Владимир Юрьевич Василенко "Зарисовки"

Ну что ж. И это – редкостная честь,

растерянность мгновенья – то же счастье:

и у безверия, и у ненастья,

и у любви твоей хозяин есть,

и слезы гения, и безоружный взгляд

всегда чуть-чуть о большем говорят.

***

Мне твое не нужно тело,

не нужна твоя душа –

только то, что у предела

возникает, чуть шурша:

тень соседнего пространства,

в чье иду непостоянство

с тяжести, с колен, с ума –

ты сама, лишь ты сама.

***

Безмолвным августом идущим

дыша и чувствуя ясней,

чего я снова жду в грядущем,

каких солнцеворотных дней?

Душе то мрачно, то отрадно,

разбуженной (как глушь лесная,

лето выдалось прохладным

и слишком жаркою – весна),

охота ей в тени склоняться,

молчать и грезить иногда,

что не уходит вся сквозь пальцы

ручья знакомого вода.

Иосифу Бродскому

Убежденный, что жизнь есть форма Бога

(то уже не залог сего),

я на деле способен понять не много,

к сожалению для Него.

Я сдаюсь перед тайною полу- слова –

полу- замкнутых негой уст,

как сдается нагруженная основа

под невесомостью чувств.

Непростительная, признаю, потреба –

разделять пейзаж слоем век:

между верхом и низом всего лишь небо.

Но меня страшно тянет вверх.

За уход и за зренье – одна награда

(слепота – только полусмерть):

на кругах, то ль заоблачных, то ли ада,

от безвестной любви неметь.

***

Бог Пушкин, бог и Фет, однако

подобна миру до греха

необязательность стиха,

счастливая до Пастернака.

А проморгав стихотворенье,

отдаст ли, грезя, жизнь сама

необязательность ума

на хладный пламень озаренья?

Разъята бездна совершенна,

божественная сходит пена,

и чудная картина дна

немыслима и вглубь озарена.

***

Я не знаю, кем приведён я в дом.

Тихо за окошком горит луна.

Словно вспоминает в высях о том,

кем туда она приведена.

Если начинает вдруг глохнуть род,

если небеса так стоят тихи

и звезда едва бежит через брод –

кто-то избирает стихи.

Я не знаю брода, но уложу

все слова, что выси мне возвратят, –

те, что в безголосье скажу,

в бессловесное уходя назад.

***

Не верю я, что не был я любим.

Мне легче думать, что не в этом дело, –

что ты была Создателем моим

и, попросту, губить не захотела.

Оставленный тобой, твои глаза

не помню и не знаю, где теперь ты,

и не молюсь другому богу за

Конец ознакомительного фрагмента.