Сивка увидела, как живут те, кому назначено управлять и принимать решения.
«Сивиллы» были модификантами, до пятнадцати лет у них была унисексуальная физиология и психология, после они проходили специальную комиссию, которая отбирала, кому следует делать перемену пола, кому нет, кого оставлять уни-сексуалом, а кого, в соответствии с будущим местом работы и проживания, нужно делать мужчиной или женщиной.
Этот шепоток детей, рождённых в инкубаторах, строго по генетическому отбору, он до сих пор звучал в ушах: «Какой ужас, у неё в карте здоровья нет ни одной отметки о модификациях – бедненькая, тебе денег не хватало, да?» «У них родители. Наверное, поэтому они такие? Родители – это кошмар, особенно разнополые – мы в старых фильмах видели». «А ты мясом питаешься или протеиновой смесью? А у тебя волосы, кроме как на голове, где-то растут?» «А какой у тебя биологический предел – девяносто, сто тридцать?»
На Земле всё как-то проще, здесь, в общем-то, не придают большого значения тому, сколько раз ты проходил модификацию. Могут при приёме на работу или учёбу в какое-то элитное заведение, конечно, отказать, а так, по большому счёту, отсутствие модификации скорее воспринимается как консерватизм, а не как бедность или отсталость. Верующие, например, до сих пор избегают всяческих вмешательств в организм, и что? Просто приносят отметку из своей общины, что они верующие!
И о том, в какой семье: с родителями, «в братстве», «в корпорации» – ты родился и вырос, до определённого возраста земляне тоже не переживают. Переживать начинают, когда, как Сивка сейчас, из одной среды попадают в другую. Летят на Луну, на Станции, в Дальние колонии, хотят устроиться на работу туда, куда берут по рекомендации.
И вот ещё этот знаменитый сленг «спайс», который используют «колонисты» и по непониманию которого всегда вычисляют чужаков… Сивка на спайсе знает всего четыре слова: «кадра», «мисген», «унса», «татан», то есть «тупица», «свидание, на котором можно получить доступ к генокоду», «унисексуал» и «дешёвая и крепкая синтетическая выпивка».
Маловато для общения и вхождения в среду.
Зато с землянами можно будет поболтать на какой-нибудь из земных лингв или, назло «лунатикам», на старом эсперанто – который до сих пор изучается в школах как образец первых искусственных языков, – в нём ещё были местоимения разного рода: он, она, оно…
Дождь! Припустил неожиданно – и сразу частый и сильный.
Вода громко била в листья, струилась бурлящими ручейками по дорожкам. Сивка побежала наугад к выходу, но по пути сообразила, что справа должна быть какая-то постройка с навесом, которую она огибала прежде и которую видела из-за кустов.
Водяная стена закрывала обзор, однако девушка нашла тропинку, ведущую к спасительной беседке, длинной и прямоугольной, притаившейся за кустами можжевельника. Сивка спряталась под массивной крышей на низких столбах, исцарапанных многолетними каракулями влюблённых.
Под крышей было сыро и темно, холодный ветерок студил голые и мокрые от дождя сивкины щиколотки, голени, колени. Туфли, в которых она вышла погулять, промокли. Сивка огорчилась оттого, что теперь не успеет их высушить, и придётся мокрыми убирать в сумку.
Она не успела подумать, как будет возвращаться в общежитие, если ливень не прекратится: в беседку вбежали двое, как и она, спасавшиеся от дождя, парень и девушка – оба мокрые, растрёпанные, оба в форме: у девушки форма была, как и сивкина, – ВКС, у парня – и тут Сивка глазам своим не поверила, – у парня была форма Сил Космической безопасности Луны.
Они вбежали – молодые и сильные, как этот дождь, шумные, радостные оттого, что нашли эту беседку посреди ливня, от своей любви, от Бог знает чего ещё. И такая радость не могла выйти наружу просто через смех и улыбки, через объятия – мало ей казалось этого, она рвалась неукротимо, притягивая молодых людей друг к другу, заставляя – как две капли воды, упавшие рядом, – сливаться в единое целое.
Сивка смотрела, как жарко целуются парень и девушка, стоя у самого края беседки, там, где пробежная вода у ног образует тёмную с белой пеной границу, не в силах пробраться под крышу, и несёт вдоль барьера сорванные мелкие листья. И ей, как и этим двоим, тоже стало жарко и радостно, она почувствовала желание жить, любить, делать что-то большое и важное, самое главное, для чего даётся человеку жизнь, – не по воле тех, кто зачинает её, но по какой-то другой, высшей воле.
Щёки её, должно быть, ещё не высохли от дождя, иначе почему бы она чувствовала на них влагу?
Сивка машинально вытерла скулы ладонями. Парень с девушкой оглянулись на неё, смутились, но тут же, поняв, что перед ними ровесница, засмеялись. Все трое почти одновременно поднесли руки к вискам – Сивка и девушка к пилоткам, а парень к берету с эмблемой в виде полумесяца.
Воспоминание о дожде долго ещё не отпускало Сивку, сладко потягивало где-то внутри – то ли памяти, то ли тела, – когда, сменившись, она ложилась отдохнуть в своей каюте и представляла себе тот последний день на Земле.
Однажды Сивке приснилось, а скорее почудилось наяву, что вот она лежит в недрах огромного «Адмирала Попова», а за иллюминатором идёт дождь, и космический корабль блуждает в дожде и не может лечь на курс. Где-то на других уровнях, на командном посту все суетятся и забыли о ней или даже не знают о том, что она осталась в каюте, о том, что Сивка может помочь вывести корабль из дождя. Но ей хорошо. Ей не страшно, ей спокойно. А может быть, она не боится дождя, потому что сама и есть Дождь?
Очнувшись от своих переживаний, Сивка поняла, что и с ней, наконец, произошло то, что бывалые звали «синдромом подключения», а в учебных классах именовали ФСС – «фантастические сновидения-состояния». Сивка знала, что такое со многими случается в космосе месяц или более спустя после начала похода. Приходило это неожиданно, неожиданно исчезало. Словно попадаешь в некую волну информации – объясняли космопсихологи курсантам. И тогда будь готов к чему угодно – к ощущению себя в чужом теле, земном или неземном, к прыжку во времени и пространстве, к ясновидению и прочим вещам, недоступным твоим телу и разуму.
О появлении ФСС нужно было сообщать медперсоналу, но Сивка, разумеется, умолчала.
А насчёт выходцев из Мун-Сити она волновалась напрасно: их на «Адмирале Попове» было меньше, чем землян. И это им пришлось держаться своей группкой.
Непосредственно Сиверцевой приходилось контактировать только с двумя селенитами: Алекс Дейс и Пат Нго.
Алекс была унсой, но, представляясь, наклонилась к Сивке и сказала тихонько: «Сестра». Это означало, что Алекс хочет, чтобы лично Сивка воспринимала её как женщину.
Видеть в Дейс человека того же пола было не трудно, потому что тонкокостная унса фигурой и лицом больше походила на неоформившуюся девушку или очень нежного мальчика-подростка. Но впечатление отчасти обманывало, на самом деле Алекс была старше Сивки, хотя служила тоже мичманом, её перевели на «Попова» с «Трафальгара». Дейс, как потом узнала Сивка, росла в «братстве», у неё уже были две модификации, не считая мелких операций с имплантатами.
Алекс оказалась приветливой и совсем не высокомерной, с ней у Сивки проблем не возникло. Не возникло их и с Пат Нго, но по другой причине. Пат тоже считалась женщиной, но была семидесятипроцентным «киборгом». Посмеиваясь, Дейс сказала Сивке, что у Пат человеческого – лицо, промежность и имя.
«Киборгами» обычно становились люди, после травм не желавшие комиссоваться, или молодёжь с физическими нарушениями, изначально не позволявшими идти во флот. Входит, Пат была, во-первых, из состоятельной семьи, оплатившей дорогую замену большинства органов на синтетические, во-вторых, зациклена на карьере, а все такие люди, знала Сивка, не отличаются компанейскими качествами характера.
Оба предположения впоследствии подтвердились, и мичман Сиверцева с Пат Нго общалась исключительно по делу, исключительно во время вахт, тогда как с Дейс они могли и в столовке посидеть, и в свободное время сходить в спортзал или в комнату путешествий.
Да, Алекс была заядлой путешественницей. «Ты росла на Земле и не была ни в Африке, ни в Антарктиде? Это же колыбель жизни, как можно!» – простодушно изумлялась она и тащила Сивку на виртуальные прогулки по джунглям, пустыням, морским глубинам и ледяным торосам.
Когда они вернулись на Луну, все пошли отмечать окончание рейса, даже Пат Нго пошла, правда, со своей компанией.
Алекс повела Сивку в какой-то бар в Мун-Сити, в котором она была, видимо, постоянным посетителем и публику местную знала хорошо. Не прошло и пяти минут, как она радостно замахала рукой, приглашая высокого плечистого парня к ним за столик.
Сивка сжалась. У неё не было настроения флиртовать или, что ещё хуже, быть свидетельницей на свидании.
– Это – Сирин! Сирин – это Дария, моя сослуживица с «Адмирала Попова», – быстро и весело представила их друг другу Дейс. – Мы с Сирином учились вместе. Ой, как давно… Сто лет не виделись! Представляешь, в школе у него грудь была – второго размера! Не вру! И волосы, вот такие, вот такие – длинные волосы! А-а-а, ты их обрезал! И он тогда не брился! Совсем.
Сивка смотрела на селенита без удивления: она, в отличие от многих землян, охотно брала на веру любые физические перемены.
Парень. То есть мужчина, ничего андрогинного. Светлокожий, типичный голубоглазый блондин. Продолговатое, – вполне мужественное, – с небольшой ямкой на подбородке лицо, тонкие и правильные черты. «Очень правильные для землянина», – отметила про себя Сивка.
Она представила, как хирург вынимает из раствора эту розовато-золотистую кожу – с инженерно просчитанной, академической красотой разреза глаз, линий губ и ноздрей – и опускает на оголённую мышечную плоть.
Но инженерная красота улыбалась сейчас без всякой натяжки, просто и радостно, и улыбка не противоречила исходившей от парня ауре сильного и дружелюбного человека, как бы этот человек ни выглядел в прошлом – даже с грудью второго размера. Сивка поверила этой ауре и приняла Сирина как часть «своего» мира, куда однажды уже впустила чудачку Алекс.
– Ты сменила цвет глаз? – допрашивал Сирин бывшую одноклассницу. – Линзы или во время модификации?
– Просто ввели пигмент. Нравится? Называется «Летнее озеро». Так когда у тебя была модификация?
– Три месяца назад.
– Да, я многое пропускаю в космосе…
– А то! Не видела последний фильм с Мак Спарк и Йо Ми? Это ж они ввели моду на брутальность. После модификации у каждого бородища лопатой, в плечах раздались… Сейчас маскулинность в тренде. Так что я просто модный парень!
– Ты пижон и хвастун. Ладно, наливай!
– Дария, вы – оригинал? – спросил вежливо Сирин, наливая ей в бокал что-то светящееся синеватое, заказанное Алекс. Наверняка дорогое.
Дейс засмеялась.
– Кадра! Конечно, оригинал. Она с Земли. У неё ещё не было модификации.
– О! С Земли! Симпатичная. Твоя сага[2 - «Кара» – (исп., итал.) милая, любимая.]?
– Нет. Просто подруга.
– Сирин хочет знать, не спим ли мы с тобой, – пояснила Алекс.
– Если будете проходить модификацию, записывайтесь на программу за четыре месяца, там очень хорошая выходит скидка.
– Ладно, ладно, сейчас ей не нужно. Ну, – Дейс приподняла бокал и задорно блеснула своими летнеозерными глазами, – за встречу!
Через десять-пятнадцать минут у Алекс загорелся голубой огонёк на браслете, и она, очень смутившись, извинилась и убежала, оставив Сивку на Сирина.
– Это Гон, – сказал Сирин.
– Что-что? – не поняла Сивка.
– Гон. Её саго. Из-за него она пошла на модификацию. Они познакомились в Дальних колониях. Во время мисгена выяснилось, что у них нет допустимой совместимости, сколько-то процентов не хватало. Алекс сказала, что хочет ребёнка только от него, она упёртая. В общем, она сделала всё, что нужно, но потом ему предложили служить здесь, на Луне, в филиале Ресурсной корпорации. Алекс перевелась со своего «Трафальгара», потому что «Трафальгар» очень редко заходит на Луну.
Думаю, она ещё не знает, что в корпорации невозможно иметь своих детей. Они это запрещают, особенно унсам из братств. Толку, что мы выбрали президентом Лешетье, ноль! Наши права корпорации всё равно не хотят соблюдать. Унсы из братств для корпораций всегда второй сорт, они признают лишь своих. Гон это понимает, поэтому если уж зацепится за место, то согласится на всё. Только Алекс не может верить в это…
И тут Сивка поняла, что Сирин любит Алекс. Любит на расстоянии. И сейчас ждёт, даёт ей время на отчаяние и примирение и на выбор. Скорее всего, это ради неё он изменил себя.
Синяя лунная выпивка наполняла её тело приятным чувством лёгкости, а сознание – отстранённостью. Мичман Сиверцева, конечно, в пору своего бытия курсантом успела кое-как приобщиться к миру одурманивающих веществ, но никогда не пробовала такой тип: он и не обострял ощущения, и не притуплял их; в синей жидкости была какая-то музыка – умиротворяющая, спокойная, покачивающая, не позволяющая сознанию ни тонуть, ни бунтовать. Сивка не слышала её физически, но ощущала: определённо ощущала внутренним естеством. И это было приятно. «Надо узнать, как эта штука называется», – подумала она.
– Ты не проходишь модификацию, потому что у тебя с генами всё нормально? Хочешь размножаться по программе для землян? – спросил Сирин, опередив её намерение задать вопрос об алкоголе.
Что? Программа для землян? Да, наверное. Сивка проходила комиссию, у неё есть свой номер в очереди, но уведомления на выполнение программы ещё не получала. Она надеялась, что вернётся домой к тому времени.
Они ещё выпили и поговорили о Мун-Сити, о его старых и новых районах, в которых Сивка пока не успела побывать.
Потом Сирин спросил, как это – жить в заповеднике. Он имел в виду Землю, на которой действовали правила сохранения оригинальной биосферы и социосферы.
«Традиционное многообразие», девиз Земли, хорошо окупалось туристическими программами. Сивка не раз убеждалась в том, что многие селениты и колонисты часто вообще не представляют, что на её родной планете есть города, подобные Мун-Сити, в которых живёт множество унс, «киборгов» и М.И. – людей с модифицированным интеллектом. Земля для неземлян была памятником, туристическим раем, исторической родиной – всем, чем угодно, но не местом, где приходится выживать ежедневно и ежедневно задумываться о завтрашнем дне.
Сивка поэтому не удивилась и ответила, что нормально. Если не задумываешься, жить везде нормально.
И парень с Луны кивнул, согласившись.
– Тебе нравится Алекс? Не в плане влечения, как человек…
Говорить о третьем всегда легче, всегда проще, это сближает. Или же Сирину просто хочется говорить о той, к которой он… Разговором он пытается заменить те отношения, которых нет и, скорее всего, не будет.
Сивка перекатила вес с одного бедра на другое и уютнее расположилась на сидении. Она почувствовала вместе с движением некоторое внутреннее освобождение – то ли уже напилась до снятия барьеров, то ли окончательно привыкла к Сирину.
– Алекс очень лёгкая для общения, открытая. Я не думала, что унсы такие…
– Такие?..
На лице селенита читалось любопытство и ожидание: оценка должна была прозвучать из уст иностранки, ведь Луна и Земля жили по принципу «одна река – разные берега», и, вдобавок, с точки зрения «гендерного человека», то есть человека с постоянным биологическим и социальным полом. Сивка, понимая щекотливость момента, постаралось быть и искренней, и нейтральной:
– Такие естественные.
– Да, и мы легко идём на контакт, – довольно улыбнулся Сирин. – Большинство, во всяком случае. В братствах особенно. Потому что мы – как споры. Братство – наша грибница: вырастит нас, а потом мы разлетаемся по колониям. И находим своё место. Это не трудно, когда ты общительный. А земляне не так: земляне растут, как побеги на одном дереве…
Он откинулся на спинку диванчика, словно захотел смотреть на Сивку издали, как на картину – одну из серии «Земля в лицах», – чтобы предметно поразмышлять вслух.
– Для вас Земля – не просто место, где вы родились и живёте. Это образ жизни, образ отношения ко всему… Даже унсы на Земле отличаются от остальных. Они жёстче. И упрямее, что ли… А ещё у нас тут считается, что земляне – люди с ручным приводом, – поделился он с Сивкой вдруг, видимо, почувствовав, что его собеседница на такое не обидится.
Сивка вправду не обиделась. Ей стало интересно. Сирин тоже впустил её в «свой» мир: в мир селенитов, унс и собственных чувств, – и с этого момента ещё больше расположил к доверию. «Ручной привод» – такого сравнения она ещё не слышала.
– Это как? – спросила Сивка.
– Ну, как в древней механике – нужно, чтобы кто-то крутил колесо…
– А селениты тогда какие?
– Селениты… Ммм… В чём-то проще. Всё работает, пока не сломается. Если сломается – мы проходим модификацию… Я не только про тело, ну, ты понимаешь…
– Ты говоришь только об унсах с Луны? Или обо всех?.. Между кем и кем эта разница?
– Между землянами, из которых большинство – «оригиналы», и людьми из Мун-Сити, среди которых больше унс и вообще модифицированных. Если говорить о генах, вы более уязвимы – вот и стоите годами в очередях на улучшение генетических программ и на пересадку органов. А если о внутреннем, о… ну, как объяснить, не знаю… Для нас модификация – это полная перезагрузка. Души и сознания. А для вас… Для вас модификация – это престижно, это статусно, но всё-таки это, в основном, только переделка тела. Верно?
– Не знаю. Смогу сравнить, когда попробую, – ответила Сивка, чувствуя себя озадаченной.
Эта беседа добавила в её отношение к селенитам какую-то новую тревожность: там, где они прежде казались чужими, обнаружилось понимание и почти что родство, но там, где Сивка и не мыслила подвоха, да, там оказалось что-то непонятное, невыразимое, чужое и чуждое.
Размышления об этом не оставляли Сивку всю дорогу домой, то есть в общежитие «Городка для временно проживающих сотрудников», так официально называлось поселение землян-экспатов, большую часть из которых составляли служащие в военно-космических подразделениях, гражданский персонал военных и транспортных судов и учёные из лабораторий. У ресурсных и промышленных корпораций городки для вахтовиков были свои, собственные, и завистливые языки утверждали, что те заметно комфортабельнее ВКС-совских, и приводили обычно в пример стрип-бары.
Пока добиралась на экспрессе из центра Мун-Сити в свой сектор, который у космофлотчиков носил название Бармин-града, в честь первого проекта освоения Луны и его автора, академика Бармина, Сивка, как могла, боролась с опьянением. Синяя выпивка, оказавшаяся коктейлем под затейливым названием «Зеркало Галадриэль», разбирала медленно, но основательно и, что самое неприятное, непредсказуемо: с каждой минутой мичман Сиверцева чувствовала в теле не привычную в таких случаях тяжесть, а всё прибывающую лёгкость, граничащую с потерей сознания и контроля над невесомым, как воздушный шарик, телом.
Боясь отключиться, она цеплялась за мысли, которые кое-как ещё удерживали шарик на привязи. Прокручивала в голове разговор с Сирином, думала об Ире, о матери, о красивом поме Турганбекове, служившем срочку в десанте, и его татуировке с изображением каймана; о вентиляционных трубах и шахтах, пауках и розах; пялилась на экран в глубине шаттла, на все рекламные объявления: от гостиницы-онсена с «настоящими банями для настоящих космических самураев» до фабрики, которая приглашает дизайнеров на работу с полным пакетом соцуслуг и оплатой пятидесяти процентов билета на Землю один раз в год. И снова возвращалась к унсам, среди которых ей придётся жить в перерывах между походами.
В общежитие Сивка вошла, как ей казалось, почти не шатаясь: лёгкий бортовой крен можно было списать на сумку с мичманским скарбом. В холле она довольно уверенно прошла подтверждение личности и активировала карту жильца. В конце процедуры перед ней на инфодисплее высветилась схема двадцатиэтажной подземки, в которой предстояло поселиться. Шестнадцатый уровень, блок С, комната 16–89…
– Эй, космофлот, подъём! Подъём, говорю, не спи: увезу вниз!
Сивку будто за волосы выдрали из сна. Она больно стукнулась лбом о стенку лифта.
Задремала. Отключилась-таки в лифте. Если стоит на ногах – значит, всего на несколько секунд или пару минут… Не страшно.
Она огляделась – рядом никого не было. Голос, если он не померещился, мог принадлежать диспетчеру или сотруднику охраны, следившему за кабиной через камеру. Сивка поискала её взглядом. Словно в ответ на это двери лифта начали открываться.
– Выходи давай, машина вниз идёт, – строго сказал мужской голос из динамика. – Тебе точно на шестнадцатый? К кому едешь, Спящая красавица?
– Ни к кому. Живу я тут, – буркнула Сивка и подняла с пола сумку.
При движении вперёд её былой крен явно и однозначно перешёл в «рыскание», так что и сумка, и сама она изрядно пообтирали входной проём.
