Она выложила перед Блинчиком нарезанную колбасу. Мельком я отметил, что такая дорогая марка не всегда есть даже в моем холодильнике.
– Дима, не расстраивайся, я обоим вам принесла, – она улыбнулась и протянула мне пакет с бутербродами. – Кушайте, мальчики.
– Мне немного неловко, но спасибо, – я принял подарок.
Мы посидели еще немного в метро, забавляясь с собакой, а затем вышли на улицу.
– Как прошла суббота? – немного напряжено спросила Крис.
– Да так, без новых событий. Меня накормила хозяйка, а потом мы вместе убирались.
Я рассказал ей о Раисе Ивановне, чем немало развеселил.
– Да ты там под присмотром, я поняла! Послушай, Дим, я хотела бы обсудить, что произошло вчера.
– Да, Крис, конечно!
– Нет, давая я первая. Я слегка выпила тогда и давно не была в отношениях. Сама так хотела. А вчера меня немного прорвало. На поверхность, как нефтяное пятно, всплыло мое хроническое опустошение и уединенность. Знаешь, эта Москва, она… заставляет выбирать, и я давно уже выбрала карьеру, успех, независимость, а тут появился ты с этими твоими байками про красоту. Ты поджег нефтяное пятно, и мне захотелось сгореть в ту ночь в чьих-то руках, быть нужной, желанной, любимой… Твой шепот, ласки, руки. Я очень давно не получала такого… – она пересилила себя, – удовольствия.
– Молчи! – приказала Крис. – Я хотела объяснить тебе, почему так поступила. Я не шлюха, я знаю. Но я забыла, что я человек, который тоже нуждается в тепле и заботе. Не могу сказать, что нам делать дальше. Я старше тебя, мне под тридцать, тебе совсем недавно стукнуло двадцать, да и работаем мы вместе. Пожалуйста, давай пока сделаем вид, что ничего не было, а там посмотрим. Ты сможешь это пообещать?
– Крис, это была райская ночь, я готов на все, чтобы продолжать отношения…
– Нет, ты вот уже не туда повел разговор. Если я дорога тебе и ты ценишь мой комфорт, сделай, как я прошу.
– Хорошо, – с комом в горле я согласился. – Но знай, если что, я всегда…
– Я знаю. Если будет надо, я дам тебе знать. Сейчас не надо… скоро новый рабочий день, отдохни, как следует.
Мы попрощались как друзья. Удрученный, я побрел назад к метро.
* * *
Тем вечером меня ждала новая неожиданность – звонок от Влада, племянника дяди Юры. Судьба – странная вещь, и, чуть не погубив однажды в родном спортивном зале, она свела нас здесь, в самом крупном мегаполисе Европы.
Мы встретились тем же вечером. Влад перебрался в Москву после пожара, как только с дяди Юры сняли все обвинения.
– Как он там? – спросил я про тренера.
– Уже лучше. Но… пришлось уволиться из колледжа, да и тренировать пока можно лишь в качестве младшего тренера. Он провел все лето на огороде с женой и внуками, лечил душу.
– Влад, он мне жизнь тогда спас.
– Не знаю, как тебе, но мне точно. И теперь я стараюсь наслаждаться каждым днем, не тратя время впустую.
Влад пошел по стопам дяди. Такой же здоровый и широкоплечий, он еще в юности стал мастером спорта по боксу. Здесь же, в столице, товарищ устроился тренером.
– Ну а что, – говорил Влад, – мне двадцать восемь, опыт есть, психологию уже понимаю. Вот, начал с младшей группы, щенки еще совсем. Но потихоньку буду тренировать взрослых, обрастать связями, заводить знакомства.
Мы тепло пообщались с Владом, вспоминая малую родину и решив непременно встретиться вновь. При прощании он, нерешительно помявшись, сказал.
– Дима, хотел сказать тебе. Я с девушкой живу. Ты её знаешь. С Машей…
Сказать, что я потерял челюсть от удивления, – значит ничего не сказать. Кое-как собравшись с мыслями, я вяло заверил, что очень за них рад.
Домой я вернулся задумчивый и злой. Уловив моё настроение, Раиса Ивановна заставила рассказать обо всех встречах и событиях последних дней.
– Дима, всё будет отлично, вот увидишь, романтик ты из-под лавки. Я научу тебя. Ложась спать, говори со своей судьбой. Верь, что она всегда будет направлять тебя в сторону счастья, и не средним, а указательным пальцем.
Я искренне посмеялся и перед сном выполнил совет хозяйки. Понемногу я стал привыкать к этому странному, грубовато-пошлому, но проникнутому добротой и радостью к жизни юмору.
Интерлюдия 5. Давид
В восемнадцать лет, спасаясь бегством от мести (к сожалению, вполне заслуженной), я покинул свою страну. В аэропорту меня провожал только друг отца: с родителями, в целях секретности, мы попрощались еще дома. Путь лежал из Еревана в Тбилиси и уже потом в Москву (опять же с целью запутывания следов).
Взлетая, я сжимал подлокотник до белых костяшек: ужас вины, страх перед неизвестностью, опасения первого полета и тоска по родителям скручивали живот и сковывали мысли. Впервые в жизни я был выше родных гор и смотрел на них сверху вниз – это казалось неправильным, оскорбительным и даже кощунственным по отношению к ним. Удаляясь, я просил у вершин прощения.
Набрав высоту, самолет выровнялся. Пилот объявил о средней скорости в 750 км/ч, и я почему-то подумал: способен ли ангел-хранитель лететь за мной настолько быстро, или он тоже остался там, далеко позади?
* * *
В Москву самолет прилетел ночью. Бортпроводники объявили о необходимости приглушить свет. Много позже, летая ежемесячно, я узнал причину этого правила: если посадка будет аварийной и потребуется эвакуация, глаза пассажиров должны заранее привыкнуть к темноте.
Именно из окна иллюминатора я впервые увидел Москву: ночью она походила на огромный святящийся блин, который бросили на раскаленную сковородку. Кое-где блин пригорел – там были темно-угольные участки. А где-то сквозь него просвечивала нагретая добела сковорода – так выглядели прожилки магистралей и крупные районы.
Весь город внизу бурлил – так, как скворчит масло при готовке. Шипящая горячая сковорода – вечная и беспощадная Москва.
Интерлюдия 6. Давид
Мне повезло, что бегство из Армении совпало с окончанием школы. Я был весьма неглуп, да и связи дяди сыграли свою роль – в итоге я поступил в один из престижных вузов Москвы.
С первого курса я начал работать в фирме у дяди и со временем немало преуспел, продвинувшись по карьере.
Но все это потом. Первые же недели были охвачены болью, стыдом и страхом.
– Здравствуйте, меня зовут Давид, я прилетел к вам прямиком из Армении, и я убийца, – именно так мне хотелось прерывать любое новое знакомство. – Я убил человека из-за собственной неуклюжести. А затем струсил… А еще я люблю леопардов.
* * *
Я часто вспоминаю тот день, когда чувство вины прорвалось наружу. Закрывая глаза, я вновь вижу, как первый раз после убийства решился зайти в храм.
Московские храмы похожи, но все же отличаются от армянских. Я говорю не об убранстве и оформлении, а скорее об атмосфере. Наши храмы словно пропитаны мудростью гор. Вечное молчание заснеженных вершин вливается в каждый храм, преисполняя его чем-то возвышенным и непреклонным. Там ты остро ощущаешь, что попал в дом Бога, более того, на какое-то время чувствуешь, что это и твой дом тоже. В Москве я никогда не ощущал ничего подобного. В ее храмах чувствуется временность и непродолжительность. Ты понимаешь, что лишь ненадолго забежал сюда, лишь на час-другой отгородится от бессмысленной суеты за толстой стеной, но, не успев зайти и освоиться, уже извиняешься, торопишься выйти, нырнуть в поток дел и мыслей…
Итак, я в храме. Я не знаю, у какого святого надо просить содействия. Я просто стою и рассказываю Богу, как все началось. Он молчит. Как всегда…
* * *
Однажды, обросший панцирем из циничности и равнодушия, но все же измученный совестью, я решаюсь на исповедь. В какой-то мере мне даже интересно: хватит ли мужества признаться, как отреагирует священник, как изменится моя жизнь?
В храме мало людей. В начале утренней службы начинается исповедь. Я подхожу к священнику; меня накрывают особой тканью, русское название которой я так и не смог запомнить (слово, звучащее как «епитрахиль»).
– В чем каетесь? – я услышал молодой равнодушный голос священника.
Я молчу.
– В чем же каетесь?
Медленно, пробуя на вкус горечь каждого слова, я отвечаю:
– В убийстве.
Наступает тишина. Я чувствую, как священник громко сглатывает слюну.
– Кого вы убили?
– Я убил человека, – решительно, почти торжественно, как боевой марш, отвечаю я. – Я убил не по умыслу. Это был несчастный случай. Он был агрессивен и поплатился за это.
– Вы не должны так говорить и решать, кто и за что должен платить. Как это вышло?
– Он делал неправильные вещи. Я лишь пытался остановить его, но череда обстоятельств привела к тому, что он упал и погиб от травмы.
– Вы пришли признать свою вину?
Я оказался не готов к ответу.
– Я признаю, что убил. Но я не виноват. Я не буду носить этот грех. Мои мотивы были чисты!
– Брат мой, вами правит гордыня! Вы видите себя исключительным, с которого вина стечет, как пена. Так не будет. На вас лежит тяжкий грех, и лишь месяцы, а то и годы молитв и покаяний смоют эту тьму. Ваша гордость – первый враг на этом пути. Вы планируете явиться с повинной?
– Моя гордость – это все, что у меня осталось. Бог знает, что у меня внутри. Бог видит моими глазами!
– Брат мой, я не чувствую в вас раскаяния и не могу принять вашего покаяния.
– Значит, нет?
– Давайте останемся после службы, нам надо многое обсудить, разобраться в вашей душе.
– Спасибо, на первый раз с меня хватит. Я не преступник!
Через минуту, закипая, я выбегаю из храма. Вслед мне смотрит озадаченный священник. Я в гневе. Он – в страхе. Неудачная вышла исповедь…
* * *
Выбежав из храма, я задыхаюсь от гнева и стыда. Никогда я не чувствовал себя столь низко. Я не убил, я всего лишь неловко толкнул…! Я не преступник!
Отдышавшись, я начинаю соображать. Отец велел молчать о случившемся, а я выпалил все первому попавшемуся под руку священнику. Как их учат действовать в таких случаях? Обязан ли он сообщить об убийстве в полицию? Воображение рисует мой портрет, развешанный везде и всюду. Так, стоп! Я не сказал, как, кого и когда убил. Против меня ничего нет.
Успокоившись, я сижу и глубоко дышу на лавке около храма. Вскоре оттуда выходит мой священник. Я непроизвольно сжимаю кулаки и думаю, что будет, если он нарушит тайну исповеди. Незаметно подкрадываюсь сзади. Я знаю, куда надавить, чтобы человеку стало больно, очень больно. Священник резко оборачивается и замечает меня. Мы смотрим друг другу в глаза. Я вижу, как на его лице проступают слезы.
Он боится.
– Молитесь за меня, отче, – глухо произношу я и убегаю прочь.
* * *
Я бежал, пока не кончились силы. Меня стошнило в какую-то ухоженную клумбу. Впервые я перестал ощущать себя человеком. Скорее – загнанным в угол зверем. Мне страшно.
Вечером я много пил; ночью мне снился леопард, который смотрел мне в глаза.
* * *
Несмотря на все, я не сдамся и не дам себя сломать. Я выживу. Я один, а значит, со мной все, кто мне нужен.
Глава 7
Началась новая неделя. Крис упорно игнорировала меня: только рабочее взаимодействие, исключительно деловая дистанция. Несколько раз я пробовал остаться наедине и завести разговор.
– Дима, – она растягивала мое имя, словно поучая маленького ребенка, – ты забыл свои обещания. Мы коллеги, более того, ты работаешь на меня – и на этом всё.
Я был раздражен и взбешен, чувствуя уязвимость и досаду. Чтобы задеть Крис, я начал прилюдно осыпать комплиментами девушек из команды, вступал в интернет-сообщества, посвященные отношениям и соблазнению, стал выписывать красивые фразы, способные привлечь женское внимание. Я сорил словами из пикап-пособий, тренировал непринужденную улыбку и позу – делал всё, чтобы разозлить Кристину. В подобных попытках я разогнался до того, что прилюдно позвал на свидание одну из девушек офиса. Ничем не выделявшаяся из толпы, Ольга была скорее без резких изъянов во внешности, чем обладала какими-либо достоинствами. Впрочем, меня вполне это устраивало. На свидание я шел не слишком заинтересованный, а значит, более уверенный в себе. Впервые я разработал четкий, но до крайности странный и циничный план покорения женского сердца: хороший кофе, прогулка по вечерней Москве, перечень заготовленных шуток, героическое спасение девушки. Последний пункт был гвоздем программы, а еще (чего я тогда еще не понимал) нелепой и опасной затеей.
Дело в том, что под конец свидания я хотел разыграть фиктивное нападение собак. Увы, мечта о мести Кристине крепко толкала меня вперед, на самые безумные поступки. На одном из недавних мероприятий, в организации которого мы принимали участие, я подружился с кинологом, в результате общения с которым план возник сам собой. Расслабленная и согретая одолженной ей курткой, Ольга слушала мою непринужденную болтовню – смесь историй из собственной жизни и из дешевых мужских журналов. Именно в этот момент, согласно замыслу, настало время главных актеров вечера – двух искрящихся силой и яростью ротвейлера (в скобках замечу, что сейчас на подобную глупость я бы не решился ни за какие деньги, но тогда, в период проб и ошибок, это казалось выдающейся идеей). Строго по намеченному плану, собаки должны были быть выпущены на длинных поводках, удерживаемых хозяином – моим приятелем. Поводки создавали иллюзию свободы для собак, но не позволяли приблизиться к нам ближе чем на три метра (место, где всё произойдет, было заранее точно определено). План был рассчитан на то, что я смело и отважно загорожу Олю от свирепых врагов, продемонстрировав мужество и уверенность в себе. По насмешке судьбы, в тот вечер всё пошло не по плану. Ближе к финалу я стал слишком волноваться, пошел немного быстрее и перешел черту недосягаемости, за которую не должен был заходить. Со скоростью света собаки, выпущенные хозяином на максимум длины поводка, преодолели расстояние до нас.
Мне ни к чему обманывать. Я испугался до чертиков. До дрожи в коленях. Страх сковал меня настолько, что только в последний момент я инстинктивно отгородил Олю. И я не знаю, удалось ли мне обезопасить девушку, если бы не подоспел хозяин. Наверное, нет, ведь мой собственный страх был слишком велик.
Дальнейшее пролетело, как в тумане. Крик Оли, переходящий в ультразвук. Мои жалкие попытки отбиться ногой от собак. Волевой приказ хозяина, после которого ротвейлеры замерли как вкопанные. Помня свою роль, приятель долго извинялся и расхваливал перед Олей мою надувную смелость. На деле же я оказался жалким трусом. Привязав собак и отведя меня в сторону, кинолог сказал:
– Идиот, ты чего в штаны надул? Собаки же умные, они бежали к вам без агрессии, запах твой им уже знаком. Ты показал страх и панику, а так с собакой нельзя! Ладно, иди, тебя девушка ждет, но больше на подобную дичь меня не уговаривай.
