Любка немного подумала:
– Ладно, давай попробуем… Но сначала…
Она извлекла из своего холодильника бутылку с мутной жидкостью.
– Нет-нет! – замахала руками Полина – я не буду!
– Да ты не бойся! – уверенно заявила Любка – мы не будем всю. Надо придать тебе злости, только для этого…
Они выпили по полстакана пойла и пошли в огород за домом. Любка уверенно, голыми руками, освободила довольно внушительный "пятачок" от высокой травы и крапивы, и стала учить Полину приёмам, тем, которые знала сама. И Полина с удивлением заметила, что выпитая жидкость действительно придала ей злости. Злости и агрессии…
Она стала часто ходить к своей подруге за новой порцией знаний… Занятия их становились всё короче, а возлияния – всё длиннее…
Андрей же вышел на работу после десятидневного больничного и тут же, в гараже, около своего автомобиля, наткнулся на Серафиму Трофимовну.
Недолго думая, не поздоровавшись с ним, не давая ему опомниться, женщина резво схватила его за ухо и стала выкручивать. Андрей боялся закричать – если бы сию картину увидели его коллеги, подняли бы его после этого на смех. Потому он терпел, шипел, из глаз его посыпались градом слёзы, а Серафима Трофимовна зашипела:
– Ты что же это, тварь – решил над девчонкой поглумиться? Думал, защитить её некому, а? Ах, ты, подонок! А ещё строишь из себя порядочного! Она и так столько в жизни пережила – а ты нет пожалеть да стать хорошим другом, тоже решил, как все – поиздеваться, да выкинуть!
– Вы о чём? – застонал парень.
– Я тебе сейчас напомню, о чём я! – Серафима Трофимовна продолжала выкручивать ухо – сквер, дерево, девочка, которую ты чуть не изнасиловал, удар бутылкой по голове… Вспомнил ли? Отвечай!
Андрей, не в силах говорить от боли, закивал головой.
– Так вот что, тварь проклятая, гад неумытый, попробуй только в милицию пойти! Я у Польки синяки все сняла, зафиксировала, и на шее следы и везде. Вздумаешь пойти жаловаться и заявление писать – сам сядешь за попытку изнасилования. Ты меня понял, урод малолетний?!
Испуганный напрочь Андрей часто-часто закивал, а Серафима Трофимовна продолжила своё дело.
– Ухо сломаете – зашипел Андрей.
– Я тебе и руки твои поганые сломаю, и достоинство нахрен, отшибу! – женщина схватила с кузова машины молоток и занесла его словно бы для удара. Глаза Андрея от страха расширились, он непроизвольно сжал бёдра, чувствуя, как по голым ногам побежала тёплая струя.
– Так вот, гад такой, увижу тебя около Польки или услышу, что ты ещё какие сплетни про неё таскаешь, или имя её полощешь – смотри у меня, вылетишь с работы, как пробка. Я на этой базе не последний человек, должность имею, и уж я приложу все усилия, чтобы ты отсюда с позором ушёл. Да ещё всем расскажу, как ты тут от страха в штаны наложил! Понял ли?
Тот испуганно закивал головой. Серафима Трофимовна отпустила ухо парня и произнесла презрительно:
– Разве ты мужик? Только беззащитных девок умеешь ссильничать?! А на самом деле – трус трусом.
Она рассмеялась и пошла из гаража.
Испуганный Андрей забрался в машину. Пережитые стресс и позор не давали ему покоя. Он нервно ударил кулаком по двери машины. Посмотрел в зеркало заднего вида – несчастное ухо имело печально-раздутый вид и торчало в сторону.
Он со злостью завёл машину, выгнал её из гаража и понёсся домой – переодеть штаны…
Часть 8
Полина всё больше зарывалась в серую, непроглядную жизнь, ежедневно навещая свою новую подругу Любку.
Ей казалось всё больше и больше – вот выпьешь, и всё становится намного легче и проще, забываются все события, стираются из памяти лица, в душе легко и просто, и на всё наплевать.
Сначала Любка учила её защищать себя, драться, но постепенно эти занятия сошли на нет, и всё чаще подруги проводили время, сидя за колченогим столом в неуютном Любкином доме за стаканом мутного пойла.
Выпив, Любка начинала говорить о том, какая она крутая, как боится её местная шантрапа, как ценят её здешние "сидельцы" и как она, в скором времени, станет ещё круче. Впрочем, за счёт чего и почему, Любка не уточняла…
Полина же, опустив на руки хмельную голову со спутанными волосами, всё чаще стучала кулаками по столу, повторяя, что ненавидит Ромку, своих родителей, Андрея, и любит только свою бабушку. Вспомнив о Серафиме Трофимовне, она начинала плакать и просить у неё прощения.
Тогда Любка, как могла, успокаивала её и уводила спать на свою грязную, с бельём серого цвета, старую металлическую кровать.
Возвращаясь к бабушке, пьяная Полина валялась у неё в ногах, плакала, умоляла не прогонять её, клялась и божилась, что перестанет пить и возьмётся за ум, но наступало утро, и она снова шла к своей "подруге".
Серафима Трофимовна и не знала, что делать, как вытащить внучку из этого, как помочь ей. Она просила Полину не выходить из дома, позаботиться о себе, о своём здоровье, вспомнить, наконец, о сыне, но ничего не помогало.
Она даже отважилась договориться со своей знакомой, работавшей в морге, и привела Полину на экскурсию. В помещении, где ожидали справки медэкспертизы, по стенам стояли застеклённые узкие шкафчики, внутри которых находились колбы с внутренностями. На колбах были надписи: "Печень алкоголика", "Сердце алкоголика". Но Полина смотрела на всё это равнодушным, отрешённым взглядом потухших глаз, и молчала. А потом опять шла к Любке.
Сначала им хватало денег – был Полинин расчёт с работы в автобазе, Любка перебивалась какими-то шабашками, но потом деньги внезапно кончились, и они стали привечать у себя незнакомых людей. Эти странные, словно загипнотизированные мужчины и женщины приносили с собой спиртное и иногда закуску. Гуляли всю ночь – резались в карты, слушали "музон" на видавшем виды магнитофоне, который где-то достал здоровый, как бык, алкаш по кличке Дрын.
Утром Полина просыпалась с головной болью, давала себе зарок не пить больше, вернуться к бабушке, но всё повторялось снова, так как головную боль требовалось убрать.
Как-то раз Полина, особенно сильно напившись, завалилась спать на уже знакомую кровать. Сквозь сон голоса слышались, как один сплошной гул, словно где-то жужжит пчелиный улей.
Потом она услышала, что в комнату кто-то вошёл, но абсолютно не было сил открыть глаза и посмотреть на незваного гостя. Решив, что это Любка, она опять провалилась даже не в сон, а скорее в забытье.
Потом она вдруг ощутила, как по её телу шарят чьи-то потные, настойчивые руки. Замахала руками, замычала, проявляя недовольство – на большее просто была неспособна.
– Да ладно тебе, тише, тише – услышала пьяный голос Дрына, почувствовала на лице запах перегара изо рта. Её чуть не вырвало от этой вони.
Он шарил по её телу, а она продолжала слабо сопротивляться. Потом опять сквозь какую-то пелену услышала вдруг голос Любки:
– Дрын, отойди от неё, не трогай!
– Да ладно тебе, Любань – пьяно заржал мужик – чё ты её защищаешь? Она тебе кто? Да она пьяная и не почувствует даже ничего! Я быстренько, обещаю. Больно уж девка соблазнительная.
– Я тебе сказала, отойди от неё, ты не понял, что ли?! – заорала Любка, и от этого её крика Полина подскочила на кровати.
Дрын смотрел на Любку исподлобья, реально напоминая сейчас быка.
– Я не для того её спасала от такого же подонка, чтобы алкаш типа тебя на неё залез! – закричала Любка.
А Полина пьяным взглядом смотрела на Дрына. Совсем недавно эти мокрые руки шарили по её телу. Руки, заросшие густыми волосами. Этот хмельной рот дышал на неё перегаром… Подумав об этом, Полина почувствовала вдруг приступ тошноты и выскочила из дома, зажав рукой рот.
Любка и Дрын продолжали ругаться.
Очень долго ей было плохо, а когда она более-менее пришла в себя и сквозь слёзы посмотрела на грязные окна Любкиного дома, за которым мелькали силуэты, ей вдруг стало так тяжело, что она завыла тихонько, уткнувшись в деревянную стену старого сарая.
Не чувствуя ног, поднялась с колен, открыла ворота и пошла прочь от этого страшного места.
– Ба – произнесла она, войдя в дом, где бабушка как всегда не спала, ожидая её – ба, спаси меня! Я пропадаю.
Серафима Трофимовна вглядывалась в посеревшее от длительных возлияний лицо внучки, гладила девушку по голове, что-то шептала. Потом быстро затопила баню, и повела её, почти полуживую, туда. Долго мыла её, закутала в чистые простыни, положила в кровать, рядом поставила кружку с чаем с лимоном. И просидела у постели внучки всю ночь в кресле, впадая иногда в беспокойный, тревожный сон.
Наутро Полина легонько тронула её за руку:
– Бабушка!
Серафима Трофимовна проснулась, посмотрела на внучку.
– Бабушка, прости меня. Я.…Я плохая внучка. Я тебе помогать должна, а сама что делаю… Совсем о тебе не забочусь, а ведь ты одна у меня…
Они обнялись и просидели так, разговаривая и плача, бабушка утешала Полину, как могла, всё говорила, что ей нужно учиться, забрать сына, поступить куда-нибудь, чтобы была у неё профессия.
Полина и думать забыла про Любку и то, что случилось ночью, лишь где-то глубоко в душе что-то царапало её кошачьими острыми коготками.
Вечером она, вроде бы отошедшая от столь длительного приёма спиртного, усиленно тёрла себя мочалкой в бане, словно стремясь стереть воспоминания о чём-то грязном и низком.
Она твёрдо решила, что никогда больше не вернётся к Любке, в её хибару, напрочь пропахшую людским потом, дешёвым спиртным, безысходностью и безнадёгой.
Через несколько дней ей приснился её ребёнок. Она почему-то сразу поняла, что это именно её сын и хотя ему от роду было всего несколько месяцев, ребёнок во сне смотрел на неё, словно из будущего. Пухлый, с тёмными волосами, с умильным личиком и огромными глазами в густых ресницах, он тянул к ней ручки и звал её: "Ма-ма, ма-ма".
Она вздрогнула и проснулась – сон казался ей настолько реальным, что девушке показалось, она ощутила у себя на коленках этого тяжёленького бутусика.
В тот же день она попросила бабушку узнать, можно ли ей поступить в вечернюю школу, чтобы закончить десятый класс.
Она знала, что у Серафимы Трофимовны есть определённые связи в городе, наработанные годами, а потому старалась ненавязчиво, но всё же обращаться к ней за подобной помощью. Бабушка выяснила всю информацию и скоро девушку приняли в одну из вечерних школ города. Это очень обрадовало Полину, но самой большой радостью стало то, что в один из дней бабушка сказала:
– Поля, одна моя хорошая знакомая – заведующая плодово-ягодной станции. Может, пойдёшь туда работницей? Людей там не так много работает, все при деле, заняты. Сейчас, понятно, сентябрь, но они работают до ноября аж, так как некоторые культуры под зиму сажают. Ну и потом, у них там теплицы есть, и вроде, как и зимой какая-то работа имеется. Вобщем, без дела не останешься. Пойдёшь?
Полина была готова цепляться за любую возможность работать, а потому с радостью согласилась и долго благодарила Серафиму Трофимовну. Днём она теперь работала, а вечером летела на учёбу.
Бабушка с радостью видела, что Полина изменилась, стала более уверенной в себе, более смелой, способной за себя постоять. Внучка расцвела и словно бы воспряла, как увядшее растеньице, потянулась к солнцу, расправила листочки…
Серафиме Трофимовне было радостно наблюдать за этим преображением. Весной, в марте месяце, Полина раньше остальных своих одноклассников, сдала все экзамены на твёрдые "пятёрки" и получила аттестат. Теперь можно было думать, что делать дальше, куда пойти и какую профессию выбрать.
В один из весенних вечеров в ворота нетерпеливо постучали. Полина была на огороде, поэтому открывать пошла бабушка. Через некоторое время девушка услышала крик: "Поля, это тебя, выйди!"
У ворот стояла Любка. Худая, какая-то вся измождённая, одетая в выцветший спортивный костюм, она некоторое время хмуро смотрела на Полину, а потом обняла её, бормоча:
– Господи, я думала, куда ты пропала? Слава Богу, жива-здорова… Ведь ушла тогда – ничего не сказала, я всё думала, как тебя найти, ведь один только раз была у тебя, когда тогда провожала… Еле-еле вспомнила… Что ж ты бросила меня, Полька?
Во взгляде Любки было столько боли, что на глаза Полины невольно навернулись слёзы.
– Пойдём – сказала она – чаем тебя напою. Мы с бабушкой как раз булки с вареньем стряпали.
Лицо Любки просветлело, и она двинулась за Полиной.
– Бабушка, это Люба – представила Полина – мы… чаю попьём?
Серафима Трофимовна с тревогой взглянула на Любку, но улыбнулась и произнесла:
– Угощай, угощай гостью. Мешать не буду – пойду на огород, докопаю чего там надо.
– Нет-нет, бабушка, не надо, я сама потом…
– Поля, но я устала уже от ничегонеделания…
– Ба, ты работаешь, ещё и ужины-обеды умудряешься варить. Я сама докопаю потом – там не так много осталось.
И когда бабушка вышла, с улыбкой повернулась к Любке:
– Неугомонная…
А у той опять в глазах – боль и страдание… Не было у неё никогда таких родных…
– Поль – начала она, отхлёбывая из кружки горячий чай – ты почему не приходила? Забыла меня, да?
Полина помолчала, обдумывая, что бы ответить. Потом сказала твёрдо, с расстановкой:
– Не мой это путь, Люба. Уж прости. Я, как тогда мне плохо стало после Дрына, твёрдо решила больше к этому не возвращаться. Но нужно было рвать с корнем, иначе сорвалась бы. Прости меня, если тебе кажется, что я неблагодарная. Но по-другому оставить бы привычку пить я не смогла…
– Да я тоже разогнала всех – сказала Любка – надоели нахрен… Постоянные пьянки-гулянки… Однажды чуть до поножовщины не дошло… Тогда и решила, что я где-то не туда свернула. Наследственность, может, у меня плохая. Тебя вспоминала часто, думала, может обидела тебя чем-то… Всё надоело… Не жизнь это – так я решила тогда для себя. Ещё подумала – неужели позволишь себе роскошь спиться, как родители твои… Теперь вот, дом привожу в порядок, как могу… Работу ищу, пока не берут, правда, но я надежды не теряю.
Она съела ещё булку, допила чай и встала.
– Я пойду, пожалуй. Будет скучно – заходи.
И направилась к воротам. Полина пошла её проводить. Любка вежливо кивнула бабушке, прощаясь, а та вдруг сказала, хитро поглядывая на внучку:
– Люба, вы заходите в гости, мы с Полиной будем рады.
Девчушка посветлела лицом – надо же, кто-то сказал ей, что будет рад видеть её у себя в гостях! Это был крайне редкий случай, и в сердце у Любки вспыхнула надежда. Надежда на то, что она не одна, что нужна хоть немного, хоть кому-то.
Кивнула радостно, вышла за ворота, тут уж её остановила Полина, повернула к себе, обняла.
– Рада была видеть тебя, Люба. Видеть и знать, что ты тоже думаешь, как и я, что это не тот путь, по которому стоит идти. Приходи в гости.
Они пообещали друг другу обязательно встречаться. Полина вошла в дом и обняла Серафиму Трофимовну, сидящую в кресле за чтением журнала.
– Бабушка, ты самая лучшая – произнесла она.
– Я знаю – женщина похлопала её по руке и сказала – одинокий человек, эта твоя Любка. Одинокий, но хороший. Тепла не знала, любви родительской, оттого и смотрит волчонком… Оттаять ей надо…
– Ба, ну откуда ты всё знаешь?!
– Поживи с моё, милая – и ты будешь знать.
