Сказки для путешественников
Каравостаси
Кто сказал, что в современном мире сказок не бывает? Кто сказал, чтовзрослым сказки не нужны?!В наших стеклянно-бетонных городах по-прежнему случаются сказочныесобытия, о которых скучный прагматик скажет: «Так не бывает! Это сказка!»Коротенькие городские сказки от сказочницы Каравостаси скрасят вечно бегущему горожанину дорогу на работу, время ожидания в аэропорту или на вокзале, открыв новый взгляд на город и людей, которые его окружают. Всесовпадения здесь случайны. А может, и нет!
Каравостаси
Сказки для путешественников
Здравствуй, добрый путешественник! Если эта книжка с тобой, то ты, скорее всего, в пути – на перегоне, ждешь стыковку, уже летишь, мчишься навстречу командировочным задачам или желанному отпуску.
В пути таким, как ты, бывает, что нечем занять себя в минуты ожидания. А бывает наоборот – хочется отвлечься, нужно переключиться, перестать думать о происходящем вокруг.
Почитай мои сказки! Сказка не за былью гоняется, в ней даже знакомые городские сюжеты порадуют тебя неожиданным поворотом. Когда погрустишь, когда посмеешься, когда вздохнешь. Но, чур, сказку дочитывать до конца!
Спросишь, кто я и зачем я пишу эти сказки? Я – Каравостаси. Бухта для ремонта кораблей. Мои корабли – городские жители. Время от времени они заходят ко мне, чтобы поправить свои мачты, залатать пробоины после столкновения с бурями, штормами и пиратами. Их бури, штормы и пираты – это карьерные взлеты и падения, драматичные повороты в отношениях с коллегами, тупиковые проекты и властные, порой беспощадные руководители. Всякое дело творится, про всякое дело говорится. Некоторые сюжеты сами собой превращаются в сказочные, и нет мне воли их не записать.
Знай, добрый путешественник, что все совпадения здесь случайны, все имена и герои – плод фантазии. Но, если вдруг ты встретишь Веру Петровну из «Кладовочки», или Елизавету Теодоровну из сказки «Урс», или Ромку из «Злого Купидона», передай им привет, угости их кофе, поболтай с ними о том и о сём. Узнаешь, что тебе сказка до конца не открыла!
Знай, что книжка появилась на свет, потому что мои славные подруги подготовили её к печати. И я выражаю сердечную признательность моему лучшему редактору на свете, Ольге Анатольевне Гавриловой и огромную благодарность талантливому иллюстратору Наталье Игоревне Ивакиной.
С приветом, Каравостаси!
РИДИКЮЛЬ
Вот он, первый сигнал! Смотрю на часы, 12.00. Солнце печёт. Мне ещё 5 адресов сегодня. Два – подъезд в башне напротив, три – в доме на соседней улице. Работы до 13.30 минимум. И то, если никто из наших не станет выступать: отказываться принять приглашение на встречу с врачом, доказывать, что он не психованный алкоголик или наркоман какой пропащий, а самый честный гражданин, и нечего ему подсылать теток с повестками.
Ой, ой, теперь серия мелких сигналов. Булькнуло. Вот это уже совсем нехорошо. Еще раз булькнуло, ой! Это все молочная каша, будь она проклята. Надо же было вчера нажраться… ну суп, ну плов, ну сочник, но каша! А как, если утром не жрамши, и так каждый день по жаре между этих башен? Не думай, не думай о каше. Иди, просто иди. Не есть, чтобы работать, и только для того, чтобы к 14.30 до дома всё в себе донести! Ох, как же это со мной приключилось? Сейчас, если женщина дверь откроет, попрошусь. Что такого? Ну поле, поле пустое и башни эти по 20 этажей! Ни кустика, ни гаражей, ничего. Ты же на работе! Ну, скажешь, что желчный удалили, что плохо тебе, а это так и есть… Ой, мамочки! Теперь только на последний этаж. Простите меня, жители!
Лифт замер, наконец, открыл двери. Скорее. Где тут… Дверь в квартиру открыта! Настежь, о, неужели!!! Делаю три прыжка в сторону туалета и замираю – я победила!
Смотаться тихо не получится, слив уже услышали все. Извинюсь. Так, где влажная салфетка? Выхожу. Сейчас извинюсь.
В квартире тихо. Мухи жужжат. Стон. Это в зале, 24 метра, двери распашные, солнечная сторона. Квартира отличная! Везет же кому-то. Я в такой на показе недавно была.
Так, я вхожу. Солнце слепит, жара, мухи жужжат! В середине комнаты лежит старушка. Тихо стонет. Платье задралось, хлопковые трусы, как у всех старух, белые. Были. Воняет – ой, ой! Она подтянула ноги к животу, как будто пытается убежать от лужи, в которой лежит. Мухи вьются над ней. Она прижимает к груди потрепанный ридикюль. Скрючилась чёрствым бубликом… Не сможет и руку протянуть, чтобы напиться. Кто-то ведь тут оставил на полу, рядом с ней, стакан с водой и тарелочку с черным хлебом?!
Бегу к окну, распахиваю настежь. Гоняю мух. Теперь в ванную: туалетная бумага, полотенце… грязное, фу; так, таз воды, мыло. Говорю старушке «я – медсестра!» – чтобы не боялась. Конечно, за лежачими больными в реальном мире я никогда не ухаживала. Я повестки алкоголикам разношу, уколы бабулькам за 50 рублей делаю. Но «перевернуть, помыть, напоить» я помню. Справлюсь, твержу себе. Справлюсь. Без перчаток, фу, воняет как, жарко, да ладно, сама только что не…, справлюсь. Справлюсь!
Ффух, все мне удается. Странно, что её босые длинные ступни кажутся такими нежными, а волосы так красиво уложены… свой потрепанный ридикюль она держит крепко, выставляет локоть, если я хочу прикоснуться. И стонет. Мне кажется, что я что-то упускаю…Осматриваю всё внимательно. Ну да! Она слабая, сухая, обезвоженная! Достаю из сумки свою спортивную бутылку с водой. Мелкими глоточками старушка пьет воду. Закрывает глаза и молчит.
Кто же вы? Кто вас оставил в таком состоянии, бабушка? Как же так, в жаре, на 20-м этаже, одну? И какой изверг вот так воду и хлеб поставил? Где же соседи ваши, бабушка, что же они не помогают?
Она молчит и, кажется, не дышит. Но я должна закончить, очень ярко и жарко. В доме ни белья, ни тряпок. Вообще пусто! Наконец, в спальне я нахожу покрывало, закрываю им окно. Старушка моя теперь лежит в тени. Вот теперь можно звонить в скорую.
Диспетчер просит меня осмотреть мою старушку ещё раз: если мёртвая, то чего машину гонять, надо тогда по-другому. Я пытаюсь найти пульс, послушать, дышит ли. Мне уже страшно, нехорошо. А то вдруг человек умирающий или мёртвый, а я его трогаю? Ничего не могу понять. В этот момент она открывает глаза и разжимает пальцы на ридикюле, он соскальзывает на пол. Я кричу в трубку, чтобы не медлили, живому человеку срочно помогали! А сама тяну двумя пальцами ридикюль к себе. Старушка стонет, диспетчер холодно говорит «ждите» и «в городе пробки». Я киваю и ласково, как моему трёхлетнему Илюшке, шепчу «я только посмотрю…»
Да и то верно, документы для скорой нужны! В ридикюле документов нет. Но есть большой пластмассовый шар, в такой в прошлом веке цветные фотографии помещали. Я видела у моей бабули. Она в фате, цветы, жених, все дела. Как будто привет с того света. Загадочно, красиво и грустно…
В пластмассовом шаре моей старушки не одна фотография, а как будто в электронной рамке, целый фильм из разрозненных выцветших кадров. Я посмотрела. Я узнала, что старушку зовут Наталья Ивановна, она работала на хорошей должности, на фото она в чёрном костюме с белым воротничком благосклонно принимала букет из роз. Стильная! Ещё у нее был сынок, такой мальчик, прямо Илюшку моего напомнил. Надеюсь, что мама проследит сегодня, чтобы он не объелся клубникой. Вот потом сынок вырос, ну ничего себе! За такого бы я вышла замуж, даже если бы он был против. Но потом…всё оборвалось.
Ну вот, Наталья Ивановна! Теперь я знаю ваше имя и знаю, что вы работали бухгалтером, и про сынка знаю…Я услышала шаги в коридоре. Скорая, слава богу!
Я сунула шар обратно в ридикюль и вернула его в руки Натальи Ивановны. Она крепко сжала свою вещицу. Вот так. Слабая такая, а схватила сумочку и держит крепко-крепко! Нет, не скорая. Женщина какая-то суровая, в мятой льняной юбке и строгой белой блузке, полдня тоже на работе была. Встала и смотрит на меня.
«А вы кто?» – спрашиваю. А чего мне бояться, я ведь старушку нашла.
Соседка. Лиля. Только что вернулась из командировки. Во дворе встретила соседа Сашу, он сказал, что Вадика вчера в чёрном мешке увезли хоронить, а мать, Наталья Ивановна, просила оставить ее одну, не мешать. Ну все так и разошлись, утром работа, никто еще не проведывал её. Лиля как сумки бросила, решила зайти. Хоть здесь и странно так, по 20 этажей, никто друг друга не знает, но они-то из одного дома с набережной переехали, всё ещё по-соседски общаются.
Сели ждать скорую на пол, у стеночки. Наталья Ивановна молчит, дремлет, кажется. Лиля спрашивает, нашла ли я документы. Есть ли в них деньги и завещание? Говорю, что пусто в доме, вот покрывало нашла. А то, что у бабушек бывает приготовлено, обычно в пакетике в шкафу лежит, не нашла. Ничего нет. Пусто в доме.
Тут Лиля обратила внимание на ридикюль – да вот же где! Документы там точно есть! Я молчу, что уже вещицу трогала, чтобы она не думала, что я что-то взяла. Но только я знаю, что ничего там, кроме шара с фотографиями, нет. Лиля встает на четвереньки, наклоняет голову к старушке и тянет ридикюль к себе. Наталья Ивановна стонет. Лиля ласково, но настойчиво говорит ей: «Наталья Ивановна, дайте! Мне нужны документы, все, слышите? И, может, у вас деньги там, чтобы в больнице вас не ограбили». Силы неравны, Лиля встает в полный рост, отряхивает юбку и рассматривает внутренности ридикюля.
Она достает паспорт, документы на квартиру, завещание, пачку денег, стянутую резинкой… как такое возможно? «Ну вот, теперь вы готовы к госпитализации!» Стоны Натали Ивановны слушать тяжело, Лиля наклоняется и вкладывает ридикюль ей в руки. Наталья Ивановна опять сворачивается чёрствым бубликом, чтобы защитить свою вещицу. Лиля, платье ей одерни!
Лиля возвращается ко мне, садится, прислоняется к стене и говорит:
«Я – юрист, я позабочусь, чтобы с ней все было в порядке. Мы ведь давно знакомы. Я с Вадиком в одном классе училась, общались, пока…Ну, в общем, родных у неё нет, теперь всё ляжет на меня. Вы не переживайте, думаю, что я смогу и сама её в больницу отправить. Только схожу домой, воды попью, душно здесь ужасно! Дверь открытой оставлю, 5 минут».
Лиля удаляется, но, видимо, в коридоре встречает кого-то. Объясняет ситуацию. Скорая! Надо встать, но я замираю, руки и ноги холодные, голова кружится. 14.00, через полчаса дела мои будут плохи, гипогликемия уже дает о себе знать…
На пороге комнаты появляется мужичок. Саша. Жмёт мне руку, хвалит за проявленное мужество. Никто ж не знал, что такая жара будет. А Наталья Ивановна – кремень! Сказала «пошли все вон» – так все послушались.
После короткой беседы со мной Саша делает шаг к Наталье Ивановне, садится на корточки, изображает участливое лицо и бубнит что-то о ключах от дачи Вадика. Вроде как Вадик просил забрать ключи у мамы, так как дачу он проиграл в карты за три дня до смерти, и теперь люди эти требуют от Саши ключи, а документы Вадик им уже передал. Наталья Ивановна фокусирует взгляд на Саше и молчит. Он заглядывает ей в глаза, улыбается: «Где они?» Так проходит минута. Это очень долго…Саша соображает, что вот, в ридикюле. «Там их нет, – твердо говорю я. – Лиля проверяла».
– Так чё, Лилька что ли забрала?
– Нет, их там не было!
– Ну так проверим ещё раз!
Наталья Ивановна стонет, Саша вырывает из её пальцев ридикюль, я бросаюсь к ней, чтобы дать воды.
– Ну вот, а ты говорила, что нет! Есть, вот они, ключи-то! И доверенность мне на автомобиль на 5 лет ещё, и ключи от машины! А ты говоришь, пусто там! Просто Лилька не своё не возьмет!
Он сует старушке в руки ридикюль. Радуется. Я возвращаюсь на место, он садится рядом со мной.
– Подожду с тобой немного, вдруг помощь какая нужна? А то приезжают фельдшерицы, а бабушку снести до лифта некому! А она хоть и высокая, а худенькая, легкая!
И вот это, ждать тут со мной, было некстати! Ясно, что ридикюль выдавал ништяки. И ясно, что я в стрессе попросила не то! А что? Перебираю в уме, что? Надо что-то, чтобы вот так забрать и незаметно унести. Ясно, что ключи, завещание, деньги унесли Лиля с Сашей. Но, может быть, деньги есть еще? Ох, сообразить, сколько же мне надо-то? Идеально 3,5 миллиона, но это очень объёмная пачка, а вещица масенькая такая, порвется! Попробую просить 800 000 крупными. Как раз у нас есть первоначальный взнос 200 000 и кредит возьмем на 300 000, два с половиной года – и мы свободны. Мы свободны! Будем жить в своей квартире, у Илюшки будет комнатка, и я буду хозяйкой! Я!
На пути сидел Саша… как же его устранить? Ах да! Саша, ты можешь принести ненужную чистую простынь? Или полотенце? Или тряпки какие? Я её напоила, так опять мыть придется. Уже скоро, я думаю. Он пожал плечами и побрел в свою квартиру.
– Дверь не закрываю, чтобы скорая сразу нашла!
Да чтоб тебя!
Одним рывком я оказываюсь у Натальи Ивановны, ласково, мягко, как моего трёхлетнего Илюшку, уговариваю ее немного разомкнуть позу чёрствого бублика. Я знаю, как. Мой упрямый ребенок быстро сдается. Старушка тоже слегка гнётся. Я отвожу её голову, плечи, ноги чуть назад. Вот он, ридикюль! Надо быстрее, поэтому рывком я тяну его к себе. Ридикюль раскрывается, и на пол выпадают пачки денег. Не верю своим глазам и хохочу! Восемь пачек, сумочка пуста, хватит, обратно ей в руки, погладить по голове, чтобы замолчала. Собрать деньги, боже, куда? Пакет, в сумке пакет, так, платок сверху, готово!
Я сижу у стены, всё ещё тяжело дышу, когда слышу голоса на площадке. Эхо, они переговариваются почти сердито. На пороге появляется Саша, суёт мне в руки ворох тряпок, фельдшер в голубой форме, Лиля, за ней медсестра. Саша, ты точно кстати, как хорошо, что ты пришёл, кричу я и запихиваю себе за спину его тряпки, чтобы прикрыть пакет с деньгами.
Лиля и Саша встают у окна, а фельдшер приступает к осмотру.
– Хм, её показатели не так плохи, вы помогли ей, видимо, когда открыли окно и дали воды. Молодцы. Но горе, конечно, плохо на ней сказалось. Мы её заберем. Есть документы?
Лиля протягивает паспорт, СНИЛС, полис ОМС.
– С кем связываться?
– Вот наши данные.
– Хорошо, сейчас глюкозу дам и поедем. Мужчина, вы ведь поможете?
– Да, да. Я здесь, конечно.
– Я заполню бумаги, пустите меня к подоконнику.
Наталья Ивановна открывает глаза, вполне бодро она привстает на локоть, затем садится. То, как легко она это проделывает, завораживает и пугает. Она осматривается, хватается за голову и воет, но уже через секунду она машет ридикюлем, указывая на каждого из нас: «Вы – дураки! Дураки! Дети, которые не знают отказа! Не контролируют свои импульсы! Что же вы наделали! Что вы наделали! Горите в аду! Пусть дьявол терзает вас без перерыва на обе-е-е-е-д!»
Я её боюсь. Она только что лежала трупом, а сейчас вместо благодарности орёт проклятия. Сердце начинает бешено колотиться. В голове несется: «А что мы наделали? Я уже не могу больше в нищете и в квартире свекрови. Я жить хочу! Я вообще здесь случайный чужой человек! Заслоняю собой пакет с деньгами. Я даже не попросила всю сумму!»
Фельдшер мечется вокруг Натали Ивановны со шприцем. Она воет. Лиля и Саша с ужасом наблюдают происходящее, застыли, прижавшись к стене. Наталья Ивановна продолжает выть: «Это же касса взаимопомощи! Это же она! Если берёшь, подключаешься к общему потоку – и надо отдавать! А вы берёте без обязательств! И это хаос! Зачем вы так?!»
Наконец, укол её вырубает, она тихо укладывается в первоначальную позу черствого бублика и прижимает ридикюль к себе. И тут я замечаю, что угол у ридикюля порван. Ой-е!!!… неужели я? Да нет, он целенький был! Да как же так? Но в общей возне вокруг Натальи Ивановны уже не до ридикюля. В комнату входит ещё один мужчина, думаю, что водитель скорой. У него с собой медицинский раскладной стул. Фельдшер приказывает мужчинам спускать старушку к машине на стуле. Наталью Ивановну сажают, пристегивают ремнями и выносят из квартиры. Лиля следует за ними, чтобы внизу, у машины, подписать бумаги.
У меня кружится голова. 15.00. Делать мне здесь больше нечего. Я собираю свои вещи, вызываю такси и тихо ухожу, прикрыв за собой дверь. Разберутся. Внизу я пытаюсь проскользнуть мимо всех как мышь, коротко прощаюсь, ссылаюсь на то, что ребенок дома один. Такси подхватывает меня у «Ленты», жутко хочется пить, ноги подкашиваются, в глазах темно. Наконец-то! Через 15 минут я буду дома. Илюшка, щи, чебурек и молочная каша!
УРС
В прошлом году я заболел. Сильно заболел. Сначала ковид, пневмония. А потом никак в себя прийти не мог. Сил хватало на самые неотложные дела. А это для меня не норма. У меня работа, проекты разные, спорт. Качаться надо регулярно. Ну, я такой сильный конкретный мужик, мясо пожрать люблю, девок люблю, гонять на мотике. А тут всё, дело не идет. Разваливаюсь на части, мать меня за ручку к врачам повела.
Приходим, коммерческая клиника, серьезная такая. Коридоры просторные, уютно все, чисто, кулеры с водой, автоматы. Хорошо люди бизнес на клиентах понимают! Мне завели карту, выдали листок посещений, и с мамкой мы пошли от кабинета к кабинету. Часа три ходили! В конце уже, после всего отряда врачей, велели идти в 404-й. На двери табличка серебряная: «Урс Елизавета Теодоровна». Онколог! Меня аж пот прошиб.
Но я и подумать плохого не успел, дверь открылась. Девица такая молодая, здоровая, вся в белом, только глаза карие, озорные, поверх маски смотрят – проходите! Прохожу. Ба, да она с меня ростом и как борец – бицепс, трицепс, грудь, живот. Сильная такая! Говорит, смотреть вас будут. «Не пугайтесь, мужчины в 45 часто ко мне попадают. Они же предметом не интересуются, не знают, что в 45 у них тоже гормональная перестройка идет. Грудь может начать расти, особенно если стероиды жрали. Вы стероиды жрали?» Ну да, витаминки, чтобы мышечная масса росла. Ну вот, вот…
«Значит, сейчас я обследую все лимфоузлы и везде пощупаю. Может быть неприятно. Меня не толкать. Просто голосом дайте знать, если больно». И начала. Я прямо сразу и реванул. Больно! А она в ответ реванула. Стебётся надо мной! «Чего как маленький! Я еще и не начинала!» А я прям стою, и слёзы вдруг потекли. «Обычное дело, – говорит Елизавета Теодоровна. – Вот это и есть нормальная мужская реакция в кабинете онколога. Садитесь».
Дальше она мне объясняет что-то. Вроде пока данных мало, надо сходить на МРТ, где всем бабам грудь исследуют, где-то в районе Профсоюзной, только одно место. И вернуться к Елизавете Теодоровне со снимками и анализами. Но я слова слышу, а не понимаю. Сложить вместе не могу. Потому что у меня – УЗЕЛОК!!!!
Елизавета Теодоровна состояние моё отследила. Остановилась. Взяла меня за руку и стала ласково называть: «Боль, страх, гнев, отвращение…». Как скажет «страх», так у меня рука расслабляется вся, а в животе – воронка черная. Тогда она мне говорит: «Давайте, Пётр Владимирович, я с вами сделаю сессию по методу эмоциональной синхронизации. Вам это поможет собраться. И пройти весь путь. Может быть, у вас рака и нет, но вы в таком состоянии, жалком…». Да я вообще ничего не соображаю! Разрыдался и говорю: «Делайте что хотите, а то я чувствую, что он во мне сидит и жрет уже меня, а я ничем ответить не могу! Я бессилен!!!»
Тогда она поставила меня в центр своего большого кабинета, включила лампу такую резкую, что аж тошнота сразу у меня. В глазах рябит, в животе воронка такая черная крутится, в затылке ломит.
Елизавета Теодоровна встает напротив меня, поодаль. Говорит: «Приготовься, Пётр, биться будем! Биться, Пётр!»
Она кружится от стены к стене, кружится, кружится – и на моих глазах обращается … в Медведя! Через секунду огромный хищник сидит напротив меня, как бы на корточках. Скалит зубы. Привстает. Рычит, ревет. Лапами машет.
У меня внутри такой резкий толчок. Я замер и сжался весь, как резиновый мячик. Бежать некуда. Медведь закрывает собой дверь. До окна еще надо добраться! Хватаю стул. Машу стулом, чтоб не подходил! Мыслей никаких! Одни животные инстинкты! Ору! Медведь орет. А я ещё сильнее ору.
Смотрю, он раскачивается, а вперёд не идёт. У меня уже и голова включаться стала. «Елизавета Теодоровна, ну хватит, чего вы!» – говорю. Медведь успокаивается, садится на корточки, смотрит по сторонам. Мне даже интересно стало. Я так близко зверя никогда не видел. Блестящий, жаркий такой. Огромный! «Я ж знаю, что это вы, Елизавета Теодоровна! Видел ваше превращение! Ну, давайте обратно превращайтесь уже».
Вот тут-то Медведь и делает выпад в мою сторону. Ревёт, машет лапами. Уже когти перед лицом летают. Пол подо мной качнулся, потолок куда-то в сторону улетел. Я чувствую горячее дыхание зверя, ищу глазами небо, машу руками, а сам тела уже не чувствую, как будто разлетелся весь на куски и только дух мой остался в этом моем крике. И он сильный тоже такой. Не хочет сдаваться!
