Владимир Юрьевич Василенко "Зарисовки"

Прохладой с главною равна,

порой светлея

дыханьем вод, еще одна

стоит аллея.

Не поднимая головы,

нездешне в чем-то,

по сумраку идете Вы

блестящим челном.

Вот так и жизнь идти должна –

великой странной.

Как в мрачном светлая волна.

Как время с Анной.

На закате

В глазах, исполненных

слюдой очарованья,

как выпукло даны

предметы умиранья:

кустами на куски

изрезан огнь светила,

а облака – реки

болото поглотило.

И не был молодым,

и утоленным не был –

всё здесь, меж голубым

и погруженным небом.

К призывам «дальше!» глух

момент преображенья –

вовне беснуйся, дух,

дух саморазрушенья.

Но тянет глаз простор,

«в грядущем – жизнь без краю»,

и оживляя взор,

во взоре я теряю.

Но есть, есть свой эдем

в движенье этом сиром.

Что делать мне со всем

невыносимым миром!

Светила ровный дым

толпой идет со сходен.

Со слайдом золотым

хрусталик, ты свободен.

6 декабря 1791 года

Метель в сердцах, а солнце в небесах –

все, что два века могут нам доверить.

Скажи нам, Моцарт, на каких весах

сей груз измерить?

Там, в часовне, свет

необъяснимых, редких происшествий,

там в спутниках нужды как будто нет,

к растущему смятению вошедших.

Все кажется: напротив возлежит

в пустом соборе смолкнувшее тело

не потому, что это надлежит –

так что-то там, под сводом, захотело.

Все, что ненареченным светом жгло,

сродни над морем дуновенью

в жизнь отворенную вошло

и предает творца мгновенью.

И – с пониманием ничтожности всего,

что к времени исчезновенью глухо, –

круг лиц в десятке метров от него

свеча на камне высекает сухо.

***

Этой вьюги благодать,

жнущей светлую лавину.

Эта в бедствии печать

слышного наполовину.

В истязании словес,

непонятно кем рожденных, –

предстояние небес,

после мрачных занавес

торжествующе-бездонных.

Как бы взглядом призовет

кто-то мним и беспробуден.

Что в летящее полет,

осязаем ли он будет?

Под покровом звезд и тьмы

распростерт ли луч Созданья?

Вьюга, снег, бессмертье, мы –

благотворные шумы

разоренного сознанья…