Олег Игоревич Голиков "Крымский Джокер"

Виктор одобрительно похлопал друга по плечу:

– Молодец! Главное – чтоб никаких детективов! А философию я уважаю. Ну что – кто первый за рулём?

Толстый поднял руку и забрался на место водителя. Он опустил стекло, и протерев напоследок боковое зеркало заднего вида, ловко выехал со двора. Карытин подстроил под себя переднее пассажирское сиденье, достал из бардачка потрёпанную карту дорог Украины и приготовился руководить движением:

– В Киев на машине ездил когда-нибудь?

– Было дело – пару раз пришлось в своё время столицу посетить. Да нормально всё будет, Палыч!

Виктор стал серьёзным. Он со значение поглядел на Володю и чётко обрисовал ситуацию:

– Так вот. Так как у нас всё-таки не увеселительная прогулка, а взрослое мероприятие, задание тебе первое – ехать по такому маршруту, чтобы встретить как можно меньше постов ДАИ. И вот тебе на всякий случай, – он выложил на панель пять новеньких купюр по десять долларов. – В разговоры с ментами не вступай. Сразу пытайся решить проблему через эти зелёные пропуска. Но с умом. Менты, тоже, знаешь, они разные бывают….

Володя коротко кивнул и сунул зелёные бумажки в нагрудный карман. Виктор продолжил инструктаж:

– И главное помни: если что – ты ничего не видел и ничего не знаешь. Я просто нанял тебя за двести баксов подбросить меня до Киева. Не думаю, что вопросы такие всплывут – машина другая, водила другой… – он осмотрелся в салоне, как бы желая убедиться, не осталось ли здесь чего-нибудь от его серебристого «Пассата». – И даже маршрут наш не совсем тот, который известен моим навязчивым незнакомым «друзьям». Но случись что – задницу ты себе этой легендой прикроешь…

Толстый согласно кивал, внимательно слушая своего загадочного пассажира. Приятели уже выехали из города, и теперь за окном мелькали дома пригородных деревень. Володя, включив обогрев салона, успокаивающе сообщил:

– Вот, в основном, по такой глухомани и будем ехать. Возле Херсона только пост никак не проскочишь. А дальше вроде бы ничего серьёзного нет. Ну, и перед Киевом, понятно, – он посмотрел на Карытина, и улыбнулся: – Ты поспи немного, если хочешь. Глаза вон какие красные – небось ворочался до утра?

Виктор кивнул, и откинулся на спинку сидения. Перед глазами мелькнул указатель «Симферополь – Киев». В Симферополь было направо. В Киев налево. Виктор прикрыл глаза:

«Направо поедешь – коня потеряешь. Налево… Да и налево всё потерять можно. Быстро меня выпасли, гады! Эх, надо было Димыча слушаться! Прямо в Америке попробовать пробить продление визы. Или из Киева никуда не уезжать. Хотя в Борисполе-то те таксисты похоже не совсем таксисты были…»

Заморосил мелкий дождь. Стёкла машины сразу же покрылись мелкими каплями. Володя включил дворники. Правый действительно плохо чистил лобовое стекло. Толстый прошептал еле слышно:

– Лишь бы не приморозило… А то начнётся кордебалет.

Он осторожно посмотрел на дремлющего приятеля и слегка прибавил газку.

Но Виктор не спал. Он никогда не любил долго думать об одном и том же. Тем более грузиться проблемами, которых ещё как бы и не было в наличии. Ходы свои он просчитал как-будто правильно. Теперь нужно было просто немного удачи.

Указатель с надписью «Симферополь» и тихий шелест осеннего дождя настроил его на ностальгический лад. И он предался воспоминаниям тех далёких дней, когда даже слово «доллар» большинство слышали только по телевизору.

«Блин, когда же это всё началось? Где же та развилка, где мы успели позабыть самих себя, кружась в каких-то потусторонних танцах с этими сатанинскими зелёными купюрами? Как я, весёлый и бесшабашный студент физического факультета Витька Карытин, стал миллионером, хер бы побрал эти бабки? А теперь ещё и мишенью для невидимых злодеев?»

В машине негромко запел Гребенщиков:

«Но в кодексе чести считалось существенным… Не приходить на урок…»

За окном промелькнула красочная реклама Крымских вин. Витька сквозь прикрытые ресницы посмотрел на большой щит, на котором была нарисована гигантская бутылка вина «Чёрный Доктор», и вдруг отчётливо припомнил тот далёкий морозный денёк, когда он тоже собрался поторговать этим достойным винишком. Но не совсем так, чтобы именно этим…

«Когда же это всё было?.. лет эдак четырнадцать назад, пожалуй… Только не припоминаю – я к Мишке пошёл, или он ко мне?.. Ага – вспомнил! Я тогда ещё с утра с трудом открыл один глаз…

Воспоминания Виктора Карытина, навеянные ему рекламным щитом с изображением бутылки вина «Чёрный Доктор»

«… Я с трудом открыл один глаз, и увидел то, что и ожидал. Комната студенческого общежития с самой ветреной стороны, с самыми грязными стёклами и с самым глупым человеком внутри. Все эти обстоятельства привели меня в мрачное расположение духа, и я снова закрыл глаз.

Трещала голова от выпитого накануне вина, и главное было непонятно, почему так сильно. Неужели причиной всех этих мучений стали шестьсот грамм лёгкого ароматного портвейна! Стало обидно. Это же не литр палёной водки или вонючего самогошика. И даже не огромный жбан бессовестно разбавленного пива. Это же дивный винчик, после которого и проблеваться-то грешно.

Но моему организму, похоже, было начхать на подобные доводы. Башка продолжала раскалываться, а язык грязной жёсткой тряпкой вываливался изо рта. Собрав всю волю в кулак, я открыл оба глаза и с силой оторвал голову от подушки. Сантиметров эдак на десять. Тьфу ты! Опять на наволочку за ночь натекло слюны цвета варёной сгущёнки. Вчера ж только обмен белья был! Экое свинство!

Неверной рукой я нащупал под кроватью стакан с водой, который всегда ставил накануне в предвкушении ночной жажды. Но коварная судьба подготовила моему ослабленному винными парами организму новый сокрушительный удар – стакан был пуст! «Вот ты скот эдакий, – подумалось мне, – взял и в беспамятстве ночью всю воду выжрал…» Хотя, позвольте, какое может быть беспамятство после семисот граммов портвейнюги, пусть даже крепкого и вонючего, каковым и является мой любимый портвейн «Таврида»? Чутьё профессионала подсказывало мне – здесь что-то нечисто. Да и ощущения во рту наводили на мысль о различных, знакомых по горькому (вот уж воистину!) опыту, гремучих смесях. Поток ассоциаций и воспоминаний стал вырисовываться в нечто конкретное, и окончательный диагноз проступил в голове: «Острое алкогольное отравление, скорее всего бутылкой дешёвой водки с отвратительной закуской или вообще без таковой». Вот тебе и винишко…

Реанимационные мероприятия требовались безотлагательно. В этот привычный комплекс входило обильное умывание, лучше душ. Дальше предполагалось немедленное выдвижение в ближайшую бомжовочку, где внутрь следовало принять порцию горячих пельменей с бутылкой пива «Славянское». Необходимо было включить в похмельную программу категорическое некурение, и тщательно отследить количество похмеляющего пива, иначе возможен рецидив. Но первым делом нужно немедленно восстановить тот момент вчерашнего дня, когда в голову начала поступать дезинформация о размере принятого внутрь, и окружающий мир, потеряв привычные очертания, исчез в алкогольном вихре. От этого зависела вся линия сегодняшнего поведения. Как с официальными представителями власти, так и с соратниками по борьбе с зелёным змием. Итак, всё по порядочку, не спеша.

… Проснувшись вчера, я не умывался, и сразу погрёб в город по свежему снежку. Так. А зачем? Что-то мне надо было сделать срочное. Прямо как в анекдоте про доктора и провалы в памяти, который я никогда не мог запомнить до конца. Ладненько, пусть будет так: вышел я по какому-то важнючему делу. Иначе с чего бы меня чёрт вынес в такую рань?

Хорошо…Допустим. Только башка дико разламывается. А вчера с утра не болела. Значит, накануне я не сандалил. Уже теплее. Вот! Вспомнил! Я хотел завалиться к Мишке Беляеву с геофака, чтоб обговорить важное прибыльное дельце, сулящее быстрое и непыльное обогащение. Это дело я, практически, сам придумал. А Мифодия пришлось привлечь из-за отсутствия начального капитала – у него была свадебная страховка на книжке, хотя к этому моменту он уже развёлся. Ну, всё – гора с плеч!

Значит, пошёл я к Мишке. По дороге захватил пять пива. Или шесть.… Ну, это и не важно. Мишаня ещё дрых. И я долго колошматил в дверь его времянки. Затем за пивком мы начали обсуждать мой план. А состоял он вот в чём. Приближается Новый Год, и, соответственно, увеличивается потребность населения в изысканных винах, которые не стыдно, так сказать, на стол поставить. А в магазинах давно нет ни хрена – антиалкогольная компания в разгаре. На этом и строится наш нехитрый расчёт. Можно было, конечно, по-простому накупить водяры, и безбожно спекулировать ей в родной общаге. Но это пошло и неинтересно. Опять же, из универа загреметь можно. Гораздо интеллигентнее сделать людям приятное. Так вот, – у меня есть пачка винных этикеток для вина «Чёрный Доктор». Их я тиснул на заводе Массандра, когда был там на экскурсии с последующей дегустацией. Ох, и нахрюкались тогда! Но не об этом. Этикеточки новьё. А такое дефицитнейшее вино как «Чёрный Доктор» пили в нашем городе десять-двадцать человек не больше. А попробовать мечтает каждый. Тут мы с компаньоном берём рубликов на сто пятьдесят «Церковного Кагора». Он изредка бывает в магазинах по три сорок. Аккуратно переклеиваем этикетки – и по пятнашке рваных рубликов спуливаем мирному населению. Тем более, что «Кагор», сам по себе, очень приятное сладенькое винишко. А самовнушение поможет обывателям на праздник ощутить тонкий букет нашей продукции. Риск минимальный, так как госцена «Доктора» тоже пятнадцать рубликов, и всегда можно закосить, что мы сами пали жертвой обмана.

Вот всё это мы не спеша обсуждали, когда пили пивко. Детали были немаловажны, а именно: как перенести к Мишке на хату полсотни бутылок, сколько надо клея, в каких магазинах есть «Кагор» и так далее. Для изучения обстановки мы решили посетить ближайший вино-водочный магазинчик напротив, тем более, что дело уже шло к двум часам. Сказано – сделано.

В грязном затоптанном павильоне царило привычное оживление. Очередь была «рабочая» – метров эдак пятнадцать в длину, и плохо измеримой в ширину. Хвост её выплёскивался на улицу. Кто за кем стоял, никто даже и не предполагал. Тема разговоров была привычная до тошноты – что завезли, по-сколько будут давать в одни руки, и будут ли сегодня продавать вообще. Как человек тренированный подобными препятствиями, я сразу стал протискиваться поближе к входу, не обращая внимание на злобные напутствия, щедро летевшие мне в спину. И уже через сорок минут отчаянной работы локтями и глоткой, я был внутри. Главное в этой ситуации – не останавливаться ни при каких обстоятельствах, и ни на кого не обращать внимания. По роже днём не дадут, а матерщиной меня не запугать – сам злословлю как извозчик.

Короче, там был «Кагор». Церковный, или другой какой, я сразу не рассмотрел. Не важно. Но главное, что он был чёрный как чернила. По три сорок. Я купил три бутылки на пробу. При этом мне пришлось доказывать дородной продавщице, что нас двое, так как давали всего две бутылки в одни руки. После сложной процедуры запихивания в кошмарной толчее бутылок в карманы своей старенькой куртки, я протиснулся в узкий проход и оказался на улице. Мишаня был в восторге, который я слегка притушил, сказав, что вино нужно для дела. Правда, потом он воспрянул духом, узнав, что для дела его надо попробовать. Условились выпить две бутылки, а на одну наклеить этикетку «Чёрного Доктора». Сделать, так сказать, сигнальный экземпляр. Выполнив, таким образом, первый пунктик нашего плана, мы отправились к Мишке.

Падал мокрый снег. Буксовали на гололёде троллейбусы. На остановках скопилось куча злющего промёрзшего народа. Но мы шли по замерзшей улице совершенно счастливые. Две пачки «Беломора» и банка кабачковой икры окончательно превратили студенческий будень в пир богов. А то обстоятельство, что впереди маячил непыльный и быстрый заработок, само по себе пьянило своей необычностью.

Вот здесь-то и начинаются проблемы с воспоминаниями. Нет, конечно, я помню даже вторую бутылку и концерт «Цеппелина» её сопровождавший. Помню, что на перекур мы поначалу выходили из мишкиной времянки, но потом плюнули, и дымили прямо в «спальном отделении». Немного припоминаются настоятельные просьбы хозяйки сделать музыку потише и не орать вместе с вокалистом. Потом какое-то такси, снова вино-водочный отдел и тут всё. Приплыли.

Но моя сегодняшняя головная боль явно не винного происхождения. Правда это уже не шестьсот грамм, что пришли мне в голову с пробуждением. Ну, два литра «Кагора», подумаешь.… Ну, допустим, пиво, что было выпито с самого утра. Но это сто процентов не всё. Не может так мутить человека от чудного церковного вина! Ведь ещё Иисус говаривал…. Хотя, причём тут Иисус? Да что Библия! Меня поддержал бы любой классик русской литературы! Два литра вина на двоих – это смешно! Надо вспоминать дальше, но это сложнее.

Пока я занимался анализом вчерашних событий, боль переместилась из головного отсека в грудной и забилась там испуганной птицей. Ну хватит! Пива, минеральной, или просто водички из-под крана!

Кое-как сбросив ноги с кровати, я обрадовался. Старая добрая привычка пьянючим заваливаться спать в верхней одежде, сэкономила мои скудные энергетические запасы. «Молодец, – похвалил я себя, – если б ещё и воду не вылакал…» Итак – вперёд к благам цивилизации!

Выйдя в грязный коридор, я вдохнул в себя проклятый общаговский смог, состоящий из остатков ночного табачного дыма, блевотины и мочи. Замутило со страшной силой.

Возле мужского туалета мельтешила старушка-ведьма с ведром и кляла юных мужей науки на чём свет стоит:

– Вот академики хреновы! Опять весь туалет заблевали! Чтоб вы передохли от этих пьянок бесконечных!

Я отметил про себя, что её пожелания близки к осуществлению. Ещё минута-другая без воды, и одним молодым перспективным учёным-физиком станет меньше.

– О, вышла рожа твоя наглая опухшая! – поприветствовала меня на весь коридор старушенция. – Это ты вчера весь туалет обблевал?

В высокопарном молчании я проследовал мимо, и на последнем издыхании углубился в сырые казематы санузла. И тут… да помогут мне все мои покровители! В кранах нет ни капли воды! «Не может быть… – шептал я наждачными губами, – это сон…» В этот трагический момент из коридора донёсся хохот старой гарпии:

– Что, водицы захотелось, пьянь пустынная? А, вот, хрен тебе – нету водицы-то! А я ещё и за комендантом ща сбегаю – пусть полюбуется на ентих алхимиков! Энштейны проклятущие!

Руки мои задрожали, сердце стало проваливаться куда-то вниз, как при быстром спуске в лифте. Момент наступил очень ответственный. Нужно было собрать все силы чтобы вступить в бой с очередным похмельным буднем. И первым делом уничтожить его авангард в лице уборщицы, которая не теряла времени даром. Увидев моё беспомощное состояние, она заняла угрожающую позицию и, держа швабру наперевес, загородила собой выход из умывальника.

Я попытался сфокусировать изображение и не качаться.

– Зря вы так про меня, бабушка. У меня экзамен сегодня, я всю ночь не спал – готовился. Вот и приопух маленько. Хотите, дыхну?

Последнее предложение было весьма рискованным – как от меня смердило сивухой, чувствовал даже я сам. Но на старуху, кажется, подействовало.

Она немного неуверенно сказала:

– Ну не ты, так сосед твой. А ты сегодня опосля экзамена его догонишь и перегонишь. У вас ведь окаянных что сдал, что не сдал, всё одно – нажраться – и весь разговор!

– Да куда мне нажираться с моей-то язвой, – грустно вздохнул я. И при этом подумал, как всё-таки тонко простой русский народ чувствует проблемы интеллигенции: что сдал, что не сдал – результат один. Порочный круг.

Бабка подозрительно оглядела меня и, догадываясь, что дело не совсем чисто, нехотя освободила выход.

– Сходи в душ, там пока есть вода, – пробурчала она мне в спину и зашаркала шваброй по полу.

***

Первые минуты свободы не принесли ощутимого облегчения. Хотелось пить и не хотелось жить. Надвигалась депрессия и чувство одиночества. И почему вся эта психико-физическая схема похмелья, которая повторялась тысячу раз в строгой последовательности, не выработала в организме привычку? Иммунитет, в конце концов? Ну, что это за наказание такое, – как нажрёшься как следует, наутро ощущение как-будто убил кого-то, или умер кто-то близкий. Наверное, я нездоров. Другие пьют – и хоть бы хны. Довольны и веселы наутро. Одна беда – как снова дёрнуть? А я со своими мистическими заморочками страдаю от вселенского одиночества и покинутости. Оттого и рецидивы так часто случаются. Хочется увидеть кого-нибудь, поговорить. А тут ещё и воды нет, – хоть в петлю! Хотя мне знакомый доктор-нарколог недавно объяснял за поллитрой причины всей этой котовасии. Мол, люди, с богатым духовным миром, всегда психически сильно страдают с похмелья. Так как у них обостряется реальное мироощущение на фоне контраста с безмятежным вчерашним состоянием эйфории. И вполне естественно возникают невротические синдромы одиночества и страха. Ибо одиноки и пугливы мы в этом мире. А с личностями попроще и дела обстоят куда лучше. У них утреннее желание выпить не что иное, как желание повторить вчерашнее веселье и почувствовать себя снова сильным и интересным. Самоутвердиться в своих глазах ещё раз. И тоски в них нет, и одиночество их не пугает. Они просто не чувствуют всего этого. Счастливцы…

Всё это я вспоминал, собирая банные принадлежности. И одна мысль не давала мне покоя: есть ли в душе вода? Если и там глухо, то очень логично будет повеситься в этом душе – обратно пять этажей, с таким мрачным сушняком во рту, мне не вымахать ни за что. Но если там есть вода, можно напиться, помыться, побриться, и ещё чёрт знает что с собой сделать! А, впрочем, выбора у меня нет. Бодро хлопнув дверью, я обречённо отправился в долгий путь. Все воспоминания, которые я с таким трудом извлёк из своей головы утром, улетучились.

На смену им пришла одна проблема – выжить. Хотя спуск давался мне на удивление легко. На пролёте первого этажа мелькнула страшная мысль, что я захлопнул дверь на замок, а ключ не взял. Подниматься и проверять это предположение не было ни сил, ни желания.

Вот и лабиринт душевой нашего старого общежития, скудно освещаемый красноватой лампочкой. Стены в мокрых подтёках. Вода капает как в фильмах Тарковского. «Оставь надежду всяк сюда входящий…»

И на любого психически здорового непьющего человека наш душ произведёт неизгладимое впечатление. А в моём положении следовало быть особенно осторожным, чтобы не испугаться собственной тени. Или товарища по несчастью, забредшего сюда по ошибке. Проходя мимо женской двери, я услышал журчание воды, и это вселило в меня надежду. Плюнув на все страхи и предчувствия, я устремился навстречу влаге. Слава богу, лампочка в мужской душевой горела. Правда, грязной мыльной воды было по щиколотку. Но вопросы санитарии меня сейчас трогали мало.

Ворвавшись в первую кабинку, я прямо из-под душа насытился тёплой мутноватой водой. Это, конечно, не холодненькая минералка, но полегчало. Ей богу, полегчало! Теперь водные процедуры, и – вперёд к знаниям! Постояв немного под холодной водой, я перешёл к мытью своего ослабшего тела. В этот момент кто-то захлюпал босыми ногами и вошёл в соседнюю секцию. Как я вспоминал позже, весьма несуразным показался мне сразу рост соседа по душевой. Он был не то что ниже среднего, а просто какой-то детский. Но детей, способных помыться в нашей бане в одиночку, ещё на свет не родилось. Это и не каждому взрослому под силу. Да и не пустит никто, будучи в здравом уме, ребёнка в эти трущобы.

Короче, странный рост любителя утренних водных процедур смутил меня, но пару от горячей воды в душевой было уже так много, что другие подробности внешнего вида незнакомца я не разглядел. А, наверное, стоило. Немного настораживала и молчаливость гостя. Так как почти всё мужское население общаги было со мной накоротке. А ввиду общительности моего характера, неразговорчивость его была, по меньшей мере, странной. «Но хотя, – подумалось мне,– это может быть какой-нибудь малорослый электрик или плотник». И я вновь занялся своим делом.

Шумела вода, и мы мылись в полном молчании. Тут вдруг мне показалось, что в соседней кабинке раздаётся хихиканье. Недоброе, знаете, такое повизгивание.

«Дрочит он там, что ли…», – пронеслось в голове. Мне стало гадливо. Онанизм вещь, конечно, полезная, а в некоторых случаях просто необходимая. Но не в общественном же месте! Извращенец какой-то. Я уже почти решился заглянуть через перегородку, как внезапно погас свет.

-Твою мать! – заорал я, перекрывая шум воды. – Эй, сосед! Пойди, глянь, что там!

Но в ответ не услышал ни слова.

-Эй, приятель, пойди, говорю, посмотри! У меня башка в мыле!

Не услышав опять ничего, я закрыл воду и, проклиная бесчувственного посетителя, пошлёпал к выключателю в коридор. Естественно, он был выключен. Дебильные шутки игривых дамочек. Я, чертыхнувшись, включил свет и вернулся в свою секцию.

Открыв воду, я агрессивно спросил:

-Тебе что, урод, трудно было пойти посмотреть, когда у человека вся морда в мыле?

Ответом мне был шум воды. Я здорово разозлился, и без всяких предупреждений заглянул в соседнюю секцию. Она была пуста. Никакого намёка на недавнее пребывание молчаливого негодяя. Хотя в углу лежала половинка мыльницы с чем-то, похожим на обмылок. Я протянул руку, и меня опять затошнило: в мыльнице лежал обсосанный леденец с прилипшими волосками явно лобкового происхождения.

Он что же, конфетами моется? Вот уж точно извращенец. Вторая половинка мыльницы плавала здесь же на полу.

Когда я во второй раз намылил голову, то вдруг подумал: «А как, интересно, смылся этот дегенерат, если мимо меня он не проскальзывал?» Мы должны были неминуемо столкнуться на выходе. Хотя он мог свалить, когда темно стало. Или, скорее всего, это он и подшутил, вырубив свет. Вот так.

Найдя разумное объяснение, я успокоился, и опять начал смены температур воды: горячая-холодная. И только когда я основательно стряхнул с себя груз похмелья, меня озадачила мысль: «А как он припёрся совсем голый?»

Надо заметить, что в нашем славном душе раздеваются там же, где и моются, только в противоположном углу, где сухо. Но этот угол отлично просматривается из моей кабинки. И никакой одежды ни до, ни после визита коротышки, я там не видел. Вот это номер! И тут снова погас свет. Напрочь. Наглушняк. Жуткая темнотища. Я громко выругался, поддержав свою репутацию неунывающего парня, и по-настоящему испугался. То есть так испугался, что замёрз, стоя под кипятком. Мысль, которая тайком от меня уже идентифицировала незнакомца, ещё боялась ворваться в мой мозг, но была уже где-то на подходе. Для смелости я заорал что есть силы:

-Вам что, чумаходы, делать нехрен?! Вылезу – ноги пообрываю, недомерки!

Угроза повисла в воздухе и захлебнулась в шуме воды. Стало ещё страшнее. Похмелье возвращалось вместе с леденящим душу страхом. Я закрутил кран дрожащими руками и нехорошая тишина повисла в темноте. Из женской душевой тоже ничего не было слышно, только гулко капала тарковская вода. Прочь отсюда! Схватив одежду, я с зажмуренными глазами, теряя банно-прачечные принадлежности, нагишом выскочил из подземелья.

Свет на пролёте первого этажа ослепил меня, и я попытался мокрыми трусами вытереть лицо от мыла. Это мне удалось, но не принесло облегчения: прямо передо мной стояла коменда общаги, ощерившись как загнанная волчица. Ко всем моим недостаткам, известным ей в той или иной степени, добавился ещё один – я был совершенно голый.

-Ну что, Карытин, – прошипела она, – до ручки допился? Орёшь, нагишом из душа выскакиваешь, да ещё и замыкание устроил?

Голый человек – беззащитный человек. Голый человек с жестокой багмелюги – просто грудной младенец. Что я мог противопоставить огромной пятидесятилетней фурии, обличённой властью и обладающей десятком золотых фикс в зубастой пасти? Ничего.

Кое-как прикрывшись полотенцем, я под презрительным взглядом старой обезьяны влез в спортивные штаны. Комендант был олицетворением незыблемости земных законов, и я с каким-то садистским наслаждением принял в свой мозг ту самую мысль, которой так боялся внизу.

– Я, Генриетта Дмитриевна, не пью давно. А вот у вас в душевых нечисто…Тут не только замыкание – ещё и серой скоро вонять будет! А там, глядишь, и студенты пропадать начнут – все мы грешники…

– Ты, дружок, мне ерунду не городи. Лучше про вчерашнее расскажи, как нажрались всей комнатой. Мне уборщица на вас докладную написала. И про рыгачку вашу, и про бутылки битые и про окно.

«Поздно ты спохватилась, миленькая! – подумал я про себя. – Даже ежели чего и было вчера, то меня надо было тёпленького с утра в постели брать! Когда у меня на морде всё написано было. А теперь я вымыт, выбрит и зубки почистил. Теперь я на все вопросы связно отвечать могу, да и не качает почти».

-У меня экзамен сегодня, – какие тут могут быть гулянки!

– Разберёмся в деканате, – зловеще пообещала коменда.

И недобро кивнув мне, она исчезла.

Насвистывая известную арию Мефистофеля, я поднимался наверх. Преодолевая последний пролёт, я услышал дикие крики. Так кричать мог только один человек- Хала. Или, если более официально, Сергей Халтурин. Своими повадками он немного напоминал мне двоюродного братца Серёгу, сгинувшего давно из моей жизни. Такой же наглый и шумный.

– Бля, Витяй! Где тебя носит? Я уже полчаса под дверью скулю!

– А в душ спуститься трудно было? – огрызнулся я.

– Причём здесь душ! – заорал мой сосед по комнате. – У меня сегодня в девять комиссия в военкомате. У тебя, кстати, тоже, – многозначительно добавил он.

Вот тебе и экзамен. Дошутился. Комиссия в военкомате процедура пренеприятнейшая. Особенно если вспомнить, что вслед за ней грядёт и призыв. Со всеми вытекающими.

Мы зашли в комнату к соседям, чтобы узнать время, но там все дрыхли.

– Да ну их, пока проснутся…, – сказал Хала, – пошли к нам – сейчас уже, наверное, почти девять. Ключ у тебя?

Ну что я мог ему на это ответить! Тот факт, что я забыл ключ в комнате у меня не вызывал сомнений ещё на третьем этаже, но я всё-таки надеялся, что он у Серёги.