Глава вторая. Зима
Он шел по мокрому тротуару и размышлял: – В вагоне они начали первыми, то, что он сделал с ними, – это был ответ. Сила на силу. Но что-то его мучило, что? Подсознательно он понимал, что насилие порождает только насилие. Хорошо ли это? И как быть в таких случаях? Отойти в сторону? Быть равнодушным? Быть слабым, трусом? Нет ответа…
А сейчас, прежде всего, надо было исчезнуть. Он раздобыл инструменты – снял браслет с его следящей системой. Браслет был выброшен в водяной поток. Когда браслет засекут, то его скорей всего вынесет в залив, а там, надеялся он, ничего не найдут. Возможно, ему повезет и он будет считаться либо погибшим, либо пропавшим. Все было исполнено быстро – он торопился.
Старый дом стоял тих и угрюм. Жильцов было немного. На окраине молодежи жилось скучновато, поэтому здесь обретались пожилые люди да старики из той эпохи, когда вещи еще были важны. На чердаке, к его великой радости, он нашел почти все, что ему нужно: старую хромую кровать, шкаф без дверей, какую-то мебельную рухлядь и кучу полезных вещей для благоустройства скромного быта. Здесь можно было бы остановиться надолго. Почти все проблемы были решены. За несколько недель он зарос, появилась борода, усы, длинные волосы. Одежда несколько поистрепалась. Он раздобыл клюку и стал похож на старика. А чтобы не выдавали молодые глаза, он разжился чуть затемненными очками. Единственное о чем он тужил, – это отсутствие возможности общаться с Фари.
В этом году зима наступила рано:
Зима нечаянно пришла,
Когда упал последний лист.
Ты как всегда меня ждала,
Играл на флейте гармонист.
Снег завалил округу всю,
А музыкант стоял в снегу.
Мороз уж щеки прихватил,
А он играл и не тужил.
Хотя совсем заледенел,
Играл и голос флейты пел.
О чем он пел? Никто не знал,
Мороз на улице крепчал.
Он запечатал стихотворение в конверт, на котором написал: «Моей Фари». Потом подумал немного, повертел конверт в руках и сжег его.
Несостоявшаяся драка
Этого пацана не очень-то любили в классе, да и фамилия у него была какая-то колючая и рычащая на букву «Р». И любил этот «Р» подкладывать ему и его другу, сидящим впереди него за партой, острые кнопки на скамью. Садиться на них, если не заметишь, со всего размаха неприятно и больно. И решили они с другом поколотить этого «Р». На перемене в коридоре как-то начинать драку неудобно, и друзья решили наддать «Р» после уроков по пути домой.
Они плелись за ним по дороге, не решаясь приблизиться. Что-то их сдерживало. Что это было? Страх, робость, неумение драться или маловато нахальства. Наверное, всего по-немногу. Они шли за ним и тихо шептались, намечая план действий – то ли подбежать и дать ему пенделя у следующего поворота, то ли крикнуть ему, чтобы он остановился или начать задирать его словами, чтобы появился повод для драки. Так, пытаясь подбодрить друг друга на какие-либо действия, они прошли уже более половины пути домой. Они уже мечтали, чтобы он остановился и напал на них первым, тогда, думали они, уж будет повод надавать ему тумаков. Но этот «Р», так и не оборачиваясь, добрался до своего дома, а они в растерянности остановились, отложив свою затею на будущее.
Потом была учеба. Потом пришла зима. Эта идея «побить его» как-то рассосалась и забылась. И скорее всего, они не умели нападать первыми.
***
Вокруг происходили какие-то события. Иногда он почитывал газеты, брошенные на улицах, иногда видел плакаты и рекламу. Наблюдал небольшие демонстрации групп каких-то жителей, требующих реформы выдачи еды и отмены веерных задержаний. Но по мере усиления холодов уличная жизнь затихала, перемещаясь в клубы, рестораны, кафе и прочие заведения, созданные для увеселения граждан. Днем он осторожно передвигался пешком по городу, а в темное время старался быть на чердаке, опасаясь внезапных браслетных проверок. Однажды, сумрачным вечером он все-таки попал под это веерное задержание – когда, как во сне, видишь опасность – вот она рядом, а убежать от нее не можешь, хочешь проснуться, но еще более деревенеешь и со страхом ждешь своей участи.
Дежурные единой цепью с «удержателями» наперевес уже прошли вдоль улицы, оставляя за собой лежащих в разных позах «подвергнутых». Он с силой вжался в тесный стенной проем. Лицо ощутило колючую и холодную поверхность бетонной ниши, а спина… А спина, дрожащая от ожидания задержания, чуть выступила наружу. Сзади к нему как приклеился еще кто-то холодный и такой же дрожащий. Потом этот кто-то обмяк и с тихим стоном отвалился от него. Он еще несколько минут стоял не шевелясь. Постепенно вокруг все затихло. Он приоткрыл глаза – уже стало совсем темно, улицу освещали тусклые фонари. Рядом с ним лежал незнакомец в странной позе – на животе лицом вниз с распластанными руками и ногами. Он нагнулся к нему и прислушался – незнакомец дышал и пытался что-то шептать, затем он пошевелился, с трудом перевернулся, встал и округлившимися от страха глазами оглядывался по сторонам. Незнакомец увидев его, приложил палец к губам, показывая, что следует молчать, нельзя говорить, по крайней мере, громко. Чуть позже он пришел в себя и тихо-тихо, но торжественно, запел:
– Партия – ты людям с детства нужна.
Партия – тебя взрастила страна,
Верь в меня ты смело,
Что бы я ни делал.
Я всегда с тобой на века…
Он не стал ждать окончания песни незнакомца и, озираясь по сторонам, зашагал к себе.
– Интересно, о чем он пел? О «дымистах» или «дождистах», а может быть. есть еще и правительственная. – так, размышляя о случившемся, он добрался до своего чердака.
Он проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на него. Было еще темно, и слабый свет от слухового окна еле-еле освещал его жилье. На тумбе сидел крупный кот и не мигая смотрел на него. Кот хотя и выглядел большим, но по его виду ощущалась безмерная голодность. Тело было худосочное, шерсть торчала кое-как, уши оборваны, то есть кот был корноухий и в придачу без хвоста. Вылитый «бабушкин кот», которого он помнил с детства. Но тот кот погиб от инвалида, а этот пристально смотрел на него, то ли от того, что не ожидал встретить здесь человека, то ли это место он занимал ранее и с наступлением холодов вернулся к себе. А здесь торчит эта, неизвестная ему, бородатая личность. Они оба поняли, что надо как-то налаживать отношения или разойтись.
«Надо бы накормить голодного», – подумал он, и вытащил из ящика остатки вчерашней еды. Кот осторожно обнюхал предложенное и понемногу, как бы нехотя, не торопясь, стал есть. Из этого следовало, скорее всего, что кот когда-то был аристократом, но по неизвестным обстоятельствам обнищал и теперь бедствует.
Недельки через две кот отъелся, выправился, округлился и стал даже привлекателен, а отсутствие ушей и хвоста придавали ему некоторое сходство с рысью, только серого цвета с темными полосами по бокам. Кот где-то шлялся по ночам и приходил только под утро поесть и полдня отсыпался. Есть он стал много и быстро, уже не стесняясь объедаться от пуза. С едой возникли проблемы – им на двоих уже не хватало, а без браслета получать ее всякий раз было рискованно. Вид его – затрепанного старикашки – каждый раз выручал, по небрежности выдавальщиков проверки и отметки в получении еды не проводились. Он подумал, что надо бы что-то предпринять – хотя бы сделать какую-нибудь имитацию браслета, вроде муляжа и махать им перед носом выдавальщиков.
По утрам, когда кот наедался и укладывался у него в ногах, они немножко разговаривали, каждый на своем языке и, казалось, даже понимали друг друга. Он читал ему тихо, нараспев стихи, а кот урчал и жмурился, слушая его.
– Уж месяц, как зима пришла,
В лесах не слышен птичий свист.
Кота судьба нам принесла,
Играл на флейте гармонист.
А кот? Что кот? – мурлыкал он,
Ему своя игра нужна.
Быть может, нужен тихий звон,
А может, шорох от мыша.
А может, флейту любит он —
Приятный извлекает звук —
И на кошачий полигон
Он потянулся как-то вдруг.
***
Он встретил ее случайно на узкой заснеженной улочке. Она энергично шла навстречу по узкой тропинке неочищенного тротуара. Он узнал ее сразу еще издалека и хотел было незаметно прошмыгнуть мимо, но глаза их встретились.
Она остановилась, изумленно глядя на него.
– Это ты, мой… – она запнулась на этой фразе, он в этом виде был неузнаваем.
– Да, Фари, это я, – пробурчал он, не зная что дальше делать и говорить.
Наступила пауза, неудобная для обоих, и это длилось почти минуту.
– Ты один? – спросила она.
– Нет, я с… – он вовремя спохватился, про кота он говорить не хотел.
– Да, почти один, – добавил он. – А ты?
– Я тоже почти одна, – как-то чересчур уверенно ответила она. – Где же ты живешь?
– Да так. Там у знакомых, – ответил он.
Она чуть улыбнулась понимая, что он лукавит.
– Тебя искали, – сказала она. – Как долго тебя не было.
– Да и сейчас меня нет, – сказал он, заметив, что она машинально потянулась к тревожной кнопке.
– Не волнуйся, – добавил он. – Вас уже, наверное, всех проверили на детекторе, второй раз проверять вряд ли будут.
Она опустила руки и с грустью внимательно осмотрела его с ног до головы.
– Ты стал совсем другой, – сказала она.
– А ты все такая же красивая, – ответил он.
– Ты сможешь вернуться? – спросила она.
– Это вряд ли, ты же знаешь, из моего состояния вернуться нельзя, – ответил он.
Они уже так разговаривали несколько минут и, казалось, продолжать это было бессмысленно.
– Если хочешь, я сотру эту встречу из твоей памяти? – спросил он.
– Ты уже научился и это делать? – спросила она.
– Да так уж получилось само собой, – сказал он, – похоже, я и мысли умею читать.
– С такими способностями. С таким даром ты сбежал. Зачем? Почему? – с волнением сказала она. – Зачем?
– Я не хотел работать на вас, – он спохватился и поправился, – работать на них.
– Да, я понимаю, – сказала она.
– Прощай и прости, – сказал он.
– Прощай, – ответила она.
И они продолжили свой путь не оборачиваясь.
– Она стала совсем чужой, – подумал он, – да и я уже не такой как был – специалист по изжогам.
***
Редкий в это время года солнечный день. Подмораживало. Он бесцельно, как обычно, бродил по улицам и незаметно оказался в центре, где в целях безопасности старался часто не появляться. Здесь жизнь проистекала активнее и быстрее, чем на окраинах.
Какой-то неприятный осадок остался у него после случайной встречи с Фари. Чувство вины не покидало его: – Он ее бросил, убежал, поэтому и виноват.
Но оправдывая себя, он вспомнил ее более-менее спокойное поведение при встрече и говорил сам себе: – Не очень-то она была грустна и жалости, и любви ко мне я не заметил.
Потихоньку день клонился к вечеру. В одном из переулков он услышал дикие крики не человека, скорее всего животного. Это походило на стоны и завывания. Приблизившись, он увидел небольшой фургон с надписью «Зверовоз», а рядом с ним двух серых мужчин, держащих в сетке орущего кота. Сдавленный сеткой кот хрипел и завывал на весь квартал. По ушам-огрызкам, отсутствию хвоста и окраске он узнал в нем своего чердачного «друга».
– Это мой кот, – твердо заявил он ловцам, – куда вы его?
– Известное дело, в зверинец, – спокойно ответили ловцы.
– А потом? – спросил он.
– Потом нам неизвестно, может быть искоренят, а может быть еще что-то, – нехотя ответили ловцы.
– Отдайте его мне, – сказал он.
Ловцы, которым стоны и крики кота порядком надоели, ответили:
– Да забирайте! А документ у вас на него есть?
Он сделал вид, что ищет этот документ в карманах пальто. Но ничего не найдя, ответил:
– Наверное, оставил дома.
– Нет, без бумаги кота отпустить не можем, – ответили ловцы. – Вы же должны знать, что по последнему предписанию управления надо иметь при себе подлинники всех документов личного значения.
Кот затих, как будто понял, что решается его судьба.
Он еще раз порылся в карманах, достал оттуда случайный обрывок обертки от еды:
– Вот это годится? – и протянул бумажку одному из ловцов.
– Это удостоверение на кота, – добавил он и пристально посмотрел на ловцов.
Повертев бумагу в руках, ловцы ответили:
– Эта бумага годится.
Они высвободили кота из пут, а тот, обезумев от страха, кинулся в проулок и исчез в наступающей темноте.
Немного постояв в недоумении, ловцы переглянулись и, не понимая, что они здесь делают, спохватившись, сели в фургон и укатили восвояси.
Он подумал:
– Зачем коту понадобилось забираться почти в центр? Может быть, у него здесь были старые друзья и подруги, а может быть, когда он был аристократом, здесь он обретался, то есть жил в полном достатке и с комфортом.
На следующее утро кот на чердак не явился. Не появился он и через день. Недели две он каждое утро ждал его прихода, но кот не появлялся. Наверное, он снова вернулся к скитаниям и голодному существованию. Кота было жалко.
Издевательства над котом
Пацаны привязали доверчивому коту к хвосту пустые консервные банки. Кот сначала флегматично смотрел на это безобразие, но когда стал двигаться, ему это не понравилось. Для пацанов от вялого кота эффекта было мало. Они начали пугать кота для придания ему стимула к бегу. Кот побежал, все загремело. Банки застряли в какой-то расщелине. Взрослые спасли кота. А пацанам было выдано наказание каждому, что полагалось в семье за такие проказы. В дальнейшем такие шутки во дворе находились под запретом. В этой проказе он принимал пассивное участие, но попало за это ему серьезно.
***
В то утро, выбравшись на воздух, он обнаружил на улице бригаду рабочих, монтирующих на фасаде дома мемориальную гранитную плиту. Из разговоров стало ясно, что торжественное открытие мемориала запланировано на середину дня. Пока он бродил по своим знакомым местам, доска была уже установлена и он застал финал торжественного мероприятия.
На стене дома у входных дверей красовалось плита с барельефом бородатого с усами лица в профиль. Ниже находилась надпись: «В этом доме жил и работал выдающийся музыкант». Далее следовало его имя. Внизу текста крест на крест изображались две флейты. Судя по годам, время проживания и работы выдающегося музыканта было недолгим. И можно было предположить, что маэстро был уникальным человеком, если в неполные сорок лет стал таким знаменитым.
