Хоанна М. Химéнес "Если Карфаген будет разрушен, мир погибнет"

Очевидно, что позднеантичным писателям не пришло бы в голову называть соотечественников и современников «византийцами», а их замечательную страну «Византией». Во-первых, никто из ромеев не понял бы, о каких «византийцах» идет речь. И во-вторых, говоря «Византийская империя», подчеркивается лишь её незначительная часть, ограниченная Константинополем – Византием, тогда как римляне гордо именовали свою империю Роман?я – Империя римлян (лат. Imperium Romanоrum, по-гречески Василия Ромеон).

Прокопий, являясь представителем римской интеллигенции, и не мог назвать соотечественников иначе как римлянами или ромеями.

Загадки и путаница в официальной биографии Прокопия начинаются уже с датировки его рождения, варьирующейся от 490 до 507 года. Это произошло из-за выработавшегося у историков стереотипного взгляда на Прокопия как на «молодого секретаря прославленного полководца Велисария». «В 527 году совсем молодым человеком Прокопий поступил на службу к Велисарию…» – похожие фразы кочуют из одной работы в другую.

В действительности, в 527 году, когда, как сообщает сам Прокопий, он поступил на службу к «командующему расположенных в Даре войск» Велисарию (по-латыни: Белисариус), ему, Прокопию, исполнилось 37 лет, возраст не очень подходящий для должности секретаря. Велисарий же (505—565 гг.) «к тому времени прожил всего 22 осени», и его первая знаменитая победа над персами при Даре была еще впереди. Поэтому в некоторых исследованиях появляется год рождения Велисария 490-й или 500-й.

Однако в 1-й книге «Война с персами» Прокопий определенно пишет о Велисарии и его друге и сопернике Сите (? —538 гг.) как об очень молодых людях: «Оба они были молодыми людьми, у которых только что показывалась первая борода; оба они были дорифорами (телохранителями) стратига Юстиниана, который позже стал соправителем своего дяди императора Юстина» (гл. 12, §21). Это, возможно, 522 или 523 год; уже в 526 году и Сита, и Велисарий командовали небольшими отрядами и вторглись в Персоармению.

В книге Strategicon воин-император Маврикий (539—602гг.) упоминал о том, что обычно в телохранители к крупным военачальникам отбирали очень молодых и здоровых людей. К 20 годам им предоставляли командование небольшим отрядом для того, чтобы молодой командир мог проявить свои способности в военном деле. Если у него не обнаруживалось никаких военных стратегических талантов, его отправляли служить доместиком – охранником. Велисарий, впрочем, как и Сита, оказался способным командиром, и в 527 году к нему был направлен советник секретной службы 37-летний Прокопий.

О том, что Прокопий не служил обычным секретарем, он сам расскажет в книге «О войне вандалов». Также неизвестно, кто его прислал к Велисарию; считается, что Юстиниан, но Прокопий в книге «Война с персами» об этом пишет неопределенно: «Тогда же в качестве советника был к нему назначен Прокопий, который описал эти войны» (кн. 1, гл. 12, §24).

Так или иначе, по воле судьбы или по воле людей, незримо направлявших жизни своих подопечных в нужное им течение, Прокопий оказался на долгие 20 лет связан с готом Флавием Велисарием, был участником его побед и свидетелем поражений. Жизнь самого Флавия причудливым образом переплелась со всеми удивительными событиями, являвшимися следствием волеизъявления группы «имперцев» в правительстве Юстиниана и противостоявших им «традиционалистов».

«Разрушить храм эллинов и сделать церковь христиан»

«Империи создаются в войнах», – декларировали собственные агрессивные амбиции и честолюбивые устремления люди, деяниями которых Вторая Римская империя, потерявшая в V веке западные территории, в начале VI века расширяла их на Востоке и Западе. При этом христианская церковь представлялась им тем средством, с помощью которого «имперцы», стремившиеся к централизации власти, намеревались привести страну и к религиозному единообразию.

Идея создания христианской империи и института христианской церкви, имеющей полномочия участвовать в принятии важных решений, созрела у «имперцев» давно, еще во времена правления императора Александра Севера (208—235 гг.), благоволившего к христианской секте. Но нестабильность политической власти в стране и частые смены правителей на Капитолии затормозили выполнение задуманного проекта. И только назначение в 306 году августом Флавия Константина I, правившего западной частью империи из Трира (Германия), приблизило «имперцев» к их цели. Огромного роста мезиец, сын трактирщицы, был не только сильным воином. Он обладал цепкой практичностью, умеренной жестокостью, быстро думал и стремительно действовал. И наконец, самым ценным качеством, отличавшим его от остальных тетрархов – претендентов на роль автократора, – было его отличное понимание поставленных задач: ибо доминат отличает от других форм правления, прежде всего, строгая централизация государства, которая стремится в том числе и к жесткой регламентации религиозной жизни общества, – так наставляли Константина его умные советники.

Ответной реакцией стало издание императорского Миланского эдикта в 313 году, открывшего новый этап в религиозном законодательстве Римской империи. Эдикт подтверждал полную веротерпимость по отношению ко всем жителям империи, установив равноправие и для последователей христианской религии. «Великое гонение» на христиан закончилось.

Под влиянием наставников язычник Константин, крестившийся лишь на смертном ложе, сделал ставку на христианство как на имперскую идеологию и начал последовательно расширять права и привилегии Церкви и клира, мечтавших о государственной христианизации страны. С тех пор все римские императоры, за исключением Флавия Клавдия Юлиана, прозванного Отступником (331—363 гг.), безуспешно пытавшегося в течение своего двухлетнего правления возродить язычество, проводили жесткую политику искоренения традиционных языческих культов.

8 декабря 392 года Флавий Феодосий I (347—395 гг.), испанец, издал общеимперский эдикт, обращенный ко всем жителям империи, в котором все виды языческих ритуалов, включая такие невинные практики, как почтение фамильных ларов, возжигание огня и другие, приравнивались к оскорблению императорского Величества и государственной измене, то есть к преступлениям, каравшимся смертной казнью. Этим указом Флавий Феодосий I развязал руки очень активному и агрессивному меньшинству христианских фанатиков, которые, воспользовавшись равнодушием языческого большинства, под видом борьбы за свои права принялись громить и жечь остатки эллинистической культуры.

В своей «Летописи» преподобный Феофан Сигрианский (Исповедник) (760—818 гг.) написал: «Феофил же, епископ Александрийский, с согласия Феодосия уничтожил храм эллинов (язычников) и, обратив его в христианскую церковь, обнаружил пред всеми эллинские (языческие) оргии, каковы были фаллы и прочие, еще бесстыднейшие и отвратительнейшие их обряды. Пристыженные сим эллины произвели многие убийства. Узнав о том, Феодосий убиенных христиан прославил как мучеников, а эллинам обещал прощение, если только они обратятся в христианство; но капища их приказал истребить, а идолов перелить» (л. м. 5882, Р. Х. 382).

Здесь Феофан либо лжет, прикрывая преступление александрийского епископа, либо ошибается из-за незнания, так как речь идет о сожжении храма Серапиум, в котором разместились остатки многострадальной александрийской библиотеки. Ее разграбили солдаты Юлия Цезаря (100—44 гг. до н. э.) во время захвата Александрии в 47 году до н. э.; при императоре Адриане (76—138 гг.) доброхоты на собственные средства пытались восстановить древнюю библиотеку; затем она горела, когда император Аврелиан (214—275 гг.) разрушил и сжег Брухейон при взятии Александрии во время войны с царицей Зенобией (240—275 гг.); и наконец, с благословения Феодосия I её окончательно уничтожили христианские фанатики.

Властолюбивому и страдавшему религиозным бредом Феофилу очень приглянулось красивое здание Серапиума, и он натравил обезумевшую паству на ученых, что находились внутри здания. Даже заступничество горожан не помогло беззащитным людям, пытавшимся укрыться за воротами древнего храма. Вскоре ворота были выломаны, горстка защитников растерзана, статуи повалены и расколоты на мелкие куски, библиотека сожжена.

В этом огне мракобесия погибали хранившиеся бережнее, чем драгоценные сокровища, свитки, стоившие многих состояний, и с ними уходили в небытие запечатленные на легком папирусе и пергаменте мысли и чаяния лучших умов прошедших веков.

V век явился началом эпохи средневекового мракобесия. В то время как в захваченном в 410 году Риме готы Алариха (370—410 гг.) опустошали римские храмы и истребляли горожан, в Восточной Римской империи девятилетний император Феодосий II (401—450 гг.) детской рукой подписывал все указы, позволившие верхушке духовенства и придворной христианизированной партии «без столпотворения и беспорядков» громить памятники древней культуры. Тогда же глумливые фанатики уничтожили храм Артемиды в Эфесе, причисленный древними писателями к одному из семи чудес света.

Мракобесам мало было разбивать скульптуры, разрушать храмы и жечь библиотеки, они стали убивать и людей. В марте 415 года в Александрии, как сообщает Иоанн Малала, «александрийцы, которым была предоставлена полная свобода действий своим епископом, схватили и сожгли на костре из хвороста Ипатию – знаменитую женщину-философа, которая имела великую славу и которая была лишь старой женщиной» («Хронография», кн. 14 «Правление Феодосия Младшего», §12)

Малала, писавший «Хронографию» через 140 лет после расправы над Ипатией Александрийской (ок. 360—415 гг.), не добавляет какие-либо подробности к этому уголовному преступлению, возможно, по причине неинформированности. Но вот современник, христианский писатель Сократ Схоластик (380—440 гг.), отлично знал о том, что местный епископ Кирилл (376—444 гг.), племянник Феофила, по каким-то одному ему известным причинам, напустил полудиких монахов-парабаланов на пожилую женщину-ученого.

Схоластик сообщил об этом убийстве в «Церковной истории» бесстрастно и буднично, будто о хулиганах, что разбили витрину магазина: «Когда она возвращалась откуда-то домой, они стащили ее с носилок и привлекли к церкви, называемой Кесарион; потом, обнажив ее, умертвили черепками, разорвали на части, а куски тела снесли на место, называемое Кинарон, и там сожгли» (Кн. 7, гл. 15)

Главарю убийц александрийскому епископу подкупом и интригами удалось замять это дело, и изуверское убийство женщины осталось безнаказанным. Не добившись справедливости и привлечения преступников к ответственности, обескураженные безнаказанностью и наглостью бесчинствующих уголовников александрийские ученые навсегда покинули город – древний центр науки и культуры, – унося из этого места надежду на возрождение просвещения.

И наконец, при императоре Юстиниане борьба с язычеством вступила в завершающую стадию. Хотя язычники в количественном отношении все еще составляли христианам серьезную конкуренцию, у них не осталось шансов на выживание, так как правительство все сделало для того, чтобы с помощью законодательных актов уничтожить язычество и привести общество к религиозному единообразию.

В 529 году вышли сразу несколько эдиктов, лишавших язычников всех прав: им было запрещено завещать имущество наследникам, также и наследовать его, служить на гражданской и военной службе, преподавать, владеть рабами-христианами. Изданный в том же году следующий эдикт предписывал всем язычникам принять крещение под страхом конфискации имущества и изгнания. В случае, если новообращенные продолжали отправлять языческие ритуалы, их предавали смерти.

Впервые преступными стали не только отправления языческого культа, но сама непричастность к христианскому сообществу. И более того, правительство Юстиниана начало строго следить за выполнением императорских законов. В 529 году в Афинах закрыли Платоновскую Академию и разогнали весь персонал, преподаватели вынуждены были искать убежище и защиту в Персии у Хосрова I Ануширвана (512—579 гг.) – сына старого шахиншаха Кавада I.

Репрессии против «многобожия» смертельным смерчем пронеслись по всей стране. Обвиняемых – а подавляющим большинством из них являлись представители высшей аристократии и интеллигенции – принуждали под пыткой давать показания против единоверцев, заключали в тюрьму, бичевали, и после отсылали в церкви «обучаться вере христианской».

Иоанн Малала, находясь в гуще событий, конечно же, не остался в стороне: «В этом же самом году (529 г.) было великое гонение на эллинов, и было подвергнуто конфискации имущество многих людей, среди которых умерли Македоний, Асклепиодот, Фока, сын Кратера, и квестор Фома. Многие были этим сильно напуганы. Император издал указ, чтобы сторонники эллинской веры не принимали участия в государственной службе, а сторонники других ересей удалились бы из римской земли. Впрочем, им была дана отсрочка на три месяца для приобщения к истинной вере» («Хронография», кн. 18 «Эпоха императора Юстиниана», §42).

А Прокопий Кесарийский считал, что император и его правительство намеревались таким образом заполучить состояние этих богатых людей: «Начал он (Юстиниан) преследовать так называемых эллинов, подвергая тела их пыткам и отнимая их достояние».

Немного арифметики

Вполне вероятно, Прокопий был прав. Для осуществления грандиозных военных планов и экономических преобразований, какими грезили «имперцы» и разделивший власть со своим дядей Юстиниан, требовались немалые средства. Предшественники Юстиниана оставили казну полной, о чем Прокопий писал в Historia Arcana: «Юстиниан же этот в то время как его дядя Юстин овладел царством, нашел государственную казну полной денег. Ибо Анастасий, бывший предупредительнейшим и рачительнейшим из всех автократоров, до отказа наполнил все сокровищницы золотом, а затем окончил дни своей жизни… Ведавшие сокровищницами, казначейством и всеми прочими царскими деньгами, утверждали, что Анастасий, правивший римлянами более 27 лет, оставил в казне 3 200 кентинариев» (гл. 19, §5).

Сколько золота оставил император Анастасий I (430—518 гг.), правивший Второй Римской империей с 491 по 518 годы? Один римский кентинарий соответствовал 33 кг; 3 200 кентинариев равны 105 600 кг золота, или более 105 с половиной тонн. Но и этих денег было недостаточно. Много средств поглощала вяло текущая перманентная война на Востоке, длившаяся с 502 года, когда шахиншах Кавад I (449—531 гг.) вторгся в римскую Армению.

В 505 году при Анастасии перестроили деревню Дара, что находилась на севере Месопотамии и в пяти километрах от персидской границы, в мощную крепость, но из-за спешки и суровых погодных условий, как писал Прокопий в книге «О постройках», это фортификационное сооружение быстро обветшало. При Юстиниане крепость пришлось обновлять, начались дорогостоящие постройки. Прокопий описывает крепость Дару (Новую Юстиниану) с новыми стенами в 20 метров высотой и трехъярусными башнями свыше 30 метров высотой.

Тогда же для обеспечения гарнизона водой выкопали канал, направивший протекавшую неподалеку реку Кордес через город, а для защиты от наводнений построили дамбу. Реконструкция Дары оказалась затратной, но это того стоило. В июле 530 года здесь произошло сражение, ставшее судьбоносным для Флавия Велисария и одним из многих в эпопее римско-персидских войн.

Как следует из 1-й книги «Война с персами», в достижении победы над персами молодому полководцу помогал военный магистр, бывший консул, дипломат Гермоген (? —536 гг.), которого Иоанн Малала характеризовал так: «…Скиф Гермоген, магистр и мудрый человек». Этот непотопляемый Гермоген служил трем императорам. Он перешел на сторону всемогущего комита Малой Скифии Виталиана (ок. 450—520 гг.), когда тот поднял мятеж против императора Анастасия в 514 году; после поражения и бегства Виталиана в Скифию Гермоген вернулся в Константинополь и продолжал служить на дипломатическом поприще, и Анастасий его не преследовал; затем, сначала с приходом к власти Юстина I (ок. 443—527 гг.), а затем и Юстиниана I, оставался на службе и в 529 году получил наивысший в государстве пост магистра оффиций, возглавив имперскую канцелярию.

По словам Прокопия, Гермоген, если это, конечно, его настоящее имя, пользовался огромным уважением персидского двора и самого старого шахиншаха. За свои заслуги он не раз удостаивался звания консула и патрикия (патрикий – с буквой «к»). Вот такой человек взял под свою опеку 25-летнего Велисария.

Похоже, что к молодому готу присматривались, за ним наблюдали и его обучали. Благодаря Прокопию до нашего времени дошло послание молодого командующего римской армией, писанное им накануне большого сражения: «Что первым благом является мир, в этом согласны все люди, даже те, кто недалеки умом. Поэтому тот, кто нарушает его, является главным виновником несчастья… И поистине тот самый лучший полководец, кто сумел войну сменить миром» («Война с персами», кн. 1, гл. 14, §§1—2).

Мне думается, эти замечательные слова принадлежали человеку, умудренному большим опытом, но никак не 25-летнему военачальнику в канун его первой большой битвы. Персидский командующий ответил тогда в том смысле, что, во-первых, обещаниям римлян никогда нельзя доверять, во-вторых, по мнению персидского полководца, послание Велисария и его оборонительная тактика продиктованы просто страхом.

А что об этом пишут военные специалисты? В книге Б. Х. Лиддела Гарта (1895—1970 гг.) «Стратегия непрямых действий» написано: «В истории нет подобного примера, когда бы целый ряд завоеваний был достигнут путем воздержаний от наступательных действий… Эта приверженность к обороне частично объяснялась недостатком военных сил у Велисария; в то же время она являлась результатом тонкого расчета как в тактическом, так и в психологическом отношении… Велисарий мастерски владел искусством превращения своей слабости в силу, а силы противника – в слабость. Его тактика также характеризовалась применением непрямых действий; он сперва расстраивал боевой порядок противника, отыскивая стык его частей как наиболее слабое место, а затем громил его».

Лиддел особое внимание уделяет важной детали: «Армия Велисария мало чем напоминала классическую армию, состоявшую из легионов. Она больше походила на средневековую, однако была значительно совершеннее… В описываемое время основной род войск составляла тяжелая конница, воины которой были вооружены луком и пикой и закованы в латы. Толчком к этому, очевидно, послужило стремление сочетать в одном вымуштрованном воине подвижную огневую и ударную мощь». «Тактика и оборонительно-наступательная стратегия, разработанные Велисарием, обеспечили сохранение позиций империи и римской традиции в течение следующих веков, а также обусловили последовательную реорганизацию армии с учетом дальнейшего развития его методов, что отмечали в своих работах по военному делу император Маврикий в Strategicon и император Лев VI (866—912 гг.) в Tactica».

Большинство исследователей ставят в заслугу Юстиниану реорганизацию римской армии, в частности количественное увеличение конницы, хотя справедливости ради нужно отметить, что еще при Феодосии I она была значительно усилена за счет набора всадников из варварских племен. К VI веку римская армия более чем наполовину состояла из наемников. В битве при Даре участвовало 40 тысяч персов и менее 25 тысяч римлян, но благодаря той самой оборонительной тактике римляне одержали убедительную победу.

Вполне вероятно, кроме правильно выбранной тактики, в тот день римлянам улыбнулась удача, а может быть, умный посол, возвращаясь из персидской столицы Ктесифона, привез своему подопечному очень ценные донесения от римских агентов.

Вопрос в том, кем был в действительности Гермоген в контексте латентной борьбы «имперцев» с «традиционалистами»? Если предположить, что инициатором ранее цитируемого письма являлся Гермоген, то необходимо также допустить и то, что он не был сторонником римской экспансии, отлично понимая, что в связи с расширением границ империи потребуется большая армия, которой нужно платить. В то же время кто, как не Гермоген, знал, сколько золота и драгоценных подарков заплатил Константинополь Сасанидам за поддержание мира.

Нужно отметить, что Вторая Римская империя в начале правления Юстиниана I не была столь мощным государством, о чем свидетельствуют светские хроники, в отличие от христианских авторов, для которых могущество правителя оценивалось пропорционально его набожности. В частности, извечный сильный противник римлян государство Сасанидов не рассматривало империю ромеев как равного партнера в дипломатических отношениях. Персидские цари, уверенные в своем божественном происхождении, с плохо скрываемым презрением относились к римским василевсам, избираемым сенатом, армией и народом, а потому допускали вымогательство, шантаж и угрозы, называя это дипломатией. Уместным подтверждением тому является письмо, цитируемое Иоанном Малалой в «Хронографии», которое доставил Гермоген уже после римской победы при Даре и незадолго до заключения «вечного мира» с персами в 532 году. Письмо содержало следующее: «Коад (Кавад I), царь царей, царь восточного солнца, Флавию Юстиниану кесарю западной луны. Мы нашли в наших древних письмах, что мы являемся братьями друг другу, и если кто-нибудь из нас нуждается в людях или в деньгах, другой дает ему недостающее… Так как против нас поднимались народы, против одних мы вынуждены были выступить, других же склонить к подчинению, давая им деньги, так что ныне все наши сокровища истрачены. Об этом мы писали императорам Анастасию и Юстину, но ничего не добились. Поэтому мы вынуждены пойти войной и, находясь вблизи римской земли, погубить на границе ни в чем не повинных людей из-за вашей неверности. Но вы как христиане, почитающие Бога, пощадите их души и жизни и пришлите нам золото. Если же вы этого не сделаете, готовьтесь к войне, причем мы даем вам целый год срока…» (Кн.18 «Эпоха императора Юстиниана», §44).

Не вдаваясь в подробный разбор письма, выделю лишь одну фразу о неких народах, что поднялись против персов. Кавад мог бы добавить: это как раз те степные кочевники и горцы, что стремились к границам Сасанидской державы, подогреваемые собственными завистью и жадностью, а также направляемые римским золотом. С древности практикуемая римлянами политика Divide et impera («Разделяй и властвуй») никогда и нигде не давала сбоя. Гермоген и его департамент успешно вели свою дипломатическую (двойную) игру, но и персы, или мидяне, как называет их Прокопий, были умны и изворотливы и почти всегда добивались преференций.

Формула «Империи создаются в войнах» не всегда работала эффективно, часто наталкиваясь на открытое внешнее или скрытое внутреннее сопротивление; последнее являлось результатом латентной борьбы между двумя партиями распавшегося когда-то могущественного ордена.

Полагаю, помимо опытного дипломата и агента секретной службы Прокопия, находились и другие наставники, готовившие Велисария к роли разумного полководца и воспитывавшие его как взвешенного политика. Что из этого вышло, Прокопий повествует в книгах «О войне вандалов», «Война с готами» и в «Тайной истории».

Велисарий не был единственным, кому Гермоген оказывал покровительство. В следующем году Гермоген присоединился к войскам Ситы при снятии осады Мартирополя, хотя необходимости в его присутствии в армии не было. О готе Сите Прокопий писал во 2-й книге «Войны с персами»: «Он был очень хорош собой, храбр как воин и никому не уступал как полководец».

После первой победы в Персоармении в 526 году оба гота сделали блестящую карьеру, несмотря на то, что в следующем году они оба потерпели поражение от персов под командованием Аратия и Нарсеса. Но уже в 528 году Ситу назначили военным магистром Армении, позднее он стал патрикием и получил звание почетного консула. Велисарий от него не отставал ни на шаг. Ко времени, когда произошло сражение при Даре, он получил должность военного магистра Востока.

Чем объяснялся такой внезапный взлет двух дорифоров стратига Юстиниана, в 527 году занявшего императорский трон после смерти дяди Юстина I? Умница Иоанн Малала, у которого всегда готов ответ, пишет в «Хронографии»: «В описанный год (528 год) царствования Юстиниана был послан в Армению военным магистром Сита. Ведь в прежние времена Армения не имела военного магистра, но только дуксов, губернаторов и комитов… С тех пор у римлян была обеспечена надежная защита. Был же он (Сита) человеком воинственным. Взял он себе в жены сестру августы Феодоры по имени Комито, обручившись с ней во дворце в Антиохах, расположенных вблизи константинопольского ипподрома» (кн. 18 «Эпоха императора Юстиниана, §10).

Высказывание Малалы «взял он себе в жены» не совсем точно, скорее всего наоборот: в 527 году 30-летняя императрица Феодора (497—548 гг.) женила молодого перспективного военачальника на старшей сестре, которая была старше Феодоры на пять лет. Думаю, с Велисарием она поступила так же, поскольку незадолго до битвы при Даре 24-летний военачальник вынуждено связал свою жизнь со стареющей, хотя, возможно, и красивой, 45-летней женщиной.

И снова, как в случае с Прокопием, исследователи приходят в замешательство в вопросе о дате рождения жены Велисария. Канадский историк Дж. А. Эванс предположил, что Антонина была минимум на 12 лет старше мужа. Однако Прокопий с присущей ему точностью в деталях дает четкие указки в «Тайной истории»: «Велисарий, назначенный главой конюшен василевса (это случилось после опалы в 543 году), во второй раз был послан в Италию».

Прокопий говорит о начале второй итальянской кампании в 544 году. И через несколько строк: «Он (Велисарий) … следовал за женой, нелепым образом охваченный страстью к ней, хотя ей было уже шестьдесят лет» (гл. 4, §29).

Позднее я еще вернусь к этому отрывку, вырванному из контекста, из которого станет ясно, что все было с точностью наоборот. Сейчас важны лишь числа и простые арифметические действия, показывающие, что: если в 544 году Антонине было 60 лет, то год ее рождения – 484-й, в итоге она была старше Велисария, родившегося в 505 году, на 21 год, и все изложенные Прокопием события в «Тайной истории», касающиеся частной жизни этой пары, приобретают совершенно иной смысл. Также объясняются и та желчь, и то нескрываемое презрение, с которыми Прокопий описывает поступки Феодоры, наделяя супругу императора преувеличенной, как мне кажется, злобной мстительностью и не стесняясь грубости в адрес ненавистной ему женщины: «…когда эту бабу охватывал гнев, безопасности не давал ни храм, ни запрет со стороны закона…».

Легенда гласит, что Феодора (497—548 гг.), оказавшись в Александрии, куда ее забросила несчастливая судьба путаны, познакомилась с монофиситством и христианскими праведниками и под их влиянием раскаялась в своих грехах. Вернувшись в Константинополь, она оставила прежние способы добывания денег и стала зарабатывать на жизнь рукоделием, которому научилась, вероятно, между выступлениями в цирке.

Это всего лишь легенда, придуманная святыми отцами-монофиситами, которым впоследствии покровительствовала Феодора, став августой. Действительность была более суровой и немилосердной к этой женщине. Один из лидеров монофиситов, епископ Асийский Иоанн Эфесский (507 – ок. 586 гг.), хотя и благосклонно относившийся к ней, называл ее «Феодора из борделя».

Здесь, в публичном притоне, в 523 году и познакомилась Феодора с будущим императором, а заодно и с его молодыми телохранителями, повсюду сопровождавшими своего господина.

В отличие от Прокопия, намеренно демонизировавшего супругу Юстиниана, французский историк Шарль Диль (1856—1944 гг.) с истинно галльской фантазией вообразил Феодору в роли успешной куртизанки, романтизированный образ которой больше напоминал хозяйку модного парижского салона ХIХ века: «В первые годы VI века Феодора, актриса и танцовщица, заставила говорить о себе весь Константинополь. В городе она скоро прославилась безумной роскошью своих ужинов, смелостью речей и множеством любовников».

Увы, Константинополь VI века вовсе не представлял собою место, где женщина, торговавшая собственным телом, могла бы прославиться «смелостью речей». Для цирковых актрис, путан, служивших в публичных домах, и представительниц иных «творческих профессий» реальность была намного проще, грязнее и страшнее. Если женщинам из высших сословий, вынужденным соответствовать навязанному образу идеальной жены (кратко и выразительно его сформулировал Григорий Богослов (325—390 гг.): «Жена сидит дома и любит мужа»), законом гарантировались минимальные безопасность и защита, то певицы, танцовщицы, акробатки и путаны – что константинопольскими кавалерами воспринималось как одно и то же, – подвергались насилию. Судьи даже не рассматривали жалобы избитых, ограбленных и изнасилованных женщин.

Впоследствии Феодора, став августой, отыгралась на всех этих мужчинах, лишив своих обидчиков состояний, званий, почестей, а некоторых и жизни. И как бы того не хотелось знаменитому французскому историку, будущая императрица никогда не была ни актрисой ни танцовщицей. Прокопий об этом пишет в «Тайной истории»: «Как только она подросла и созрела… тотчас стала гетерой из тех, что в древности называли „пехотой“. Ибо она не была ни флейтисткой, ни арфисткой, она даже не научилась пляске, но лишь продавала свою юную красоту, служа своему ремеслу всеми частями своего тела». Но при этом «была она необыкновенно изящна и остроумна, – признается Прокопий. – Из-за этого все приходили от нее в восторг».

И Юстиниан, в те годы звавшийся не аристократичным именем Петр-Савватий, едва познакомившись с ней, влюбился в нее без памяти, покоренный ее живым умом и искрометными шутками. А она, конечно же, обратила внимание на его юных телохранителей. И хотя Сита был необыкновенно хорош собой, ей больше понравился высокий темноглазый Флавий. Но умная и практичная Феодора между 18-летним дорифором с неизвестной судьбой и 40-летним племянником императора выбрала последнего.

Позднее, став императрицей, она устроила судьбу двух наемников, к тому времени назначенных командирами небольших отрядов, осчастливив браком с красавцем Ситой старшую сестру Комито, а с Велисарием – Антонину, вдову хозяина борделя, которая тоже «вначале вела развратную жизнь, не ведая удержу в своих страстях» и «была матерью многих детей».

Феодора своим змеиным умом верно рассчитала: держа при себе благодарную Антонину, получившую звание патрикии и заведовавшую гардеробом василисы, Феодора всегда могла свободно видеться с мужем статс-дамы, военным магистром Востока Велисарием, уверенная в его нелюбви к стареющей жене.

Это была часть сделки и та цена, что заплатили честолюбивые молодые люди за свое возвышение. Поэтому-то Прокопий, искренно полюбивший молодого полководца и друга, начинает «Тайную историю» рассказом о том, «что постыдного было совершено Велисарием».

Еще Константин I законодательно закрепил запрет жениться людям из сенаторского сословия на цирковых актрисах и публичных женщинах. И Прокопий буквально обрушивает свое негодование на Юстиниана за то, что тот «заставил василевса (Юстина I) заменить эти законы другим законом, и с тех пор жил с Феодорой как с законной женой, сделав и для всех остальных доступным обручение с блудницами».

Вообще-то Прокопию Юстиниан был безразличен, даже если бы тот женился одновременно на всех путанах Константинополя, но ему было отчаянно обидно за Велисария, попавшего в ловушку, поэтому в следующей фразе из «Тайной истории» звучит горькое разочарование не Юстинианом, а полубаловнем-полустрадальцем Велисарием: «У него (была возможность) … сделать супругой женщину, которая среди всех остальных была бы наиболее благородной, исполненной чувства глубокой стыдливости и скромности, отличавшуюся благоразумием и обладающую не только необыкновенной красотой, но и невинностью» (Historia Arcana, гл. 10, §2).

Так шаг за шагом открывается «Тайная история», впрочем, как и остальные книги, начиненные загадками. Они – как сувенирные русские матрешки: открываешь одну деревянную расписную куколку, в ней еще одна яркая красавица, затем еще. И так до последней – самой маленькой, простенькой и часто некрасивой.

Победа при Даре, а затем и другие успешные военные действия римлян на Востоке возродили экспансионистские идеи «имперцев» в правительстве Юстиниана. Да и сам Юстиниан, окрыленный успехами римского оружия, искренне считал себя преемником римских императоров и потому страстно поддержал планы «имперцев» по реставрации единой Римской империи в прежних ее пределах.

В законе, датируемом 533 годом, набожный император писал: «Об одном умоляем мы святую и славную Деву Марию, чтобы по ходатайству Ее удостоил Господь меня, Своего последнего раба, воссоединить с Римской империей все, что от нее отторгнуто, и довести до конца высочайший долг наш».

В стремлении укрепить Вторую Римскую империю с центром в Константинополе Юстиниан и его правительство приступили к осуществлению программы по упрочению внешнего престижа империи и императорской власти, которые определяли весь период пребывания Юстиниана на императорском троне с 527 по 565 годы и до сегодняшнего дня связывались с его именем.

В заботе о внешнем блеске империи начались строительство и реконструкция столицы и других городов, что требовало больших расходов. В контексте подготовки к войне на Западе уже в самом начале 531 года началась реновация императорского флота: чинились старые и строились новые корабли. Впервые в состав флота были включены быстроходные корабли – дромоны.

Одновременно с приготовлениями к войне на Западе правительству пришлось пойти на значительные уступки северным и восточным соседям. Для сохранения спокойствия на северных и восточных границах империи Константинополь купил лояльность гуннов, герулов, гепидов и др. варваров. Дорого обошелся мир и с Персией: по условиям договора «вечного мира», заключенного в сентябре 532 года, империя выплатила 11 тыс. либр золота (около 3 630 кг).

На все это требовались огромные средства, а денег, как всегда, не хватало. А для выкачивания необходимых сумм из подданных понадобились умелые, ловкие и нещепетильные администраторы. И такие нашлись. В апреле 531 года пост префекта Претория Востока занял Иоанн Каппадокийский (490—548 гг.), одна из наиболее выдающихся личностей эпохи Юстиниана, человек низкого происхождения, сделавший блестящую карьеру благодаря незаурядному уму и редкостной прозорливости. Прокопий о нем писал: «Иоанн не отличался ни ученостью, ни образованием. Он ничему не научился, посещая грамматиста, разве что писать письма, да и это делал из рук вон плохо. Но из всех известных мне людей он был самым одаренным от природы. Его отличала необычайная способность постигнуть необходимое и умение найти выход из самых затруднительных обстоятельств» («Война с персами», кн. 1, гл. 24, §12).

Именно Иоанну принадлежало авторство серии административных и экономических реформ, но звание «великого реформатора» досталось Юстиниану. Иоанн внедрял зачатки «меритократии», то есть такой принцип управления, когда руководящие посты должны были занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и имущественного ценза.

Юстиниан чрезвычайно дорожил префектом, так как тот, кроме прочих достоинств, умел выколачивать баснословные суммы из подданных. Он не только собирал налоги вместе с недоимками, но и изобретал новые средства для пополнения казны. Именно этот человек, пользуясь огромным влиянием на императора, выступил против войны с вандалами в Северной Африке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70561096&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.