Ершов уходит, а сразу, как за ним закрывается дверь, в палату заглядывает доктор.
– Алина, у вас все хорошо?
– Да, все отлично, – переворачиваюсь на другой бок, чтобы ее видеть.
– Выглядите сегодня получше. Как спалось? Живот не тянет?
– Нет, живот в порядке. Спалось плохо.
– Переживаете?
Молчу. Не хочу, чтобы она лезла в душу.
– Как я поняла, у вас проблемы с мужем.
– Что-то вроде того.
– Мужчины, – вздыхает. – Переживает он за вас. Нервничает. Я надеюсь, вы сгоряча никаких решений принимать не собираетесь?
Ловлю взгляд врача. Обе понимаем, о чем она.
– Еще не решила.
– Алина, вы молодая, прекрасная девушка. Вы не одна. У вас есть муж, семья. Вы будете прекрасной мамой. Аборт в вашей ситуации – не выход. Вы злитесь на мужа, но, если решитесь избавиться от ребенка, легче вам не станет, уж поверьте. Винить себя потом будете.
Сглатываю, подтягиваю плед к подбородку и отворачиваюсь.
Слова врача преследуют весь оставшийся день.
Появление Лёши вечером только усугубляет ситуацию. Он снова улыбается, снова говорит о том, что любит. Рассказывает, что уже придумал план детской и нам нужно его обсудить.
Его уверенность не просто убивает, она деморализует настолько, что я уже не понимаю, где реальность. Что, если все это мне снится? Ну не может человек, унижавший меня, по щелчку пальцев стать другим. Не может же…
Оставшиеся два дня, в каждый Лёшин приход, я притворяюсь спящей, не хочу с ним общаться. Но он продолжает приходить, а в день выписки вообще приезжает с огромной корзиной цветов. Такие он дарил мне на этапе зарождения наших отношений. Он тогда был очень галантным. Щедрый на подарки и комплименты, понимающий, поддерживающий любые разговоры. Одобряющий все мои идеи, но, как только в наших паспортах появились печати о браке, все перевернулось с ног на голову.
– Спасибо вам, – Лёша благодарит врача, вижу, как сует ей деньги в карман, и та начинает улыбаться еще шире. – Условия отличные. Персонал на пятерку, – продолжает нахваливать. – Алин, я помогу, – выхватывает у меня сумку. – Идем.
Вступать с ним в схватку за сумку кажется мне бредовой идеей, по крайней мере в больнице.
Мы спускаемся на лифте в просторный светлый холл. Лёша открывает для меня двери на улицу, поддерживает под локоть на ступеньках крылечка, взахлеб рассказывая, как хорошо мы теперь будем жить.
– Поехали домой, – тянет меня к машине.
– Лёш, это твой дом теперь. Хотя он всегда только твоим и был. Там мама твоя хозяйка вот уже полгода. Не я, – жму плечами. – Зачем мне туда ехать?
– Потому что ты теперь в ответе не только за себя, – смотрит на мой живот. – Хватит капризничать, я понимаю, что гормоны, но, Алиночка, нужно быть рациональней, – журит.
– У меня есть дом.
– Ты о той комнате? – закатывает глаза. – Я уже все решил. Деньги, что ты вносила как залог, мне вернули. Так что можешь не волноваться.
– Что ты сделал?
– Алин, жить в этом клоповнике в твоем положении я тебе не позволю.
Ершов открывает дверь своей новенькой машины, которую я еще не видела, и мягко подталкивает меня в салон.
– Пусти! Я позвоню Симе.
Рыскаю в сумке в поисках телефона, но его там нет. Как так? Я же его туда убирала. Помню, как убирала.
– Алина, прекрати. Тебе нельзя нервничать, врач же сказал, что есть угроза выкидыша. Раз о себе не думаешь, то подумай хотя бы о ребенке.
– Дай мне телефон. Мне нужно позвонить.
– Он разрядился. Сядь в машину, там есть зарядка.
– Я…
– Ну не увезу же я тебя против воли. Это статья, – проговаривает раздраженно.
– Ладно, – опускаюсь на сиденье.
Лёша хлопает дверью, забрасывает мои вещи в багажник и садится за руль.
– Где мой телефон?
– Купим новый, не беспокойся. – Подключает шнур зарядки к своему смартфону. – Пару минут придется подождать.
Киваю, а Ершов трогается с места.
– Куда мы едем? – хватаюсь за ручку, пытаюсь открыть дверь, но она не поддается.
– Не нервничай, просто прокатимся.
– Лёша, пожалуйста…
– Алин. – Ершов бьет по тормозам и обхватывает мои щеки ладонями. – Прости меня. Слышишь? Прости. Я тебя люблю. Я хочу все исправить. Позволь мне все исправить. Это еще возможно. Наш ребенок нам поможет, родная, – касается губами моих. – Дай мне еще один шанс.
– Лёш, – всхлипываю.
Я ничего не понимаю больше. Что мне делать дальше?
– Просто подумай, как ты будешь одна с малышом на руках? Ты же привыкла к другой жизни, не в квартире с тараканами. Ты хочешь, чтобы твой ребенок жил в нищете? Когда после родов ты сможешь выйти на работу? Какие мизерные платят декретные, ты хотя бы представляешь себе? Нет, я, конечно, помогу всем, чем смогу, но, Алина, мы взрослые люди, если у тебя кто-то появится, то я…
Лёша отстраняется, смотрит в лобовое стекло, сжимает руль до хруста в пальцах.
– В конце концов, если ничего не выйдет, мы всегда успеем разбежаться. Но как ты будешь себя чувствовать, зная, что не дала шанса нашему ребенку на полноценную семью? Даже шанса, Алин.
Отворачиваюсь. Молчу. В голове каша. Лёша нагнетает, понимаю это вроде, но мысли дурные лезут все равно.
– Что касается моей матери, она сегодня же съедет к себе. Мы будем жить вдвоем, как раньше. Ты помнишь, как нам было хорошо вместе? Ты же помнишь, родная?
Лёша сжимает мою руку, поглаживает большим пальцем тыльную сторону ладони.
– Я не знаю, – качаю головой.
– Я не давлю. Не принуждаю. Но просто подумай… Я сниму тебе квартиру. Хочешь? Будем жить отдельно пока. Налаживать отношения. Или ты можешь жить в нашей квартире, а я – в отеле. Тебе будет привычнее в своем доме. Хочешь?
Жму плечами, а Лёша целует мои пальцы.
– Мы справимся с этим, малышка, вывезем. Я тебе обещаю. Я никогда больше тебя не обижу. Никогда. Поверь. Лучше пулю в лоб себе пущу, чем… Поверь.
Сердце сжимается. Ему тоже больно. Это не любовь, это про разбитые мечты и надежды. Про обиду и предательство. Про недоверие, дикое, бешеное просто.
Но в то же время это про рациональность. Про заботу о себе и благополучие своего ребенка.
Нужно быть с собой откровенной: я не решусь на аборт просто из боязни последствий. Что, если потом не смогу родить вообще?
Это мучает, как и то, что Лёша не отстанет от меня, пока нас связывает ребенок.
Он не отступит. А я не смогу сделать все для того, чтобы он исчез.
Глава 8
– Привет, доченька.
– Мамуль, привет. Как вы?
Услышать маму в такой дурацкий жизненный период, оказывается, вдвойне приятнее. Жаль, что своими переживаниями и проблемами я с ней поделиться не могу. Не потому, что не поймет или осудит, нет. Просто будет нервничать. Переживать за меня сильно. Она меня родила, когда ей было тридцать семь, поэтому возраст у нее сейчас уже такой… То сердце прихватит, то давление подскочит…
– Мы, ой, Алина, потихоньку.
По голосу слышу, что ничего у них там не в порядке.
– Мам, – произношу строже, отодвигаю тюль.
Я живу в квартире Ершова уже неделю. За это время он, конечно, успел утопить меня в своей заботе, причем в плохом смысле. Как банный лист, ей-богу.
Уйти мне некуда. Симу отправили в командировку в Москву почти до конца года, там преподавательница попала в аварию, и Симу выслали на замену. Снять комнату в ситуации, когда мое тело меня так подставляет, будет проблематичным. Если я вдруг снова слягу и не смогу выйти на работу, деньги по щучьему велению у меня не появятся, вот и приходится терпеть…
Хотя мне, наверное, не привыкать, я столько лет терпела. Мой брак ведь не по щелчку пальцев разрушился, я и сама не раз думала, что нужно все это прекращать. Рвать. Уходить. Только духу не хватало.
Теперь вот и дух есть, а жизненная ситуация такая, что все равно это болото меня держит. Причем крепко.
– Костю подставили, Алин. Нам пришлось дом продать.
– Что? – моргаю и упираюсь ладонью в подоконник. В глазах немножечко темнеет. – А вы? Где вы теперь живете?
– На деньги с дома, после раздачи долгов, хватило купить однушку на окраине города. Ты только Косте и папе не говори, что я тебе рассказала.
– Конечно, мам. Конечно, и как вы там?
– Знаешь, бывало и хуже. Главное, что мы вместе. Я так рада, доченька, что у тебя все хорошо. Так боялась тебя в Москву отпускать. А ты вон у нас какая молодец.
Да уж, та еще молодец.
– Мам, если нужна какая-то помощь…
– Ты что такое говоришь? Не нужно нам помощи. Все наладится. Костя СТО закрыл, сейчас у Марка в сервисе работает, плюс шабашки всякие. Отец тоже на стоянку охранником пошел. Люба в салоне больше смен берет, а я с Танюшкой сижу. Все при деле. Не переживай за нас. Я тебе не к тому рассказала, чтобы ты нам помогала. Врать не хочу, Алин. Ничего хуже вранья в семье не бывает.
Ну, тут бы я с мамой поспорила, конечно…
– Ладно. Звони почаще, мам.
– Буду. На пенсии времени много, – мама смеется, а на заднем фоне слышится Танюшкин смех. – Ты лучше про себя расскажи. Как у тебя дела? Как работа? Как Алексей?
– Все нормально. Работаем. Живем.
– Деток не планируете?
Так резко хочу выпалить – нет. Не хотим. Не планируем. Но вместо этого просто хватаю воздух ртом и молчу. Ребенок уже живет внутри меня. Я его не хочу, особенно от Лёши, но и прервать эту беременность духу не хватает.
– Алин? Ты там?
– Да. Тут. Связь плохая. Мама?
– Алина? Алина!
– Не слышу тебя. Мама…
Вешаю трубку. Не могу я ей признаться сейчас. Что-то держит, наверное то, что семьи у меня с Алексеем никакой теперь и нет.
Прохожусь взглядом по пустой кухне. Нет, здесь все та же мебель, но от стен веет холодом. Неуютно мне здесь. Плохо. Я четыре года в этих самых стенах прожила, а сейчас чувствую себя тут чужой.
Звонок в дверь отрезвляет. А человек, что за ней стоит, бесит.
Пока я иду открывать, Ершов уже успевает это сделать своим ключом. Вваливается в прихожую с очередной корзиной цветов, пакетами с едой и игрушками для малыша.
– Думал, ключи забыл, – разувается. – Позвонил, а потом нашел. Ты как?
Лёша улыбается, ставит все добро, что принес, на пол, подходит ближе. Хочет поцеловать меня в щеку, но я уворачиваюсь. Вижу, как в его глазах блестит укор, недовольство и даже ярость, но он все это не озвучивает. Все это безмолвно остается только в его глазах.
– Нормально.
