Александр Накул "Под маяком"

– А вы, я вижу, тоже любите учить.

– Да так… скорее мысли одолели. Снова приближается тот неприятный момент, когда от человека что-то зависит. От того, на что поставишь, зависит, рухнешь ты вниз или взлетишь к небесам, на высоту, о которой прежде не мечтал. И шансы проиграть, прямо как на бирже, намного выше. А цена – несравнимо высока. И не собьёшь её никак, вот что обидно.

«Как же всё-таки любят эти взрослые поучать, чуть только заметят тело в школьной униформе, – подумал Кимитакэ. – Даже Банкир, с его средним ростом, яйцеообразной головой и щёточкой аккуратно подстриженных усов, всё равно чему-то да поучает. Посадить бы напротив него адмирала – и пускай поучают друг друга. Хотя нет, адмирал был хитёр, он бы ускользнул. Да и мёртвый он уже давно. Был хитёр, но не всех обхитрил… Поэтому пусть лучше напротив него сядет тот самый невыносимый старик-профессор в светлом костюме. И учит, как и положено специалисту по русской литературе, как надо воевать. Тем более что профессор был явно из тех учёных дураков, которые воспринимают любое несогласие как агрессию».

– Но судя по вашему благосостоянию, – заметил Юкио, – и тому, что вы путешествуете в поездах сидя и можете выкупить себе целое купе, вы и ваши предки всегда делали ставки правильно.

– Это в спокойные времена было приятно так думать и даже говорить потенциальным партнёрам. А сейчас, когда вода до горла дошла, я вспоминаю, как мне удавалось справиться с прошлыми случаями, и мне становится пугающе ясно: и обстоятельства были другие, и по большому счёту я просто угадал. Примерно как мой дед угадал с европейскими шляпами. Ты, Соноко, внимательно слушай, что я говорю. Это я не только для ребят, но и для тебя. Чтобы, когда разоримся, ты не жаловалась, что не предупреждали.

Но Соноко на этот раз не ответила. Теперь она вообще ни на что не отвечала. Просто сидела, словно большая груда камней, и тупо смотрела перед собой.

Кимитакэ хотел уже дотронуться до неё – вдруг у неё истерия или что-то вроде оцепенения? Но вдруг обнаружил, что тоже лишён всякой возможности двигаться. Это напоминало какой-то сон – он прекрасно всё видел, слышал и чувствовал, мог даже двигать зрачками и смотреть туда и сюда. Но не мог ни сдвинуться с места, ни пошевелить рукой.

И что самое удивительное в этом состоянии – ничего не чесалось. Хотя, казалось бы, самое время.

Кажется, это начала действовать та самая смесь из шести трав. А может быть, какое-то другое чудовищное колдовство.

– Почему бы вам не проспонсировать патриотически настроенные силы? – предложил тем временем Юкио.

– Ты что, решил Общество Чёрного Океана мне тут изображать? – осведомился Банкир.

– А что плохого в Обществе Чёрного Океана?

– В твоём возрасте – ничего. Но вообще-то они были жалкие люди.

– Вы не уважаете тайные общества?

– В этих тайных обществах не было ничего тайного. Это были просто рэкетиры. Приходили к честным коммерсантам и инвесторам вроде меня и просили деньги для патриотов. А потом трясли деньги с тех же корейцев и китайцев из прачечных, просто так, чтобы проблем не было. С нас, конечно, больше требовали. Потому что у китайцев с корейцами денег обычно нет. Вы что, там у себя в Гакусюине этого буйного монаха Киту Икки перечитали? Я слышал, он до сих пор популярен у незрелой молодёжи.

– С монахом Китой Икки я общался при других обстоятельствах, – осторожно ответил Юкио. – Мы сотрудничаем главным образом с профессором Окавой Сюмэем.

– Профессор Окава Сюмэй полоумен.

– Профессор Окава Сюмэй – кандидат наук в области исследования религий и сотрудник правления Маньчжурской железной дороги.

– И это – главное доказательство его полоумия. Где у нас в столице главный приют безумцев? Когда я был в вашем возрасте, все знали: сумасшедший дом – в Мацузаве. А теперь, с развитием техники, с ними смело соперничают два новомодных заповедника альтернативного мышления – управление Маньчжурской железной дороги и философский факультет Токийского университета. Считаю знаковым, что профессор Окава Сюмэй отметился и там и там.

– Профессор Окава Сюмэй действительно довольно много времени провёл в академии. Тот проект, который я представляю, просто ему очень нравится. Я говорю о Стальной Хризантеме.

Банкир допил последнюю чашку. Потом не выдержал, достал из жилетного кармана часы и положил их на столик:

– Мы едем до Фудзисава, – сообщил Банкир. – Там мы с вами расстанемся, дальше я купе не оплачивал. За это время ты можешь попытаться убедить меня в том, что я действительно должен вкладываться в ваши проекты.

– Мы не хотели бы вас утруждать и сойдём на Эносиме, – заверил его школьник. – А вы обдумайте, не торопитесь. Времени у нас предостаточно.

– Если вы собираетесь сходить на Эносиме, то поезд прибудет туда через пять минут.

– В этом отношении вы можете быть спокойны, – ответил Юкио, и с каждым словом его голос становился всё бесцветнее. – Поезд прибудет в Эносиму, только когда я ему разрешу.

Банкир хмыкнул и посмотрел на часы.

Секундная стрелка не двигалась.

Он повернул голову к окну – но там мельтешили всё те же чумазые дома пригородной застройки. И конца им было не видно.

Банкир перевёл взгляд на Юкио. Тот смотрел ему прямо в лицо, как ни в чём не бывало.

– Как ты сломал мне часы? – спросил Банкир.

– Часы показывают всё правильно. Это вы ошибаетесь.

– Да будь ты проклят со своими выходками.

– Вы полагаете, для меня это сложно? – осведомился Юкио. – Я ведь такой юный. Ну что же, смотрите. Вот я юный – а вот я уже стар!

Кимитакэ так и не понял, что именно сделал его приятель. Одежда осталась та же, и поза не изменилась. Мгновение – и матроска школьной формы обвисла на заострившихся плечах, на словно сдувшихся костлявых руках вздулись старческие вены. Лицо покрылось сетью морщин, щёки ввалились, глаза ужались до слезящихся чёрных щёлочек. Волосы сохранили длину – но теперь на круглом, как мяч, черепе трепетали только седые косматые пряди, похожие на клочья паутины.

По Банкиру было заметно, что он тоже это видит. Он так и замер, с приоткрытым ртом, не зная, что отвечать на такое.

А тем временем Юкио был уже в прежнем облике. Школьная форма туго сидит на юном теле, густые чёрные волосы лоснятся, щёки гладкие и розовые, словно цветки персика.

Банкир медленно поднялся из-за столика и вышел из купе в коридор. Похоже, ему надо было хорошенько всё это обдумать.

Кимитакэ каким-то образом мог это видеть. Его восприятие каким-то образом вышло из тела и проследовало за Банкиром. Оно так и двигалось следом за ним по коридору, повиснув в воздухе чуть выше и позади лысины.

В коридоре вагона первого класса было пустынно и тихо. Банкир постоял, а потом зашагал в сторону головы поезда. Мягкий ковёр скрадывал шум шагов, и Банкиру невольно казалось, что он плывёт по воздуху.

Он прошёл в следующий вагон. Этот вагон тоже был первого класса, неотличимый от предыдущего. Все двери в купе были закрыты, и казалось, что по левую руку – сплошная стена лакированного дерева.

Банкир миновал коридор, перешёл в следующий вагон. Тот тоже оказался вагоном первого класса и опять неотличимым от предыдущего.

Он шёл всё дальше и дальше, и каждый вагон был в точности таким же, как предыдущие. Банкир уже прошёл пару десятков и прекрасно понимал, что ни один поезд не может быть таким длинным.

Должен же быть конец.

Должен же быть хотя бы паровоз, который тянет все эти вагоны!

Ничего подобного не было. Были только вагоны первого класса – совершенно пустые и одинаковые.

Банкир остановился. Выдохнул. И повернулся к окну.

Дома расступились, так, что было видно железную дорогу, проложенную вдоль прибрежных серых скал. И теперь можно было увидеть поезд целиком.

Никакого паровоза не было. У бесконечного поезда не было даже никаких начала и конца. Кольцо из совершенно одинаковых вагонов каталось по кругу, и в этот круг не было возможности войти – и не было возможности выйти.

Над ними в бесконечно голубом небе висело невозмутимое солнце. А с севера ползла тяжёлая тёмная туча, наполненная традиционным четырёхчасовым токийским дождём.

И эта дурная бесконечность сломила уже окончательно.

Банкир выдохнул, помотал головой. Потом развернулся и просто сдвинул ближайшую дверь купе.

В купе были всё те же: Соноко, Кимитакэ и Юкио. Даже поднос с недопитым чаем был на месте.

А за окном продолжал мельтешить всё тот же утомительно-пёстрый пейзаж.

6. Эносима

Банкир закрыл дверь купе и рухнул на своё место. Он вдруг понял, что совершенно сломлен и вымотан.

Кимитакэ ощутил, что восприятие опять вернулось в его череп. Да, он снова смотрел на мир из себя.

Но оцепенение, однако, не проходило.

И с Соноко, похоже, было то же самое. Кимитакэ не мог этого знать наверняка, но почему-то был уверен.

Юкио как ни в чём не бывало смотрел в лицо Банкиру.

– Всё обдумали? – осведомился школьник.

– Пока я понял одно: времени на размышления у меня много.

– Думайте так долго, сколько вам будет удобно, – сообщил Юкио. – Чтобы вам было проще принять решение, я вам сообщу самый главный мой аргумент: соглашались пока все. И больше десяти лет почти никто не выдержал.

– Непохоже, чтобы за эти годы ты сильно состарился.

– Время во многом вопрос восприятия, – спокойно ответил Юкио. – Ну, и оно относительно. Бывает, что во сне мы проживаем целую жизнь. Так что не беспокойтесь, вы не сильно состаритесь.

– А твой друг Кимитакэ тоже похожие штуки умеет?

– Он занимается каллиграфической магией. Границы её возможностей, конечно, не обнаружены. Возможно, что с её помощью можно сделать и такое, это вопрос времени и мастерства. Но я добился этого другим способом.

– Ты будешь обучать этому Кимитакэ?

– Я не уверен, что это возможно. Пока неизвестно, способен ли человек в принципе таким овладеть.

– Но ведь ты – человек, и ты как-то этому научился.

– Я не совсем человек, – ответил после паузы Юкио. – Человек, но не до конца, и при этом кое-что кроме человека.

– Я слыхал, что кудесники древности умели и не такое.

– Полагаю, кудесники древности были по своей природе ближе всё-таки ко мне, а не к вам.

– Вот оно как! – Банкир тоже помолчал, обдумывая услышанное, а потом продолжил: – Но ты наверняка знаешь немало о том, что… ну, ты понимаешь, недоступно людям.

– Если бы я знал что-то достаточно интересное – делал бы более крупные вещи.

– Например? Выиграл бы войну самолично?

– Ничего подобного. На такое даже я не способен.

– Думаешь, американцы могут что-то противопоставить… вот этому? – Банкир обвёл пухлой ладонью обстановку купе.

– Я не один такой, – заверил его Юкио. – У американцев такие тоже есть… на вооружении.

– Хорошо. Понимаю. Чего же больше ты бы хотел, если бы мог?

– Ну, может быть, я хотел бы подарить человечеству доказательство великой теоремы Ферма. Но это и для меня недоступно. Мне, признаться, даже эпсилон Эйлера не покоряется.

– Я не знаю, кто такой эпсилон Эйлера. Но мне жалко математиков – раз уж тебе это недоступно, то у простого человека вообще нет шансов.

– Математическая реальность мне просто неприятна, – поморщился Юкио. – Кого-то раздражают пустыни, кого-то – полярная тундра. А меня вот раздражает реальность математическая. Та самая, где живут синус, логарифм и интеграл. Но это не значит, что людям она недоступна.

– То есть люди могут дойти до разгадки этой проклятущей теоремы – но просто… просто не доживают?

– А вы тоже слышали про эту теорему?

– Я сам не математик. Но мне приходилось нанимать математиков.

– Так вот, можете их успокоить, если они ещё не на фронте. Человек, который найдёт выход, уже родился. Он, правда, пока ещё даже младше вашей дочери и призыву не подлежит. Но он найдёт подступы к этой задаче, будьте уверены. Поступок героический, хотя и бесполезный – ведь никакого практического смысла в великой теореме Ферма нет. Хотя, я думаю, у него не получится пережить этих исследователей.

– А ты осведомлённый. От такого никуда не спрячешься.

– Раз вы это уже поняли – самое время решаться.

Банкир выдохнул. Потом утомительно медленно полез за новеньким портфелем. Запахло кожей, но другого оттенка. На столе появились печати, чернильницы, какие-то уже полузаполненные бумаги.

Юкио смотрел молча и неподвижно. Казалось, его тоже охватило оцепенение. Только края волос покачивались в такт движению бесконечного поезда.

Наконец бумаги были заполнены. Банкир вложил пахучую стопку в плотный бумажный конверт и протянул через стол.

– Сколько здесь? – спросил Юкио.

– Примерно четыре вагона сахара, – ответил Банкир, – в ценах чёрного рынка, разумеется. Я не делал прикидку на послевоенную инфляцию, но, полагаю, она будет весьма существенной. Постарайтесь реализовать деньги до окончания войны.

– Патриотические силы вас не забудут, – пообещал Юкио, принимая конверт. Школьник осмотрел конверт, понюхал. И, видимо, сообразил, что в трусы такое не спрячешь.

Поэтому поступил просто – снял с Кимитакэ его ученическую фуражку, утрамбовал его получше и водрузил фуражку обратно на голову однокласснику.

– Сейчас поезд начнёт сбавлять ход, – сообщил Юкио. – Он остановится на нужной вам станции. Вы можете идти. И часы не забудьте.

Банкир посмотрел на часы, которые так и лежали на столе. Стрелка теперь двигалась. Он качнул головой, спрятал часы в карман и только потом спросил:

– Но ты же сказал, что вы едете на Эносиму. Ваша станция раньше.