ТУТУ "Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 2. Круг победителей"

?

Врачи у нас в республике, конечно, те еще.

«Кто знает где печень, а где почки? Их же не видно», – говорит врач УЗИ. Дома, в Светлогорске, у меня лежит где-то его заключение, в котором он описывает несуществующий внутренний орган. Из-за врожденной патологии органа просто нет, а он описывает его размеры и ставит диагноз: воспаление и песок…

"Я резал, но не убивал – убил Бог", – говорит другой такой же врач, но с гораздо большим стажем работы, статусом главного онколога и единственного хирурга в республике, специализирующегося на операциях головы и шеи. Не представляю как этот тип проводит операции на мозге, если по факту, доказанному двумя судебно-медицинскими экспертизами, не способен провести адекватное иссечение лоскута кожи на ноге!

И таких примеров пачки.

Глава 2

Умирание сестры было трудным. Как та бабочка, она оказалась живучей. Восемь месяцев непрерывной агонии. «Я, почему ты не говоришь мне, что я умираю?» «Если мне не дали жить, почему я не могу спокойно умереть?» «Мне больно, я хочу умереть, дайте мне умереть» …

Но мы с минздравом, как могли достойно, проводили мою сестру на тот свет. «Достоинство» на самом деле относительное: ни извинений, ни судебного признания доказанных экспертами ошибок, ни уголовной ответственности за непредумышленное убийство – просто лекарства были, вот и все достоинство.

Хорошо – не пришлось приводить в исполнение свою угрозу.

Не представляю, что бы я тогда делала. Но даже не приведя свою угрозу в исполнение, я получила по мозгам и скатилась на самое дно души. А ведь мечтала о святости, или хотя бы просветлении сознания. Однако тому, кто грозит спалить публично Библию и призвать на помощь братьев во Христе, если сестре не дадут нужных лекарств, святость не светит сто процентов…

К слову, просветление, с моей точки зрения, намного лучше любой святости. Просветленный имеет выбор, которого нет у святого, связанного своей репутацией…

?

Что же делать? Как усвоить, осмыслить накопленный в Госдуме опыт? Надо же обобщить-доложить о проделанной работе. Примерно, как делает это опер, когда садится писать справку. Садясь писать справку, опер, с одной стороны, отчитывается, «разгружается», а с другой – отчитываясь, загружает новой информацией других – коллег, начальство.

Впервые в жизни не могу написать оперативную справку. Ну да, разве психи могут писать справки? Нет, конечно. Они могут, наверно, написать любовные послания, но справки – вряд ли.

Хотя почему именно оперативная справка? Я сто лет как не в системе. На самом деле это не справка, но всего лишь записки – записки психованной, сумасшедшей женщины, которая так и не смогла решить своих проблем.

?

Поверит ли кто, что было время, больше десяти лет, за которые я не ни разу не повысила голос, не сказала ни одного браного слова, не подумала ни одной недоброй мысли, не выпила ни капли алкоголя.

Но после этой Госдумы, потеряв и свою молитву и желание ее искать, тону в другом желании моей трусливой неразвитой души – превратиться в волчицу и съесть, сожрать пару-тройку типов, с кем работала непосредственно и потом, на всю оставшуюся жизнь, спрятаться от любых потенциальных «типов»…

Увидела в сквере пса, в ожидании солнышка, лежащего на пешеходной аллели кверху брюхом, с бесстыдно раздвинутыми лапами. Какое доверие к миру, а ведь каждый может подойти и пнуть. Но нет, бродячий пес, уж наверняка не раз получавший, может запросто то, чего не могу я – расслабиться; просто расслабить тело. Тело расслабил – ум расслабился; ум расслабил – расслабилось тело. Ежу ведь понятно, а попробуй выполнить такое простое упражнение, когда внутри бушует ураган.

?

Умом признаю, необходимо понять их точку зрения, а чтобы ее понять – нужно же дать им высказаться. Хотя бы на страницах этой книги, потому что живьем они соскочили. Как мартышки, стырили заветный банан без мысли, что он чужой, что кто-то видит. Соскочили и им все равно, сиренево – они в танке. Причем, буквально.

В чем проблема? Почему, даже спустя время, даже мысленно, не принимаю в зачет ни один из возможных доводов главных злодеев этой книги? Даже увечье, глубокую инвалидность одного из них не считаю оправданием мерзостей, совершая которые, он шел и продолжает идти по жизни. Он, Шудров, конечно, и сильней и круче Малыша. Этот злодей, с которым свела меня судьба, чтобы добавить еще опыта.

Теперь вот плаваю в собственном яде, потому что, думаю, Шудров не просто злодей, но воплощение вселенского зла. Я не понимаю, как можно творить столько гадостей без видимой, жизненно важной причины? Малыш хотя бы на состоятельных наезжал, на бизнесменов, номенклатуру, на физически здоровых и социально успешных, а этот, прости-господи, депутат Госдумы, дерет нищих, малоимущих, больных, портит последние дни жизни ветеранам Великой Отечественной.

?

По-хорошему отложить бы работу на время, но не могу. У кого же я читала?.. «У меня нет выбора, но я должен…». Знаю, что чувствовал тот человек, потому что у меня тоже нет выбора, но я должна. Я словно глотнула раскаленного железа: ни проглотить – ни выплюнуть. Да, именно так себя ощущаю; и настолько увязла в этом состоянии, что к прочим моим немощам добавились постоянные боли в горле от волдырей, неизвестно откуда взявшихся. Запредельно впечатлительна, почти безумна. Когда не пишу, кажется, сойду с ума, когда пишу – думаю, что уже сумасшедшая.

Глава 3

Между тем, когда Малыш только начинал убеждать правоохранителей в моем безумии, признаюсь, я чувствовала себя вполне здоровой. Клевету, что мне мерещатся преследования и угрозы, я легко опровергала, давая объяснения, убеждающие правоохранителей, к которым, вынужденно, обращалась после приобретения упомянутой квартиры.

– Если бы я знал, что она заставит меня купить квартиру, я бы ее убил; никогда не будет работать; пусть грызет стены; всю жизнь буду ее преследовать; приползет на коленях, – озвучивал Малыш разным людям то весь названный пакет угроз, то его части и, естественно, делал, что мог, а мог он многое…

С учетом этих угроз некоторые правоохранители считали если не сумасшествием, то глупостью противостоять столь влиятельным и опасным парням как Малыш и Муха, вместо того, чтобы искать компромисс, «ползти на коленях», в конце концов; как того добивался мой основной, ключевой, и в общем-то единственный преследователь Малыш.

?

Мухе, отцу Имана и своему младшему брату, Малыш объяснял угрозы и преследования желанием воссоединить семью. Так же думала и я, в самом начале, но федеральные опера? предположили, что наряду с глубокой личной неприязнью, скорее всего, имеет место другая, скрытая пока, причина и она рано или поздно проявится.

Забегая вперед, скажу, предположения москвичей действительно подтвердились через много лет, но какой толк в тех прогнозах? В те годы нам так нужна была помощь. Но что бы прокуроры, а впоследствии бывшие коллеги по госбезопасности ни говорили в личной беседе, официально они игнорировали мои заявления.

И по сей день их активная пассивность оставляет у меня вопросы о целесообразности их существования вообще. Представители системы вели себя словно зрители в цирке, где на арене против стаи хищников стояла одна слабая женщина. Между тем известно, зрителям в цирке зарплату не платят, они развлекаются исключительно за свой счет.

?

В своих преследованиях, несомненно, Малыш был полимотивирован. Я бы не стала исключать из списка мотивом желание воссоединить семью. Хотя не представляю, как это предполагалось осуществить практически. С учетом того, что у Мухи, как выяснилось, была другая семья с женой Ольгой, – Княгиней, так звали ее в известных кругах, – и двумя детьми: мальчиком на несколько лет старше Имана и девочкой, на год младше моего сына.

С Княгиней Муха узаконил отношения в 91-м после рождения второго совместного ребенка, девочки, а с 95-го он жил с ней, имея общий дом и хозяйство. В то же время Муха жил и со мной в течение одиннадцати лет, – с 89-го по 2000-ый, как с законной женой.

Весь тот период я думала, что являюсь его единственной женой. Думала так несмотря на официальный развод. Да и как не думать, у нас ведь был заключен мусульманский брак. Кроме того – кругом родня: меня принимали как сноху, сосношницу, жену Мухи и так далее.

Не было и тени сомнений до тех пор, пока я сама не решила расстаться с Мухой. Только разведясь с мужем фактически, я узнала, какое место в его жизни занимала на самом деле.

Не представляю как в таких обстоятельствах, запутанных и без угроз и преследований, я, мы с Иманом, могли бы жить с Мухой? Очевидно, что никак.

?

В то же время, поскольку мои преследователи проявляли колоссальную настойчивость, я размышляла даже над вариантом, что с отцом может жить Иман, отдельно от меня, без меня. Он ведь нуждался в мужском обществе, которого нас с сестрой напрочь лишили – на пушечный выстрел ни один мужчина к нам не подходил. Иман нуждался также в лечении, отдыхе, нормальной жизни в окружении родни, друзей и подруг.

Но мальчик явно не интересовал отца сам по себе, лишь в контексте наших с ним взаимоотношений. Кроме того, стоило мне чуть более пристально подумать над тем, чтобы отдать Имана отцу, как тут же получала свидетельства, что сыну грозит опасность, во-первых, вследствие желания братьев причинить мне зло и, во-вторых, из-за криминального образа жизни Мухи, особенностей его характера, импульсивно-агрессивного и безответственного.

Глава 4

Не удивительно, что длящееся противостояние отразилось на моей психике. Перманентное напряжение от угроз смертью, жизнь без средств существования, привели к изменениям в моем сознании; или во всем моем существе, если быть точной. Потому что я поняла, все мое существо и есть мое сознание. Возможно, я имела склонность к таким изменениям, но вряд ли они случились бы самостоятельно, без внешнего давления, или импульса.

С годами я обнаружила, что обладаю неким свойством; хочу называть его метафизической лабильностью.

Насколько отражает словосочетание «метафизическая лабильность», проявленное свойство моей натуры, не знаю. Предположу, есть тому и другие названия: у психиатров – в виде диагноза, наверно; некоторые верующие и практикующие, а также люди искусства, без сомнения, тоже имеют свои определения того, что я назвала метафизической лабильностью.

Свойство, открытое мной в результате самонаблюдения – не завершенный, четко распознанный процесс, с описанными характеристиками, а потенциальная, всеобъемлющая возможность, источник которой находится внутри моего существа. Если говорить о свойстве, как о процессе, а иначе о нем не скажешь, ибо он динамичен, что нужно знать о нем, так это то, что он может быть замедлен, перекрыт и даже прерван. Чем больше препятствий на пути у этого процесса, тем больше проблем у меня, тем больше я страдаю, и тем бессмысленней кажется мое существование.

У метафизической лабильности есть и мертвый аспект, составляющий своего рода каталог недоказуемых эпизодов моей жизни, который использую теперь в своем творчестве. Я вижу эти эпизоды, свидетельства чудесного, словно записанными на карточках и разложенными по ящикам, как в старинной библиотеке.

?

Работая над этими текстами, попыталась вычленить из происходившего со мной некую конструкцию, путь или метод обретения метафизической лабильности.

В детстве я часто теряла сознание – порой без серьезного повода, чуть ли не по собственному желанию. Лишаясь чувств, погружалась в полный мрак, о котором впоследствии ничего не помнила. Возможно, именно в такие моменты рождался, прорывался тоннель между этим и другими мирами.

В одной из историй созданного мной цикла[5 - Цикл повестей «Туркужин»;] описана наковальня двух братьев – богов и кузнецов, Сеппо и Тлепша. Братья сторожат подземные миры, выход из которых – бездонный колодец – находится в пещере. В какой-то момент они сооружают наковальню и загоняют ее в колодец. Наковальня, напоминающая человеческий зуб, но с семью корнями, один из которых длиннее другого, становится своеобразным замком, запирающим обитателей семи подземных миров (которых на самом деле больше).

Новорожденный богатырь, герой нартского эпоса адыгов Сосруко выдергивает наковальню братьев[6 - Цикл создан по мотивам нартского эпоса адыгов и финского эпоса «Калевала»;], вновь открывая вход в другие миры…

Можно ли сравнивать выключение моего сознания с выдергиванием замка-наковальни и последующим высвобождением, через образовавшуюся пустоту, обитателей иных миров? Не путешествовала ли и я сама по тем «подземным», и наземным, мирам?

?

В результате частых обмороков и отсутствия малейших попыток со стороны моей бедной матери-вдовы – матери-девы и матери-ребенка, одновременно – разобраться с очевидной проблемой дочери тоннель постепенно расширялся, открывая вход в иную реальность.

Само собой, имея такой запасный вход, и выход одновременно, трудно развивать концентрацию на доступном прямому эмпирическому восприятию этом, нашем мире. Причем, чем страшнее этот мир, чем невозможнее по тем или иным причинам жизнь в нем, тем чаще полеты в мир тот, тем шире тоннель и тем устойчивее и явственнее желание улететь и побыть; или улететь и остаться.

Хотя если говорить о возможности остаться, после первой попытки суицида, случившиеся через много лет следующие попытки прорваться туда, можно считать ненастоящими. Они, очевидно для меня, имели другую природу и шли от бесов; можно говорить так же, что происходили по наущению проклятого[7 - В Исламе упоминание шайтана нередко предваряется прилагательным «проклятый».]…

Чуть отвлекусь и скажу, что не берусь различить породу представителей сил смерти, – бесы они, шайтаны, или кто еще, одного ли вида те существа-сущности, как те же люди, но грубо говоря, разного цвета кожи и пола, и так далее, – потому что никак не могу представить как все же устроен объективный мир: не вижу, потомунезнаю.

Независимо от своего незнания, факт принуждения к самоубийству, для меня лично был очевиден; наущение всегда распознавалось, но не поддавалось моему полному контролю. Даже несмотря на то, что я ясно сознавала безнравственность, незаконность моего намерения свести счеты с жизнью.

Не знаю как у других склонных к суициду, но мое желание сбежать походило на попытку изнасиловать Создателя, ворваться в Его Чертог, в Безмятежное Нежное Лоно, без дозволения, грубо и жестко.

?

Мои психические атаки приносили страдания сыну, удерживавшему меня от попытки… выпрыгнуть из окна, например. Точнее сказать, от имитации попытки. В такие минуты я чувствовала себя странно: одна часть меня заставляла говорить о суициде, драться с сыном, оскорблять его, насмехаться над ним, кричать и брыкаться; в то время как другая размышляла над тем, что будет, если вдруг сын отпустит меня, сдастся, позволит делать, что хочу, точнее, говорю. «Как же будет стыдно, – думала я, – ведь я не сделаю этого, потому что знаю, вижу, там, куда я попаду в таком случае, темно и страшно, неприветливо».

Одно дело выскочить туда на время, переждать в темноте, у порога, на пороге; побыть там, пока тут льется из чьего-то пальца кровь, грубит воспитатель, оскорбляет и насилует муж, или садист-гинеколог загоняет в тебя тампон, насаженный на полуметровый пинцет, в отместку за то, что ты невольно спалила ее перед главным врачом. И совсем другое – остаться там незваной, неприглашенной визитеркой; вечно жить, спать в прихожей, перед закрытой дверью, лежа на неуютном, обитом железным уголком деревянном сундуке моего детства, с ненастоящими, но нарисованными, мертвыми цветами и бабочками…

?

О неполноценности, ненастоящести тех попыток можно судить и по тому, что, пока я дралась, кусалась, царапалась и щипалась, катаясь по полу и пытаясь вырваться из рук сына, я так же успевала отмечать, что потею, следовательно, худею, и это хорошо; успевала подумать, что Иман тоже потеет, но скорее от слабости, и это плохо. Потом я вновь переключалась на свое тело, удовлетворяясь тем, что оно достаточно стройное и гибкое. Затем думала, что нельзя кусать сильно, и щипать больно, но все равно делала это и не могла остановить происходящее, потому что была не в силах слышать… рыдание Матери где-то там, в глубине; боялась соприкоснуться с ее отчаянием от своей беспомощности; от того, что ничем не может помочь своему Сыну…

?

Грань безумия очень тонка, на самом деле, но она реально есть. Сначала я не видела ее, но раз увидев, вдруг вспомнила слова психиатра из фильма «Прерванная жизнь». Она спрашивала пациентку: «Какие это эмоции? И эмоции ли это? Если они поглотят тебя, неужели ты позволишь себе остаться тут (в сумасшедшем доме)»?

Увидев ту грань, помню, как не захотела ее преступать.

Сначала появляется мимолетная, неуловимая, но реальная мысль выбора, и потом происходит все остальное. Это касается не только этого конкретного эпизода, вообще.

В иные периоды в одиночку не справиться, то есть мне бы не справиться; читатель наверно, наверняка, сильнее. Я вроде и пыталась бороться за себя, за свою жизнь, но видела, что сбиты все зубцы и не за что зацепиться, потому отступала, даже можно сказать, сдавалась; имея намерение жить, но признавая, что нет сил.

Тогда-то и появлялись какие-то люди, что-то предпринимали спасительное для меня, и затем вновь исчезали.

Всякий раз, когда это случалось, я знала, это от Бога, Живого Бога…

?

Кстати, читатель знает, что значит Живой Бог?

Сейчас скажет: «Да, знаю».

А я вот сомневаюсь, что знает…

Кто знает Живого Бога, такие книги не читает, незачем.

Если он не психиатр, конечно.

Глава 5

В периоды, когда я особенно нуждалась в помощи, обессилев до предела, начинала думать, что могу все. То есть я и прежде так думала, и находила тому подтверждение. У меня, действительно, получалось все, за что бралась: хочу шить – шью, хочу вязать – вяжу, хочу писать – пишу, любой текст пойму, любой документ составлю, любое дело сделаю, за которое берусь.

Но одно дело мочь, и совсем другое, выбрав путь, твердо следовать ему, становясь специалистом. Я же бралась за то дело, которое в данный момент требовалось сделать: не ища портнихи – шила сама, не ища плотника – строгала, и так далее. Если мы говорим о бытовых делах; и в работе то же самое. Нужно было только чуточку сосредоточиться.

Смешно, на самом деле, называть это всемогуществом, ибо одно это характеризует масштаб моей личности и уровень притязаний…

Я бы с удовольствием вязала свитеры и жила традиционной семейной жизнью, на самом деле… Что же меня эта жизнь так мотает?..

?

Говоря теперь о всемогуществе, я не имею ввиду таланты Левши, безусловно ценные в повседневной жизни, и доступные каждому из нас, в большей или меньшей степени, но имею ввиду могущество другого, иного уровня. В состоянии полного социального бессилия и физического истощения, оно приходит с постами, молитвой и бдением, проявляется и растет уверенностью, что ты можешь, буквально, все.

Если только захочешь. Но желаний-то как раз и нет, зато растет покорность и смирение, чувство достаточности того, что дается…

Наверняка, чувство всемогущества ложно. И даже если оно истинно, можем ли мы говорить о нашем всемогуществе, ни разу не проверив его на деле, не применив? Но как его применять, если нет желаний: все могу, но ничего не хочу, потому что всем доволен, все и так уже хорошо.

В то же время, как сомневаться в возможности всего самого невероятного, что только может прийти на ум? В том числе в вашей персональной способности творить все, что только может прийти на ваш конкретный ум? Сомневаться в этом – все равно, что сомневаться во Всемогуществе Всевышнего.

?

Что же касается ощущения удовлетворенности, смирения, это, скорее всего бесовские ловушки… если вы в миру и у вас обязательства, конечно. Вы, например, молитесь-молитесь, ходите в храм, ставите свечки на последние копейки, исповедуетесь, каетесь, причащаетесь, в итоге приходите в состояние абсолютного покоя, умиротворения и…обнищания.

А потом в один день, на выходе из храма вам показывают, буквально тычут вас носом в сторону парней, разъезжающихся по домам после службы на классных тачках. И вы удивляетесь, почему так? Неужели именно так должно быть по истине? Вы ведь точно знаете, что храм и его служители на полном самофинансировании, то есть на финансировании прихода.

Спрашивается, разве не лучше, не честней, вместо покупки крутого авто на те же деньги открыть приют, например, или ночлежку для бомжей и бывших зеков, или благотворительную столовую? Наконец, поделиться с сельскими храмами – священникам там гораздо беднее живется; или устраивать летние лагеря тем, кто не может позволить поездки на моря??..

Раз деньги есть, и доходы оказываются выше прожиточного народного минимума.

А то получается, ты молишься, отдаешь свое время, силы, жизнь, деньги… и кому? Церкви? А кто в церкви верховодит? Бесы?

?

Бесы! Эти бесы чувствуют себя в церкви ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Там они говорят с тобой даже четче, чем в сортире.

В сортире бесы молчат. Никогда ни один бес не говорил со мной в туалете. Зато в церкви…