Ершов приходит каждый день. Иногда не по разу. Мы почти не общаемся. Точнее, говорит в основном он всегда. Рассказывает, какая прекрасная нас ждет жизнь.
– А выглядишь расстроенной.
– Так, – отмахиваюсь. – Ты что-то хотел?
– Может, прогуляемся? Солнце сегодня. Подморозило. Но вполне комфортно. Врач советовал тебе бывать на воздухе почаще.
Прогуляться я и правда хотела, только без Лёши.
– Алин, ну хватит из меня врага делать. Гордость, понимаю, но и ты меня пойми, все могут ошибаться. Нам же хорошо было. А теперь втроем еще лучше будет. Родишь, улетим на месяцок-другой куда-нибудь в Черногорию. За это время как раз ремонт в доме закончится.
– В доме?
– Я не сказал? Черт, забыл совсем. Вот, – протягивает мне свой телефон, на котором открыто фото с залитым фундаментом.
– Стройка уже началась. Говорю же, – сжимает мою ладонь, – я серьезно настроен. Ты мне нужна. Я все что угодно сделаю, чтобы ты осталась.
– Почему?
Лёша хмурится. Мой вопрос звучит не то что невпопад, скорее, трудно понять, к чему именно относится.
– Почему ты изменял? Неужели из-за того, как я одеваюсь? – улыбаюсь, рассматривая свои широкие брюки и такую же широкую вязаную кофту.
– Алин, давай мы не будем это обсуждать. Было и было. Главное, что впредь такого не повторится.
Лёшин телефон издает короткий писк. Вверху экрана появляется уведомление о сообщении.
«Котик, мы сегодня увидимся?»
Мы оба это читаем. Только реагируем по-разному. Я ухмыляюсь, а Ершов, стиснув зубы, вырывает у меня из рук свой мобильник.
– Было и было? – приподнимаю бровь.
Алексей сует руки в карманы, поворачивается ко мне спиной, меряет прихожую шагами, отдаляясь от меня на пару метров, а потом, круто развернувшись на пятках, очень быстро оказывается рядом, прижимая меня к стенке.
Замираю. Смотрю ему в глаза. Они у него стеклянные. Озлобленные на весь мир.
– Я же с тобой по-хорошему хотел. Цветы, фрукты, дом. Тебе нужно было просто заткнуться и не отсвечивать. Сидеть тихо и делать вид, что счастлива. Это так сложно? – повышает голос. – Так сложно быть нормальной женой и матерью, когда живешь на всем готовом? – отрывает меня от стены, а потом резко прижимает обратно. – Я тебя, дуру, из нищеты вытащил. В свой дом привел. Дал тебе право на нормальную жизнь, и вот это все твоя благодарность?
Бьюсь затылком. Не больно, но в ушах все равно звенит.
– Мне нужен этот ребенок. И ты его выносишь. Слышишь? Будешь жить, как я сказал. Ты моя жена, и ты должна делать все, что я скажу. Ты моя собственность. Я тебя с потрохами купил. Помни об этом!
Он снова меня встряхивает. В глазах темнеет в этот момент. Боль внизу живота невыносимая, меня словно раз за разом протыкают острыми лезвиями.
Хватаю воздух ртом, а ноги уже не держат. Только Лёшин стальной хват помогает не скатиться по стенке к полу.
Ершов орет, обзывает по-всякому, его основной тезис – я должна быть удобной. Молчать. Закрывать глаза на его похождения, играть в идеальную семью – и за это ни в чем не нуждаться. Никогда.
Он орет так громко, что в какой-то момент, мне кажется, начнет рвать на себе волосы.
Всхлипываю, а на губах улыбка. Хочется зарыдать, а выходит только рассмеяться.
Ершов прищуривается, встряхивает за плечи, до клацанья зубов, а когда отпускает, у меня не получается устоять на ногах. Падаю на пол, а картинка перед глазами исчезает.
Я проваливаюсь в темноту. Она убаюкивает. Кажется, что за последний месяц мне еще никогда не было так хорошо, как сейчас…
Открываю глаза в небольшой палате. Здесь только кровать, тумбочка и какой-то шкаф. Голова раскалывается.
Стены белые, свет выключен. Моргаю.
Обшариваю глазами пространство, медленно погружающееся в сумерки, и почти не чувствую ног. Кое-как сползаю на пол, чтобы посмотреть в окно. Толстые стеклопакеты. Ручки сняты. За окном заснеженный задний двор больницы. У крыльца стоит парочка мужчин в белых халатах. Курят.
Судя по тому, что на улице уже включили освещение, время близится к вечеру. Часов шесть-семь.
Упираюсь ладонями в подоконник. Слабость накатывает волнами. Я вроде и могу нормально передвигаться, а вроде и вот-вот рухну на пол.
Когда открывается дверь, вздрагиваю. Молодая медсестра зажигает свет и ахает.
– Вам нельзя вставать, Алина!
Девочка подхватывает меня под локоть и помогает добраться до кровати. Ложусь и сразу сворачиваюсь калачиком.
– Как себя чувствуете?
– Нормально. Наверное.
– Что последнее вы помните?
– Как потеряла сознание. В квартире. Что со мной? Я… – касаюсь своего живота.
Медсестра ловит мой взгляд.
– У вас произошло самопроизвольное прерывание беременности.
Киваю. Не чувствую облегчения или радости. Если только где-то в глубине души. Единственное, что понимаю в эту минуту: теперь Лёша точно отстанет. У него не осталось рычагов давления. Мы чужие.
Я превращусь в оборванку, которой была до встречи с ним, как любила говорить свекровь, но буду жить спокойно.
Это радует.
– Мы оставим вас здесь на ночь. Утром придет врач и оформит необходимые бумаги.
– Спасибо.
– Вам лучше поспать. Организм ослаб, ему нужен отдых.
– Где здесь туалет?
– Выходите, и по коридору направо. Сами справитесь? Дойдете?
Киваю. Из палаты мы выходим вместе. Медсестра все-таки доводит меня до туалета, а потом растворяется в стенах больничного коридора.
На обратном пути я замечаю врача, ту самую женщину, что убеждала меня, что я пожалею, если решусь на аборт. Она стоит у окна, а рядом Ершов. Он молча ее слушает. Осунувшийся, взгляд пустой.
Мурашки по телу от этой картинки. Не потому, что мне его жалко, нет. Я вижу его, и меня накрывает волной страха, доводящего почти до сумасшествия.
Хватаюсь рукой за стенку, и в этот момент они оба поворачиваются. Видят меня. Лёша стискивает челюсть, а врач касается его плеча, начиная шептать что-то активнее.
Как только оказываюсь в палате, забираюсь на кровать. Долго лежу и смотрю в темный потолок. Темнота спасает сейчас.
Я в ужасе жду, что Ершов придет сюда, но он не приходит. Ни через час, ни через два.
Не замечаю, как погружаюсь в сон, но впервые за последние дни мне снится родной дом. Мама, папа, детство. Картинки такие яркие и реалистичные. Я чувствую, как мне было хорошо тогда, в детстве. Наверное, поэтому утром просыпаюсь переполненная силами жить дальше и бороться. За себя. За свою свободу.
– Алина, – врач заглядывает в палату в девять утра.
Смотрю на нее и понимаю, что мне противно. Она была в сговоре с моим мужем.
– Здравствуйте, – отрезаю холодно. – Когда мне можно будет уйти?
– Сейчас мы все оформим. Это займет не более получаса. Как вы?
– Со мной все хорошо. Думаю, мой муж уже все вам рассказал.
Вижу, как она поджимает губы, как в глазах встает холод. Тишина только нагнетает ситуацию.
Из больницы я выхожу в осеннем пальто, которое Ершов мне вчера привез, и кедах. Это какой-то стеб? На улице минус восемь, а он привез мне кроссовки…
На карте совсем немного денег, но этого хватит, чтобы вызвать такси и забрать свои вещи из квартиры Ершова. Здесь хватит даже на пару ночевок в гостинице. Там-то я и придумаю, что делать дальше. Можно будет попробовать занять денег у кого-то из знакомых, чтобы снять себе комнату.
Все время, пока еду домой, придумываю, что скажу Ершову, если застану его там. Сказать ведь все равно что-то придется…
На этаж поднимаюсь, а у самой руки дрожат. Страшно. Дико страшно, а помощи попросить не у кого. Сима в Москве, других подруг я не завела, а никаких знакомых мужчин у меня нет, я ведь все эти четыре года ни с кем толком кроме Симы и не общалась. Дом-работа-Лёша. Вот это три составляющих, на которых держался наш шаткий брак.
Шарю по карманам в поисках ключей. Даже хорошо, что Ершов привез мне именно это пальто. Здесь еще с теплой осени остался лежать дубликат ключей от квартиры.
Открываю дверь. Вдыхаю побольше воздуха и переступаю порог. Слышу, как на кухне работает телевизор. Лёша дома. Тихо, стараясь не издавать ни единого звука, прошмыгиваю в спальню. Достаю чемодан. Складываю в него свои вещи, карточки, украшения, а когда поворачиваю голову, вижу мужа.
Он стоит в дверном проеме. Злой как черт и явно нетрезвый.
– Хочешь уйти, выметайся так. Ни копейки не получишь. Все здесь куплено на мои деньги. – Подхватывает чемодан и вытряхивает содержимое на пол. – Поняла меня? Ты уйдешь отсюда ровно с тем, с чем пришла. В драных ботинках и в куртке не по размеру, – произносит, не повышая голоса. – Выметайся.
Огибаю чемодан, крепко сжимая в руках телефон. Спорить сейчас не то что смысла не вижу, я дико боюсь последствий. Он на пределе, что у него на уме, даже представить невозможно.
– Телефончик верни, – преграждает мне путь, упираясь рукой в дверной проем.
– Это мой. Я сама…
– Я же сказал, сама ты пустое место, – вырывает смартфон из моих пальцев.
– Верни, ты не имеешь пра…
– Не имею? Еще как имею! – выталкивает меня в прихожую. – Радуешься, дрянь? Это ты меня довела. Ты! Ты убила нашего ребенка. Как я тебя ненавижу.
Пячусь. Ершов же, кажется, совсем теряет самообладание. Наступает с таким видом, будто и правда готов меня убить.
– Ну ничего, ты еще за все ответишь. За все.
– Я буду кричать. Только попробуй хоть пальцем меня тронуть. Я буду кричать.
– Давай. Ты здесь никто. Пустое место. Грязь под ногами. Давай, кричи.
Его пальцы смыкаются на моей шее.
Я чувствую, как воздуха становится меньше. Жадно хватаю его губами, но это не помогает. Кислородное голодание только усиливается. Я натурально начинаю задыхаться.
– Пу… пу… пусти, – впиваюсь ногтями в его запястье. Давлю изо всех сил.
Ершов сбрасывает мои пальцы, но именно это его отвлекает и дает мне буквально считаные секунды, чтобы вырваться и отбежать в сторону.
– Стоять! Я сказал, стоять!
Он ловит меня у входной двери. Хватает за волосы, тянет обратно. Вырываюсь, скольжу пятками по полу и ничего не могу сделать. Совсем ничего не могу.
Как такое возможно? Как?
– Развод хочешь? – тянет меня наверх, и, чтобы ослабить боль, я подчиняюсь, поднимаюсь на ноги. – Будет тебе развод, голодранка. Будет, – толкает обратно к двери. – Вон пошла, чтобы я тебя здесь больше не видел. Поняла?
Слышу, как щелкает замок, чувствую холодный кафель под ногами и как холодный воздух из шахты лифта щекочет кожу под задранным свитером.
– Убирайся.
По коже головы ползут мурашки, ежусь и трогаю волосы, сидя напротив закрытой двери квартиры.
Он выкинул меня из квартиры в свитере, джинсах и носках. У меня ничего нет. Ни денег, ни телефона, не вещей. Ничего.
Можно попробовать вызвать полицию, но я больше чем уверена, что Ершов откупится или заговорит им зубы. Мне они точно не поверят. К тому же мы все еще в браке. А в семье, как говорится, чего только не бывает…
Глава 9
Дверь снова открывается. Вздрагиваю и вжимаюсь в стену.
– Можешь валить обратно в свою глухомань. Считай, что в этом городе работы у тебя никогда больше не будет.
