Господин Ло: Как видите, на фоне описанных вами действий европейских открывателей миров XV–XVI веков поведение участников флотилии Чжэн Хэ представляется относительно милосердным. Во-первых, они благожелательно относились к тем правителям и странам, которые не оказывали сопротивления, во-вторых, они не трогали мирное население, а сражались с войском. Я не случайно включил в роман эпизод, когда участвующий в походе Государев советник – земное воплощение Будды Дипанкары – с помощью магии упрятал на три года всё население царства Простоволосых в волшебную переметную суму, дабы спасти этих людей от угрожавших им злых чародеев. Благодаря милосердию Государева советника и адмирал Чжэн Хэ, и другие командующие смягчали кару, которая ждала их противников. Я глубокий почитатель буддийского учения, знаток буддийских канонов, посему сознательно ввел буддийского монаха в число главных героев романа, желая донести через него великие постулаты учения – о карме, милосердии, освобождении от страданий.
Госпожа Бо: Логика буддийского святого была свойственна и властителям дум других великих империй, в том числе Римской. Поэт Вергилий еще в I веке до н. э. напоминал своим согражданам, что их назначение – владычествовать над народами, однако придавал этому владычеству моральное назначение – водворять мир, но щадить покоренных.
Позвольте вернуться к еще одной упомянутой в романе цели экспедиции – поискам государевой печати. Эта формулировка упоминалась в жизнеописании второго законного императора династии Мин, исчезнувшего после штурма дворца войсками Чжу Ди.
Господин Ло: Ходили слухи, что свергнутый владыка не сгорел во время штурма, а бежал куда-то, и хотя он получил посмертное имя[21 - Кроме личных имен, китайских императоров принято обозначать девизами правления, а также храмовым и посмертным именами, которые давались этим правителям уже после их смерти следующим за ними императором. – Примеч. ред.], новый государь не был уверен в его гибели. Посему неудивительно, что в «Истории династии Мин» содержится указ Чжу Ди, где среди целей экспедиций упомянуты поиски пропавшего императора. Однако даже в мое время многие авторы исторических записок не считали это серьезным основанием для походов подобного размаха.
Госпожа Бо: Ваша трактовка событий своеобразна. В романе мореплаватели ищут не свергнутого императора, а последнего хана правившей почти столетие монгольской династии Юань – Тогон-Тэмура, которого в Китае называли Шунь-ди и который задолго до описываемых событий был изгнан из страны. Более того, вы связываете эти поиски с будто бы захваченной им государевой печатью. В чем причина такой подмены?
Господин Ло: Признаюсь, я сознательно изменил трактовку событий. В подобном приеме был намек на продолжавшуюся и при мне внешнюю угрозу Китаю со стороны монголов. Замечу, что поиски печати были еще и удачным художественным приемом.
Госпожа Бо: В наше время его называют детективным. И всё же изменение официальной трактовки исторических событий представляется мне смелым шагом. Связь средневековых китайских эпопей с историческими сочинениями была чрезвычайно прочной, и хотя авторы имели право придумывать новые эпизоды, но за искажение фактов, приведенных в хрониках, подвергались гонениям со стороны властей. Позвольте всё же уточнить, что побудило вас во второй половине XVI века обратиться к походам, завершившимся за полтора века до этого?
Господин Ло: Я жил в печальную эпоху. Вскоре после экспедиций Чжэн Хэ Япония предприняла попытки вторжения в Китай через Корею. Хотя они не удались, но привели к бесчинствам японских пиратов у берегов Китая – и это на фоне длительного периода навязанного властями после походов Чжэн Хэ «морского запрета» на внешнюю торговлю, продолжавшегося и в мое время. Повзрослев, я постоянно слышал о проникновении португальцев в наши южные порты и усилении их позиций в районе Южных морей. Из-за назревавшего кризиса страна оказалась не в состоянии не только отстаивать свое влияние за рубежом, но и защищать собственную территорию от нашествия европейцев. Всё это нанесло завершающий удар по системе межгосударственных отношений империи Мин со странами Южных морей и Западного океана, столь удачно скрепленной экспедициями Чжэн Хэ, и привело к крушению престижа империи. Своим произведением я хотел напомнить правителям Китая о времени его величия, когда, по свидетельству Фэй Синя, «…все страны признали себя подданными. Процветала присылка дани и подношений». В предисловии к роману я выразил эту мысль так: «Ныне положение на востоке опасное… Наша великая династия Мин обновила мир, всем заморским варварам посчастливилось узреть солнце…». Так я взывал к патриотическим чувствам народа и правителей моей страны во времена ее унижения.
Госпожа Бо: Вам будет приятно узнать, что патриоты рубежа XIX–XX веков, такие как Сунь Ятсен, Лян Цичао, в лихую годину колонизации Китая иноземцами действительно обратились к вашему роману как патриотическому напоминанию о былой мощи страны. А некоторые китайские историки того периода считали, что вашей задачей было, «…видя слабость и беспомощность государственных деятелей того времени…, высмеять правящие круги»[22 - Сян Да. О романе Ло Маодэна «Плавание Чжэн Хэ по Индийскому океану» // Ханьская столица Чанъань и западная цивилизация. Пекин, 1951 (на кит. яз.) С. 559.]. Не отрицаю, что результаты морских экспедиций Чжэн Хэ – усиление политического влияния Китая в регионе Индийского океана, установление оживленных дипломатических и торговых связей с большинством стран, в том числе и наиболее крупными из них, – уже в XVI веке в силу «морского запрета» постепенно были сведены к минимуму. В отличие от европейский морских экспедиций того времени высокозатратные многолетние плавания гигантских флотилий в итоге не изменили хода истории ни самого Китая, ни стран, посещенных флотилией.
Господин Ло: Это было очевидно уже в мое время.
Госпожа Бо: Итак, мы с вами определились с целями и итогами экспедиций Чжэн Хэ. Однако порождает недоумение тот факт, что во главе столь масштабного проекта был поставлен евнух. Признаюсь, что для основной массы читателей вашего романа за пределами Китая облик евнуха никак не вяжется с представлением о героическом полководце.
Господин Ло: Евнухи на императорской службе – традиция Китая. Следует признать, что их значимость и численность после захвата власти Чжу Ди значительно возросла; вероятно, новый император полагался на них больше, чем на придворных сановников, многие из которых относились к нему как к узурпатору. Во всяком случае, в то время именно евнухи возглавляли все двенадцать внутридворцовых инспекторатов; их влияние распространилось на внешние посольские связи Китая, и они даже контролировали деятельность управлений торговых кораблей. Чжэн Хэ пользовался особым доверием императора Чжу Ди – ведь он попал к нему четырнадцатилетним подростком[23 - Чжэн Хэ родился в 1371 году.]. Отрока оскопили, однако, несмотря на то, что он происходил из мусульманской семьи выходцев из Средней Азии (возможно, прибывших в Китай во времена монгольского владычества), Чжу Ди покровительствовал ему – дал приличное образование и пожаловал почетное буддийское имя-титул Саньбао («Три Драгоценности»). Через несколько лет он стал брать с собой в походы молодого евнуха, который проявил себя храбрым и способным воином. Саньбао был одним из командиров и при взятии Нанкина войсками Чжу Ди с целью свержения его племянника с трона. После воцарения своего покровителя воин-евнух получил боевые награды и звание «главного евнуха» (тайцзянь) в Инспекторате дворцовых евнухов – оно соответствовало четвертому чиновному рангу из девяти в табели о рангах династии Мин. А потому, когда встал вопрос об отправке экспедиции в дальние страны, многие из которых были мусульманскими, император остановил выбор на преданном ему храбром воине, чья семья исповедовала ислам, а сам он был хорошо знаком еще и с буддизмом. Как справедливо полагали власти, это могло помочь в установлении более тесных контактов с правителями и населением стран, исповедовавших эти религии.
Госпожа Бо: Насколько мне известно, Чжэн Хэ был не единственным евнухом среди участников и руководителей морских походов первой четверти XV века.
Господин Ло: В китайских флотилиях около семидесяти евнухов занимали руководящие должности. Семеро главных руководителей флота – Чжэн Хэ, вице-адмирал Ван Цзинхун, военачальники Хун Бао, Хоу Сянь и некоторые другие – имели высокие звания дворцовых евнухов. По должности во время плавания Чжэн Хэ и Ван Цзинхун были «главными послами», а еще несколько высших евнухов выступали в качестве вице-послов.
Госпожа Бо: Разрешите перейти к вопросу о фактологической точности описанных в романе стран и событий. Вам, к счастью, не довелось узнать, что впоследствии весьма авторитетные историки литературы обвиняли ваш роман в недостоверности. И это при том, что вы впервые в своем сочинении при описании ландшафта, построек, а также нравов и облика жителей многих стран достаточно полно и точно использовали труды переводчиков – участников экспедиций: «Любуюсь берегами океана» Ма Хуаня[24 - Книга впервые вышла в свет в 1451 году. Изданий на русском языке нет. См. современное издание на китайском языке: Ма Хуань. Ин я шэн лань. Фучжоу, 2016.] и уже упомянутые записки Фэй Синя. Известно, что исторические источники являлись основой для произведений разных жанров и в более ранние эпохи, но вы первый включили в роман-эпопею целый ряд документов: помимо географических записок, еще и текст мемориальной стелы, установленной мореплавателями в Каликуте, изречения из подлинного указа императора Чжу Ди от 1409 года и из текста Чанлэской стелы. В то же время большинство поданных властителями разных стран вассальных и капитуляционных грамот, тексты которых приведены в вашем сочинении, не зафиксированы в исторических трудах и вряд ли вообще подписывались в период экспедиций Чжэн Хэ. Как вы это объясните?
Господин Ло: Я воспользовался правом сочинителя. Конечно, эти грамоты – псевдоисторические документы, однако для придания им большей достоверности я зачастую клал в их основу отрывки или отдельные выражения из подлинных документов современной мне либо прошлых эпох. В той же мере вымышленными можно считать и списки полученной дани. Хотя, просмотрев труды, касающиеся даннической торговли периода плаваний, и записки участников экспедиций, вы легко удостоверитесь, что перечисленные в моих списках товары, будь то драгоценные камни и хлопчатобумажные ткани, ладанное дерево или серая амбра, благовония и специи, знаменитые арабские скакуны или дары местной земли, а также металлы и другие товары, столь нужные для развития нашей мануфактуры, действительно вывозились Китаем из той или иной страны или региона.
Госпожа Бо: Порадую вас сообщением о том, что обвинения в изобилии вымысла, предъявлявшиеся вам литераторами первой половины XX века, вскоре смягчились трудами историков. Обозначилось немыслимое прежде явление: современные историки Китая стали обращаться к художественной прозе за фактами, опущенными в династийных историях. Эта тенденция стремительно укреплялась во второй половине XX и начале XXI века, причем не только в Китае, но и среди европейских ученых. Вы первый из китайских средневековых романистов, кто, используя прием «описательного протоколизма», вставлял в ткань повествования подлинные сведения, касающиеся формирования флотилии, и точные данные о размерах судов разного типа, их вооружении, составе экипажей, диспозиции кораблей. Какими источниками вы пользовались?
Господин Ло: При описании строительства, вооружения кораблей, личного состава на каждом судне я черпал сведения из военных трактатов эпохи Мин, специальных изданий Военного ведомства, солидного труда по речным и морским перевозкам, записок чиновников Ведомства общественных работ, контролировавших строительство кораблей на верфи, и тому подобных источников.
Госпожа Бо: Оставляя в стороне приемы фольклорной гиперболизации, не могу не заметить и прочие отступления от исторической достоверности. Так, при перечислении находившегося на судах огромного количество разнообразного оружия, реально использовавшегося китайской армией в XV веке, вы называете скорострельное дульнозарядное фитильное ружье – аркебузу «птичий клюв» – и гладкоствольную пушку малого калибра фаланцзи, которые попали в Китай только в начале XVI века с португальских кораблей, после чего стали производиться в Китае.
Господин Ло: Мне это было известно, но уж очень хотелось сообщить моему читателю о новых вооружениях современной ему китайской армии.
Госпожа Бо: Меня как переводчика весьма впечатлило появившееся в вашем произведении – впервые, насколько я знаю, – воспевание величия человеческого труда, вложенного в создание флотилии. В отличие от авторов предшествовавших и современных вам китайских эпопей вы прославили подвиги не только флотоводцев и воинов, но и простых ремесленников, чьими руками строились корабли, выплавлялись якоря. Вы повели читателя в порт, на верфь, описали процесс сплава древесины, сообщили о приобретенных в походах естественно-научных сведениях (например, о процессе опреснения соленой воды). В этом плане ваш роман сопоставим с уже упоминавшейся поэмой Камоэнса, который, использовав труд своего современника «Очерк о небесной сфере» и теорию Птолемея, ввел в поэму изложение строения вселенной, сообщил о «новом инструменте астролябии», а в поэтическом описании смерча на море подметил, что соленая морская вода, поднятая к облакам, выпадает пресным дождем.
Господин Ло: Верно, я не мог пройти мимо восхищавшего меня бурного развития ремесел, кораблестроения, литья металлов в Китае. Мне хотелось восславить техническую мощь своей страны. Для этого я обращался к текстам специальных трактатов.
Госпожа Бо: Эти данные представляют большую ценность в вашем романе, особенно если учесть, что архивные материалы были уничтожены противниками экспедиций после их завершения. В наши дни исследователи романа обнаружили приведенные вами точные размеры якорей в энциклопедии «Раскрытие природных вещей, явленных небом», которая хотя и была издана на несколько десятилетий позже публикации романа, но явно обобщила сведения из более ранних естественнонаучных трудов. И всё же при том, что вы впервые старались показать процесс выплавки якорей, нельзя отрицать, что успех этого процесса был, по-вашему мнению, обеспечен участием святого Ху Динцзяо, да и сами суда строились с помощью мастера и изобретателя древности Лу Баня, обожествленного в качестве покровителя ремесленников и строителей. Думаю, в этом и кроется причина позднейших обвинений в том, что в вашем произведении святые или нечисть – такие же реальные участники событий, как и сами мореходы.
Господин Ло: Похоже, что вы там в вашем далеком будущем перестали верить в то, во что верили мы. Наш космос населен обитающими в небесных чертогах божествами и небесными полководцами, кои иногда спускаются на землю. Я уж не говорю о водной стихии – она кишмя кишит всякой нечистью, строившей козни мореходам. А буддийские и даосские святые, наоборот, помогали отважным путешественникам. Отсюда в романе в качестве героев выведены и Светозарный Будда Дипанкара, и даосский патриарх Чжан Даолин, и богиня Тяньфэй – покровительница мореходов. О действиях последней я писал: «Случалось, когда мы попадали в бушующие волны, на мачтах вспыхивали огни богини. И сразу же, как только появлялся волшебный свет, умерялась опасность…»
Госпожа Бо: Думаю, вам еще не было известно, что на самом деле так происходит разряд энергии – в форме светящихся пучков или кисточек. Он возникает на острых концах высоких предметов – башен, мачт, горных вершин и других объектов при большой напряженности электрического поля в атмосфере, часто во время шторма. Во время опасности эти огни сулили морякам разных стран надежду на спасение. В поэме о плаваниях Васко да Гамы это свечение названо огнями покровителя португальских моряков – святого Эльма. Все люди в ваше время верили в своих святых. Поэма «Лузиады» открывается сценой, где Юпитер на Олимпе просит греческих богов оказывать содействие мореплавателям. По мнению автора поэмы, португальцам покровительствовала Венера, а противодействовал Вакх. Признаюсь, мы считаем подобные россказни мифами, хотя, пожалуй, при этом создаем свои. Но всё же в наши дни миф и научные знания не сливаются столь органично, как в ваше время.
Господин Ло: Но разве не очевидно, что я не пытался умалить смелость и отвагу, величие разума человека, дерзнувшего вступить в малоизвестную ранее и внушающую страх морскую стихию, бросить ей вызов и выйти победителем?! Помощь богов вовсе не отрицает личные заслуги человека.
Госпожа Бо: Нам в наше время кажется, что линия, которую мы считаем мифологической, несколько отягощает повествование, однако признаю, что она же оживляет и украшает его документальную часть. Хочу коснуться еще одного вопроса. Всем знакомым с историей развития китайской литературы известно, что ваш роман, наряду с «Путешествием на Запад» У Чэнъэня, был первым произведением крупной формы, сюжет которого посвящен странствиям – сегодня этот жанр называют «романом дороги», или травелогией.
Господин Ло: Здесь желательно подчеркнуть, что, в отличие от моего современника У Чэнъэня, который повел своих героев по маршруту, соответствующему традиционным буддийским представлениям о географии Земли, я пошел путями, не изведанными в жанре эпопеи. Так, я изучил карту путешествий и впервые попытался выстроить композицию вокруг реального маршрута экспедиций. Мне даже удалось уточнить расположение Простора мягкой воды и участка магнитного хребта, известных под другими названиями по более ранним географическим трудам.
Госпожа Бо: Жанр путешествий является древнейшим в литературе разных стран.
Господин Ло: Тогда вам должны быть понятны мои трудности как первопроходца в выстраивании сквозного сюжета в «романе дороги». Не отрицаю, что я объединил семь экспедиций в одну, и поход в романе длится восемь лет – по вашему летоисчислению с 1409 по 1416 год. Однако я постарался отправить моих героев почти во все основные страны, посещенные флотилией, и отразить все наиболее драматические события, которые происходили с участниками похода.
Госпожа Бо: Мне ваш роман также представляется во многом новаторским для своего времени. Не сравнивая созданный в конце XVI века «Сказ» с высокими образцами произведений современной ему эпохи Позднего Возрождения в Европе, хочу отметить появление в романе образа рядового морехода – сметливого и хитроватого воина, чьи похождения отдаленно напоминают поведение героев европейского плутовского романа.
Господин Ло: В мое время среди быстро растущего городского населения, к счастью, появился грамотный читатель – мелкие чиновники и даже ремесленники и торговый люд. При династии Мин на уровне начального образования активизировались негосударственные школы. Ко времени плаваний в высшее учебное заведение для знати – гоцзыцзянь – могли уже поступать дети чиновников независимо от ранга, а также выходцы из торгово-ремесленных слоев и земледельцев, купившие это право. По тематике мой роман – исторический, по сфере бытования – народный. Соответственно он несет в себе элемент народного отношения к историческим событиям и лицам и их оценку, порой отличную от официальной. В то же время не скрою, что одним из моих тайных желаний было изменить пренебрежительное отношение властей к роману-эпопее как низкому жанру, повысить его статус и ввести в сферу высокой литературы, ранее для него запретную.
Госпожа Бо: Возможно, поэтому, спустя более трех столетий после его создания, некоторые китайские литераторы бросали в адрес романа упрек в неровностях стиля, смешении живого языка с архаическим.
Господин Ло: Подобный факт я не отрицаю, но его восприятие зависит от позиции читателя. Стилистика использования исторических документов в «Сказе» иная, чем в ранних эпопеях эпохи Мин. Это уже не их вольный пересказ, рассчитанный больше на слушателя, чем на читателя, хотя я и сохранил традиционную сказовую отсылку к слушателю в конце каждой главы. Сочетание разных языковых пластов, а именно литературного языка официальных документов с обогащенной жаргонизмами и диалектизмами разговорной речью, как и смешение стилей – трагического с площадным фарсом – я почитаю за достоинство моего произведения.
Госпожа Бо: Действительно, в наше время многие литературные критики признали смешение жанров наиболее яркой характеристикой повествований о путешествиях. Однако не скрою от вас еще одно обвинение литераторов Нового времени в ваш адрес – будто бы вы заимствовали сюжеты и образы героев из произведений предшествующих эпох или популярных в ваше время.
Господин Ло: Не понимаю, что в этом зазорного. В мое время сочинители всех жанров – не только в прозе, но и в поэзии – свободно черпали из общей кладовой предшествующей литературы. Другое дело, как мы пользовались этими сокровищами. Пару забавных новелл я включил в роман в неизменном виде, но даже их я подстраивал под ход повествования. Что с того, что в романе У Чэнъэня «Путешествие на Запад» встречается сюжет о Царстве женщин? Автор тоже не сам его выдумал. Упоминание о подобной стране можно найти в наших древних книгах.
Госпожа Бо: А в энциклопедии французского монаха Готье из Меца «Картина мира», созданной более чем за триста лет до появления вашего романа, тоже есть подобные рассказы о «чудесах мира» – об острове, где живут только существа мужского пола, и о реке Шабаш, которая перестает течь по субботам[25 - См.: История западноевропейской литературы. Раннее средневековье и Возрождение. М., 1959. С. 161.].
Господин Ло: Страну, где правят женщины, в своих заметках о пути в Индию упоминал монах Сюаньцзан, и эти сведения впоследствии вошли в династийную историю эпохи Тан. В моем романе данный сюжет вносит комический элемент в повествование о приключениях флотоводцев-евнухов. А возьмем древние апокрифы о хождениях в ад – сколько их было и до эпохи Мин, и раньше! Мне они понадобились не только для того, чтобы развлечь читателя. Вы можете со мной не согласиться, но я свято верую в то, что, согласно буддийским законам о карме, убиенные местные воины сами навлекли на себя кару неправедными деяниями, совершенными в прошлой жизни. Иными словами, в мое время безадресное заимствование из классической литературы, включая поэзию, считалось не плагиатом, а скорее показателем эрудиции автора и данью традиции.
Госпожа Бо: То же происходило и в Европе. Почти на век позже публикации вашего романа французский драматург Мольер положил в основу своей комедии 1670 года «Проделки Скапена» сюжет древнеримского комедиографа Теренция, да еще и почти дословно заимствовал две сцены из пьесы своего современника Сирано де Бержерака. А на упреки отвечал так: «Я беру свое добро всюду, где его нахожу». Шекспир же по поводу целиком заимствованной сцены в одной из своих пьес заметил: «Это девка, которую я нашел в грязи и ввел в высший свет». С этих позиций особо значимо упомянутое вами переосмысление сюжетов применительно к новому тексту. Слушая вас, я вспомнила, что и в Европе известные истории романа «Метаморфозы», созданного, по вашему счету времени, в конце династии Восточная Хань, а по нашему – во II веке, впоследствии переосмыслялись авторами. В сборнике новелл «Декамерон», написанном в независимой республике Флоренция как раз в канун утверждения династии Мин, или в романе «Дон Кихот», изданном лишь десятилетием позже вашего произведения, то, что в древности «объяснялось гневом богов, могло объясняться жаждой наживы»[26 - В. Шкловский. Повести о прозе. Т. 1. М., 1966. С. 143.]. Посему лично я снимаю с вас обвинения в заимствовании чужих сюжетов.
Напоследок хотелось с грустью сообщить вам, что ваше произведение долго замалчивалось и не сразу вышло к широкому читателю.
Господин Ло: Меня не удивляет, что на судьбе романа отразилась политическая борьба между противниками самоизоляции Китая и ее сторонниками. Даже во времена императора Чжу Ди, инициатора морских походов, экспедиции подвергались суровой критике со стороны многих представителей конфуцианской элиты Китая, считавших их ненужными и дорогостоящими затеями. После смерти Чжэн Хэ и восшествия на престол нового императора подобные изоляционистские взгляды возобладали. Не только морские экспедиции были прекращены, но и большинство технической информации о флоте Чжэн Хэ было уничтожено или утрачено. Подобная ситуация сохранялась и в мое время. Я писал свой роман в том числе и как протест против подобных взглядов.
Госпожа Бо: Официальная «История Мин», скомпилированная в эпоху, последовавшую за выходом романа в свет, содержала критические заметки о плаваниях. А какими вам видятся их результаты?
Господин Ло: Я придерживаюсь оценки, изложенной самими участниками экспедиции на Чанлэской стеле: «Страны за горизонтом от края и до края земли стали доступны, и в их числе самые западные и самые северные, как бы далеки они ни были. Все дороги к ним пройдены, и все пути сочтены. […] В результате на морских трассах установилось спокойствие, народы разных заморских стран находятся под нашей защитой». Экспедиции способствовали совершенствованию техники кораблестроения и мореплавания, принесли в Китай новые сведения о народах, населявших берега Западного океана, были созданы заморские базы, столь необходимые для развития торговли. Одновременно благодаря росту китайских поселенческих колоний в этом регионе усилилась тенденция, направленная на знакомство с традициями и культурой Китая.
Госпожа Бо: Вам не известно, что династия Мин в Китае сменилась длительным периодом правления еще одной (после монголов) иноземной династии – маньчжурской. Неудивительно, что ваш роман, прославляющий мощь завоеванной ими страны в период ее величия, замалчивался. Только в канун крушения маньчжурской династии – по нашему летоисчислению это вторая половина XIX века – ваш роман стал переиздаваться. Именно тогда его, на мой взгляд, по достоинству, оценил крупный знаток и ценитель китайской демократической ветви литературы Юй Юэ. Он писал, что роман превосходит «Путешествие на Запад» вольностью манеры изложения, и высказывал удивление, почему он менее популярен: «Еще и еще раз перечитываю этот роман и вздыхаю в восхищении, отмечая его достоинства… Теперь, по прошествии веков, он тем более заслуживает изучения. Небрежно перелистав, не отбросишь»[27 - Цит. по: Сян Да. Там же. С. 557.].
И действительно, китайские, а вслед за ними и зарубежные ученые-литературоведы стали изучать «Сказ». Сначала они делали это порознь, а более десяти лет назад начал осуществляться крупный совместный германо-китайский проект, и в Китае прошла первая международная конференция по «Сказу», в которой я приняла участие. Горжусь тем, что на иностранном языке роман впервые публикуется в России совместным российско-китайским издательством.
Господин Ло: Выражаю благодарность за сообщенные вами радостные известия. Надеюсь, что мое произведение найдет читателя и в вашей стране.
Пролог[28 - Главы 1–14.],
кой глаголет о Сотворении мира, нисхождении Светозарного Будды и благоволении Государя Всея империи Мин
Весна преображает лик природы,
Цветов разлит повсюду аромат.
Роскошные несутся экипажи —
Дурманит этот нежный вешний ветер.
С пьянящей влагой лежа до заката,
Так и провел я весь свой долгий век.
Виски мои давно седыми стали,
Но не забыть мне плаванья Саньбао.
О! Допрежь всего из вселенского хаоса вознеслось и открылось Небо[29 - Глава начинается с пересказа мифа об отделении Неба и Земли после их появления из изначального бесформенного хаоса, подобного яйцу: светлая и легкая энергия ян поднялась ввысь и стала Небом, а более тяжелая энергия инь опустилась и стала Землей, затем появились разные существа. Временная последовательность этих процессов определена последовательностью двенадцати небесных стволов – циклических знаков двенадцатеричного цикла, принятых в Древнем Китае для обозначения космических процессов и летоисчисления.], и вот по нему мчатся золотой барашек и нефритовый конь, тигр златой за нефритовым[30 - Здесь перечислены животные зодиакального календаря.], извиваются золотая змея и священный дракон, сверкает солнце – золотой ворон, сизыми псами несутся тучи. А за ними вослед – хищный безрогий дракон и еще один, свившийся с зайцем в символ супружеского счастья. Рассиялись солнце, луна и пять планет, пронеслись длиннорогий бог с телом человека и мифический феникс. И вот тогда всё наполнили сырость и влага, пали обильные росы, загремели громовые раскаты и пришли лютые морозы.
Средь бесчисленных светил воссели два древних божества[31 - Под двумя древними божествами имеются в виду Верховный владыка Дицзюнь, ведающий первообразами иероглифов – «триграммами» и «письменами», и Мугун – чистейшая субстанция, обладатель магического колокола Владыки Востока. Оба якобы зародились от находившегося на солнце трехлапого золотого ворона, совместно усмирили все нечистые силы и создали небесные чертоги.], наполненные силою солнца и чистой энергией луны, идущие по небу и свершающие 365 оборотов – по одному в сутки. Поелику сказано: солнце на юге дарит тепло, луна в зените светит ослепительно ярко.
В последующий период сгустком сформировалась Земля, в ней разграничились хлябь и твердь. Появились три алтаря[32 - Три алтаря – общий алтарь земли, личный императорский алтарь земли и алтарь предостережения от погибели страны.], три местопребывания государя и три сферы[33 - Три сферы – небо, земля, мир людей.]; четыре стороны света и четыре далеких окраины; пять знаков для записи музыки[34 - Китайская пентатоника – это лад, состоящий из пяти звуков, находящихся в пределах одной октавы.], пять видов одежды[35 - Разные виды одежды были предусмотрены для императора, удельных князей, канцлеров, сановников и служилых.] и еще многое другое. Буйно разрослись сказочные деревья джамбу[36 - Джамбу – плодовое дерево, описанное в буддийских канонах.] несказанной высоты, взвились ввысь горы и потекли воды.
В третий цикл расплодилась тьма существ, в том числе и люди. Живородные и яйцеродные, рожденные из плоти или эфира, от духа или черта, из сырости[37 - По буддийским представлениям, рожденные в сырости – один из четырех классов живых существ, например, рыбы.] и даже от летающих – за десятки тысяч кальп[38 - Кальпа – единица измерения времени в буддийской космологии: каждые шестьдесят четыре махакальпы после пятидесяти шести разрушений мира огнем и семи разрушений водой наступает самая сокрушительная катастрофа – разрушение мира ветром.] они заполнили всё окрест. А засим разошлись на конфуцианцев, буддистов и даосов, врачевателей и геомантов, гадателей, живописцев и физиогномистов, музыкантов и шахматистов.
Когда сложились три религии – конфуцианство, даосизм и буддизм, меж их патриархов один лишь Будда Сакьямуни пребывал в нирване на дивных склонах Линшань на Западном небе – в райских кущах Сукхавати[39 - Сукхавати, или Чистая Земля – название рая в буддизме махаяны после его проникновения в Китай из Индии. Местом его расположения считалось Западное небо. Горой Линшань здесь именуется пик Гиджхакута, расположенный между Китаем и Индией и являющийся местом проповеди Будды, и под этим же местным названием известны многие горы и холмы в Китае, в частности, на берегах озера Тайху в провинции Цзянсу.].
Там, в храме Громогласия Будды[40 - Название храма происходит из представления о том, что проповеди Будды гремят по всей земле как раскаты грома.], он восседал под украшенным хоругвями драгоценным балдахином в окружении трех тысяч будд трех миров[41 - В буддизме есть понятие трех миров (кальп) – прошлого, настоящего и будущего, в каждом из периодов по тысяче будд, отсюда обобщенное понятие «три тысячи будд трех миров».], пяти сотен архатов, восьми стражей Небесных врат и великого множества бодхисаттв. Взгляните, сколь Государь-Будда безмятежен и радостен: поистине, он сеет причины и получает следствия[42 - Причинно-следственная связь – одно из основных положений буддизма, на нем основано понятие о карме и природе явлений.].
В день ежегодного поминовения усопших – пятнадцатого числа седьмого лунного месяца по установившемуся издревле порядку – накрыли столы, расставили вазы со всевозможными цветами и редкостными фруктами.
Сказывают, что Сакьямуни вопросил, где в сей миг пребывает быстроногий божественный посыльный в воинском чине – тот, что ежегодно проверяет, что творится на всех четырех материках[43 - Столько их было в буддийской космологии: восточный – Пурвавидеха (Япония и Юго-Восточная Азия), южный – Джамбудвипа (Китай), западный – Апарагодания (Индия как местопребывание Будды, Африка) и северный – Курудвипа (Монголия, Россия).] и докладывает собранию бессмертных; все добрые и злые дела заносятся в особую книгу и представляются на рассмотрение во дворец Нефритового императора. И вот появился гонец – высокий, широкоплечий, темнолицый, с выпирающими зубами. В руках он держал топорик, коим луну починяют[44 - Согласно мифам, луна составлена из семи сокровищ, и время от времени ее надо чинить.], а ногами быстро-быстро крутил солнечное колесо – только-только приостановится у небесного рая или подземного царства, а через мгновенье он уже в самом дальнем уголке земли на краю света. Отвесив поклоны, посыльный сообщил, что жители восточной Пурвавидехи, как и встарь, почтительны и вежливы, а народец северной Курудвипы по-прежнему груб и бесчувственен:
– На нашем западном материке мы воспитываем в себе жизненную энергию и накапливаем духовные силы, праведники из поколения в поколение передают ученикам рясу и патру[45 - Патра – чаша для подаяний у буддистских монахов.]. На южном материке Джамбудвипе распространились дарованные Буддой каноны Трипитаки, пред людьми распахнулись врата к постижению основ буддизма, открылись школы, и наставники повели учеников по пути просветления. Однако после властвования инородцев[46 - Речь о правлении в Китае монгольской династии Юань (1279–1368).] землю сию сложно очистить от зловония и пагубной энергии ци.
И внял сим речам Светозарный Будда Дипанкара[47 - Будда Дипанкара (санскр. «Зажигающий Светильник») – один из «семи Будд прошлого», предшествующих появлению Будды Сакьямуни. Во время его рождения произошло чудо, суть которого заключалась в появлении многочисленных светящихся огоньков.] – тот, что в записях Сакьямуни о подлежащих вознаграждению деяниях подвижников значится отцом-наставником. Словно встревоженная птица, он встал-встрепенулся и изрек:
– Ежели на исконные земли Китая обрушились подобные напасти, я лично сойду с небес, дабы освободить народы мириад миров.
Будда кликнул своих верных учеников – бодхисаттв Махасаттву и Цзямоа[48 - Махасаттвами назывались бодхисаттвы, достаточно далеко продвинувшиеся на Пути. Бодхисаттва Цзямоа – выдуманный Ло Маодэном персонаж, который, спустившись на землю, перевоплотился в буддийского монаха Юньгу и поселился у водопада в горах Яньдан (ныне провинция Чжэцзян).], втроем вскочили они на золотой луч и, подгоняемые ветром, помчались сквозь бесконечное воздушное пространство, неторопливо разгоняя облака и осторожно касаясь туч, тихонько погромыхивавших в ответ. В полете они обсуждали, в каком виде Светозарному стоит явиться в мир, и приняли решение использовать не его истинное нетленное тело святого, а физическую оболочку – нирманакая[49 - Согласно буддийским представлениям, существуют три тела Будды, выражающие его триединую сущность, или три способа бытия: высшее – дхармакая – есть абсолютное проявление его духовной сущности, посему иконографически оно или никак не изображается, или представлено в виде символа – ступы; самбхогакая – «божественное тело», образ, постижимый в медитации, и в этой мистической форме Будда является бодхисаттвам и йогинам; нирманакая – «феноменальное тело», в коем Будда (в частности, исторический Будда – принц Гаутама) проявляется в обыденном мире.]. А еще, дабы принять обличье человека, Будде следовало выбрать праведных родителей и праведное место рождения. Светозарный вспомнил, что в далеких странах Южного моря[50 - Согласно древнекитайской космологии, небо представляло собой полусферу над квадратом суши, по четырем углам которого располагались моря. Южное море окружало современный регион Филиппин, Индонезии, Индокитая. Издревле почиталось как место обитания бодхисаттвы Гуаньинь.] обитает его старинный друг – бодхисаттва Гуаньинь (Ил. 11) [51 - Образ бодхисаттвы Гуаньинь восходит к буддийскому бодхисаттве Авалокитешваре как воплощению бесконечного сострадания. В Китае Гуаньинь почитается представителями практически всех направлений буддизма Махаяны. В текстах буддийских канонов Гуаньинь фигурирует и как брахман и воитель, но мог представать и в женском облике, в Китае – чаще всего в женском, не только как божество, спасающее от всевозможных бедствий, но и как подательница детей и защитница женской половины дома. В данном эпизоде романа Гуаньинь является в мужском облике, а в последующих эпизодах и в женском.], с коим они встречались на сходах на горе Линшань, и тот наверняка поможет ему в нелегком выборе. В сей же миг наставник вместе с двумя бодхисаттвами опустились на гору.
Гора сия расположена посреди безбрежных морских просторов, к востоку от нее видны государства Корё и Силла[52 - Государство Корё образовалось на Корейском полуострове в 935 году (после падения государства Силла, основанного, по легенде, в 57 году до н. э.) и существовало до 1392 года.], Япония и острова Рюкю, а на западе – дивное зрелище обеих столиц Нанкина и Пекина и всех тринадцати провинций Китая. В древности гора носила название Мэйцунь, а основатель династии Мин переименовал ее в Путошань, иначе говоря, Поталака[53 - Поталака – легендарная обитель бодхисаттвы Авалокитешвары, почитаемого в Китае под именем Гуаньинь. В индийском буддизме считалось, что гора расположена в морях на юге Индии. В Китае это гористый остров в составе архипелага Чжоушань к юго-востоку от Шанхая на входе в залив. Путошань является одной из так называемых Четырех священных гор Китая.].
Святого Гуаньинь они нашли прогуливающимся в густой тени бамбука. Достаточно взглянуть на его облик, и становится ясно, что это воистину тот, кто спасает от горя и избавляет от бед, являя собой воплощение великой доброты и великой скорби. Не зря на всех его изображениях по одну сторону стоит подросток, а по другую – девочка, безостановочно шепчущая молитвы[54 - Бодхисаттва Гуаньинь мог представать в мужском или женском облике, но всегда изображался в сопровождении юного бодхисаттвы Судхана, появляющегося в Аватамсака-сутре, и девочки – дочери дракона Восточного моря.].
В роще беззаботно летали ожереловые попугаи, ветер гнул стебли бамбука, а в голубой воде плескались юркие рыбешки. Встретившись, хозяин и гость не торопясь добрели до пика Гиджхакута, где и уселись на площадке в позе лотоса, читая сутры и обсуждая пути к вратам знаний и совершенствования. И только по прошествии – семижды семь – сорока девяти дней Светозарный окончил чтение сутр и спросил Гуаньинь, где сыскать добрую землю и добродетельных супругов, дабы, родившись у них в облике человека, растолковать людям буддийские заповеди. Гуаньинь почтительно сообщил, что на материке Джамбудвипа стоит дивный град Ханчжоу, о коем с древности глаголят: «На небе рай, на земле Сучжоу и Ханчжоу». Это и есть добрая земля. Там слева от западных городских ворот стоит дом советника Цзиня. В незапамятной давности он и его нынешняя супруга были Золотым отроком и Нефритовой служанкой в свите небесного Нефритового императора и в совершенстве постигли буддийское учение. Узнав, куда держать путь, Светозарный стал прощаться.
В сей миг пред ним нежданно бухнулись на колени драконы четырех морей, подслушавшие их философский диспут. Уразумев безграничную добродетель Светозарного, они возжелали выразить свою признательность и получить благословение, поднеся ценные дары. Будда отказался:
– Ежели не вырвать корни алчных вожделений, разрастется древо страданий. Ни к чему подношения.
Драконы молили:
– Скромно уповаем, что господин примет дары. Безграничные добродетели рождают безграничную радость.
Будда взглянул – пред ним на коленях распростерся синемордый дракон в одеяниях цвета индиго, с ниткой светящихся жемчужин в лапах. Он назвался царем драконов Восточного моря[55 - Восточное море в древнекитайской космологии находилось в районе нынешнего Желтого моря, между материковым Китаем и Корейским полуостровом.] и сообщил, что держит ожерелье Восточного колодца[56 - Восточный колодец, или Дунцзин – название созвездия, которое состоит из восьми звезд зодиакального созвездия Близнецов. Первое из созвездий южного сектора неба, означающего направление движения флотилии.], составленное из жемчужин, хранящихся у драконов его владений:
– Стоило одному из моих подданных заснуть, как жемчужина соскальзывала у него с загривка, а я ее подбирал. Так денно и нощно собирал по жемчужине – ровно тридцать три, по числу поколений буддийских патриархов.
– И какой прок от жемчужин? – спросил Светозарный.
Дракон пояснил:
– Морская вода на поверхности соленая, а в глубинах – пресная, пригодная для питья. Жемчужина годами остается на загривке дракона, притягивая пресное и отталкивая соленое. На свету видно, как в ней плещутся волны, а исходящее от нее сияние в темноте освещает всё округ. Коли бросить жемчужину в море, верхний слой тотчас расступится, и, черпая из глубин пресную воду, можно готовить еду и заваривать чай. Всякой вещи свое место!
Будда решил, что подобное сокровище может в миру пригодиться, и приказал доставить ожерелье на Джамбудвипу. Дракон поклонился, почтительно сложив лапы, и дивное ожерелье, озарив всё окрест ослепительным сиянием, исчезло.
Засим опустился на колени красномордый дракон в алом одеянии, в лапах он держал неочищенный кокосовый орех. Это оказался царь драконов Южного моря. Он произнес:
– Кокос сей вырос в блаженной стране на Западном небе. По форме он круглый и напоминает нимб над головой буддийского святого.
На вопрос Светозарного, каков прок от этого дара, дракон поведал, что в океане существует обширный участок, называемый Простор мягкой воды[57 - Вода с большим содержанием солей кальция и магния называется жесткой, с малым – мягкой. Соотносящееся с последней понятие «слабой воды» не раз упоминалось в древнекитайских источниках и означало или определенные географические точки, или общее понятие труднопроходимого водного участка. Например, в хронике «История династии Поздняя Хань» в разделе «Западный край. Римская империя» говорилось, что к Западу от Римской империи находился участок слабой воды и сыпучих песков – где-то в тех краях, «где обитает богиня Сиванму». Народности юга Китая, Вьетнама и Бирмы называли подобные участки Рекой зыбучих песков (это понятие попало в роман «Путешествие на Запад», гл. 22). Ло Маодэн предпочел использовать понятие Простор мягкой воды.]:
– Из чудодейственного ореха следует выпилить черпак, и воды он зачерпнет раз в десять поболее, чем во всех пяти озерах и четырех морях. Стоит любым судам войти в тот Простор и сим ковшом вычерпать верхний слой, как из глубин поднимется плотная вода, и колеса кораблей начнут легко вращаться.
Будда решил, что черпак тоже сгодится, и приказал отправить кокос на Джамбудвипу.
Тут пал на колени царь драконов Западного моря[58 - Западное море, согласно древнекитайской космологии, находится в районе нынешнего озера Балхаш, на территории Казахстана и провинции Синьцзян.] – белолицый и в белом одеянии; в его лапах сверкало нечто лазоревое и гладкое, словно стеклянный шар. Он объяснил, что это лазурит[59 - Лазурит – одна из семи драгоценностей в буддизме (золото, серебро, лазурит, раковина тридакны, агат, коралл, жемчуг). Представляет собой цветную глазурь – результат обжига разноцветного искусственного кварца; является очень сложным древним технологическим производством.] – яйцо птицы Гаруда[60 - В буддизме птица Гаруда – существо, изображаемое в виде человека-птицы, идам, один из символов просветленного ума.] с вершины горы Сумеру. Цветом оно зеленовато-голубое, словно зрачок монаха-иноземца, а по свойствам – необыкновенно твердое, как устои даосизма, ничем не разбить:
– Я позаимствовал лазурит у праотцев и сохранил до сего дня. Сия драгоценность приносит в дом мир и спокойствие, кто ею обладает – не ведает нужды ни в пище, ни в одежде.
Отвечая на вопрос Будды, какой от шара прок, дракон пояснил:
– В моем океане на пятьсот ли тянется Магнитный хребет[61 - «Магнитный хребет» в романе – это архипелаг Наньша (или Коралловые острова) в юго-западной части Южно-Китайского моря. В географическом труде X века сказано, что в Южно-Китайском море есть образованные хребтами острова и песчаные отмели, где много магнитного железняка, который притягивает корабли с железными деталями. Сегодня некоторые исследователи считают, что, возможно, это магнитные валуны в Тайваньском проливе, где есть и коралловые рифы. Действительно, существует магнитное поле срединно-океанических хребтов, параллельно гребням которых возникают магнитные аномалии.]. Шар следует подвесить к носу корабля: тотчас все магнитные породы расплавятся без остатка, и барки милосердия[62 - В буддизме барка милосердия является иносказательным образом: она вывозит всё живое из моря страданий (сансары) на другой берег, т. е. ведет к освобождению от желаний, страданий и привязанностей.] спокойно достигнут иного берега – нирваны.
Будда одобрительно кивнул, решив, что и эта вещица может понадобиться.
В этот момент повалился на колени черномордый дракон в черном одеянии и с черным аки туча «башмаком созерцания» в лапах. Он назвался повелителем драконов Северного моря[63 - Северное море, по представлениям древнекитайской космологии, находится в районе озера Байкал.] и поведал, что башмак достался ему от основателя чань-буддизма – Бодхидхармы Дамо[64 - Считается, что Бодхидхармы Дамо в V–VI веках принес из Индии учение о просветлении и поселился в пещере неподалеку от монастыря Шаолинь. Там же установлен барельеф, изображающий Бодхидхарму, уходящего в сторону запада босиком и держащего в руках монашескую сандалию.]:
– Праотец прибыл в Китай водным путем, миновал Восточную Индию, Пенанг и Шривиджайю[65 - Пенанг – остров у берегов Малайзии, Шривиджайя – средневековое государство на территории современной Индонезии.] и вошел в мои морские владения. Вдруг поднялся страшный ураган, сотрясший небесный свод и земную ось. Барка, на коей плыл Дамо, затонула. Подплыв ближе, я увидал, что святейший преспокойно восседает на поверхности вод, словно на суше, пребывая в состоянии созерцания. На ноге у него был соломенный башмак. Я переправил праотца в восточные земли и попросил оставить мне башмак, дабы с его помощью усмирять моря-океаны. Как только в море грянет буря, бросьте башмак в воду – ветер тотчас стихнет, волны улягутся.
Будда велел доставить на Джамбудвипу и башмак.
На сей раз Светозарный решительно собрался в путь. Вдруг глядит – к нему толпами ползет морской народец с воплями: «Отец наш, повремените!» Все твари возопили, что желают получить наставления от почтеннейшего, дабы стать благоговейными почитателями буддийской веры. Ради этого чем только они ни готовы были пожертвовать: аллигатор-кайман – идущей на барабаны кожей, большая черепаха – панцирем для гаданий, громадные карпы – переливающейся при движении парчовой чешуей, диковинные крокодилы – бесценными ячейками на коже, морская черепаха бисса – удивительным панцирем, мангровые крабы – клешнями, жемчужные устрицы[66 - Жемчуг – твердое или округлое образование, извлекаемое из раковин некоторых морских и речных моллюсков, которое является защитной реакцией организма моллюска на инородное тело, попавшее в мантию или между мантией и раковиной.] – перламутровым свечением, моллюск тридакна – толстенной, как деревянный ковш, раковиной[67 - Раковина тридакны используется для изготовления ювелирных изделий.], водяная змея – красным венчиком на голове и фиолетовым, как ряса высших бонз, телом, а иглобрюхая рыба-собака – раздувающимися отростками, похожими на груди Сиши[68 - Сиши (VI век до н. э.) – одна из так называемых четырех великих красавиц Древнего Китая. По преданию, ее красота была так велика, что, когда она перегнулась через балкон, чтобы посмотреть на рыбу в пруду, та была настолько ослеплена, что забыла, как плавать, и начала тонуть. Сравнение в тексте основано на физиологической особенности иглобрюхой рыбы-собаки: от ее желудка отходят мешковидные выросты, которые при появлении опасности наполняются водой или воздухом, из-за чего рыба становится похожей на раздувшийся шар с торчащими шипиками.].
Государь-Будда заинтересовался, ради какого воздаяния они готовы на столь ценные подношения. Морские твари почтительно отвечали, что желают стать благоговейными почитателями вероучения. Светозарный запротестовал: «К чему эти жертвы?» И тут все эти твари возопили, что ежели Будда не примет их дары, они навечно останутся в море скорби, их души в потустороннем мире не очистятся от грехов и не смогут перебраться на барку милосердия.
– Ладно, ладно, – согласился Светозарный. – Появление всех живых существ обусловлено совокупностью множества причин, эти существа не имеют неизменной самости: ничто нельзя отбросить, ибо ничто невозможно приобрести в свою собственность[69 - В реплике Государя-Будды делается отсылка к санскритскому понятию шуньята (букв. «пустотность») – центральному в буддизме Махаяны. Оно обозначает отсутствие собственной постоянной природы у вещей, в том числе у личности. Как следствие этого, всё материальное – рупа (форма) – представляет собой пустоту, иллюзорность, т. е. фантом. Человек тщетно стремится «дополнить себя» вещами, другими людьми и существами и, не достигая в результате искомой устойчивости и целостности, испытывает неудовлетворенность. В работе над собой буддизм рекомендует развивать контроль над своими чувствами и отсутствие привязанности к их объектам.].
Светозарный дал им наставление и только собрался снова в путь, как появились пернатые и разные звери. Те тоже молили Будду помочь им выбраться из моря скорби. Будда наставительно произнес:
– Без совершенствования собственной природы невозможно удостовериться, на каком этапе пути к истинному прозрению ты находишься. Не всем существам дано спасти душу, сбросить бремя суетного мира и достичь пробуждения – бодхи.
Светозарный прочитал гату, после чего пернатые и звери благодарно завопили, заползали, залаяли, запели – и исчезли.
Сказывают, что Государь-Будда, простившись с горой Путошань и бодхисаттвами, сел на облако-повозку, один вздох – и он перелетел через огибающую город реку Цяньтан и оказался в Ханчжоу. Будда вмиг добрался до жилища советника Цзинь, что стояло за обращенными к озеру Сиху (Ил. 10) вратами Юнцзинь.
