На востоке, где шумел дождь, можно было затеряться в таежных сопках, на западе раскинулись многочисленные поля, перелески, старинные города и поселки. Поднявшись над землей, он увидел всю планету. Эта грандиозная картина дополнялась далекими звездами, галактиками и необъятной темной бесконечностью.
Солнце покраснело и уже наполовину скрылось за горизонтом. Он смотрел на большие камни, раскидистые кусты и понимал, что здесь когда-то были дома. Остатки яблоневого сада виднелись на пригорке. Когда-то, давным-давно здесь жили люди, может быть его прапрадеды. А до них целые поколения трудились на этой земле, передавали опыт и традиции в будущее. Что он от них получил? Только это – чувство родины. Было немножко грустно и торжественно – он потомок такой длинной цепочки поколений.
Сквозь шум дождя, ему казалось, он слышит звуки музыки. Мягкие, открытые звуки то затихали, то звучали громче, как бы обволакивая все вокруг. За звуками рояля послышалась флейта, к ним присоединилась скрипка. Тихо и задумчиво музыка уводила куда-то вдаль, внезапно возвращаясь, и вновь уплывала за озеро, за хаты за лесом, за самый дальний солнечный лучик.
Стена дождя приблизилась настолько, что прохладная влажная водяная пыль накрыла его. Но опасения вымокнуть до нитки не было. Он знал, что дождь остановится рядом, но его не накроет, пока не зайдет солнце. Хотелось, чтобы оно остановилось или хотя бы замедлило свой уход. Но оно ушло, и тут же дождь, как ни странно, затих, туча слилась с потемневшим небом у горизонта. Наступила чуткая, темная летняя ночь.
***
Он открыл глаза, пора было идти. Идти не хотелось никуда. Костер почти погас, виднелись остатки серо-красных углей. Стало холодно. Он поежился, огляделся. Вокруг никого не было. Старший и его компания исчезли. Надо было что-то делать, действовать. Находиться в ангаре не было смысла. Оставалось только одно – пойти и выгнать «СС», занявшего его место на чердаке. И он, превозмогая апатию, решился.
***
Зима снегами все укрыла,
Дорожки чистил активист.
Толпа ворчала и грустила.
Играл на флейте гармонист.
И солнца нет, и дни коротки,
Тоска безмерная вокруг.
Народ тянулся к крепкой водке,
Чтоб скрасить зимний свой досуг.
Боязнь утопленников
В детстве он был счастлив много раз. Одно из счастливейших мгновений почти совпало со страшным случаем возможного собственного утопления.
Лето, жаркий день. Мальчишка и девчонка плещутся у берега озера. Песчаное дно круто уходит в глубину. Незаметно ребята, играя, все дальше отдаляются от берега. И вот под ногами уже нет опоры. Девчонка, хлебнув воды, с испуганными глазами хватается за руки мальчишки, который еще тоже не умеет плавать.
Как они выбрались на берег, они помнили плохо. Помнили только, как сидели на теплом песке, откашливаясь, дрожа от страха и холода, с синими губами. И чуть отдышавшись и согревшись на солнце, почувствовали себя счастливыми, что не утонули.
В озере живописного пригорода большого города за каждый сезон тонуло несколько человек. Толпы отдыхающих в жаркие выходные дни вваливались в озеро, до того с изнеможением отдохнув на берегу под солнцем с закуской и разнообразными напитками.
Утопленников доставали, они лежали синими на берегу, чуть накрытые какими-то тряпками. Потом их увозили санитары. Мальчишки и девчонки утопленников боялись и с приличного расстояния поглядывали на их голые ноги, торчащие из-под рогожек. Представить себя на месте утопленника было страшно.
***
Чердак был закрыт на замок. Кодов он не знал, ждать посетителей не хотелось. Медленно спускаясь, на лестнице он увидел на одной из дверей табличку со знакомой фамилией. Он подумал:
– Хорошо бы она открыла дверь.
Дверь неожиданно открылась.
– Я вас жду – Дари, позвольте вас так называть, уж простите меня за такую назойливость и фамильярность, но маэстро тоже звали Дари, а вы чем-то неуловимым так похожи на него, – она отступила от двери, приглашая его войти.
– Дари, – подумал он, – пусть будет Дари. Тем более, что его давно уже не называли по имени.
Квартира маэстро была обставлена старинной мебелью. В шкафах виднелось много книг. Отдельный большой шкаф был отведен для двух десятков флейт.
– Я полагаю, что вам надо привести себя в порядок и отдохнуть, – она показала ему ванную комнату и добавила: – Вашу одежду, с вашего позволения, я заменю, маэстро как раз был ваших пропорций.
Судя по всему, маэстро был выдающимся музыкантом и помимо музыкальной деятельности занимался общественной работой. Одна из комнат квартиры представляла собой большой архив документов, связанных с исполнительской деятельностью самого маэстро, его коллег и историей их творческой работы.
Вдова сразу как-то расположила его к себе, причем особых усилий к этому он не прилагал, и это его несколько удивило. Уютная теплая обстановка вполне его устраивала. Он даже не стремился выходить на улицу. Размышлять на тему – как это все у него удачно складывается – не хотелось.
Миловидная хозяйка ненавязчиво создала ему комфортные условия, не мешала ему целыми днями бездельничать и анализировать прошлые события. Ему беспрепятственно разрешалось пользоваться библиотекой и рыться в архивных документах. Хозяйка с утра уходила, как она говорила – по делам. И он наслаждался одиночеством, книгами и документами.
Отношения с хозяйкой сложились почти доверительные, дружеские. Вечером за ужином она рассказывала ему о жизни с маэстро, о его работе и почти ни о чем его не спрашивала, как-то странно, не проявляя любопытства – кого она пустила в дом? Он думал, что это результат его воздействия, и не задавал себе лишних вопросов. Он замечал, что с каждым днем все более и более нравится ей. И только предельно вежливые обращения на «вы» не позволяли ей проявить себя слишком откровенно. Так продолжалось несколько недель.
Как-то незаметно для себя он научился детально ориентироваться в документах, и однажды вечером она предложила ему разобрать архив, который представлял собой несистематизированные связки бумаг, сложенные в разных шкафах.
Первая библиотека
Когда он пошел в школу и уже хорошо научился читать, считалось для всех правильным пользоваться какой-либо, помимо школьной, библиотекой. Тот, кто этого не делал, попадал в категорию не очень хороших мальчиков и девочек.
Он записался в ближайшую местную библиотеку. А какую книгу взять в библиотеке, он не знал, спрашивать стеснялся и очень долго, проходя мимо здания библиотеки, корил себя за то, что просто боится туда зайти. Уже потом, будучи постарше, он знал, что ему надо читать. Эти книги ему и покупали. А в эту библиотеку после записи он больше так и не зашел. Эта детская история заложила в нем трепетное отношение к любым библиотекам. И уже будучи взрослым, роясь в каталогах больших библиотек, он всегда вспоминал эту историю и упрекал себя за свою детскую стеснительность.
***
Неразобранных архивных связок было не очень много, и начав сверху, уже через несколько дней он понял, что маэстро не очень ладил с административными властями. Не очень-то ладил – это еще мягко сказано, он, разобрав несколько писем и обращений, понял, что в отдельные периоды эти отношения были почти враждебными. Дело доходило до прямых угроз и запугиваний со стороны Комитета безопасности.
Однажды за вечерним чаем он спросил хозяйку:
– Вы знали, что у вашего мужа были проблемы с администрацией?
Она внимательно посмотрели на него, отвела глаза в сторону и тихо спросила:
– Вы, Дари, что-то нашли в документах?
– Да, – ответил он.
– Я полагаю, я уверена, что нам надо объясниться, если вы не возражаете, то я бы хотела, чтобы вы называли меня «Сандра». Так называл меня маэстро. Вы согласны?
– Конечно, да, согласен, – ответил он.
– Итак, – продолжила Сандра, – вы уже знаете, что Комитет постоянно требовал от мужа работать по их программам, а маэстро не считал нужным быть не свободным, подстраиваться под кого-то, тем более, что его мораль принципиально отличалась от их пропаганды и идей. Он вообще не терпел никакого насилия. Его творчество было, как бы вам это сказать, ничем не ограничено. Все только для слушателей, и если слушатель не воспринимал его, он искал новые формы, звуки, чтобы все-таки найти в нем, в слушателе какой-либо отклик. А они, я имею в виду комитет, предлагали ему свой репертуар и пытались использовать его в своих официозах. Я старалась, как могла, ему помочь, поддержать его, – на глазах у нее выступили слезы, – да мои заботы ему не помогли, – она виновато улыбнулась и промокнула пальцами веки.
Несколько минут они сидели молча.
– А что было дальше, Сандра? – спросил он, когда она немного успокоилась.
– А дальше, дальше… он погиб. Как-нибудь я вам об этом расскажу, – она решительно встала. – Спокойной ночи, Дари, – и вышла из столовой.
Несколько дней они почти не общались, только утром и вечером обменивались общими фразами. Все бумаги он почти разобрал, подготовил опись-каталог и теперь в целом картина ему была ясна, кроме одного – что значило в словах Сандры «он погиб»? Из бумаг следовало, что маэстро скоропостижно скончался от сердечного приступа. В старых газетах были описаны его похороны, довольно пышные, с активным участием административных начальников. Почитание маэстро стало традиционным, вот и памятная доска на доме, установку которой он застал, была тому подтверждением.
Зима клонилась к окончанию. Солнце стало появляться чаще. Он иногда выходил на улицу, бесцельно бродил по знакомым местам, дышал морозным воздухом и все более грустил, как ему казалось, от безделья и отсутствия цели в своем существовании. Сандру он больше ни о чем не спрашивал, она ничего ему больше о маэстро не рассказывала. Их беседы касались в основном погоды, официальных новостей, критики действия властей и поведения отдельных жителей города, которые случайно им встречались. С соседями по дому он почти не виделся, стараясь этих случайных встреч избегать. А она похоже также не очень-то любила с ними общаться.
***
Зима пережила средину.
Устал на поле хоккеист,
Полярник сел давно на льдину,
Играл на флейте гармонист,
Медведь-затворник повернулся,
И солнце выше поднялось.
Народ тихонечко очнулся,
Гулять он вышел на мороз.
Все узнавать друг друга стали,
Почуя радость впереди.
За зиму чуточку устали
Оставив темень позади.
Сильный мороз
В его детские зимы существовало общественное правило – прекращать занятия в младших классах школы при морозе двадцать пять и ниже градусов. Объявления об отмене занятий делались по радио. Многие мальчишки с нетерпением ждали утром такие объявления, чтобы с радостью схватить санки или лыжи, бежать на заснеженные горки кататься. Через некоторое время, краснощекие, они бежали домой, иногда не замечая обморожений, за которые родители их журили и срочно лечили кто как умел. У него тоже были такие случаи со щеками и кончиком носа. Зимние детские забавы были разнообразны и веселы. Самая, пожалуй, редкая из них – стряхивание инея с деревьев, потому что большой иней был редким явлением. И не каждая зима давала его. Но были такие красочные дни, когда все вокруг было пушистым и белым от снега и инея. На больших деревьях инея особенно было много. Сильно с разбегу ударив ногой, подошвой ботинка, по стволу дерева, особенно березы, можно было вызвать снежную лавину и человек, находившийся под ней, оказывался весь в снегу.
А прыжки в снежный сугроб с крыш сараев доставляли мальчишкам особое удовольствие. Такие прыжки по своим ощущениям напоминали прыжки в воду с обрыва. Да! Еще немало развлечений имелось длинной зимой. Теперь зимы стали значительно короче и скучнее. Разве что, праздник новогодний рассеивает эту скуку.
***
– Дари, вы не носите браслет? – заметила она однажды. – Это опасно, как вы не боитесь быть таким смелым?
– Да это у меня получается как-то само собой, я уже давно без него. Уже почти привык, – ответил он, потирая то место на запястье, где должен находиться браслет.
– Если хотите, я дам вам браслет маэстро, правда он не работает. Его мне оставили как память о муже, – сказала она, – его можно использовать как имитатор, и у проверяющих меньше будет вопросов, – добавила она.
– Спасибо, – ответил он, – я так мало сейчас бываю в людных местах, что мне он сейчас не очень-то и нужен. Но все равно, спасибо вам, Сандра, за заботу обо мне. Вы очень добры.
Он знал, что браслет чужого человека, не сданный в соответствующие органы, является одним из тяжких преступлений. Закон в таких случаях предельно строг.
– А вы позволите мне на него посмотреть? – спросил он.
– Да, конечно, – она вышла в другую комнату и быстро вернулась со шкатулкой.
– Он здесь, – она подала ему шкатулку, предварительно открыв крышку.
По сути своей браслет был сломан, перекушен каким-то инструментом, но, судя по индикатору, еще мог работать некоторое время. Встретив его вопросительный взгляд, она сказала:
– Мне вручили его после гибели маэстро, вот в таком виде.
– Странно, но он еще работает, – сказал он, возвращая шкатулку Сандре.
– Я в этой электронике ничего не смыслю, – сказала она немного смущенно. – Вы, Дари, уже знаете, я всю жизнь занималась только музыкой.
– Да, я понимаю, его снимали, конечно, не при вас, то есть не в вашем присутствии, – сказал он весьма равнодушно.
Эта тема ей была неприятна, и было заметно, что Сандре хотелось поговорить о чем-либо другом.
– Я прошу прощения, – сказал он. – но все таки, что означает ваша фраза: «он погиб»? По документам это был сердечный приступ. Вы, дорогая Сандра, считаете, что ваш муж, – он остановился, подбирая нужные слова, – скончался по другой причине?
– Да, Дари у меня есть веские причины не доверять официальным данным. Во-первых, он никогда не жаловался на сердце, во-вторых, был молод и крепок, ему не было еще и сорока, и в-третьих, в тот трагический вечер, после концерта его вызвали и увезли в департамент наставлений, и больше я его в живых не видела, – она сильно разволновалась, губы ее дрожали, она еле сдерживала слезы.
Ему очень хотелось чем-нибудь утешить эту симпатичную женщину, и он ничего путного не смог придумать, как сказать:
– Успокойтесь, дорогая Сандра, время все лечит.
Он поцеловал ей руку. Сандра была ему благодарна. В этот вечер они долго не расставались. Обсуждая, что можно предпринять – отомстить? Забыл? Бороться? Как мстить? Как бороться? С кем? Ничего конкретного, кроме фантазий не получалось. И у него, имея такой дар, выходило что-то мелкое, одномоментное и главное – злобное. Получалось только одно – забыть или простить. Но это-то и было самым сложным.
***
Зимний иней лег на ветки,
Тихо, все кругом бело.
Гармониста ищут детки —
Флейту снегом занесло.
Лиц веселых и улыбок
Уменьшается число
Разгребают снег пушистый,
Руки стынут – ведь мороз.
Здесь и там прошлись – все чисто,
Покраснел уже весь нос.
Вдруг мальчонка неказистый
Скромно дудочку поднял —
Это что ли для флейтиста?
Я ведь первый увидал.
Мне награду нужно срочно,
Я совсем не эгоист.
Пусть хотя бы и заочно.
Мне сыграет гармонист.
***
А потом Сандра сильно простудилась и долго, недели четыре, болела. Он ухаживал за ней. Приходилось и кормить, и подавать лекарства, встречать и провожать докторов, добывать еду. Пришлось надеть сломанный браслет, кое-как залепив перекушенную часть. При высокой температуре Сандра иногда бредила, что-то бормотала непонятное, то ли о нем, то ли о маэстро, часто повторяя одни и те же слова – «не трогайте его, не трогайте». Дежуря у ее постели, в полудреме ему во сне часто приходил ветеран-старичок со своим извечным вопросом:
– Что такое счастье? Какое оно? Бывает ли счастье без горя? Бывает ли горе без счастья? – И уходил по-старчески кряхтя куда-то далеко, куда ему самому хотелось бежать. Но как бывает во сне, что-то хочется сделать, а не можешь, наблюдаешь и не можешь пошевелиться, пока не проснешься.
***
В тот день зимняя погода преподнесла сюрприз – с утра шел густой, мокрый снег, к обеду превратившийся в мелкий, моросящий дождь. Низкая облачность дождевым туманом окутала все вокруг. Было мрачно и сыро. Серые тени пешеходов монотонно продвигались по тротуарам.
