Таня Мороз "Амбивалентность"

В тот день они заперлись в её комнате, и Серж, помня предыдущий грустный опыт, просто усадил Анну на стул и задрал футболку, оголив грудь. Мясистая, тяжёлая… Он сжал её двумя ладонями. Анна задержала дыхание и сидела не шевелясь, безвольно свесив руки вдоль узкого тела. Серж рассматривал её тёмные крупные соски и понял – не возбуждает. Эти соски, похожие на сморщенные немытые финики, предназначались явно не для него. Слишком крупные, слишком тёмные и слишком торчащие – таков был совершенно неутешительный вывод. Помяв грудь для приличия ещё с минуту, он натянул её футболку обратно.

На самом деле у них вообще не было ничего общего. Их общение состояло в основном из рассказов Сержа о путешествиях, а все его разговоры сводились к Томе. Серж показывал Анне фотки из поездок – Токио, Венеция, Рим… Тома, непредсказуемая, весёлая Томочка наполняла его жизнь по самую макушку, под самые завязочки, и вот этой своей наполненностью он и делился с Анной. Отдавал ей, неблагодарной, куски счастья, принадлежащие только им с Томой. Как драгоценности, раскладывал он перед Анной свои впечатления, искал подтверждения, что да, да, всё это происходит с ним! Это всё наяву, и это круто! И он это заслужил! Заслужил такую женщину, как Тома! Но Анна, к несчастью, не умела читать между строк, не умела отделять зёрна от плевел. Серж теперь ясно понимал, какую глупость совершил своими откровениями. Нет, Анна не радовалась за него – она завидовала. Она вознамерилась переломать ему жизнь, разрушить то, что он строил долгие пять лет. И ещё Анна лгала – она не любила его. Серж нахмурился – возможно, она лгала даже самой себе в этом вопросе. И на самом деле Сержу было плевать на Анну, просто плевать!

И теперь, теперь ему предстоял этот неприятный разговор! Словно защищаясь, Анна уставилась на приборную панель автомобиля, прижимая к груди зонтик, а другой рукой взявшись за ручку двери, будто намереваясь бежать.

Непостижимо – чем она могла его привлечь?! Овальное, ничем не примечательное лицо, напоминающее выбеленный баклажан; нескладная, несформировавшаяся, угловатая фигура и приклеенная к этому скелету огромная грудь – столь несуразная конструкция, лишённая какой-либо женственности, скорее вызывала у него отторжение. Эта не понятная даже для него самого связь длилась ровно три месяца… Серж понял: с Анной ему больше не по пути. Больше нет.

Но они должны были объясниться, сказать друг другу последние слова. Пусть обидные, пусть несправедливые – неважно. Этот разговор должен был состояться незамедлительно, считал Серж. Он больше не желал тратить на Анну ни одной минуты своего свободного времени.

– Аннушка, зачем ты позвонила Томе? Зачем включила громкую связь!? Зачем весь этот цирк? – Серж положил руку на её дрожащее плечо, сжал. Анна медленно перевела взгляд с приборной панели на него, тоскливо выдохнула:

– Я… Я у тебя всегда на потом. Про запас, понимаешь? – она всхлипнула. – А Тома, она… она старше тебя на десять лет! Вот! Я всего лишь хотела помочь тебе! Нам… – Анна потянулась к нему, дотронувшись влажным пальцем до полоски кожи у ворота рубашки и вынудив его отстраниться.

– Серёжа, разве ты не этого хотел? Тома наконец оставит тебя в покое, и мы сможем быть каждый день вместе. Тебе не нужно будет бегать за ней по городу, возить на работу – ты же сам рассказывал, какая она бывает капризная!

Рассуждения Анны, не имеющие к действительности никакого отношения, пробудили в нём желание немедленно осечь её, сказать грубость, встряхнуть как следует! Да кто она вообще такая?! Посторонняя сучка, посмевшая рассуждать о Томе, затрагивать его жизнь! Серж двумя пальцами стиснул ей подбородок и развернул лицом к себе:

– Так нельзя поступать с людьми, Анна! Нельзя! Понимаешь? Слышишь, Анна?! Это жестоко!

Она, отпихнув его руку, вырвалась и крикнула:

– И что? А она? Ей можно покупать твою любовь?! Можно?! Зачем тебе её подачки? Подумай, Серёжа! Мы вдвоём всего добьёмся! Будем работать! И заграницы, и рестораны – у нас будет всё! Серёжа!

Уверенность, с которой она выкрикнула всё это ему в лицо, слегка ошарашила его. Он навис над ней, в бешенстве вращая глазами, встряхнул за плечо:

– Ты думаешь, Тома меня купила!? Ты действительно так думаешь!? Анна, отвечай мне! Ты что, считаешь меня альфонсом?! – она мгновенно съёжилась на сиденье, прижавшись к двери. Еле слышно вымолвила:

– Это не я, а ты заблуждаешься! Просто у неё очень много денег. Очень много денег! И дело именно в этом! – поняв, что, видимо, сказала что-то не то, или испугавшись его реакции, она замолчала.

– У тебя скверное мнение обо мне, Анна. О какой вообще любви ты говоришь? Разве можно любить мужчину, которого не уважаешь?! – Серж положил руки на руль, его искреннее желание надавать ей подзатыльников возрастало. Если честно, на рассуждения Анны ему было плевать. По его мнению, разговор и не обещал быть лёгким. Пусть выговорится – после он высадит её и уедет. Всё! Но Анна не успокаивалась:

– А она, Тома?! Разве она тебя уважает, когда даёт тебе деньги?! Или ты её любишь? Думаешь, ты её любишь?!

Серж положил голову на руль, чтобы спрятать глаза. Напряжение последних двух дней лишало его терпения, нервная система начинала давать сбои. Неожиданно Анна вцепилась в его руку, затрясла:

– Скажи! Серёжа! – и он, не раздумывая, размахнулся и влепил ей лёгкую, но звонкую пощёчину. Но и этого лёгкого удара оказалось достаточно, чтобы голова Анны откинулась назад, ударившись о подголовник кресла. Её глаза, полные ужаса, расширились, она истерично вскрикнула. Анна явно не ожидала от него такого поступка. Интеллигентный, уступчивый Серж – и вдруг… Крошечная слеза, быстро набирая объём, заскользила по её щеке.

– Выйди из машины, немедленно!!!

Анна тоскливо завыла, как старая собака на похоронах, сожалеющая, что не умерла раньше хозяина. Серж брезгливо, но достаточно сильно толкнул её в плечо:

– Давай, пошла, вышла из машины! Выходи! А будешь меня преследовать, вылетишь из университета! – Серж, секунду подумав, наклонился к её уху и грубо добавил: – Это я тебе обещаю! Диплома ты не увидишь!

Анна быстро вытерла слёзы. Прижимая к груди зонтик и сумочку, выскочила на улицу, хлопнув дверцей машины. Серж, не медля ни секунды, повернул ключ в замке – мотор мягко завёлся, машина тронулась с места. Выезжая со двора, он смотрел на Анну в зеркало заднего вида. Долговязая и худая девка! Голубой плащ болтался на ней, как на дешёвом китайском манекене; широкий ремень, перетягивая узкую талию, подчёркивал несуразно большую грудь. Дождь припустил сильнее, но Анна, не открывая спасительный зонт, тупо смотрела вслед уезжающей машине. Эта девочка, полуребёнок, неожиданно показала ему свой звериный оскал. Как он, взрослый мужик, не заметил в ней эту гниль, в самый неподходящий момент поднявшуюся на поверхность? Это он, Серж, подверг Тому и их отношения такому жестокому удару!

Выехав на главную дорогу, Серж понял, что ещё достаточно легко избавился от проблемы. «Ну и чучело!» Он достал из кармана мобильный, открыл адресную книгу и внёс телефон Анны в чёрный список. Потом, с минуту подумав, удалил всю их переписку в вотсапе.

Всё оказалось даже проще, чем он думал, проще, чем он смел надеяться.

***

Стояла последняя неделя апреля, а солнечная погода никак не желала устанавливаться. Надоевшие всем дождливые дни и прохладные вечера, больше похожие на раннюю осень, а не на позднюю весну, навевали уныние.

Серж накинул пиджак, до этого весь день провисевший на спинке автомобильного кресла. Достал с заднего сиденья небрежно брошенный им букет из семнадцати белых роз. Крупные бутоны жались к друг другу, стиснутые целлофановой упаковкой. Серж тщательно выбрал каждую из них в цветочном магазине, ведь Тома всегда радостно взвизгивала при виде букета, шумно благодарила. Она доставала высокую вазу, наливала в неё тёплую воду, разматывала упаковку, сама обрезала концы стеблей и в конце всего этого действа элегантно наклонялась к цветам и, по-детски расставив руки в разные стороны, нюхала, в восхищении морща нос. Вначале Сержу казалось это слишком театральным и неестественным, а потом он понял: Тома не любила цветы вообще. Серж специально долго наблюдал за ней, чтобы убедиться в правильности своих предположений. Тома никогда, никогда не подходила к букету дважды. Более того, она никогда не останавливала на цветах и мимолётный взгляд – даже если ваза стояла посередине стола и мимо неё надо было проходить десять раз на дню! Серж проводил множественные эксперименты, оставляя цветы гнить в вазах, перемещая их по комнате, прежде чем поставить на слово «цветы» красный флажок. Выяснив этот любопытный факт, Серж несколько дней пребывал в эйфории. Вроде бы совершенная ерунда – мало ли женщин не любят цветы и скрывают это? Но так мог рассуждать только далёкий от психологии простак. Серж знал: он одержим Томой, а со всякой одержимостью в своей жизни следовало разобраться. Он продолжал дарить ей цветы, наслаждаясь театрализованным представлением, разыгрываемым специально для него.

Закрывая машину, Серж выдохнул: «Ах, Тома-Тома!» Он спрятал цветы, прикрыв их полой пиджака, и, сопротивляясь порывам ветра, двинулся к торговому центру. Толкнул плечом дверь служебного входа, приветливо кивнул знакомому охраннику. Длинные служебные коридоры оставили ему немного времени на раздумья.

Умная и снисходительная Тома всегда прощала его выходки. Все их ссоры носили бурный характер, со слезами, криками и даже – Серж невольно рассмеялся, чуть не выронив букет, – рукоприкладством. Тома таскала его за волосы везде, где вспышка ярости настигала её. Серж считал, что она имеет слабость к его чёрным кудрям, к его жёлтым, янтарным глазам, слабость к его улыбке. Он был уверен: Тома питала к нему самые тёплые чувства, на которые только была способна её эгоистичная натура. Серж и сам был законченным эгоистом до встречи с ней. Теперь всё иначе, думал он. Некоторые черты своей личности Серж намеренно скрывал от Томы, заранее зная, с чем она никогда не сможет смириться. Он изучал Тому каждый день, и она умудрялась каждый день преподносить ему новую себя. В своей голове Серж будто играл с нею в игру, расставляя синие и красные флажки – сюда ему можно ходить, сюда нельзя… Бывало, флажки чуть-чуть сдвигались в ту или иную сторону, а иногда Тома очередной своей выходкой просто очищала игровое поле. Смешно, но, если бы Тома увидела, что сегодня он ударил женщину по лицу, её мир перевернулся бы и никогда не стал прежним. Но он не огорчит её, нет!

Тома позволяла любить её при одном условии: зная, что рядом с ним она в полной безопасности, что он не предаст, не оставит в беде, всегда спасёт. Позволяла ему быть с ней, думая, что лишает его любых рычагов воздействия на неё…

Серж кашлянул в кулак. Да, он не был для неё самостоятельной личностью, у него не могло быть своих дел – только интересы Томы, только её проблемы, только её настроение. Всё иное она безжалостно вышвыривала из своего пространства. Серж понимал: эта шикарная женщина, невозможная, обожаемая им, достойная, по его мнению, королей – покупала мужчин. Хочешь быть с ней – это полностью твоё решение и твои проблемы.

Убедившись в этом окончательно, Серж взял время на раздумья, уехал за город и отключил телефон. Он был молодым, перспективным кандидатом наук, преподавателем, у него впереди была вся жизнь. Ему предстояло принять трудное решение: выбрать самореализацию или Тому – состоявшуюся женщину на десять лет старше него. Раздумья его оказались недолгими – тоска накрыла его уже к вечеру первого дня, выворачивая внутренности наизнанку. К чёрту всё! Он быстро побросал вещи в спортивный рюкзак и, не оборачиваясь, вернулся в город. Серж выбрал Тому.

После принятого решения мир Томы стал его заботой. Он стал для неё тем, кого она была готова воспринимать, тем, кого она смогла впустить в свою жизнь. Постепенно всё наладилось – последние полтора года Тома даже позволила ему работать. Вернее, он вынудил её согласиться, обещая, что это никак не отразится на их жизни. Маленький начальник в большой фирме со свободным графиком и двадцатью подчинёнными, он всё ещё мечтал защитить докторскую, хотя эта мечта тут же отдалила его от Томы. Одинокими вечерами он тыкал пальцем в пульт телевизора, переключая каналы туда-сюда; понимал – работу в фирме пора бросать, как и преподавание в университете. Его маленький эксперимент терпел крах, уже начиная сказываться на отношениях.

Тома думала, что деньги – гарант безопасности. Серж так не думал.

Он остановился в дверях магазина, увидел Тому у стеллажа с детскими канцелярскими наборами. Линейки с головами динозавров, Спайдермена и других супергероев, ручки с цветными пёрышками – Тома, как ему казалось, сама обожала всю эту мелочёвку. Её бизнес был построен на личных предпочтениях, впрочем, как и вся её жизнь.

Длинные волосы, обычно рассыпанные по плечам, она сегодня собрала в пучок и заколола на макушке. Джинсы, чёрная футболка, отсутствие украшений на руках – Тому можно было принять за продавца. Впрочем, она часто сама стояла на кассе – ей это нравилось. Серж поморщился – то ещё удовольствие! Сам он людей не любил, на раз-два определяя прячущиеся в них пороки.

– Тома, привет!

– Я уже закрываюсь, всех продавцов отпустила, – Тома обернулась к нему. – Думала, ты уже не приедешь за мной, и решила вызвать такси. Разве Аннушка разрешила тебе приехать сюда?!

Серж подошёл к ней, протянул букет:

– Возьми цветы, они дивные – двадцать минут выбирал! Томик, ты же знаешь, Аннушки не существует – это первое. Во-вторых, зачем такси? У тебя есть и всегда буду я! – Тома приняла букет, опустила лицо в лепестки:

– Божественный запах у этих роз. Хочешь мириться?

Серж кивнул, перестав улыбаться:

– Да. Я хочу объясниться с тобой. Поговорим по дороге? Или, может, поужинаем вместе?

Серж помог ей закрыть магазин, стараясь скрыть нарастающее беспокойство. Тома казалась как никогда спокойной и рассудительной. С ним она бывала такой крайне редко – обычно когда принимала решения, не подлежащие обсуждению. Серж понял: их примирение затягивается на неопределённый срок. Чёртова дрянь Анна! Серж с усилием провернул ключ, закрывая двери.

Они молча шли к машине – Тома чуть впереди, прижимая букет к груди. Это также Серж посчитал плохим признаком. Тома много времени проводила на работе и в разъездах, но меньше всего времени она бывала дома. Не оставив цветы в магазине, она дала ему понять, что донесёт их до ближайшей помойки.

Серж открыл перед ней дверь машины, усадил на переднее сиденье. Быстро обошёл «шевроле», сел за руль. Эту машину они выбирали вместе. Неброский семейный автомобиль. Вернее, машину выбирала Тома, советуясь с ним. Двигатель 1.8 на бензине слабоват для такой машины – «шевроле» тупил, набирая скорость, злил его. В автосалоне Серж настаивал, что нужно брать двухлитровый дизельный, но Тома упёрлась: «Нет, дизель не хочу! Хочу бензин!» – хотя вообще ничего в этом не смыслила, даже не заправляла машину самостоятельно! Просто бзик, возникший из ничего, из воздуха! Так и настроение Томы, бывало, менялось совершенно без видимых причин. Серж вообще хотел «мерседес», и даже отвёз её в другой автосалон, но нет – Тому заклинило, и они купили эту машину.

Серж, поглядывая в зеркало заднего вида, вырулил с парковки.

– Тома, хватит дуться на меня! Ну же! Зачем ты?

– Я? Интересно… У тебя есть Аннушка, а ты хочешь со мной помириться?! То есть ты предлагаешь мне проглотить, съесть эту историю? Нет, у меня не получится, извини, Серёжа! Такой кусок слишком велик для меня! Но я признаюсь, мне хочется войны – вырвать глаза этой Анне, разбить тебе лицо, а потом, представляешь, удавиться самой! – Тома небрежно бросила букет на заднее сиденье автомобиля; демонстративно отвернулась от него, уставившись в окно.

Остаток пути до её дома они ехали молча. Серж прокручивал в голове все варианты возможного развития событий. Тома упёрлась. Чтобы качнуть вопрос в ту или иную сторону, ему надо подраскрутить историю с Аннушкой, нужно больше пространства для манёвра. Позиция, которую заняла Тома, звучала как окончательно принятое ею решение о разрыве. Серж стиснул руль – он будет биться за неё, он не уступит эту любовь никому, даже самой Томе! Ей придётся помириться с ним, придётся!

В полной тишине Серж, не контролируя себя, стукнул раскрытой ладонью по рулю, вжимая педаль газа в пол. Машина начала набирать скорость.

– Аннушка – пожилая женщина, уборщица в моем офисе! Лёва – её внук! Тебя что, познакомить с ними? Я отвёз ей зарплату в утренний перерыв и нечаянно уснул на диване! И ты хочешь приговорить меня за это к смерти? Ты хочешь моей смерти, Тома? Ответь!

– Чушь! – Тома не обернулась к нему – не соизволила. – Аннушка – шлюха двадцати, двадцати пяти лет. Лёвушка – её малолетний сын. Ты уснул на диване, чувствуя себя как дома, – ждал завтрак и уснул, играя с ребёнком! – она почувствовала, как «шевроле» вильнул.

Серж вёл машину по центральным улицам города, не обращая внимания, как набирает и набирает скорость, обгоняя и подрезая зазевавшихся водителей. Красная «тойота» шарахнулась от них в крайнюю полосу, зло посигналив. Сев ровнее, Тома пристегнула ремень безопасности:

– Серж! Сбавь скорость, кому говорю!

Он, с шумом выпустив воздух из лёгких, начал мягко отпускать педаль – спидометр постепенно опустился со ста десяти на отметку сорок километров в час. Через два перекрёстка они свернули направо; Серж, пикнув ключом, открыл шлагбаум во двор. Наконец машина, скрипнув тормозами, припарковалась у её подъезда. Тома отстегнула ремень и повернулась к нему, приготовившись внимательно слушать оправдания. Она держала себя в руках – вернее, так ему казалось со стороны.

– Хорошо, я расскажу правду. Ты обещаешь меня простить? – Серж размял пальцы, заставив суставы захрустеть. Тома молчала. – Ну, ты знаешь, я беру часы в университете… Анна – моя студентка. Мне просто её сиськи понравились, внешне хорошо смотрятся. Буфера! Ходила, спину гнула перед мной. Я ощупал её сиськи – и все дела! Слякоть, а не сиськи. Тьфу! Блевать охота! – он посмотрел на Тому, потом нарочито громко, неправдоподобно рассмеялся: – Шучу, шучу! Но разве ты не это хотела услышать?

Её глаза наливались непримиримой ненавистью пополам со слезами – дело принимало скверный оборот. Хотя главного он всё же добился – вызвал её эмоции, качнул пространство.

– Том… Видела бы ты себя сейчас! Ну избей меня, если хочешь! Ну не было никакой измены! Нет! Никакого проникновения между чужих ног! Клянусь! Так что, прошу, перестань выставлять меня сволочью!

Тома откинулась на спинку кресла, прижимая ладони к лицу. Молчание затягивалось, он ждал – спешить ему было некуда. Наконец Тома заговорила:

– Мы больше не вместе. Всё! Я разрешаю тебе строить любые отношения с Аннушкой, впрочем, и не с Аннушкой тоже, – она отняла ладони от побледневшего лица, уголки губ потянулись вниз, придавая ему скорбное выражение. – Ты работаешь, – она молитвенно сложила ладони перед грудью, подняв глаза к потолку машины, – слава Богу! И ты больше не зависишь от меня ни в чём. Единственное, о чём я прошу тебя, это оставаться мне другом – вышвырнуть тебя окончательно из своей жизни у меня пока нет сил.

Почему-то именно это её, казалось бы, не подлежащее обсуждению заявление успокоило его. Впервые за последнюю неделю Сержу стало чуть легче дышать. Оказывается, эта история и ему потрепала немало нервов. Всё наладится, всё наладится, убеждал он сам себя, Тома проглотит эту историю, твердил он себе, проглотит! Проглотит!

Серж притянул её к себе, обнял. Тома обняла его в ответ и почти как раньше потёрлась о заросшую щеку.

– Я люблю тебя, – сказал Серж.

– Я люблю тебя, – ответила Тома.

Антон

Антон облокотился о барную стойку, по-хозяйски расставив крупные колени, обтянутые синими джинсами. От выпитого виски его слегка мутило, но он всё же поднял два пальца вверх, требуя повторить. «Разве есть в жизни что-нибудь тяжелее вечера воскресенья? Разве что паршивое утро понедельника! И этот треш наступит через несколько часов!» Он усмехнулся своим мыслям, поднял глаза и выкрикнул в глубину бара:

– Двойной, без льда! Хоть сегодня и духотища, но льда нет, не надо льда! Мне ещё завтра выступать, и желательно без хрипотцы в голосе! – он говорил громко, совершенно не заботясь о других посетителях бара, бросающих на него косые взгляды.

Паренёк в застёгнутой до самого подбородка чёрной рубашке ловко управлялся с бутылками. Наконец он небрежно толкнул ему бокал с болтающимся на дне виски. Антон перевёл помутневший взгляд с бокала на снующую между столиками официантку, внимательно пригляделся. Длинноногая и худющая, как скелет, она виляла бёдрами не хуже заправской шлюхи. Джинсы, призванные обтягивать аппетитный зад, еле удерживались на талии ремнём. Взяв очередной заказ, прижимая к груди меню и блокнот, она деловито обернулась. Разглядывая её лицо, Антон чертыхнулся: «Тьфу ты, чёрт! Точно шлюха недоделанная! Страшила!» Антон брезгливо поморщился, вытащил пластиковую соломинку и залпом вылил в рот виски. Выдохнул и с нарочитым грохотом отставил бокал.

– Ох, хорошо! В этом году весна тёплая, на майские можно будет купаться! Налей-ка мне ещё пятьдесят!

Бармен вежливо кивнул, явно не желая поддерживать разговор. «Болван!» Антону захотелось съездить ему как следует по физиономии. Он представил, как его здоровенный кулак вляпывается в смазливое лицо, перекашивая его в правую сторону; как долговязое тело валится, выставляя вперёд правую руку, но, не сумев удержать равновесие, всё же падает, а голова переспелой тыквой хряпается об угол железной полки! Брызги крови пачкают всё вокруг, но, попадая на чёрную ткань рубашки, моментально впитываясь в неё, исчезают…

От нахлынувшего возбуждения Антон с трудом удержался, чтобы не вскочить и не дать бармену в морду по-настоящему. Собственное воображение заставило его утробно, во весь голос рассмеяться. Бармен, поднявший на него удивлённый взгляд, отвернулся первым, машинально расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. Мысль, яркая, как неоновая вывеска, отпечаталась в сознании Антона: «Ссыкло! Чёртово конченое ссыкло! Этот мир уже задыхается от недоносков!» Больше на его смех в общем гуле кафе никто не обратил никакого внимания.

– Ваш виски, – бокал, скользя по полированной поверхности, остановился точно перед ним с неизменной соломинкой у края.

– Рассчитай меня! И пошевелись, я спешу! – Антон, протерев бумажной салфеткой вспотевший лоб, небрежно скомкал её и бросил на край стойки. Бармен не обернулся – формируя счёт, он сосредоточенно смотрел на светящийся экран.

Когда Антон час назад заглянул в этот бар, то был почти трезв, употребив лишь две рюмочки водки в ресторане и холодную банку пива по дороге. Роящиеся в голове мысли не оставляли ни на минуту, в попытках заглушить их он и заглянул сюда. Антон лениво обвёл взглядом потолок и стены бара «Конура». Чёртова конура! Проблемы, недавно ворвавшиеся в его жизнь, и не думали заканчиваться. В голове билась одна и та же мысль – принятое им решение о разводе повлекло за собой вереницу нескончаемых проблем. Наедине с собой он частенько сожалел об этом, считая, что поторопился, не продумал всё как следует, до конца. Бывшая – просто стерва! Антон непроизвольно сжал кулаки, представив лицо жены. Тварь! Недостойная не то что его любви, а даже её существования!

Порывшись в портфеле, он выудил на свет телефон. 2.36 ночи. Утро понедельника уже наступило, а он и не заметил! Пора закругляться – на сон оставалось около шести часов, не больше. Твою мать… А ведь ещё нужно что-то говорить на совете. Засунув портмоне в задний карман джинсов, Антон вышел из бара, нарочито громко хлопнув стеклянной дверью.

Он вдохнул полной грудью ночную майскую прохладу и обернулся. В центре города, в пешеходной зоне, в десяти шагах от него назревала бурная потасовка. А вот это уже интересно! Пацанёнок лет пятнадцати на вид, окружённый взрослыми дядьками подшофе, махал ножовкой. Обычной ржавой ножовкой с затупившимися краями. Причём ножовку он держал правой рукой, а левая была вся в свежей крови, будто исполосованная зубами монстра. Жёлтая толстовка валялась под его ногами на асфальте. Ого, это уже по-настоящему любопытно! Обнажённый по пояс человек в центре города… куда только полиция смотрит? Антон, растолкав толпу зевак, влез в самую середину, мельком взглянул на мальца и сразу всё понял.

– Парень, дай-ка сюда свою пилку! Дай, говорю, пилку! – мальчик отпрыгнул в сторону, безостановочно неся такую ахинею, что Антону стало не по себе. Видывал он таких… Высокий и худенький красавчик, ни мышц, ничего! Манекенщик или мажорик, одно из двух, а может, и то, и другое вместе. Ходят к нему похожие на практику в Союз журналистов! Очередная детка каких-нибудь богатеев, выросшая с золотой соской в заднице. Шорты на нём – фирма, да и толстовка, валяющаяся на асфальте, явно не на рынке куплена.

– Это шрамирование! Я сделал себе шрамирование! Это не кровь, это краска! Краска! – мальчишка, явно не в себе, крутился и подпрыгивал на месте волчком.

Антону удалось ухватить его за правую руку. Сжав парню запястье, он вынудил его отпустить пилку. Ржавая, совершенно негодная к употреблению, она, звякнув, упала на асфальт. Толпа, окружавшая их, притихла. Антон, не отпуская руку мальчишки, поднял с асфальта его толстовку:

– Давай помогу одеться! Прохладно! Ну-ка, стой смирно! Кому говорю, стой! – тот послушно подставил голову.

– Что ты принял? Отвечай! – Антон раздумывал, вызвать ли скорую или не ввязываться в эту историю, а пойти подобру-поздорову домой, когда почувствовал, как кто-то крепко взял его под локоть:

– Отойди от него, сволочь, убери от моего ребёнка свои руки! Урод! – Антон опешил: таким тоном с ним не смел разговаривать никто. Никто! Маленькая, но воинственная женщина вцепилась в рукав его спортивной кофты. Рыжие волосы, наспех стянутые в высокий хвостик, и красная пижама с белыми пятнышками смотрелись столь нелепо на центральной улице города, что он выпустил руку парня.

– Вы его мать? Простите, но он под кайфом. Я вам точно говорю: это не алкоголь, я в этом понимаю. Нужно вызвать скорую, ему в любую минуту может стать хуже. Давайте-ка я ему сейчас толстовку надену, прохладно, а вы пока скорую вызовите, – Антон попытался произнести это как можно убедительнее.

– Вы сами предостаточно пьяны, еле на ногах стоите! Кто вы вообще такой?! – Антон, не терпевший по отношению к себе и малейшей фамильярности, с силой отцепил женские пальцы от своей кофты, оглянулся. Толпа явно жаждала развлечений, и предоставлять ей такую возможность он не желал.

– Ваш сын явно что-то принял! – Антон наклонился к лицу женщины, постаравшись сказать это как можно убедительнее, и посмотрел в сторону мальчишки: – Я с уверенностью вам это говорю!

– Нет! Он просто пьян! Его организм не переносит алкоголь! Мне лучше знать! – незнакомка, встав на носочки, выкрикнула ему это в лицо. – Может, это вы приняли что-нибудь? Может, скорую вызвать вам? – на этих её словах мальчишка бросился наутёк. Неловко сиганув через бордюр, он перебежал на другую сторону улицы и, хлопнув железной калиткой частного двора, скрылся внутри. Женщина секунду смотрела ему вслед.

– Я побегу за ним, извините… А вообще, спасибо вам! – Антона поразило её совершеннейшее внутреннее спокойствие – будто они вели светскую беседу на берегу моря, а она отправлялась купить мороженого.

– Может, помочь вам? Помочь?

Женщина, секунду поколебавшись, кивнула и, не теряя больше времени, побежала за сыном. Упитанная, но спортивная баба. Сильная. Такие ему нравились. Антон, не раздумывая, бросился следом.

– Это закрытая частная территория, из двора другого выхода нет. Далеко не убежит! – она, задыхаясь, держала в руках пластиковый ключ от ворот. – Сейчас открою! Заходите!

Внутренний двор оказался огромным, но совершенно пустынным и плохо освещённым двумя фонарями с разных концов арок и лампочками у подъездов. Арки, запечатанные железными воротами, смотрелись неприступно. Подъезды, чёрные выходы кафе, гаражи, спортивная площадка – гул центральной улицы долетал сюда далёкими, чужими отголосками.

Они побежали наискосок, огибая припаркованные автомобили. Мальчишку поймали в дальнем углу, у железной беседки. Антон схватил его тонкую руку и обратил внимание на плохо фокусируемый взгляд; парень трясся, как клоун на маскараде, ни на минуту не замолкая:

– Мам, я пойду домой, пойду! Обещаю! Не вызывай скорую, мам! Мама! Я ничего не принимал! Я пил пиво! Только пиво! Мам, меня угостили! Что это за тип, мам? Пусть валит! Отпусти меня, убери от меня свои руки, мужик! Убери руки! Пилка мне нужна была для фоток! Просто для фотографий! Я нашёл её в парке, а толстовку я сам снял, руку хотел показать! Шрамирование! Понимаешь, руку людям показать! Да что ты за тип? Отпусти меня!

Антон с силой усадил парня на лавочку, придерживая за плечо:

– Нет, не отпущу! Уж больно быстро ты бегаешь! – Антон попытался надеть на него толстовку, насильно просунув в ворот сопротивляющуюся голову. В кармане толстовки болталась довольно увесистая коробка – электронная игрушка. Антон вытащил её, переложил к себе в карман – подумал: в скорой, при осмотре может потеряться. Просунув мальчишке правую руку в рукав, обернулся.

– Сиди и успокойся! – женщина, не теряя самообладания, вызывала скорую. Она твёрдо разговаривала с оператором, при этом не спуская глаз с сына.