Таня Мороз "Амбивалентность"

Амбивалентность
Таня Мороз

А как вы разыграете свою жизнь? Герои романа поставили на кон свое будущее, смели все на своем пути отдаваясь чувствам, поставив во главу угла любовь. Каждый из них испытывал такие грани чувств, которые недоступные пониманию других игроков. Кто из четверых станет лишним?

Таня Мороз

Амбивалентность

Тома

Она проснулась от звонка, нервно пошарила в складках одеяла в поисках вибрирующего телефона. Серж! Ехать на работу Томе совсем не хотелось. Кстати, она не помнила, чтобы они с Сержем договаривались о встрече. Зачем он звонит в такую рань?! Мысли медленно заворочались, выдав: «Суббота, суббота, девочкам работа, а мальчишкам-дуракам – толстой палкой по бокам!» Глупая детская считалка, невесть откуда пришедшая в голову…

Высветившееся фото Сержа Тома поставила на экран сразу, как купила смартфон, желая сделать ему приятное. Симпатичный брюнет, да что там говорить, вполне себе красавчик смотрел в объектив вполоборота, словно ускользая из снимка. Крупные черты лица подчёркивали мягкость янтарных глаз, а квадратная массивная челюсть – пухлость губ. Если мужчин можно называть красивыми, то Сержик, по мнению Томы, был именно таким. Даже оставшиеся с подросткового возраста «оспинки» на щеках не портили его. На фото, ближе к правому плечу Сержа, виднелись купола Преображенского собора – они с Томой часто бывали там по воскресеньям. Она провела пальцем по экрану, принимая вызов.

– Да, Серёжа, слушаю! – она откинула одеяло и села в постели. – Алло! – ожидая ответа, Тома наклонилась и свободной рукой начала разыскивать тапки, оставленные у кровати. Правый нашёлся быстро, а левый, как назло, ускользал от требовательных пальцев. Тома старательно прислушивалась к почти потусторонней тишине. – Серж! Что происходит!? Алло!

Наконец отдалённый скрип и возню прервал незнакомый женский голос:

– Не буди его, Лёвочка! Вот проснётся и тогда поиграет с тобой. Сейчас доварю суп и позавтракаем втроём. Лёва! Положи Серёжин телефон на место! – Тома медленно разогнулась, прижимая телефон к разгорячённой щеке, затем резко вскочила и мелкими семенящими шагами быстро подошла к окну – ей стало не хватать воздуха. Она взялась за плотную штору и, беспомощно повиснув на ней, наконец дёрнула в сторону, с лязгом оборвав пару металлических креплений.

– Серж! Алло! – её голос в тишине квартиры прозвучал не как обычно – требовательно, а совершенно растерянно; странный звонок никак не желал вмещаться в её сознание. Тома пыталась найти объяснение происходящему и наконец хоть как-то идентифицировать женский голос, в один миг сделавший её безвольной, совершенно не готовой что-либо противопоставить такому жестокому удару. Смяв ночную сорочку о край подоконника, она потянулась к пластиковой ручке и открыла раму вверх, на проветривание; вдохнула прохладного весеннего воздуха, но не почувствовала облегчения.

– Лёва, не прыгай на диване. Слезь! – этот женский голос был ей точно незнаком, не отзываясь ни в одном из закоулков памяти. Уж на что, а на память Томе точно жаловаться не приходилось. Она, напрягая слух, впитывала каждое слово, предназначенное не ей, будто безбилетница, проникшая на представление, миновавшая фойе и занявшая место в партере. В разыгрывающейся драме она была невольным слушателем и непосредственным участником одновременно. Она являлась той самой заинтересованной стороной, которую никто не приглашал к столу, той личностью, незваной-негаданной гостьей, оказавшейся не в то время и не в том месте одновременно; тем самым полицейским, на месте морального преступления вдруг получившим в руки недостающие улики! Ужасное понимание разгаданного паззла всколыхнуло в Томе противоречивые чувства: бежать восстанавливать справедливость, бить врагов – или лечь в постель и умереть от предательства такой величины, какого ей переносить ещё не приходилось. Непостижимым образом или по воле провидения этот незнакомый малыш набрал номер именно Томы! Вернее, её номер был последним, набранным накануне вечером самим Сержем, это яснее ясного! Судя по разговорам и шуму, Серж был частым гостем в этой семье – таким частым, что крепко спал там на диване и на завтрак его кормили супом!

Несколько раз впадая в состояние, близкое к истерике, Тома порывалась отключить телефон, но всё же заставляла себя слушать грохот льющейся из крана воды, возню ребёнка и разговор молодой женщины с самой собой:

– Серёжа любит нас, да, Лёва? Конечно любит! Вот проснётся – и прогуляемся втроём в парке! Да, малыш? Серёжа раскачает тебя на качелях до небес! – женщина явно заискивала перед мальчиком – это общение становилось всё более и более странным и наигранным. Вряд ли эта женщина была матерью ребёнка. Или..? Хотя какая разница! Наконец, ровно на сорок первой минуте не очень этичного подслушивания Томы, проснулся Серж:

– Аннушка! Ну неужели сложно дать час поспать?! Лёва, иди ко мне, обниму… Иди! А, попался!? Кто тут бандит?! Кто?! – заливистый детский смех прервал озабоченный голос Сержа: – Лёва, сколько можно тебя просить не трогать мой телефон?! – Сержу понадобилась пара секунд, чтобы понять, что произошло, – он немедленно отключил связь. Это было логично с его стороны, как и то, что Тома тут же перезвонила, но абонент стал для неё уже недоступен.

Она вернулась в постель, натянула одеяло до подбородка и уставилась в белёный потолок. Взгляд цеплялся за неровности и едва заметные мазки извёстки. «Хорошо, что не стала делать натяжной потолок! Говорят, они используют синтетический материал, от него с лёгкостью можно заполучить аллергию или астму! Хотя вот соседи сделали – хорошо смотрится. А ведь у них маленький ребёнок, но не боятся ни аллергии, ни астмы…» Все эти мысли возникли в её голове совершенно не к месту. Тома прикрыла глаза: «Серж! Он всё-таки изменяет мне! Изменяет!» А ведь она где-то глубоко внутри понимала это: чутье – сильная штука. В последнее время что-то такое витало в воздухе, проскальзывало между ними. Незримый шлейф вранья! Хотя нет, она сейчас это придумывает! Придумывает! У них всё было просто отлично, Сержик не давал ей повода усомниться в его верности! Никогда не отпускал её руки, всегда глаза в глаза… Он жил её жизнью, и это правда! Только это – правда! Да что же это такое?!! У Сержа наверняка есть объяснение для неё, должно быть! И это объяснение найдётся! Не нужно заранее так переживать! Тогда почему он отключил телефон, почему не объяснился сразу? Испугался?! Струсил? Взял время, чтобы придумать для неё удобоваримое враньё? Всё враньё! Враньё! Всё! Всё!

Тома зажала себе рот ладонями и сильно прикусила большой палец, чтобы не закричать на всю квартиру. Душевная боль оказалась для неё в разы кошмарнее боли физической, словно вылитое на грудь ведро крутого кипятка, не встречая сопротивления, сняло единым пластом кожу, обварило ей горло, лёгкие. Тома с шумом втянула в себя воздух, давясь беззвучными слезами – они лились из неё, как вода, не имеющая цвета, и даже соль, казалось, исчезла из них. «Изменяет!» Не в силах более пошевелиться под бетонной плитой горя, придавившей её, Тома, изредка моргая, уставилась в пустоту. Ей хотелось умереть.

Так продолжалось час, два или три – время перестало существовать для неё; разум, отказывающийся верить в произошедшее, отказывающийся смириться, истерично искал выход из положения, искал оправдание предателю, врагу и одновременно любимому человеку; он искал единую мысль, здравую во всём этом безумии, мысль, способную дать ей новую опору. «Это она виновата! Аннушка! Каким тоном он произнёс её имя?! А-а-аннушка!!! Они явно знакомы не один день! Чужая, незнакомая женщина вовлекла Сержа в свою жизнь! Окрутила! Сволочь! – Тома зарыдала в голос, оплакивая горькую бабскую долю, не миновавшую и её. – Серёжа! Как он мог? Он же так любит меня! Зачем? Зачем? Или всё это игра, жестокая игра, и он вовсе не любит меня, дуру! Не любит! Несчастную, набитую дуру! Доверчивую!» Тома всхлипывала и ворочалась, не в силах найти удобную позу для своего беспомощного тела, будто получившего сто ударов кнутом. Да-да, так и бывает – слишком сильное душевное потрясение причиняет страдания ни в чём не повинному физическому телу. Иногда Тома замолкала, и именно эти моменты тишины были наихудшими, именно они и толкали её к краю безумия.

Наконец истерическое состояние, требуя выхода – но оно послужило и источником к началу выздоровления, – заставило Тому решительно откинуть промокшую от слёз подушку в сторону. Не выдержав более своего бездействия, она вскочила и, прыгая на одной ноге, натянула попавшиеся под руку трико, свитер. Просовывая руку в ветровку, другой рукой она вызывала такси. Время приближалось к часу ночи. Она желала немедленных объяснений от Сержа, немедленных!

Машину подали сразу – дорога до дома Сержа заняла мучительных пятнадцать минут по тёмным пустынным улицам. Тома, отвернувшись к окну, вовсе не силилась что-либо разглядеть за тёмным стеклом, нет, – она не хотела, чтобы водитель заметил её опухшее от слёз лицо. Заглушая первобытное желание завыть, она нервно комкала в руках влажную салфетку. Мысли, хаотично расталкивая друг друга, возникали в её голове сами по себе, но одна как красный транспарант – «Изменщик!» – пребывала в её мозгу постоянно, и именно эта мысль толкала Тому вперёд. Да, они так и не решились за пять лет начать жить вместе, – и что? Разве от этого их отношения стали хуже!? Наоборот! Хотя Серёжа хотел жить с ней, настаивал! Он, кстати, очень хотел, просто требовал этого! А у неё была веская причина – дети. Да, взрослые, да, самостоятельные, – и что? Разве кто-то отменил её обязанность быть им матерью? Разве она могла позволить себе предать их – предать так же, как это сделал их отец? Разве она имела право переехать к Сержу и зажить собственной жизнью или привести Сержа в свой дом? Нет! У неё не было такого права.

Тома болезненно сглотнула. Она устала, просто очень устала! Нужно немедленно прекратить истерить! Тома прижала ладони к глазам, тоскливо всхлипнула. Общество Сержа, безусловно, очень дорого ей, в этом Тома отдавала себе отчёт. Им по-настоящему весело и хорошо друг с другом, причиной для ссор служила лишь её мнимая ревность! И вот – ревность оказалась вовсе не мнимой, она получила исчерпывающие доказательства. И что, что ей теперь с этим делать, с этим доказательством?! Что ей теперь предпринять, когда маски сброшены?! Она не сможет закрыть на это глаза, нет! Какое найти Сержу оправдание?! Как это сделать?!

Тома попросила таксиста не уезжать, перебежала пустынную дорогу, скинула цепь с калитки и потянула её на себя. Парковка была пуста – машины Сержа, синей трёхдверной «тойоты», во дворе не оказалось. Тома постояла у запертой двери его дома, обошла его кругом, позаглядывала в тёмные окна, затянутые плотными шторами. Этот дом принадлежал его родителям, пару лет назад окончательно переехавшим в пригород, и теперь Серж жил тут один.

Совершенно ни на что не надеясь, Тома что есть силы забарабанила в стекло веранды, но, услышав остервенелый лай соседских собак, пришла в себя. Она поёжилась от холода, накинула на голову капюшон и почти спокойно застегнула куртку; ещё раз осмотрелась и, поняв всю безнадёжность своей затеи, вернулась в ожидавшее её такси. «Ничего, явишься! Явишься как миленький! А нужно ли мне это теперь? Мне нужно? Нужны его лживые объяснения? Его оправдания? Трус! Выжидает! Выжидает, когда я успокоюсь! – размышляла Тома, откинувшись на сиденье. – Надо мне подумать, как теперь строить свою жизнь без Сержа, очень хорошенько подумать».

Дорога домой показалась Томе в разы короче из-за желания развернуть машину, снова поехать к дому Сержа, сесть на порожек и дождаться его возвращения. Потребовать объяснений, устроить страшный скандал на всю округу. Но нет, нет! Так унижаться, превратившись в назойливую собачонку, она себе не позволит. Она поедет домой, ляжет спать и вычеркнет Сержа из своей жизни. Вычеркнет!

***

Дома, не раздеваясь, Тома села в кресло и, снова потеряв счёт времени, стала представлять сцены измены Сержа. Отвратительные картины помимо её воли одолевали сознание. «Аннушка! Проклятая стерва! У неё что, есть ребёнок?! Ребёнок, которому нужен отец?! Она, что же, возомнила себе, что из Сержа получится хороший отец? Она реально глупая! Тупица! Серж, боящийся ответственности и бегающий от неё, как чёрт от ладана? Серж, который смотрит на детей как на невиданных зверушек? Серж – и вдруг отец чужому ребёнку? А-а-аннушка, да чем же ты его к себе прицепила? Интересно, а ведь ей на слух не дашь больше двадцати пяти лет – этот её слащавый голос Тома теперь узнает, выделит из тысяч других голосов: «Лёвочка, Серж покачает тебя на качелях до небес! Позавтракаем втроём!» Фу, какая мерзость! Разве она, Тома, достойна выслушивать это? Серж – предатель! Мог бы честно всё рассказать! Да разве она его держит? Разве она держит Сержа возле своей юбки?! Нет! Она всегда доверяла ему как себе! А напрасно! Напрасно! Нужно было проверять телефоны, ставить геолокацию, а не соплями сейчас умываться! Но как же доверие!? Разве не на этом построены самые крепкие семьи?

Тома, подавив всхлип, решила сварить себе кофе. Она налила в него молока, бездумно насыпала пять ложек сахару – так любил пить кофе Серж. Забравшись на диванчик, Тома сжала в ладонях горячую чашку, сделала глоток – сахарное молоко с призрачным запахом кофе, отвратительное пойло, от которого у неё моментально скручивало живот!

Она решительно поднялась, вылила кофе в раковину и, внимательно наблюдая, как молочно-кремовое завихрение утекает в водосток, всхлипнула. Убрала чашку и решила: хватит, хватит ныть!

Тома бессмысленно ходила туда-сюда по квартире, перекладывая вещи с места на место. Обессилев, прилегла на диванчик, по-детски прижав колени к подбородку. Она не уснула, нет, – кошмарное полуобморочное состояние накрыло её, не позволяя шевелиться.

***

К утру телефон Сержа включился – пришло SMS-оповещение. Серж явно увидел миллион её попыток дозвониться, но ответной реакции не последовало. Он явно раздумывал, что именно она могла услышать, и искал себе оправдание. Интересно, какое? Тома не знала, что и думать по данному поводу. Звонить ему она себе запретила. Он мужчина, он виноват, и он должен объясниться. И Тома дождалась этого звонка – ровно в девять утра: в это время Серж отвозил её на работу в торговый центр. Плохо соображая, она провела пальцем по экрану.

– Привет! Ты мне звонила?!

Весёлый голос Сержа не привёл Тому в замешательство, нет. Она понимала: это его наспех выстроенная защита – спрятаться за напускной самоуверенностью и бравадой.

– Конечно я тебе звонила! Где ты был всю ночь?! – не сдержав эмоций, она выкрикнула: – Где ты ночевал, скотина?

– Во-первых, я не скотина, и во-вторых, я спал дома! Где мне ещё, по-твоему, ночевать, Томочка?! К себе ты меня не пускаешь! И вообще, ты поедешь сегодня на работу или нет?

Ей показалось, или в его голосе она реально услышала издёвку? Обида и непонимание происходящего, желание разобраться заставило Тому выдохнуть:

– Поеду!

– Так спускайся, милая, карета подана! – не дожидаясь ответа, он бросил трубку.

Застёгивая сапоги, Тома чуть не порвала колготки застрявшим на полпути замком. Дёргала застёжку туда-сюда и вдруг истерично выкрикнула:

– Ненавижу его! Ненавижу! – в попытке справиться с эмоциями она приложила ладони к разгорячённым щекам. Наконец кинула ключи в сумку и обернулась к большому зеркалу. Поправляя воротник тёмно-синего пальто, стряхнула несуществующую пылинку, облизнула красные, опухшие губы и сказала себе: «Я запрещаю тебе сегодня плакать, Томочка! Запрещаю! Хватит уже!»

Спускаясь по лестнице, она раздумывала: «Нужно искать рациональное объяснение его поступку, оправдывать его!» Но как?! Простить измену Тома не могла и не желала! Серж занял настолько прочное место в её сердце, что, когда они обсуждали совместное будущее, которого не могли себе позволить, Тома расстраивалась. Когда они познакомились, Серёже было всего двадцать восемь, ей – тридцать восемь. У неё за плечами был двадцатилетний брак, развод, взрослые дети, бизнес, у него – университет, аспирантура, жизнь с родителями. Что их могло связывать? Тома до сегодняшнего дня думала – любовь. Бывает же такая – настоящая! Такая с каждым в жизни должна случиться. Она ругала себя за это: «Наивная! Мне сейчас сорок три, а рассуждаю я не более здраво, чем двадцатилетняя!» Хотя разве Сереж не любил её? Разве не любил? Такой мысли Тома не могла себе позволить – это значило расписаться в собственной несостоятельности как женщины. Признать себя дурой!? Нет уж! Конечно он любил! Просто Серж молод, вокруг столько соблазнов, женщин. Аннушка! Вот откуда она взялась?! Стерва! Скорее всего, он подцепил эту девку на работе! Неудивительно! Маленький начальник – тоже начальник. А что?

Тома перевела дыхание и, нажав на кнопку, открыла дверь и вышла из подъезда. Солнце ослепило её опухшие от слёз глаза, заставив зажмуриться и пожалеть об оставленных на полочке очках.

В её жизни медленно, но верно наступал непростой период – ей не хотелось погружать Серёжу в свои денежные проблемы, которые росли как снежный ком. Зачем? Он вряд ли мог ей помочь. Вот теперь и нашёлся повод расстаться с ним после пяти лет отношений. Хотя расстаться красиво теперь не получится. Всё же не у каждой истории счастливый конец, но в каждой истории есть конец! Такая мысль вызвала у Томы кривую улыбку. Всё-таки правильно, что она позволила ему работать, – всё же Серж не игрушка в её руках, не её раб, не её собственность. Он заслуживает большего. Теперь он материально совсем не зависит от неё, а значит, задача облегчается.

Свой чёрный «шевроле», припаркованный у ворот, Тома заметила сразу. Она купила эту машину, но ездил на ней только Серёжа. Так уж повелось – иногда она, конечно, садилась за руль, но эти случаи можно было пересчитать по пальцам. Что-что, а водить ей совершенно не нравилось.

Тома распахнула дверь машины и села на переднее пассажирское сиденье. Серж с помятым лицом и несвежей причёской – явные признаки бессонной ночи – вызвал в ней новую волну ярости. Мерзавец! Она еле сдержалась, чтобы немедленно не вцепиться в его кудрявые волосы и не выцарапать глаза. Он явно не принимал душ с утра, хотя рубашка точно была свежей. Ясно – попал домой под утро, впопыхах переоделся и явился к ней. Серж смотрел на неё слегка сощурившись; наглость, с которой он смел улыбаться и заглядывать ей в глаза, заставила Тому задохнуться от праведного гнева. В попытке не опускаться до базарного бабского крика она спросила как можно спокойнее:

– Серёжа, где ты был вчера? Просто скажи мне правду!

– Дома, говорю тебе. После работы уснул, а трубка, как назло села. Ух! Смотрю, ты разъярённая! – машина мягко тронулась, Серж уверенно свернул с центральной улицы направо. – Тома, не начинай скандалить, прошу! Вот к чему сейчас эти разборки, а, Том? Я всегда только в твоём распоряжении, двадцать четыре на семь! В кои-то веки телефон разрядился, а у тебя сразу трагедия!

– Ты мне изменяешь! Это гадко и низко! Не ожидала от тебя такого скотства, хотя, видимо, просто не замечала раньше, какое ты животное! – Тома резко открыла бардачок в поисках таблетки от головы. Содержимое высыпалось ей на колени – ручка, влажные салфетки, чеки. Не обнаружив лекарства, Тома, запихнула всё обратно и истерично выкрикнула:

– Всё правильно – нам нужно расстаться! Тебе пора жениться и завести ребёнка, а мне – выйти замуж за нормального мужика! Надоели твои выходки! Как оказалось, понадобилось пять лет, чтобы понять, чего ты стоишь! А ты ничего не стоишь! НИ-ЧЕ-ГО! Твой сладкий образ оказался плодом моей фантазии!

Машина подпрыгнула, наехав колесом на кочку и вынудив Тому схватиться за подлокотник, – начиная злиться, Серж обычно переставал следить за дорогой.

– Ты в своём уме? Я спал дома, говорю тебе, дома! И не думал изменять! На хрена мне это, скажи!? – он обернулся к ней вполоборота; ведя машину одной рукой, другой порылся в кармане пиджака, нащупал таблетки, протянул ей блистер. – Вот, возьми своё лекарство! – Тома с треском выдавила две таблетки из ячеек; разжёвывая, скривилась. Серж протянул ей бутылочку минералки. Сделав глоток, Тома перевела дыхание; скомкала бумажную салфетку, вытерла каплю воды у рта.

– Я вчера внимательно слушала, очень внимательно! Кто эта Аннушка? У неё что, ребёнок? Серж, у неё есть ребёнок? Может, это твой ребёнок? А что, вполне возможно! Гадить у тебя хорошо получается – жрать и гадить! Не удивлюсь, если этому ребёнку пять лет!

Тома вздрогнула от раскатистого хохота – Серж, потянувшись к ней правой рукой, попытался обнять:

– Ух, ну и фантазия! Я так и знал, что тебе захочется крови! Крови, крови, крови! Ну, уж признайся! Эта мнимая измена распалила тебя, не так ли!? Томочка, мне так жаль тебя разочаровывать – измены не было! – Серж по-хозяйски положил ладонь ей на колено, смяв подол юбки. Тома решительно отпихнула его руку от себя:

– Не притрагивайся ко мне! Я услышала предостаточно! Да как ты смеешь выставлять меня дурой!? Мерзкая скотина, ты, может, ещё начнёшь бахвалиться своим поступком?

Серж, казалось, не терял самообладания – голос его не выражал ничего, кроме нарастающего раздражения и уверенности в собственной правоте:

– И что же ты там такого услышала, любовь моя? Мне хочется подробностей! – Серж поглядывал на неё, всё хуже и хуже следя за дорогой. – И прекрати плакать! Ну же, Тома! Ты же знаешь, я не переношу слёз!

Тома не любила ссориться в машине именно из-за этой его черты – терять контроль за дорогой, но сейчас это волновало её меньше всего. Более того, ей именно этого и хотелось – задеть! Задеть Сержа за живое, вывести из себя, сделать больно так, как больно было ей самой. Да хоть бы он разбил сейчас эту машину, ей было всё равно!

– Я брошу тебя! Влюблюсь в другого мужика, обещаю! Влюблюсь! – слёзы катились из её глаз, оставляя на щеках серые полосы туши. Достав из сумочки ватный диск, Тома отогнула верхнее зеркальце. Рассматривая себя – отёчную, невыспавшуюся, – она прижала ладони к лицу и ещё сильнее разрыдалась. И Серж!? Ей показалось, или он действительно смотрел на неё с нескрываемой жалостью?!

– Мерзавец! Неслыханное дело! Ты ещё смеешь меня жалеть!? Верх цинизма!

– Тома, хватит, давай уже мириться! – искренность желания Сержа помириться с ней Томе была вполне понятна, но наглость, с которой он врал, поражала её, заставляя сомневаться в собственном закономерном, как она считала, чувстве обиды на него.

– Я не изменял! – продолжал Серж. – Разговор, подслушанный тобой, – случайность! Аннушка – эта пожилая дама, работает у меня уборщицей. Лёвушка – её внук. Мы в хороших отношениях с ней, не спорю. Я отвёз ей зарплату домой, по старой дружбе, да и уснул нечаянно! У неё на кухне очень удобный диванчик! И с Лёвой у меня тоже отличные отношения – это четырёхлетний мальчишка! Аннушка часто берёт внука на работу. Это всё! Всё! Понимаешь, всё! И знаешь, мне осточертела твоя ревность! Осточертела! – стукнув по рулю кулаком, Серж замолчал.

Всю дорогу до торгового центра Тома, оставив всяческие попытки оттереть тушь, плакала, отвернувшись к окну. Глупая! Она всего лишь хотела быть с ним счастливой. Всё к его услугам – рестораны, дорогие вещи, заграницы… Но Серёжа и не думал испытывать благодарность. Быть верным – этот путь оказался не для него.

Тома, неожиданно даже для самой себя, приняла окончательное решение – истерически всхлипнув, она резко обернулась и выкрикнула:

– С сегодняшнего дня мы официально расстались! Мы теперь просто друзья, понятно? Просто друзья! И я не сплю с тобой больше, скотина! Не сплю! И знай – ты не убедил меня! Не убедил!

Серж сжал зубы и, не оборачиваясь, вырулил на парковку; машина наехала колесом на бордюр, дёрнулась и остановилась. Посчитав разговор оконченным, Тома, не раздумывая, вышла из машины и с силой захлопнула дверь. Серж наблюдал, как она, сопротивляясь порывам ветра, бежит к торговому центру.

С каждым шагом расстояние между ними увеличивалось, и тонкие нити, казалось, навсегда связывающие их сердца, безжалостно рвались.

Серж

Выруливая между плотно стоящими в два ряда автомобилями, Серж поискал глазами Анну. Возле ворот университета мелькнул знакомый голубой плащ – девушка помахала ему и побежала к машине, перепрыгивая через лужи и удерживая равновесие раскрытым зонтом. Распахнула переднюю дверь, сложила яркий зонт, щёлкнув спицами:

– Привет, Серёжа! – забравшись в машину, Анна сразу же потянулась к нему и повисла на правой руке, сжимающей руль. С промокшего рукава её плаща вода закапала на его выглаженные бежевые брюки. Серж с сожалением смотрел на расползающиеся по ткани бурые пятна, а ведь утром он посвятил целых пятнадцать минут глажке, украв это время у сна. Чертыхнувшись про себя, Серж стряхнул каплю с брюк, увеличив радиус пятна ещё больше.

– Я скучала! – от Анны пахло недорогими духами и ещё чем-то. Неприятный, сладковатый запах её тела, теперь будто преследовавший его повсюду, моментально ударил в рот и нос – это заставило его кашлянуть в кулак. Но врождённое чувство такта и воспитание деспотичной матерью не позволяло высказаться или как-либо затронуть эту тему в разговоре с Анной.

– Подожди, не сейчас! Дай мне спокойно выехать.

Она послушно откинулась на сиденье. Короткий плащ задрался, демонстрируя острые девчачьи коленки, обтянутые капроновыми колготками. Ему нравились девчачьи коленки, и капрон нравился тоже. Именно такой, недорогой, продающийся на всех рынках страны. Капрон, растягиваясь неравномерно, не скрывал наготу, а как бы подчёркивал её в некоторых местах – коленях, икрах. А ещё зацепки и стрелочки, ползущие чаще по направлению вверх, тоже возбуждали его. Рваные колготки на полудетских ногах…

Серж невольно улыбнулся своим мыслям. Отчего-то вспомнилась Тома – кстати, она в жизни не натянула бы на ноги нечто подобное. Но ей это и ни к чему – слава богу, их отношения строились не на этом. Вернее, его бурные и не очень сексуальные фантазии никогда не переключались на Тому, что в общем-то было странно…

Пока Серж раздумывал над этим фактом, они покинули частную парковку университета и выехали на главную дорогу. Анна, повернувшись вполоборота, наблюдала за ним, накручивая на ладонь конец широкого пояса от плаща. Посматривая на неё вскользь, Серж понимал: она ждала серьёзного разговора, но ему не хотелось его начинать. Серж не любил лукавить, выкручиваться – нет, это далеко не его амплуа. Честный, открытый разговор, доводы обеих сторон – вот что он считал правильным. Анне придётся его выслушать, а ему придётся выслушать её.

Машина, петляя по узким улочкам, снова выехала на широкий проспект. Через три квартала они свернули направо к новому микрорайону. Вскоре Серж припарковался у высотного дома, рядом с её подъездом. Он заглушил машину и повернулся к Анне.

Двадцатилетняя студентка. Милая девочка из семьи среднего достатка, умудрившаяся втюриться в преподавателя старше её на двенадцать лет. Серж поймал себя на мысли, что больше не симпатизирует ей, его больше не впечатляют её длинные чёрные волосы, глаза, нос, рот. Родинка у виска, коричневое бугристое пятнышко, – всё в ней раздражало его. Раздражало всё то, что раньше умиляло. Нет, конечно, он не любил её и раньше, в этом он всегда отдавал себе отчёт. Он даже признавался себе в том, что симпатия его была разовой. То есть четвёртый размер её груди его когда-то впечатлил – остро захотелось посмотреть: что там под блузкой? В женщинах его всегда восхищала большая грудь – за это он мог со многим примириться.

…В первый раз он привёз Анну к себе домой в перерыве между парами в университете. Это случилось месяца три назад. От нахлынувших воспоминаний Серж снова испытал ту неловкость, которую ему довелось пережить в тот день. Он тогда сидел на диване в своей гостиной, облокотившись рукой о спинку; Анна стояла перед ним, как манекен из магазина. Она тупила, несносно тупила, застыв посредине комнаты. Почему-то сначала она сняла носки и с минуту комкала их в руке; наконец нерешительно приблизилась к нему и положила их на диван. Серж помнил, как пожалел тогда, что не налил ей водки или вина.

Да… Это приключение можно было пережить лишь однажды. Вместо того чтобы медленно снять блузку и показать ему грудь, Анна расстегнула джинсы и как-то грубо, по-мужски взявшись за пояс, стянула их вместе с трусами. Брючины, застряв в икрах, не желали слезать. Анна, поборовшись с ними минуту, наконец резко выпрямилась, продемонстрировав ему две костлявых ноги, прикреплённых к узкому тазу, и небритый свисающий лобок. На белых, вывернутых наизнанку трусах взгляд Сержа приковало влажное пятно.

Минет Анна делала так же отвратительно, как и раздевалась. Серж, устав, отодвинул её голову в сторону и кончил сам. Вот, собственно, и всё, что у него с ней было.

Признавая свою возможную неправоту, он продолжал возить её с занятий домой, если позволяло время. Иногда он трогал её грудь через хлопковую блузку. Мягкая и какая-то маслянистая – он чувствовал это даже через ткань. Анна как-то попыталась расстегнуть пуговицу и показать ему грудь, но он не позволил ей этого. В фантазиях её молочно-белая грудь с розоватыми сосками, поддающаяся его требовательным пальцам, всей своей тяжестью ложилась ему на лицо. Этих фантазий Сержу было вполне достаточно для плотского возбуждения, и, казалось, вот оно, вот, возьми! Претвори в жизнь! Но нет – опасаясь новых разочарований, связанных с Анной, он всё время оттягивал этот момент.

Однажды она всё же заманила его подняться к ней в гости на чай. Уютная квартирка её семьи располагалась на окраине – Аннушка жила с родителями и четырёхлетним братом Лёвой.