Джонатан Хайдт "Стакан всегда наполовину полон! 10 великих идей о том, как стать счастливым"

grade 4,4 - Рейтинг книги по мнению 10+ читателей Рунета

Критики называют эту книгу «самым аргументированным исследованием феномена счастья». Журнал Prospect включил ее автора в список лучших мыслителей нашего времени. Джонатан Хайдт изучил трактаты древних мыслителей и философские труды за последние 500 лет. Он смог вывести 10 Великих Идей Счастья, которые возникли на разных континентах и в разное время независимо друг от друга. Связь между здоровьем, работоспособностью, долголетием и мысленным настроем действительно существует! Но как перейти «на светлую сторону» и начать мыслить позитивно? Какой образ мышления стимулирует оптимизм? Как избавиться от хронической склонности к пессимизму и депрессии, научиться бороться с ложными тревогами и мнимыми опасностями? Вы найдете ответы в этой книге. «Оригинально, серьезно, практически применимо, делает повседневную жизнь проще и лучше», – вот что говорят о книге многочисленные поклонники.

date_range Год издания :

foundation Издательство :Издательство АСТ

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-17-119939-5

child_care Возрастное ограничение : 12

update Дата обновления : 14.06.2023

Стакан всегда наполовину полон! 10 великих идей о том, как стать счастливым
Джонатан Хайдт

Жизнь. Счастье. Смысл
Критики называют эту книгу «самым аргументированным исследованием феномена счастья». Журнал Prospect включил ее автора в список лучших мыслителей нашего времени.

Джонатан Хайдт изучил трактаты древних мыслителей и философские труды за последние 500 лет. Он смог вывести 10 Великих Идей Счастья, которые возникли на разных континентах и в разное время независимо друг от друга. Связь между здоровьем, работоспособностью, долголетием и мысленным настроем действительно существует! Но как перейти «на светлую сторону» и начать мыслить позитивно? Какой образ мышления стимулирует оптимизм? Как избавиться от хронической склонности к пессимизму и депрессии, научиться бороться с ложными тревогами и мнимыми опасностями? Вы найдете ответы в этой книге.

«Оригинально, серьезно, практически применимо, делает повседневную жизнь проще и лучше», – вот что говорят о книге многочисленные поклонники.





Джонатан Хайдт

Стакан всегда наполовину полон! 10 великих идей о том, как стать счастливым

Jonathan Haidt

The Happiness Hypothesis: Finding Modern Truth in Ancient Wisdom

© 2006 by Jonathan Haidt.

© Бродоцкая А., перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Моей жене Джейн

Введение. Меньше знаешь – крепче спишь

Что мне делать, как мне жить, кем мне стать? Подобными вопросами задаются многие из нас, а современная жизнь устроена так, что далеко ходить за ответами не надо. Сегодня мудрость потоком изливается на нас с чайных пакетиков, крышечек от бутылок, страниц календарей и «писем счастья», которые с самыми добрыми намерениями шлют нам по электронной почте друзья и приятели. Мы словно обитатели Вавилонской библиотеки из рассказа Хорхе Луиса Борхеса – бесконечной библиотеки, на страницах которой можно найти все, а значит, где-то в ней таится и история создания библиотеки, и ее полный каталог. Но борхесовские библиотекари подозревают, что им никогда не найти эту книгу среди тонны бессмыслицы.

Наши перспективы куда лучше. Среди потенциальных источников мудрости, к которым мы припадаем, лишь единицы – полная бессмыслица, а многие заслуживают доверия. Но поскольку наша библиотека тоже, в сущности, бесконечна – ведь никто не в силах прочесть больше крошечной ее доли, – мы сталкиваемся с парадоксом изобилия: количество вредит качеству наших поисков и находок. Перед нами раскинулась такая огромная и такая чудесная библиотека, что мы зачастую просматриваем книги по диагонали или ограничиваемся чтением отзывов. Так что, может быть, нам уже попадалась Величайшая Идея, мысль, которая преобразила бы нас, если бы мы задумались над ней, дали ей время и воплотили в жизнь.

Эта книга – книга о десяти Великих Идеях. Каждая глава – попытка обдумать и усвоить идею, которую сформулировали сразу несколько крупнейших цивилизаций, пролить на нее свет накопившихся у нас научных знаний, извлечь уроки и применить их в повседневной жизни.

Моя специальность – социальная психология. Я провожу эксперименты, чтобы изучить всего один аспект социальной жизни человека, и мой аспект – это нравственность и нравственное чувство. Кроме того, я преподаватель. Я читаю курс введения в психологию из 24 лекций. На этих лекциях мне нужно рассказать слушателям о тысячах научных открытий, касающихся всего – от структуры сетчатки до механизмов влюбленности, – и уповать на то, что мои ученики всё поймут и запомнят. Когда я читал этот курс в первый раз, то никак не мог решить эту задачу, но затем обнаружил, что несколько идей кочуют из лекции в лекцию – а кроме того, именно эти идеи блестяще сформулировали мыслители прошлого. Например, если я захочу сказать, что наши эмоции, реакции на события и некоторые психические расстройства вызваны нашими ментальными фильтрами, сквозь которые мы смотрим на мир, едва ли мне удастся выразиться точнее и лаконичнее Шекспира: «Сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке»[1 - У. Шекспир. «Гамлет», акт 2, сцена вторая. – Здесь и далее пер. Б. Пастернака.]. Тогда я стал приводить подобные цитаты, чтобы помочь студентам запомнить главные мысли психологии – и задумался о том, сколько же их, этих мыслей.

Для ответа на этот вопрос я перечитал десятки трудов древних мыслителей, в основном принадлежавших к трем классическим цивилизациям: индийской («Упанишады», «Бхагавадгита», изречения Будды), китайской (изречения Конфуция, «Дао дэ цзин», сочинения Мэн-цзы и других философов) и средиземноморской (Ветхий и Новый Завет, философы Древней Греции и Рима, Коран). Кроме того, я проштудировал другие философские труды и литературу за последние пятьсот лет. И выписал утверждения, имеющие отношение к психологии, – замечания о природе человека или о работе его ума и сердца. Если я обнаруживал, что одна и та же мысль высказана в нескольких местах, то предполагал, что это, вероятно, очередная Великая Идея. Но я не стал механически копировать десятку лидеров среди самых распространенных психологических идей за всю историю человечества, а решил, что главное – не частота упоминания, а логичность. Мне хотелось составить набор идей, которые соответствовали бы друг другу, опирались друг на друга, рассказывали историю о том, как человеку обрести счастье и смысл жизни.

Помочь человеку обрести счастье и смысл – это цель позитивной психологии (Селигман, 2009), новой отрасли психологии, которой отчасти занимался и я (Keyes and Haidt, 2003), так что эта книга в некоторой степени посвящена возникновению позитивной психологии из учений древних философов и ее применению в наши дни. Исследования, о которых я буду говорить, в основном принадлежат ученым, которые не считали себя приверженцами позитивной психологии. Тем не менее я опираюсь на десять древних идей и великое разнообразие результатов современных исследований, чтобы как можно доступнее рассказать, почему человек процветает и какие препятствия собственному благополучию мы сооружаем на своем пути.

Эта история начинается с того, как устроена человеческая психика. Естественно, рассказ будет неполным – мы рассмотрим лишь две древние истины, которые надо усвоить, иначе ваша жизнь никогда не станет лучше и вся современная психология будет бессильна. Первая истина – основная мысль этой книги. Психика делится на части, которые иногда конфликтуют друг с другом. Дело в том, что сознание – разумная часть психики – подобно наезднику на слоне: оно может лишь отчасти контролировать действия слона. Сегодня мы знаем, почему происходит это разделение, и разработали несколько способов помочь слону с наездником наладить сотрудничество. Вторая мысль – шекспировская: речь идет о той самой «нашей оценке». Или, по словам Будды: «Наша жизнь есть творение нашего сознания». Однако сегодня мы способны многое добавить к этой древней истине, поскольку знаем, почему психика большинства из нас настроена на то, чтобы во всем видеть угрозу и беспричинно тревожиться. Более того, мы можем избавиться от этих проблем при помощи трех методов обретения счастья – одного древнего и двух совсем новых.

Второй этап истории – обзор нашей социальной жизни, опять же неполный, всего две истины, всем известные, но явно недооцененные. Первая – Золотое правило. Взаимность – важнейший инструмент для налаживания отношений с окружающими, и я вам покажу, как с его помощью преодолевать трудности в собственной жизни и не позволять тем, кто применяет взаимность против вас, манипулировать вами. Однако взаимность – не только инструмент. Это еще и подсказка, говорящая о том, кто мы такие и что нам нужно, – подсказка, без которой трудно угадать финал всей истории. Вторая истина в этой части нашего рассказа гласит, что все мы по природе лицемеры, потому-то нам так трудно следовать Золотому правилу. Последние психологические исследования выявили, какие ментальные механизмы позволяют нам так зорко высматривать мельчайшую соринку в глазу ближнего, а у себя бревна не замечать. Если знаешь, что вытворяет твоя психика и почему тебе так легко смотреть на мир сквозь искаженную призму добра и зла, можно принять меры по борьбе с убежденностью в собственной правоте. А тогда удастся снизить и частоту конфликтов с окружающими, точно так же убежденными в собственной правоте.

В этот момент у нас наверняка назреет вопрос: откуда берется счастье? «Гипотез о счастье» несколько. Одна состоит в том, что счастье – это получать желаемое, но все мы знаем (и исследования это подтверждают), что такое счастье недолговечно. Более перспективная гипотеза гласит, что счастье исходит изнутри, и его невозможно добиться, заставив мир исполнять свои прихоти. Эта идея была широко распространена в древнем мире. В Индии ее проповедовал Будда, в Древней Греции и Риме – философы-стоики: все они советовали разорвать эмоциональные связи с людьми и событиями, ведь они так непредсказуемы и неконтролируемы, и воспитывать у себя умение принимать все как есть. Эта древняя идея заслуживает уважения, и, конечно, менять себя в неприятных обстоятельствах зачастую полезнее, чем менять мир. Однако я приведу данные, что и вторая версия гипотезы о счастье неверна. Недавние исследования показывают, что на свете есть за что бороться, что существуют внешние обстоятельства, которые способны сделать человека счастливым надолго. Одно из них – ощущение сопричастности, узы, которые мы создаем с окружающими и без которых нам никак нельзя. Мы познакомимся с данными исследований, которые показывают, откуда берется любовь, почему страстная любовь всегда слабеет и какую любовь можно назвать «настоящей». Пожалуй, гипотезу стоиков и Будды о счастье стоит уточнить: да, счастье исходит изнутри, но и снаружи тоже. И чтобы добиться гармонии, нам нужно руководствоваться и древней мудростью, и современной наукой.

Следующая часть истории о процветании – это изучение условий, при которых человек растет и развивается. Все мы слышали, что то, что нас не убивает, делает нас сильнее, однако это опасное упрощение. То, что тебя не убивает, может искалечить твою жизнь. Исследования «посттравматического роста» подсказывают, когда и почему люди становятся сильнее и лучше после пережитых несчастий и что можно сделать, чтобы подготовить себя к возможным травмам и справиться с их последствиями. Еще всем нам настойчиво советовали культивировать в себе различные добродетели, поскольку добродетель – сама себе награда, но и это упрощение. Я покажу, как менялось и сужалось с течением столетий само понятие о морали и добродетели и почему древние представления о добродетели и нравственном росте действительно могли быть сами себе наградой. А еще я покажу, как позитивная психология помогает нам «диагностировать» свои сильные стороны и достоинства.

В заключение мы зададимся вопросом о смысле жизни: почему одним из нас удается обрести смысл, цель и полноту жизни, а другим нет? Я начну с распространенной в различных культурах идеи о высшем, духовном измерении человеческого бытия. Называть его можно по-разному: добродетелью, благородством, божественностью. И можно по-разному отвечать на вопрос, есть ли Бог, но все мы так или иначе ощущаем святость, возвышенность и невыразимую доброту в других и в природе. Я расскажу о своих собственных исследованиях нравственных чувств: изучение отвращения, благоговения и приподнятого настроения помогло мне показать, откуда берется это высшее измерение и почему без него невозможно понять, что такое религиозный фундаментализм, борьба политических культур и общечеловеческое стремление к смыслу. Кроме того, мы рассмотрим, что имеют в виду люди, когда спрашивают, в чем смысл жизни. Я дам ответ и на этот вопрос – ответ, который опирается на древние идеи о том, что у человека должна быть цель, и при этом задействует самые свежие научные данные, позволяющие выйти за рамки древних идей и вообще любых идей, с которыми вы, скорее всего, сталкивались. При этом я в последний раз пересмотрю гипотезу о счастье. Я бы мог уже сейчас сформулировать ее в нескольких словах, но мне не удастся объяснить ее суть в этом кратком введении, не опошлив ее. Мудрость веков, смысл жизни, а может быть, даже тот самый ответ, которого доискивались борхесовские библиотекари, – все это, вероятно, струится на нас потоком с утра до вечера, но пользы не принесет, пока мы все это не усвоим, не поиграем с этими мыслями, не усомнимся в них, не отточим и не поймем, как применить все это на практике, в собственной жизни. Вот какова цель моей книги.

Глава 1. Расщепленное «Я»

…Ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы.

    Послание к галатам святого апостола Павла, 5:17

Если всем правит Страсть, пусть Разум держит поводья.

    Бенджамин Франклин (Franklin, 1980)

Впервые я сел на лошадь в 1991 году; дело было в Национальном парке «Грейт-Смоки-Маунтинс» в Северной Каролине. В детстве мне доводилось кататься верхом, но тогда мою лошадь вел под уздцы кто-нибудь постарше, а теперь мы с конем оказались сами по себе – никто никого не вел под уздцы. Я был не один, со мной было еще восемь человек, и нас сопровождал лесничий, так что я особенно не волновался. Но тут возникла сложность. Мы ехали по крутому склону по двое, и моя лошадь шла с внешней стороны, футах в трех от края. Потом тропа резко свернула влево, а моя лошадь направилась прямиком к обрыву. Я застыл. Я понимал, что надо повернуть влево, но слева от меня была другая лошадь, и я не хотел в нее врезаться. Надо было бы позвать на помощь или просто закричать «Поберегись!», но что-то во мне посчитало, что лучше рискнуть падением с обрыва, чем наверняка показаться тупым. Поэтому я просто застыл. И ничего не делал те судьбоносные пять секунд, пока моя лошадь и лошадь слева от меня не свернули преспокойно налево по своей воле.

Когда паника улеглась, я посмеялся над своим нелепым страхом. Лошадь прекрасно знала, что делать. Она ходила по этой тропе сотни раз, и разбиться насмерть ей хотелось не больше моего. Ей не нужны были мои советы, более того, в те несколько раз, когда я пытался что-то ей подсказать, она меня не слушала. Я все понял неправильно, потому что до этого десять лет ездил не на лошадях, а на машинах. А машины падают с обрывов, если не сказать им, что не надо этого делать.

Мышление человека строится на метафорах. Все новое и сложное мы понимаем через то, что нам уже известно (Лакофф и Джонсон, 2008). Например, думать о жизни в целом довольно трудно, но стоит применить метафору «жизнь – дорога», как сразу напрашиваются выводы: чтобы идти по дороге, нужно изучить ландшафт, выбрать направление, найти хороших попутчиков и наслаждаться путешествием, поскольку в конце пути, возможно, ничего не обретешь. Трудно думать и о психическом устройстве человека, но стоит подыскать подходящую метафору, она сама направит мысль. На протяжении всей известной истории человечества мы жили бок о бок с животными и пытались ими управлять, поэтому животные проникли в древнейшие метафоры. Например, Будда уподоблял разум человека дикому слону:

Этот ум бродил прежде, блуждая, как ему хочется, как ему нравится, как ему угодно. Теперь я его полностью сдержу, как погонщик – взбесившегося слона.

    Дхаммапада, 2016, стих 326

Похожую метафору применял и Платон: он уподобил душу (то есть «Я») колеснице, которой правит спокойная, рациональная часть психики. Возничий у Платона держит поводья двух коней (Платон, 1989):

…один из них прекрасных статей, стройный на вид, шея у него высокая, храп с горбинкой, масть белая, он черноокий, любит почет, но при этом рассудителен и совестлив; он друг истинного мнения, его не надо погонять бичом, можно направлять его одним лишь приказанием и словом. А другой – горбатый, тучный, дурно сложен, шея у него мощная, да короткая, он курносый, черной масти, а глаза светлые, полнокровный, друг наглости и похвальбы, от косм вокруг ушей он глухой и еле повинуется бичу и стрекалам.

    Платон, «Федр» 253 d, e

С точки зрения Платона, страсти и эмоции бывают хорошие (любовь к почету, например), и они влекут душу в правильном направлении, а бывают плохие (скажем, алчность и вожделение). Целью платонического образования было научить возницу полностью контролировать обоих коней. Прошло 2300 лет, и Зигмунд Фрейд предложил нам похожую модель (Фрейд, 2013). По Фрейду, психика делится на три части – эго (сознательное, рациональное «Я»), суперэго (совесть и стремление подчиняться общественным правилам, иногда избыточное и негибкое) и ид (стремление к удовольствиям, причем побольше и не откладывая). Когда я читаю лекцию о Фрейде, то тоже опираюсь на метафору коня, но вместо греческой колесницы предлагаю представить себе викторианский легкий экипаж. Кучер (эго) мучительно пытается обуздать голодного, похотливого и непослушного коня (ид), а отец кучера (суперэго) сидит на заднем сиденье и читает кучеру нотацию о том, что он делает не так. Цель психоанализа, с точки зрения Фрейда, – найти выход из этого бедственного положения, укрепив эго и дав ему тем самым больше контроля над ид и больше независимости от суперэго.

И Фрейд, и Платон, и Будда жили в мире, полном домашних животных. Они прекрасно знали, как трудно навязать свою волю существу гораздо крупнее тебя. Но пришел ХХ век, лошадей сменили автомобили, а технический прогресс позволил людям гораздо лучше контролировать свой физический мир. И когда люди стали искать новые метафоры, они уподобили психику водителю автомобиля или программе на компьютере. И тогда стало возможным напрочь забыть о бессознательном Фрейда и изучать лишь механизмы мышления и принятия решений. Этим и занимались специалисты по общественным наукам последней трети прошлого века: психологи и социологи создавали теории «обработки информации» для объяснения всего на свете – от предубеждений до дружбы, – а экономисты придумывали модели «рационального выбора», объясняющие, почему люди поступают так, а не иначе. Общественные науки объединялись под эгидой одной гипотезы: люди – существа рациональные, они ставят себе цели и разумно достигают их, опираясь на доступные ресурсы и информацию.

Но почему тогда люди постоянно делают глупости? Почему им никак не удается держать себя в руках и они продолжают совершать заведомо вредные для них поступки? Вот я, например, запросто могу силой воли запретить себе заглядывать в раздел десертов в ресторанном меню, как будто его и нет, но если десерт ставят передо мной на стол, сопротивление бесполезно. Я могу дать себе слово сосредоточиться на работе и не вставать из-за стола, пока все не доделаю, но стоит мне зазеваться, и я уже бреду в кухню или придумываю какой-нибудь другой способ протянуть время. Я могу твердо решить вставать в шесть утра, чтобы писать книгу, но стоит мне отключить будильник, и сколько бы я ни приказывал себе встать с постели, это не производит на меня ни малейшего впечатления, и я понимаю, что имел в виду Платон, когда называл плохого коня глухим. Но в полной мере я осознавал свою беспомощность, когда речь заходила о более важных решениях, которые могли бы определить ход моей дальнейшей жизни, – о романтических свиданиях. Я точно знал, как надо себя вести, но, даже когда я рассказывал друзьям, что собираюсь говорить и делать, какая-то часть меня смутно сознавала, что я все сделаю совсем иначе. Угрызения совести, вожделение и страх частенько сильнее логики. (При этом я прекрасно умею давать друзьям многословные советы в подобных ситуациях и точно знаю, что для них хорошо.) О моем бедственном положении прекрасно писал римский поэт Овидий. В «Метаморфозах» Медея разрывается между любовью к Ясону и дочерним долгом перед отцом (Овидий, 1994):

Но против воли гнетет меня новая сила. Желаю Я одного, но другое твердит мне мой разум. Благое Вижу, хвалю, но к дурному влекусь…

    Овидий, «Метаморфозы», Кн. VII, 19–22

Современные теории рационального выбора и обработки информации не позволяют адекватно объяснить слабость воли. Зато старые метафоры власти над животными описывают ее лучше некуда. Лично я, дивясь своему бессилию, придумал такой образ: я – наездник на слоне. В руках у меня поводья, и я могу потянуть за них и показать слону, куда сворачивать, когда остановиться, когда трогаться с места. Я могу руководить ходом событий, но лишь тогда, когда у слона нет собственных желаний. А если слон чего-то хочет, я ему не указ.

Этой метафорой я руководствовался в рассуждениях лет десять, и когда приступил к работе над «Гипотезой о счастье», то решил, что образ наездника на слоне придется кстати в первой главе о расщепленном «Я». Но потом оказалось, что этот образ кстати во всех главах до единой. Чтобы понять основные идеи психологии, надо знать, что психика разделена на части, которые иногда конфликтуют друг с другом. Мы привыкли считать, что в каждом теле обитает одна личность, но на самом деле каждый из нас – скорее комитет, члены которого оказались вместе, чтобы выполнить какую-то задачу, однако у каждого из них свои цели. Наша психика разделяется на четыре части. Главная – четвертая, которая больше всего похожа на наездника на слоне, но когда мы сталкиваемся с соблазнами, собственной слабостью и внутренними конфликтами, в это вносят вклад и первые три.

Дихотомия первая. Разум и тело

Иногда мы говорим, что у тела свой разум, однако французский философ Мишель де Монтень пошел на шаг дальше и предположил, что собственные эмоции и собственная повестка дня есть у каждой части тела. Особенно изумляла Монтеня независимость пениса:

«Не без основания отмечают своенравие этого органа, так некстати оповещающего нас порой о своей готовности, когда нам нечего с нею делать, и столь же некстати утрачивающего ее, когда мы больше всего нуждаемся в ней; так своенравно сопротивляющегося владычеству нашей воли и с такою надменностью и упорством отвергающего те увещания, с которыми к нему обращается наша мысль» (Монтень, 1992).

    Монтень, «Об уединении»

Монтень писал и о том, как выражение лица выдает наши самые потаенные мысли, как волосы встают дыбом, стучит сердце, заплетается язык, а «Органы, предназначенные разгружать наш желудок, также сжимаются и расширяются по своему произволу, помимо нашего намерения и порой вопреки ему» (там же). Как мы теперь знаем, эти эффекты отчасти вызываются периферической нервной системой, то есть нервами, управляющими органами и железами тела, и эти нервы в принципе не поддаются никакому сознательному контролю. Но последний пункт в списке Монтеня, кишечник, и в самом деле подчиняется второму мозгу. Наш кишечник пронизан обширной сетью из более чем 100 000 000 нейронов, и они проводят все расчеты, необходимые для управления химическим заводом, который перерабатывает пищу и извлекает из нее полезные вещества (Gershon, 1998). Мозг в кишечнике – это словно региональный административный центр, который занимается тем, чем головному мозгу недосуг. Казалось бы, следует ожидать, что кишечный мозг получает приказы от головного и поступает как велят. Однако он обладает огромной автономией и продолжает бесперебойно функционировать даже при повреждении блуждающего нерва, соединяющего два мозга.

У кишечного мозга есть два способа заявить о своей независимости: он вызывает синдром раздраженного кишечника, когда «решает» очистить кишки, и вызывает беспокойство в головном мозге, когда обнаруживает кишечную инфекцию, что заставляет нас вести себя осторожнее обычного, когда нам нехорошо (Lyte, Varcoe, and Bailey, 1998). А еще он непредсказуемо реагирует на все, что воздействует на его главные нейромедиаторы – ацетилхолин и серотонин. Так что при приеме прозака и других ингибиторов обратного захвата серотонина поначалу нередки побочные эффекты в виде тошноты и расстройств пищеварения. Когда мы пытаемся улучшить функционирование головного мозга, то напрямую вмешиваемся в работу мозга кишечного. Независимость кишечного мозга в сочетании с автономным и непредсказуемым поведением гениталий, вероятно, и натолкнуло древнеиндийских мыслителей на теорию, что в брюшной полости размещаются три нижние чакры, энергетические центры, соответствующие прямой кишке и анусу, половым органам и кишечнику. Утверждают даже, что кишечная чакра служит источником «нутряного чутья» – интуиции, то есть мыслей, которые приходят словно бы из ниоткуда, помимо воли. Когда святой Павел сокрушался о битве плоти с духом, то наверняка имел в виду те самые досадные обстоятельства, неподвластные контролю, о которых писал Монтень.

Дихотомия вторая. Правое и левое

Вторую дихотомию случайно обнаружили в шестидесятые годы прошлого века, когда один хирург придумал, как разрезать человеческий мозг пополам. Звали хирурга Джо Боген, и у него на то были веские причины: он стремился помочь тем, кому не давали нормально жить сильные и частые эпилептические припадки. Мозг человека состоит из двух отдельных полушарий, соединенных толстым сплетением нервных волокон – мозолистым телом. Эпилептический припадок часто начинается с возбуждения в одной точке мозга, которое затем захватывает прилегающие ткани. Если возбуждение переходит по мозолистому телу в другое полушарие, то способно завладеть всем мозгом, и тогда больной теряет сознание, падает и непроизвольно корчится. Боген решил рассекать мозолистое тело, чтобы не давать возбуждению распространиться, – так военачальник взрывает мост, чтобы не дать врагу переправиться.

На первый взгляд это какое-то безумие. Мозолистое тело – самое крупное нервное соединение во всем организме, и резонно предположить, что у него очень важные функции. Так и есть: оно обеспечивает связь и координацию действий двух полушарий. Но исследования на животных показали, что не проходит и нескольких недель после операции, как пациент возвращается в нормальное состояние. Тогда Боген отважился на опыты с людьми – и добился успеха. Интенсивность приступов резко снизилась.

Однако терялись ли при операции какие-то способности? Чтобы ответить на этот вопрос, хирурги привлекли к работе молодого психолога Майкла Газзанигу, задачей которого было изучать отдаленные последствия подобных операций «по разрезанию мозгов». Газзанига опирался на то, что мозг распределяет полученные сведения об окружающем мире между двумя полушариями, левым и правым. Левое полушарие получает информацию о правой половине мира (то есть принимает нервные сигналы от правой руки и ноги, правого уха и левой половины каждой сетчатки, которая воспринимает свет из правой половины поля зрения) и отдает команды двигаться правой стороне тела. Правое полушарие в этом смысле зеркально отражает левое: оно получает информацию о левой половине мира и управляет движениями левой половины тела. Почему у всех позвоночных сигналы расходятся именно так, перекрестно, никто не знает: такова прихоть природы, и всё тут. А в остальном у каждого полушария своя специализация. Левое специализируется на обработке языка и речи и аналитических задачах. Когда оно решает задачи, связанные с изображениями, то лучше замечает детали. Правое полушарие лучше распознает пространственные закономерности и узоры, в том числе самый главный узор – лицо. (Здесь коренятся популярные упрощенческие представления о том, что художники-де «правополушарные», а ученые «левополушарные»).

Газзанига воспользовался разделением труда в мозге, чтобы подавать информацию в каждое полушарие по отдельности. Он просил пациентов смотреть на точку на экране, а затем на миг показывал только справа или только слева от точки какое-то слово или изображение предмета, причем так быстро, что пациент не успевал переместить взгляд. Если изображение шляпы возникало справа от точки, оно воспринималось левой половиной каждой сетчатки (после того, как проходило через роговицу и переворачивалось), и расположенные там нервные клетки отправляли информацию обратно в области обработки зрительных данных в левом полушарии. После этого Газзанига спрашивал: «Что вы видели?» Поскольку левое полушарие содержит все языковые способности, пациент тут же с легкостью отвечал: «Шляпу». Если изображение шляпы показывали слева от точки, то оно попадало только в правое полушарие, которое не контролирует речь. И тогда на вопрос Газзаниги «Что вы видели?» пациент отвечал из левого полушария: «Ничего». Но когда Газзанига просил пациента левой рукой показать на нужное изображение на карточке с несколькими рисунками, тот показывал шляпу. Правое полушарие видело шляпу, но не могло дать словесный ответ на вопрос, что оно видело, поскольку лишено доступа к центрам обработки языка в левом полушарии. Как будто в правом полушарии заперт отдельный интеллект, который обращается к окружающему миру только через левую руку (Gazzaniga, 1985; Gazzaniga, Bogen, and Sperry, 1962).

Если же Газзанига показывал разным полушариям разные картинки, все становилось еще страннее. Например, один раз он показал справа изображение куриной лапки, а слева – домик и машину, занесенные снегом. Потом пациенту показали несколько картинок и попросили показать ту, которая «подходит» к увиденному. Правой рукой пациент показал на курицу (что соответствует куриной лапке, которую видело левое полушарие), а левой – на лопату для снега (что соответствует заснеженному пейзажу, который видело правое полушарие). Но когда пациента попросили объяснить, почему он дал два ответа, он не сказал: «Не знаю, почему левая рука показала на лопату, наверное, это связано с чем-то, что вы показали моему правому мозгу». Нет: левое полушарие мгновенно сочинило правдоподобное объяснение. Пациент, не задумываясь, ответил: «Очень просто. Куриная ножка относится к курице, а лопата нужна, чтобы прибирать в курятнике» (Gazzaniga, 1985).

Это явление, когда люди легко выдумывают обоснования для собственного поведения, называется «конфабуляция». У пациентов с рассеченным мозолистым телом и после других мозговых травм конфабуляция встречается так часто, что Газзанига называет языковые центры в левом полушарии «переводческим модулем», задача которого – постоянно комментировать все, что делает «Я», хотя «переводческий модуль» не имеет доступа к подлинным причинам или мотивам поведения «Я». Например, если правому полушарию показать слово «уходи», пациент может встать и двинуться к выходу. А если спросить его, куда это он, он ответит: «Мне захотелось пить». Переводческий модуль прекрасно умеет придумывать объяснения, но сам не понимает, что он это делает.

Ученые сделали и другие открытия, еще удивительнее. У некоторых пациентов с поврежденным мозолистым телом (и после операции, и в результате травм и болезней) правое полушарие вступает в активную борьбу с левым. Это называется «синдром чужой руки». В таких случаях одна рука, обычно левая, начинает действовать сама по себе и в каких-то своих интересах. Например, когда звонит телефон, «чужая» рука снимает трубку, но ни за что не отдает ее другой руке и не подносит к уху. Она протестует против решений хозяина, например, вешает обратно рубашку, которую тот только что выбрал. Хватает вторую руку за запястье, чтобы помешать осуществлению осознанных планов хозяина. Иногда «чужая» рука прямо-таки тянется к горлу хозяина и стремится его задушить (Feinberg, 2001).

Такое очевидное расщепление сознания вызывается редкими случаями расщепления мозга. У нормального человека мозг не расщеплен. Однако исследования последствий повреждения мозолистого тела для психологии очень важны, поскольку показывают – пусть и с такой жутковатой стороны, – что мозг представляет собой конфедерацию модулей, способных действовать независимо, а иногда и в пику друг другу. А роль исследований расщепленного мозга для нашей книги заключается в том, что они ясно показывают, как хорошо такие модули придумывают правдоподобные объяснения наших поступков, даже если не имеют ни малейшего представления об их причинах. «Переводческий модуль» Газзаниги – это, в сущности, наездник на слоне. И в следующих главах вам предстоит ловить его на конфабуляциях.

Дихотомия третья. Новое и старое

Если вы живете в сравнительно новом доме, ваше жилище, скорее всего, построили меньше чем за год, а планировку продумал архитектор, который учитывал потребности будущих жильцов. А вот дома на моей улице построены на рубеже XIX–XX веков и с тех пор заметно видоизменились и отчасти захватили территории задних дворов. Жильцы расширяли крылечки, потом обносили их стенами, потом превращали в кухни. Над этими пристройками делали дополнительные спаленки, а рядом оборудовали ванные. Примерно так же разрастался мозг у позвоночных, только вперед, а не назад. Сначала в головном мозге было всего три комнатки – то есть скопления нейронов: задний мозг (соединенный со спинным), средний мозг и передний мозг (соединенный с органами чувств в передней части животного). Со временем живые организмы эволюционировали, как и их поведение, и головной мозг продолжал надстраиваться спереди, все дальше и дальше от спинного мозга, так что передний мозг рос сильнее, чем остальные отделы. У переднего мозга первых млекопитающих появилась новая оболочка, в которую входил гипоталамус (специализирующийся на координации основных инстинктов и мотивов), гиппокамп (специализирующийся на хранении памяти) и миндалевидное тело (специализирующееся на эмоциональном восприятии и реакциях). Эти структуры иногда называют лимбической системой (от латинского limbus, что означает «граница» или «окраина»), поскольку они словно бы обернуты вокруг остального мозга и действительно служат границей.

Млекопитающие увеличивались в размерах, их поведение становилось все разнообразнее (дело было уже после того, как вымерли динозавры), и перестройка продолжалась. У общественных млекопитающих, особенно у приматов, поверх старой лимбической системы развился еще один слой нервной ткани. Новая кора, она же неокортекс (латинское слово neocortex как раз и означает «новое покрытие») – это и есть серое вещество, характерное для человеческого мозга. Особенно интересна передняя часть неокортекса, поскольку ее участки, судя по всему, не специализированы (то есть не отвечают, скажем, за движение пальца или обработку звука). Этот отдел создает новые ассоциации и участвует в мышлении, планировании и принятии решений, то есть в ментальных процессах, освобождающих организм от необходимости реагировать только на непосредственно сложившуюся ситуацию.

Разрастание лобной коры в ходе эволюции позволяет правдоподобно объяснить расщепленность нашего «Я». Возможно, лобная кора и есть вместилище разума, платоновский возничий, Дух святого Павла. И она и в самом деле все контролирует, пусть и не идеально, отобрав власть у более примитивной лимбической системы – платоновского плохого коня, плоти святого Павла. Это объяснение мы вправе назвать прометеевским сценарием эволюции человечества – в честь титана из древнегреческих мифов, который украл огонь у богов и даровал людям. По такому сценарию наши предки были просто животными, которыми руководили примитивные эмоции и порывы лимбической системы, но потом они обрели божественный разум, который коренится в недавно образовавшемся неокортексе. Прометеевский сценарий – это очень лестно, поскольку он чудесным образом ставит нас выше всех остальных животных и намекает, что раз мы разумны, значит, лучше других. Но при этом он подчеркивает, что мы еще не боги, ведь огонь разума для нас пока в новинку и мы не вполне им овладели. А еще прометеевский сценарий прекрасно соответствует важным открытиям минувших десятилетий, касающимся роли лимбической системы и лобной коры. Например, если прямо стимулировать некоторые области гипоталамуса слабым электрическим током, то можно пробудить в крысах, кошках и других млекопитающих чревоугодие, гнев и гиперсексуальность, – а значит, в лимбической системе коренятся многие наши основные животные инстинкты (Olds and Milner, 1954). А если у человека повреждена лобная кора, это иногда приводит к агрессии и расстройствам сексуальности, поскольку лобная кора играет важную роль в подавлении и погашении поведенческих порывов.

Недавно подобный случай наблюдали в больнице при Виргинском университете (Burns and Swerdlow, 2003). Школьный учитель сорока с лишним лет вдруг ни с того ни с сего начал посещать проституток, искать в Интернете детскую порнографию и делать непристойные предложения маленьким девочкам. Вскоре его арестовали по обвинению в растлении малолетних. Накануне суда он попал в больницу, поскольку у него началась сильнейшая пульсирующая головная боль, сопровождавшаяся нестерпимым желанием изнасиловать квартирную хозяйку (жена выгнала его из дома за несколько месяцев до этого). Даже во время разговора с врачом больной предлагал проходившим мимо медсестрам с ним переспать. Сканирование мозга выявило огромную опухоль в лобной коре, которая давила на все остальное и не давала неокортексу делать свое дело – подавлять неподобающее поведение и задумываться о его последствиях (кто будет в здравом уме и твердой памяти устраивать такой спектакль накануне суда?). Опухоль удалили, и гиперсексуальность тут же исчезла. Более того, когда через год опухоль выросла опять, симптомы вернулись – и когда ее снова убрали, симптомы снова исчезли.

Тем не менее и прометеевский сценарий не лишен недостатков: он предполагает, что разум инсталлирован в лобной коре, а эмоции отстали и застряли в лимбической системе. На самом деле лобная кора способствовала сильнейшему развитию эмоциональности у людей. Нижняя треть префронтальной коры называется орбитофронтальной корой, поскольку эта часть мозга расположена прямо над глазами. Этот участок коры у людей и других приматов особенно велик и входит в число областей мозга, которые особенно активны при эмоциональных реакциях (Damasio, 1994; Rolls, 1999). Орбитофронтальная кора играет важнейшую роль и при оценке плюсов и минусов положения, нейроны в этой части коры бешено «стреляют» при непосредственной угрозе боли или утраты либо перспективе удовольствия и приобретения (Rolls, 1999). Когда вас к чему-то влечет – к вкусной еде, к красивому пейзажу, к симпатичному человеку – или что-то вызывает отвращение – труп животного, скверная песня или визави на неудачном свидании вслепую, – орбитофронтальная кора прилагает все усилия, чтобы обеспечить вам эмоциональные ощущения, вызывающие желание приблизиться или уйти (о последних находках, касающихся эмоционального мозга, см. Berridge, 2003; LeDoux, 1996). Таким образом, орбитофронтальная кора лучше подходит на роль ид (а также плоти святого Павла), чем на роль суперэго (или Духа).

Важность вклада орбитофронтальной коры в возникновение эмоций подтверждается и исследованиями повреждений мозга. Невролог Антонио Дамасио изучал больных, утративших различные части лобной коры в результате инсультов, опухолей или черепно-мозговых травм. В девяностые годы прошлого века Дамасио обнаружил, что при повреждении определенных частей орбитофронтальной коры больные утрачивали способность переживать эмоции. Они говорили, что в случаях, когда должны были что-то почувствовать, не чувствуют ничего, а исследования автономных реакций (вроде тех, которые регистрируются на детекторе лжи) подтверждают, что у таких больных отсутствуют нормальные всплески реакций организма, которые все остальные переживают при созерцании прекрасного или страшного. При этом больные полностью сохраняют интеллект и способность рассуждать логически. Они получают нормальные оценки за тесты на IQ и прекрасно помнят и общественные нормы, и моральные принципы (Damasio, 1994; Damasio, Tranel, and Damasio, 1990).

Похожие книги


Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом