Виктор Кухов "Осторожно, детство закрывается"

Осторожно, детство закрывается
Виктор Кухов

Пятнадцатилетний Ваня едет в санаторий на новогодние праздники. Три недели в закрытом социуме без особого контроля взрослых меняют его представление о жизни. Он впервые влюбляется, участвует в драке и становится свидетелем несправедливых вещей, которым нет места в детстве. Стало быть, оно закончилось?

Виктор Кухов

Осторожно, детство закрывается

Предисловие

Чайник щёлкнул, и кипяток выплюнул через горлышко порцию пара. Парень лет двадцати в форме почтальона бросил белую таблетку в кружку и до половины заполнил её водой. Таблетка яростно зашипела, недовольная столь грубым обращением, чем тут же привлекла внимание всего кабинета. Хотя сложно называть кабинетом крохотную комнатушку со столами, воткнутыми практически вплотную друг к другу.

– Вась, ты чего, заболел что ль?

– Не-е, – улыбнулся почтальон, – Замёрз. Решил та-ак, для профилактики.

– Ну-ну. Лучше чай с мёдом попей или с малиновым варением.

– Хорошо, Маргарита Степановна, спасибо, – вновь улыбнулся парнишка и начал сдувать пар.

– Кстати, а ты чего в почтальоны-то пошёл? Всё обещал рассказать…

– Да, особо-то и рассказывать нечего: пришёл из армии, месяц пытался работу найти, потом дядя сюда пристроил, – отрапортовал новобранец, – Но это временно, чтобы на пока хоть какие-то деньги были.

– Хм, – улыбнулась Маргарита Степановна.

– Что такое?

– Знаешь, все мы сюда временно приходили. И я когда-то мечтала о другом. А как год назад получила благодарность за тридцать лет работы в организации, поняла ? не всем мечтам суждено сбыться.

– СТЕПАННА! – прогремел из ниоткуда возникший невысокий мужчина, одетый в простенький костюм серого цвета. Комната тут же наполнилась энергией вошедшего, несмотря на его неброскую одежду и бьющий в нос терпкий запах парфюма. А нотки харизмы, присущие командирам, дополнили портрет руководителя. – Хватит причитать! Племяшу ещё трудовую не завели, а ты его уже окучиваешь своими проблемами, – мужчина не скрывал сарказма и вдобавок ребячески подмигнул племяннику.

– Михаил Григорьевич, мы просто общаемся, никто никого…

– Ну, ладно тебе! – оборвал коллегу начальник. – Давай, Васёк, рассказывай! Как первая неделя прошла?

– Привет, дядь Миш, – Вася пожал крепкую руку, – Потихоньку вливаюсь… Интересно тут – столько новых людей… В общем, пока нравится.

– Ну, вот и славно! А там посмотрим, – улыбнулся дядя, словно готовил племяннику сюрприз. – Ладно, не буду отвлекать, товарищи, заполняйте отчёты.

Все вернулись к делам с большим энтузиазмом, будто начальник пообещал отгул первому, кто выполнит работу.

Васин напиток с повышенным витамином «С» остыл, и новоиспечённый почтальон выпил его большими глотками.

– Сегодня, кстати, на Луговую письмо было – минут пять искал почтовый ящик. ? Вася решил поделиться первой необычной историей. – У всех ящики на заборах закреплены, да на калитках, а тут встроен во входную дверь. Ловко придумано – бросаешь письмо, а оно уже дома. И ни дождь, ни снег не страшны.

– Погоди, какой ты говоришь номер дома был? ? поинтересовалась полная дама за соседним столом.

– Да, я не запомнил… Где-то в середине улицы… Старенький такой домик.

– Красный с зелёной крышей?

– Э-э… Я особо не разглядывал, – задумался Вася, – Но, вроде да. А что?

– Хм, странно… Сколько лет работаю, там никто сроду не жил.

– Да, ладно?! Смеркалось уже, я и не заметил, что дом нежилой! Ну, во-от! Первая неделя, а у меня уже залёт… Может, кто-то по ошибке отправил?

– Письмо-то хоть кому адресовано?

– Да не посмотрел я… – расстроился парень. ? Так обидно! Там ведь целых два письма было! Одно из потеряшек – два месяца где-то провалялось, другое свежее.

– Ладно, Вась, не переживай. Всякое случается. Главное, будь теперь повнимательнее. А кому надо, ещё напишет, – поддержала коллега и улыбнулась, – Бог Троицу любит.

Глава 1. Путёвка

Кассетник тихо напевал про одинокую птицу и антрацитовое небо, когда дверь открылась. В комнату вошёл отец. С кухни доносились запахи ужина и звуки его приготовления.

«Ещё один пример и пойду руки мыть», – подумал Ваня.

– Привет, пап, – вслух бросил юноша.

– Здорово! – ответил отец и стал переодеваться.

В родительской комнате стоял огромный шкаф в полстены. Остальная часть дома также не страдала от нехватки мебели. Но мама с папой предпочитали переодеваться именно в детской. Причём они не убирали одежду в шифоньер, а вешали её на стулья. У каждого имелся персональный.

Это мало беспокоило Ваню и его старшего брата Максима. Мальчиков не интересовало: «Почему всё происходит именно так?» и «Где переодеваются родители в других семьях?» Они это считали таким же обыденным, как есть на кухне, а умываться в ванной комнате.

Возможно, вещи на стуле распрямлялись к утру, а стулья с одеждой в родительской смотрелись бы не очень. Возможно. Сейчас уже неважно, тогда было неинтересно.

– Вот, скажи, сын, кто с музыкой уроки учит? ? поинтересовался отец, пока причёсывал у зеркала усы.

Усы у него были шикарные. Чёрные, густые. Иногда он закручивал кончики усов вверх и становился похожим на истинного казака, не хватало только папахи и сабли.

– Бать, я только письменные уроки под музыку делаю, мне не мешает… Правда, – ответил Ваня, но его аргумент прозвучал не очень убедительно. К тому же броня отцовских убеждений могла выдержать любой натиск.

– Ну, смотри! – ответ папе не понравился. – Принесёшь пару ? получишь ремня! Пойдём ужинать. Останавливай свой патефон.

Отец знал, что пару сын не принесёт. Пятнадцатилетний Ваня восемь лет проучился на отлично и в девятом классе показывал хорошие отметки. Папа не сомневался: уроки под музыку ? это полная ерунда; однако не лишал сына привилегии, за что надо было ему отдать должное.

«Гибралтар… Лабрадор… Из трубы свисает вор…»

Ваня решил дослушать песню после ужина. Он нажал кнопку «стоп» на стареньком кассетном магнитофоне «Весна» и пошёл мыть руки, напевая приставучий припев. Смысл песни юноша не понимал, но она сильно запала в душу. Вообще, кассета «Наутилуса» произвела невероятное впечатление. Сборник лучших песен, который на выходных Ваня одолжил у двоюродной сестры, к середине недели уже перевернулся в магнитофоне не один раз. Это было что-то. Это было настоящее музыкальное открытие.

Путь в ванную комнату пролегал через крохотный, тёмный коридорчик. Ваня услышал резкий шорох. И тут же, касаясь его ног, прошмыгнула серая кошачья масса.

«Чёртов проказник!» – испугался юноша.

Свет. Кран. Вода.

«Гибралтар… Лабрадор…»

Мокрые руки на автомате выхватывают мыло из мыльницы.

«Почему вор свисает из трубы?»

Мыло ловко выскальзывает, ударяется о ванну и выписывает загадочный пируэт.

«Блин!»

Со второй попытки скользкий беглец, уже со смятым углом, снова оказывается в руках. Чистые руки.

«Лабрадор…»

Полотенце. Сухие руки. Выключатель.

– Мам?

Две секунды тёмного коридора.

– Ма-ам?

– Сынок, не кричи! Если хочешь что-то спросить, подойди, – ответила мама, накладывая ужин.

Коридор перетекал в такую же мрачную прихожую. Все собрались на кухне, потому и свет горел только там. Ваня вспомнил, как в детстве проскакивал мимо тёмных комнат, чтобы быстрее выйти к свету и людям, их он считал единственными неразрывными признаками безопасности. Мрак комнат – ещё ничего. Детское воображение часто подбрасывало пугающие мыслишки, будто дрова в топку. Всегда казалось, что в зловещей тьме кто-то поджидает. От воспоминаний руки мгновенно покрылись мурашками, и Ваня машинально ускорил шаг. Четыре метра темноты проводили юношу таинственным взглядом и, словно невидимые охотники, терпеливо замерли в ожидании менее расторопной жертвы.

На кухне вещал радиоприёмник. Зелёная коробка советской сборки никогда не унималась, разве что ночью. И, если вечером Ваня не обращал на приёмник внимания, то утром он его недолюбливал. Потому что именно эта гадина ровно в 7:00 так противно пищала, что проникала сквозь сон прямо в мозг. Ты ещё спишь в тёплой кровати, но уже осознаёшь, что секунд через пятнадцать тебя начнут будить. Дальше по отработанному сценарию: умываться, завтракать и собираться в школу. Только зимой, когда приходили сильные морозы, юноша сам просыпался до семи часов и с нетерпением ждал объявления диктора: учатся сегодня или нет? если не учатся, то какие классы? И бывали дни, когда ничто не могло сравниться с прекрасными звуками зелёной коробки.

В Ванином городке ловило только «Радио России», потому он с детства не подозревал о существовании других радиостанций. Провинция ? точно необитаемый остров. Спокойно живёшь, думаешь, что за его пределами ничего нет, если и есть, то всё точно такое же. Но стоит лишь раз покинуть эти пределы…

– Мам, ты знаешь у Наутилуса песню Гибралтар-Лабрадор?

– Ну-у, что-то знакомое, а что?

– А, о чём она?

– Ванюш, я не знаю. Если я её слышала, то мельком, и особо не вслушивалась, – ответила мама, увлечённая раскладыванием по тарелкам тушёной курицы и картошки пюре.

– Я её чёт не понимаю, – словно в пустоту произнёс Ваня.

– Ты лучше скажи, уроки выучил? ? маму явно не интересовали ни Гибралтары, ни Лабрадоры.

– Почти.

– Ладно, садитесь за стол, ужин готов. Толь, убавь, пожалуйста, радио.

Отец щёлкнул выключателем, и кухню тут же окутала приятная тишина.

«Для чего его вообще включают? – подумал Ваня, ? От него один шум. Передач интересных нет, сплошные новости. Музыки, считай, тоже нет: либо попса, либо какая-то муть. Вот бы существовала станция с песнями «Наутилуса» и других рокерских групп…»

Папа открыл светло-коричневый деревянный шкафчик, висевший над обеденным столом, и достал хрустальную рюмку. В доме имелось много хрустальной посуды. Во всём городе не было семьи без хрусталя, точно в нём заключался тайный, местный стандарт.

Иначе и быть не могло! И дело не только в приветственной вывеске на въезде: «Добро пожаловать в город мастеров алмазной грани». Большая часть населения из поколения в поколение трудилась на заводе, выпускающем хрустальную продукцию: от небольших стаканчиков, из которых местные трудяги пили горячительные напитки в конце трудового дня, до необычайных форм люстр, встречающихся в музеях страны и за её пределами. Хрусталь всегда являлся символом и гордостью города, несмотря на перенесённые трудности. Ведь история не запоминает мелочей вроде задержки зарплаты за несколько месяцев, в памяти охотнее остаются отпечатки величия и былой славы.

Рюмка разбросала искры, отразив свет от лампы, и с лёгким стуком приземлилась на стол.

– Налей-ка с устатку, – перед ужином отец любил смочить горло.

– Толь… Завтра же на работу… – ответила мама.

С устатку наливалось практически всегда, но в довесок так же всегда шло неубедительное возражение.

– Я же не собираюсь напиваться! Всего один стаканчик. Нале-ей.