чем, скажите, прелесть браться за портрет вашего арендодателя, чтобы представить его в искаженном и оболганном виде? Что за радость примерять на себя заведомо неподходящую размером одежду? В чем тут удовольствие – иметь приятное отношение к компании людей неуравновешенных и никчемных? А в том, что всё здесь в противоположность миру реальному зависит только от воли вашей извращенной фантазии и тротилового эквивалента ваших слов…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70500679&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.