– Я звоню своим ребятам! – бросает Валентин Вере. – Его надо задержать, сам он не пойдет.
– Нет! – умоляет Вера. – Прошу… Он не знает, что делает. После черепно-мозговой у него развилось биполярное расстройство. Он умело его скрывал. Даже я не сразу поняла. Думала, это лекарства.
– Что ты несешь? – Я в недоумении смотрю на Веру. Глаза полны слез, но серьги-куколки лукаво улыбаются.
– Ты ненавидел отчима, Леон. Тот пришел в семью, когда тебе уже было восемь. Рождение брата ты воспринял в штыки, сам говорил…
– Обычная детская ревность…
– Ты не мог смириться, что Михаил не любил тебя так, как Макса. Вы часто конфликтовали. И ты… ты убил отчима!
– Что-о???
– Да, я уверена, это ты напал на него в палатке, а потом в подворотне с баллончиком. Ты был уже достаточно взрослым, а совладать с выпившим… Думаю, Михаил что-то понял, догадался, но жалел твою маму. И уехал… Сначала ты был рад. Но потом травма головы обострила твои отклонения, ты вдруг решил отомстить. Считал, что мама умерла так рано, переживая из-за отчима.
– Нет…
– Ты сам рассказывал, что корил себя… Ты втайне от меня приехал сюда и расправился с ним.
– Не смей!
– А потом ты подстроил аварию Макса. Видимо, он прочитал тетрадь, заподозрил тебя и собирался поговорить со мной. Он звонил мне в тот вечер! Как же я сразу не догадалась…
– Она врет! – кричу я Валентину, все еще ничего не соображая. – Зачем мне сюда возвращаться?
– Когда лекарства подавляют маниакальные проявления, ты не помнишь, что делаешь. Ты искренне веришь, что приехал расследовать смерть отчима. Здесь, наблюдая за тобой, я окончательно в этом убедилась. А когда услышала про типа в толстовке…
Я бросаюсь к Вере, мне хочется сомкнуть пальцы на ее белоснежной шее, заставить ее замолчать. Она глядит на меня широко распахнутыми глазами. Зелеными, словно бутылочное стекло. Серьги-куколки замерли, как по команде. Снова приступ дурноты. Напрягаю челюсти, чтобы зубы перестали стучать.
Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты должен вспомнить…
– Я все-таки звоню своим, – кричит Валентин. Вера, извернувшись, кидает мне в лицо горсть песка. Взревев от рези в глазах, я бросаюсь на нее.
– Так, оба, отошли друг от дру…
Не договорив, Валентин бежит к нам, пытается разнять. Я пробую моргать, но ощущаю жгучую боль. Вдруг Валентин удивленно вскрикивает. Звук выстрела.
– Что происходит? – ору я, тру глаза изо всех сил и, наконец, что-то вижу. На меня смотрит дуло пистолета. Вера держит его в руках и улыбается.
Она меня опередила. Валентин лежит чуть в стороне лицом в песок. Вокруг головы лужа крови, словно нимб. Кажется, он не дышит.
– Ты застрелила его…
– Мне придется много плакать и рассказывать, как ты убил полицейского. Разумеется, оказывая сопротивление. А потом как, осознав все, ты выстрелил себе в голову. Хорошо, что я успела сбежать и видела это уже издалека…
Вокруг все плывет. Удары сердца мешают вдыхать, в висках стучит одна мысль.
Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Еще секунду… Толстовка!
– У тебя такая же толстовка! И рост у нас примерно одинаковый. Ты не летала на конгресс психологов, а приехала сюда и столкнула отчима.
– Понял наконец…
– Ты – та девочка, что приходила к нам домой, когда я был маленьким. Но почему…
Вера страшно улыбается, склонив голову чуть набок.
– Я считала Михаила родным отцом. Он называл меня принцессой. Мы прожили пять счастливых лет, я помню, мать всегда смеялась. Нам было хорошо. А потом однажды мать позвонила с работы и спросила, дома ли отчим. Его не было. И тогда она назвала адрес и сказала, чтобы я сходила туда и посмотрела, там его машина или нет. Машина стояла у этого дома, я рассказала это маме. Оказалось, в том подъезде жила его любовница, твоя родительница. В тот вечер мать выгнала его с вещами, у нее была истерика, она орала так, что соседи вызвали милицию. А когда он уходил, то спросил: «Довольна? Это все ты виновата! Шпионка малолетняя».
– Вера…
– Я… я просто сделала то, о чем просила мама, – вдруг всхлипывает она. – Разве я в чем-то виновата? За что он разлюбил меня?..
Делаю осторожный шаг, но она сразу же вскидывает пистолет.
– Он ушел к вам. Моя мать так жалела себя, что спилась, а я попала в детский дом. Зато вы были счастливы. Я видела, как он раскачивает тебя на качелях. Он был хорошим отцом… Помню, наступил его первый день рождения без нас. Я нарисовала ему открытку, пришла, хотела поздравить. Ты вышел и сказал, чтобы я убиралась. А когда заплакала, ты… Ты толкнул меня, а еще…
– Оторвал твоей кукле голову и швырнул ее на лестницу… Боже, Вера, я был ребенком! Мальчишкой. Я даже не помнил этого…
– Это была моя любимая кукла! Подарок Михаила…
– Ты убила его. Спустя столько лет не простила.
– Бог простит.
– И Макса. Он что-то заподозрил. Наверное, нашел записи отца о тебе. Приехал, а ты вколола ему эту дозу…
Ее глаза полыхают гневом, и я понимаю, что попал в точку. В ярости Вера взмахивает пистолетом:
– Опять твои больные фантазии.
– Я не сумасшедший! Это из-за таблеток. Ты подсовывала мне сильные препараты… Это же ты ударила меня сзади? Тогда, в подъезде…
– Прощай, Леон! Я привязалась к тебе. Если бы ты не стал копаться во всем этом, то возможно…
Одна мысль еще раз переворачивает мое сознание:
– Выходит, между нами никогда ничего не было… Ты оставалась со мной только из желания отомстить? Ты Вера, которой не было…
Резкий порыв ветра скидывает с меня капюшон. Нога Веры проваливается в песок, она припадает на колено в попытке удержать равновесие. Этого мгновения мне хватает, чтобы броситься на нее. Пару секунд борьбы за пистолет. Выстрел ударяет громом, у меня в глазах взрываются кровяные сосуды.
– Вера! – кричу я, но не чувствую боли.
Открывшаяся картина окончательно вышвыривает меня из реальности.
Белоснежные волосы Веры змеями струятся по холодному песку. Глаза цвета бутылочного стекла смотрят в пустоту. Белый пуховик стремительно становится красным в области груди. Она мертва. Серьги-куколки больше никогда не будут раскачиваться.
Боже, ведь я не стрелял. Или стрелял?
– Я просто пытался отнять пистолет…
Прижимаю ладонь ко рту и отступаю. Ноги вязнут в песке, я падаю и не делаю попытки встать. Единственное, чего мне хочется, это замерзнуть и умереть. Уйти в вечность.
Не знаю, сколько прошло времени. Что-то мокрое касается моей щеки. Я поднимаю лицо – так и есть, снег. Крупные равнодушные снежинки умножают тишину, и я все-таки поднимаюсь. Стою в оцепенении, потом подхожу и закрываю ей глаза рукой.
– Я построю часовню на земле Михаила… На своей земле. Ради тебя.
Снегопад быстро сотрет все следы. Нужно спешить в деревню, чтобы вызвать полицию. А что, если всего этого не было в реальности? Вдруг это все произошло только в моей голове?
Прежде чем спуститься с дюны, я оборачиваюсь в последний раз. Все должно было закончиться именно здесь. Именно так… И я шепчу напоследок наше «секретное»:
– Салют, Вера!
Рита Тирас. Кто убил Билла?
Я не успела. Катер давно отвез всех на остров, меня же переправлял угрюмый молчаливый лодочник, облаченный в черный плащ с капюшоном. Вскоре в холодном тумане появились очертания Вороньего острова. На самой его вершине, словно продолжение скалы, возвышался каменный замок. Я смотрела на него снизу, а он наезжал всей своей глыбой, и казалось, что вот-вот бездушный монстр поглотит меня. Я оглянулась: сумерки серой пеленой укрыли берег, и страх, что и остров, и дом, и мы все можем исчезнуть, засаднил как в детстве.
У дубовых дверей, обитых медными пластинами, я остановилась. В Рыцарском зале были слышны голоса. Мы не виделись много лет, и я занервничала. Надо посчитать до пяти, это поможет. Сейчас, сейчас мы встретимся и все случится.
Глубокий вдох. Выдох. Я одернула китель. Пошла!
Стэн, круглый, полысевший, сидел во главе стола; херувимчику Эду возраст только придал взрослости; а красотка Хелен не изменилась. «Хорошо, что я не в платье, – подумалось мне, – с короткой шеей и накачанными плечами рядом с Хелен выглядела бы коровой».
После смерти брата Билла это его место, место главы семьи. Так думает Стэн.
Последний раз в этом кресле я видела тело нашего отца. Его белая рубашка, и домашняя куртка, и скатерть – все-все было пропитано темной кровью. На шее зияла рана, как потом выяснилось, была разрезана яремная вена, значит, умер он за несколько секунд. Я увидела нож Роберта. Но взять его, плавающего в крови отца, не смогла. Так главным подозреваемым стал Роберт, наш нелюбимый брат Боб, ошибка природы. В тот же день он исчез. Спустя какое-то время его тело обнаружили на железной дороге недалеко от города. Вместо головы – кровавое месиво, вызвавшее во мне тошноту и отвращение. Из документов только водительское удостоверение. По нему и опознали.
Сегодня Стэн, Хелен, я и Эд собрались послушать завещание. Адвокат зачитал нам его и удалился.
Много лет назад мы из детдома попали, как нам казалось, в сказочную страну, в волшебный замок. Но из сказочного была только Джейн, что-то между феей и управительницей, а из волшебного – ее сын. Сыночка – так называла его мать – был озорным мальчишкой, мог копировать кого угодно – с ним было весело. Вот и все наши радости. Деспотичная строгость отца и его требования соблюдать традиции нами прощались и воспринимались как неприятное, но неизбежное. Отец не скрывал своего особого отношения к Биллу, родному сыну, а мы, хоть и учились в престижных школах, знали, что по достижении совершеннолетия будем отпущены на вольные хлеба.
– Каждый обязан всего добиться сам, – говорил он, и был прав. Человек должен заниматься своим делом. А легкие деньги большие деньги не делают.
Билл давно жил в Лондоне. Там он учился, там и остался. Теперь навсегда. Хорошо, что я побывала у него незадолго до смерти. Через несколько дней личный самолет брата упал в воды Атлантики и исчез.
Белокурой Хелен идет черный цвет. Дорогое платье в пол, уложенные в высокую прическу волосы придают сестре королевский статус. Хелен повела от холода плечами, накинула пелерину из баргузинского соболя. Кто бы помнил, что она дочь алкоголички и уголовника.
Овальный стол был сервирован на пять персон.
– Нас же четверо. Кого-то ждем?
– П-полковник п-полиции Мэри, как всегда, наблюдательна.
Так, заикаясь и растягивая слова, говорил только один человек.
В дверях стоял Роберт. В руках у него была какая-то коробка.
– О, господи! Роберт?! Но как?! Боб, ты же умер! – закричали мы наперебой.
Он действительно походил на привидение. Бледный, заросший, волосы всклокочены, беспорядочные пряди по плечам, рваное рубище болтается на костлявом теле. Мне показалось, он стал выше. И страшными были его глаза: огромные, они тонули в черных глазницах.
– Кто умер? Я умер? Я подбросил удостоверение тому бедолаге и исчез. Что за похоронные лица? Или вы не рады?!
Мне не понравился его желчный тон. К тому же, внезапное воскрешение Боба рушило мои планы.
– Вы хотели похоронить своих скелетов в шкафу, а тут – surprise! – братец ожил. Какая неприятность!
Хелен брезгливо поморщилась:
– Веди себя прилично, Боб.
А тот уже стоял рядом, глядел в упор безумными глазами.
– «Веди себя прилично, Боб»? Ну-ка, расскажи нам о приличиях, Хелен!
Боб изменился: стал дерзким, стремительным и опасным. Циничным.
Он возвышался над нами – как правосудие.
– Приговорили меня в убийцы, а мою долю – на всех? А я вот живой! Какое огорчение!
Боб что есть силы стукнул по столу.
– Только я – не убийца! – рявкнул он.
Мы подскочили.
– Кто убил отца?!
– Боб, прошу, избавь нас от этого.
Простота Эд, он так и не понял, что появление Боба не случайно. Боб что-то задумал. Знать бы что. Я мысленно перебирала варианты. Появился ради своей доли в наследстве? Глупо. Обвинение в убийстве отца лишало его этих денег. А если он не убийца? А если он знает, кто убийца, и сможет доказать?
Смена настроений – фишка Боба. И за эти годы ничего не изменилось.
– Хорошо. Не будем ссориться. Мы не для этого собрались. – Боб протянул сиреневую коробку. – Наполни бокалы, Эд. В знак перемирия.
Стэнли прочитал надпись:
– О-о! Stareyshina paradise!
– Винтажный… Самый дорогой коньяк в мире! А я закодировался, – вздохнул Эд.
Я тоже отказалась. На дух не переношу ни водку, ни коньяк, будь они трижды дорогими. Да и подозрительно. С чего вдруг? Но медовый цвет напитка заворожил Стэна. Он вдохнул аромат, пригубил, разомлел от послевкусия.
