Выбор.
Вячеслав Злобин-Алтайский
Вячеслав Викторович Злобин родился в г. Барнауле Алтайского края. Образование высшее, выпускник (НИСИ им. Куйбышева) Сибстрин.Литературное творчество началось в 1989 году в литстудии под руководством Е. Г. Гущина.. Финалист РСП конкурса «Писатель года 2020» в номинации «драматургия». В 2023 году с рассказом «Единомышленники» стал лауреатом первой премии «Святая Русь».Повесть «Выбор» написана в своеобразной шутливой манере о заочниках, оглушенных студенческой свободой, утопающих в противоречиях современной жизни. Откровенным патриотическим пафосом наполнен рассказ «Единомышленники» о событиях на фронте. В повести «Записки из малосемейки» недоуменный одинокий дворник распутывает клубок семейных и общечеловеческих проблем с пером в руках и ностальгией по прошлому.
Вячеслав Злобин-Алтайский
Выбор
Выбор
Повесть
Глава первая
В коридоре главного корпуса университета толпятся абитуриенты-заочники. Последний вступительный экзамен. Девушки и парни волнуются – суетятся, натужно улыбаются, сосредоточенными взорами упираются куда-то в потолок. Повсюду витает ощущение парадной наутюженности и трепетания.
Кто шатается, как маятник, взад-вперёд и повторяет заученное. Кто беззаботно мурлычет песню, пытаясь на мгновение отключиться и забыть всё, что осилил в математике ранее. Другие стоят особняком и играют нервами. А есть и те, которые, сбившись в кучку, подбадривают друг друга робкими шутками и из подбровья присматриваются, пытаясь распознать потенциальных друзей, подружек и прочих попутчиков в случае удачи.
Семён Цветов стоял у окна и безучастно скользил взглядом по парадному двору университета. Он думал о себе. Ему тоже тихо нервы теребил предстоящий экзамен, поэтому мысли перекатывались вперемешку – белые с чёрными.
Отчего-то накатывала досада по эпизодам жизни… Никого не вспоминал, но думал обо всех. Кого-то неловкой фразой шаркал наждачкой по душе, кому-то беспардонно наступал на самолюбие, разбрасывал желчные слова в запарке, а потом, когда приходила вменяемость, просыпался от жестокосердия своего и пытался зализать это с каким-то раскаянием и подобострастием. Остальные делали с ним то же, по большей части, но не просыпались. А по существу-то обычные тёрки жизни. Всё уходяще, хотя и подвигает к самоанализу. А самоанализом он был силён. Дошёл до того, что библию прочитал. Прочитал как учебник, как моральное пособие. И в результате определился – глубоко оморализовывать себя не стыдно, но вслух говорить чревато и не принято. Потому скрашивал и припудривал убеждения эти некой свободой мысли, либерализмом суждений. А столкновения с окружающими – аксиома жизни. Нет их, значит, умер. Так, в целом, серые пятна на биографии. Жадность вспоминать по молодости о неурядицах – неприятное счастье.
А дальше встаёт солнце, становится светло и простирается позолотой окутанный горизонт жизни. Хлебай-не перехлебай радость. Всё впереди, всё в твоих руках. А это горизонт, не мелкие тёрки глупых настроений. Только б преодолеть последний рубеж, распахнуть дверь для похода к лучу света – диплому, и параллельно, вполне, к знаниям.
Дорога к вратам образования тянулась не извилисто, не змейкой, а целенаправленно и с устоявшимся убеждением. Расщёлкнуть науку и работать по правилам вызрело изначально ещё со школьной скамьи, но уверенности в роде деятельности не было. Здесь случилась заминка, а метания подостыли в армии. Бравым солдатом стать не сложилось. И учиться на офицера не тянуло. Как-то глупо и топорно задавались там смыслы, не по его потребностям и умозрению. Особенно удручали тернии мирного быта. Философия армейской жизни очевидна: один за всех, и все за одного. Вроде бы ничего плохого, но индивидуализму крах. Приходилось не только есть глазами начальство, но и себе подобных, и так по спирали. Большинство обозначает себя личностью, но она тает как дым в диктате коллективизма.
Через всё это пришлось перешагнуть и остановить свой выбор на романтике технологии очистки воды – том, что приходилось сейчас штурмовать. И теперь уже не с обширным поисковым люфтом, а с бесповоротным выбором. Специальность захватила целиком, без остатка. Работал уже не первый год с вдохновением. Всё ладилось и шло по накатанной.
– Трепещешь? – шепнул на ухо парень, внезапно выросший перед ним.
– А ты? – равнодушно встретил его вопросом Семён.
– Мандраж бывает только у неуверенных в себе персон. Убиваться жизнью – это не моё. Ей надо упиваться. Я конченый оптимист. Играть в косинусы-синусы – удел «ботаников». Скучнейшее занятие, скажу я тебе. Поход к диплому куда важней. Есть корочка, есть движение. Главное в жизни – не застыть, а брать всё, что даровано по факту рождения…
«Выразительная внешность у этого явления, – подумал Цветов, заинтересованно обернувшись к нему. – Франт, да и только. Интересный жук… А несёт от него, как цветов объелся…»
Молодому человеку лет около тридцати. Запах одеколона, кажется, облаком окутывал его. Крепкий, высокий, как молодая ёлка. В чёрном с блесками прозелени костюме. Огнём пылающие глаза, умная улыбка, оклеенная тёмными ворсинками усов, щепетильно подрезанных над бледно-розовой губой. Из-под узкого воротника кремовой рубашки по шее перекатывался ручеёк жёлтых звеньев цепочки. На безымянном пальце тоже золото – печатка с вензелем «ВМ». Идеальная геометрия зубов сверкала белым фарфором. Весь подвижный, брызжущий жаром, как утюг. Он запрыгнул на подоконник, поболтал остроносыми туфлями. С интересом заглянул в глаза Семёну и спросил:
– Зубы мои изучаешь? У коней тоже смотрят – оценивают здоровье.
– И зубы смотрю… Нарядился как экспонат, вот я и изучаю.
– На севере дубак, вот зубы и выстудил, а про чеснок забыл. Пришлось их в металл заковывать. Вот и красиво. А если под металл заглянуть – как борона от трактора, и только. Я помню одного якута. Тот, когда последний зуб потерял, сразу Богу душу и отдал. Аппетит к жизни исчез… Поэтому живём в ускоренном ритме – берём от жизни всё, поспешая. Вот и цепочку надел как оберег – может, до пенсии сбережёт…
Цветов ухмыльнулся.
– Уж больно мрачно судишь – ведь живём ещё в начале пути. А оберег – это не Бог. Это всего лишь символ. Бог – это нечто большее, модно говорить, экзистенциальное. Он душу ваяет. Из человека-сырца личность делает…
Собеседник с подоконника взглянул на него, как сова.
– Ты идейный, что ли?!
– В смысле? – не понял Цветов.
– Ну я про Бога-то?
– Да нет, но и не язычник, чтобы на бусы молиться…
– Ладно, приём – принял!..
– Ты вот про диплом, как про аусвайс, – предъявил и дальше пошёл. А где качество – сделал и забыл? – вернул его к началу разговора Цветов. – Беспринципность какая-то выходит?
– Заочник – это не наука. Скорее, специфика. Услышал, увидел, прочитал и внедрил. Всё на инстинктах, а не на глубине познаний. Вертеться надо везде, а не грызть годами гранит науки. Это профессорский удел. Время не ждёт, а деньги ковать надо не отходя от кассы!..
– И что же, всё измеряется рублём? И цель в этом? – возмутился Цветов. – Меня бы тоска заела – зачах бы от злата…
– Не знаю никого, кто б от лишних денег зачах. Кончают жизнь не от денег – от жадности. Копил-копил, а они обвалились. Плюшкин бы не задумываясь повесился…
Франтоватый собеседник мгновенным жестом рук обозначил на шее верёвку, затянул и выстрелил в висок пальцем.
– Жизнь – игра, и тем она интересней, чем выше цель, – продолжил он. – Проще в жизни играть на слабостях и использовать их не упрямо, не варварски, а мягким касанием души. Не беспринципно, а с принципом. Что можно предложить преподу? Заставить его думать, что мы единомышленники, что мы так же беззаветно любим его предмет…
– Психоаналитика, эквилибристика, – с недоверием отмахнулся Цветов.
Не моргнув глазом, лихо поддев мелким гребешком непослушный чуб, тот продолжил:
– Не тупо кивать головой, а философски. Логику мысли его можно уловить, ввернуть пару умных слов, например «аддитивность», «додекаэдр». Зачем произносить разделение, если напрашивается трисектирование? Или зачем многочлен, если звучно – полином? Даже мы с тобой вполне тянем на гомотетов, то есть равных, а вот тот экземпляр вполне потянет на гексаэдра! – Он кивнул на плотного сложения парня, трущегося у противоположной стены коридора. – И непременно нужно обозначить, что ты на короткой ноге с Бойлем-Мариоттом и Гей-Люссаком и так далее. Здесь главное в строчку употребить, поразить не решением задачи, а умеренной эрудицией. Чем решать при подготовке кучу примеров, полезнее за вечер вызубрить сленг – и это гарантия триумфа. Препод – жертва науки, и вписаться в его предсказуемое линейное мышление – семечки.
– Да, знакомство с Гей-Люссаком – это струна, по нервам бьёт с припевом… База знаний, конечно, больно у тебя сомнительная, но впечатляет. Архаистикой слов можно и убить препода, – неуверенно вбросил Цветов.
– До скорой не дойдёт, а нокдаун получит!.. Всё гениальное просто. Я же не с луны свалился. Готовлюсь – познаю, но экстерном как бы. Например, математику не решаю, а читаю как художественную книжку. Ленин между строк писал, а я читаю. И скорость у него была космическая – по пятнадцать страниц в минуту. Весь фокус в памяти, а память у меня на пять. Почти наследник вождя, кто знает?!
И он расплылся в улыбке.
– Хватил тоже… А если всё же провал?
Тот, не задумываясь, ответил:
– Конечно, тактика эта малоприменима к вступительным экзаменам, а вот в сессионной текучке вполне. Знакомые, коллеги все учились-переучились здесь – всё схвачено, у всех длинные руки… Группа поддержки – это непременно. Иметь карманного препода тоже неплохо. Можно предложить переэкзаменовку, например, в ресторане, кафе. Всё может сработать. Главное – заинтриговать или манерами сразить, запустить весь арсенал средств… и побольше пыли.
– Вероятно, легко прыгать стрекозой по жизни, но как-то уж больно авантюрно, – заметил Семён.
– Жизнь – плод нашего опыта, познания сущего и бытия. Важно определение цели как априори жизни. Аморально не всё, что служит достижению цели. Если упрямо копать, то аморально даже само пребывание человека на земле. Попробуй взвесить мораль и цель на весах судьбы. Результат заранее предсказуем…
– Если цель – спасение души, то я солидарен с иезуитом де Лойолой, но не с Макиавелли.
– А чем Макиавелли тебе не угодил?
– Тем и не угодил, что не о душе, а о власти. Власть – это цель, больше о борении зоологическом, о душе – церковь. Я всё же больше о равновесности понятий. И чтоб исключить предсказуемость результата, то о морали не стоит забывать…
Собеседник спрыгнул с подоконника, протянул руку и отрапортовал:
– Володя Матьяш – сын венгерско-подданного, сирота и осколок женской русской любви!
– Цветов… Семён – сын своих родителей…
У кромки подоконника вырос новый незнакомец. Тоже на вид ровесник. Тот, кого Матьяш обозвал «гексаэдром». В белой рубашке с коротким рукавом. Выпученными глазами он жадно поедал собеседников. Казалось, что готов был кинуться и обнять всех вместе широко распахнутыми волосатыми руками. Новоиспечённые друзья синхронно отшатнулись, предвкушая его неуправляемый порыв, ощущая неизбежность соприкосновения. Каким-то смешным и нелепым он показался.
– И совсем вы не так меня поняли. У меня руки не оттуда растут. Я всегда, когда приятное удивление испытываю, растопыриваю руки, как краб. Клешни у меня несуразные и рефлексиям Павлова подвержены, – оправдывался он. – Я тут хлопал ушами и услышал, что вы о глубинах морали общественного сознания речь ведёте. Интерес к этому вопросу имею неподдельный… Позвольте присоединиться к вам?
– Отчего ж, можно и полюбопытствовать, – согласился Матьяш.
– Я – Гена Майский, – представился новый знакомый.
Матьяш и Цветов попеременно пожали ему руку.
– А отчего Майский? – с каким-то занудством полюбопытствовал Цветов.
– Видно, предки были любителями маёвок. Красная веха российской истории, – без колебаний ответил тот и продолжил: – Так вот, этический рационализм Сократа основан на библейской истине: возлюби ближнего своего как самого себя. Подтверждая это, он ссылался на знание, что есть добро. Если нет знания, то ближний используется как цель. А вот здесь можно и поспорить с мыслителем. Если исходить из того, что добро – это душа, а цель – это зло, то и по определению не может быть никакой гармонии между добром и властью. А если цель есть путеводная звезда к добру, то промежуточным звеном в походе к добродетели есть не духовное, а материальное. Производство материальных благ и является средством достижения света правды и духовной чистоты.
– Да ты, брат, идейный марксист! Мутновато, но очевидно. А я-то, следуя веяниям новой эры, возомнил упадок, мало того, сыграл похороны диалектическому материализму. И вот, как снег на голову, новоиспечённый Коба! – воскликнул русский сын венгерско-подданного.
– А разве возможно верить в Бога? Всё мифология… Знакомый моего папаши всю жизнь проработал в планетарии. Смотрел каждый божий день в телескоп, а Бога-то там и не увидел.
– Хорош, чего скрывать!
– Значит, не в ту трубу смотрел, – заметил Цветов.
– В какую ещё смотреть? Не микроорганизмы ж через микроскоп изучать. Там точно бог им не товарищ! Только средства производства и двигают историю, заставляют мозг человека шевелить извилинами.
– Душа – умосозерцательное существо и без средств производства, без телескопа обойдётся. Иными соками она питает разум. Она не вещественна, но ощутима. Она о сущем, а орудие производства – о войне, о конце света.
– Оригинальная мысль, – с усмешкой вставил Матьяш. – Вот вам и дилемма. Вечное борение противоположностей… Марксист в современном обществе – почти изгой. Христианство – писк моды. А сам-то ты веришь в то, что несёшь?
Цветов отмахнулся.
– Всё умозрительно. Фанатизм – крах цивилизации. Марксисты перевернули мир. Демократы от партии опрокинули марксистов. Заметьте, процессам этим десятилетия. А христианство непоколебимо тысячилетие… Всё новаторство истории в пришествии Христа! Остальное – бессмысленная мясорубка…
– Согласен с тобой. А что Христос принёс с собой?! – засиял Владимир. – Правильно, любовь ради спасения мира!.. Согласись, а любовь без вулкана страстей – совсем и не любовь даже. Высшее проявление души сносит разум, а это и есть в чистом виде форма фанатизма:
«Любовь, любовь – гласит преданье —
Союз души с душой родной,
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой».
Это как гора – или ты на вершине, или в пропасти. Нет, безумие любви – это не фанатизм даже, это хуже – падение нравов… Хотя иной раз можно и упасть. В свободное от работы время, – размышлял Матьяш.
– Любовь – исключение из порядка вещей, – вставил Майский. – Там, где женщины, там катастрофа. Производственные отношения не терпят безумия, а потому любовь разрушительна.
– Коба, а ты мог бы в нерабочее время, ну, например, пригласить девушку на свидание? Чтоб без руин обошлось, без сожалений? – вдруг развернул разговор Матьяш.
Парень напрягся, почесал затылок и без задора ответил:
– Можно и пригласить. Почему бы и нет. Женщина тоже друг человека. К тому же социально полезна и светится радугой.
– Я тут знакомлюсь с образами потенциальных однокашников, – сказал Матьяш, обнимая глазами по соседству стоящих девушек. – Есть одна ягодка, которую не терпится съесть. Поползновения моей добродетели могут нарушить безмятежные помыслы объекта моего внимания. Какова, а?!
