– Он озабочен насущным. Мыслит вождями… – подколол Цветов.
– Сдаётся мне, что он чувствует запах вчерашнего дня, – подхватил Матьяш. – Только заблудшее человечество может жить регрессом.
– Здрасте, где регресс?! – осел на кровать Майский. – Вы что, с луны упали? Глубинная Россия вышла из безмолвия и как броненосец несётся к социалистической идее.
– Задним ходом и в пропасть, – вставил иронично Владимир.
– Возомнил себя пророком в нашем отечестве. Да, всё же болтать – удел романтиков…
– Вы что, чувство интуиции потеряли? Даже Гегель говорил: «Люди и русские». Запад мы можем обойти только социализмом. Для них мы рыночные обмылки, а они мировые банщики – следят за своими установленными правилами в общественной бане.
– Не живётся тебе, Гена, радостями мирной действительности. Всё куда-то тянет в иллюзорные дали, в колхоз «Красный лапоть», в очередь мясного магазина за обсосанной косточкой по два двадцать, – вновь возразил Матьяш.
– А меня, может, грызёт неравноправие, беспредел доллара, жирные морды олигархов, яхты, дворцы и презрение. Презрение к мере, презрение к оболваненным ими же, к тому, что называется народом. Русь теряет свою идентичность с убийственной настырностью. Мы – рабы Запада, а вы упиваетесь собственной свободой. А она у вас в голове, а на деле мы для них функция, производная от ресурсов наших и богатств.
– Человек, явившийся из мрака забвения, – печальным голосом констатировал Цветов. – Моё горе – это самобичевание, а твоя деятельность – фальшь. Как бы петух ни кричал, а яиц всё равно не несёт. Зачем жизнь на дыбы ставить, Гена, она и без того чувственная.
– А когда лезут в русскую душу, и любой вшивый пёс облаивает её? Поляки, балтийские карлики над русскими как над изгоями и нищебродами изгаляются, распинают… А наши онемеченные только карманы набивают. Они ведь не в России живут, а если и живут, то одной ногой. За державу-то не обидно?..
– Видно, Пётр Великий онемечил нас напрасно, – иронично вставил Матьяш.
– А мне не обидно, – заявил Семён. – Моя Русь и Всея патриархальная, и Всея либеральная. К чертям собачьим, Гена, твои иллюзии. Десятилетиями старую рубашку на себе носишь – устарела, не актуально. Не может возврата быть в прошлое. История – это генная инженерия развития. И никуда от этого не свернёшь.
– Стула под тобой два, а сидеть тебе не на чем, – ввернул Майский. – Глухота ваша святая, в корень зреть разучились. Погляжу я на вас и чувствую право жить подло, а жить подло не сезон.
– Ну это ты хватил лишка. В день открытия пред тобой врат высшего образования, Гена, ты должен в облаках летать, а ты политическими дрязгами упиваешься, – заметил Матьяш.
– Испортили сельскую интеллигенцию советской идеей. Вот и брызгают душами во все стороны, – подхватил Цветов. – Всё бы ничего, но Веры нет…
Майский махнул с каким-то ожесточением рукой и пошёл к двери.
– От вашего социального нигилизма кишки взрываются… и уши вянут. Пойду сброшу с души ваш словесный мусор…
– Давай, быстрей стучи колёсами, пока табличку «Занято» не повесили, – отпустил ему вслед Цветов.
Когда Майский исчез, Матьяш сказал:
– Мне кажется, если рухнет институт, то он непременно пойдёт революцию делать. Главное – отчаяние выплеснуть… А вообще, он крепыш, чувствуется мужицкая стать. Не было бы марксизма, он бы с не меньшим ожесточением за Христа рубился. Таким без идеи – как без жизни: плоть умирает. А про подлость он так, для красного словца, – не способен.
– А если по совести, марксизм и христианство – социальные близнецы. Он не додул ещё до социализма христианского, – засомневался Цветов. – Любитель резать правду-матку. Главное, чтоб её сам не испугался…
Наступила тишина. Цветов развалился на кровати и закрыл глаза. Матьяш зачем-то достал из кармана расчёску, вытянул руку с зеркальцем и начал тщательно гладить свою леску волос на голове. Покрутил лицом, даванул ногтями прыщ на лбу и замурлыкал себе под нос:
– «Древняя таёжная деревня,
На воротах кружево резьбы.
Возле школы хороводят кедры,
Распушив белёсые чубы.
Снегири – летающие маки —
Полыхают, инеем пыля.
На снегу пушистые собаки
Спят, во сне бровями шевеля…» К чему привязалась?! – удивился он нелепому настроению, сорвавшемуся с языка, и сел на стул, глядя в окно. – Деревня, тайга – одним миром мазаны. Только мы, иноходцы, там по заблуждению…
Вздохнул.
Дверь с грохотом растворилась, и в проёме вновь залился улыбкой Майский.
– Нет, друзья, вы не правы – покой нам только снится, – закатил громко, торжествующе.
– Ты что, с унитаза упал? – открыл глаза Цветов.
– Прошу друзей дышать глубже. Тут робостью томимые соседи отметиться к вам возжелали, – отрапортовал Геннадий и кивнул головой на дверь.
Там, в глубине двери, стояла Лидия. Розовощёкая, с высокой копной волнистых волос, со сверкающими брюликами в ушах. В бирюзовом костюме, с туфельками на высоких каблучках, штаны в дудочку. И тут вынырнула, опередив её, Аля. С той же косичкой и бантиком, с теми же мелкими веснушками и строгим личиком.
В комнате всё взволновалось.
– Мы не страдаем от безделья, чтоб возжелать кланяться всем. Мы шли мимоходом…
– Да брось, Аля. Не кочевряжься. Мы действительно заглянули отметиться в мужской берлоге. Вдруг вы не в силах обустроиться? Ведь мужчины по природе – такие неряхи.
– Вот и мы только что вместе с Семёном подумали: как без женской руки жить-то здесь. Прозябание и бессмыслица. Нам повезло. Соседки, похоже, не позволят нам упасть в забвение и в хаос холостяцкого быта.
Девушки вошли в комнату и окинули взглядом высокие потолки, обстановку.
– Да, к счастью, всё то же, что и у нас за стенкой. Опошлиться ещё не успели. Но мы вам и не дадим это сделать, если сопротивляться не будете.
– Какой сопротивляться. Вы уже нашу волю подавили. Мы, как чайники, можем только разливать, – сморозил Семён.
– Разливать?.. И что разливают чайники?
– А что пожелают Венеры, то и исполнят Адонисы, – вставил Майский.
– А мы думали, что Майский – поклонник не мифологии, а социальной мечты, – заметила Лидия.
– Он у нас сеятель идей. Живёт тенями чужих мыслей. Когда прочтёт очередную книгу, попусту не расплёскивает впечатление, а сеет, – выдал комментарий Матьяш.
– Володя, не благодатная ты почва для посева…
– Каюсь-каюсь, что у тебя я плохой ученик… А разлить мы, кстати, можем вино! Чуть не забыл – завалялось… Семён, а ты что хотел разлить? А ты, Гена?
– Я хотел радость души разлить! – нашёлся Семён.
– А я чувства, – подыграл Майский.
– Хороши субчики, уже пронюхали… – удивился Владимир. – Итак, кто не согласен с первым днём сессии, кто против праздника окончательно постригшихся в студенты? – громко вопросил он и замер в ожидании ответа.
– Все за! – воскликнула Лидия.
– А кто же не враг своему здоровью?! – недоумённо подтвердил Цветов.
– Ну если только по рюмочке… – неуверенно прозвенела Аля как бы с оглядкой.
– Аля, кто ж вино пригубляет, его смакуют глотками… из фужерчика, желательно хрустального, – пресекла жеманность подружки Лидия.
– А я из стакана. Не привык крошить удовольствие и пить из мелкой посуды, – развеял разночтения Семён и добавил: – Общага не ведает хрустального звона. Чре-ва-то…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70528885&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
