Улепётывал Микитка что есть мочи, страшно ему было до жути, и не слышал он последних слов ведьмы. Прискакал к стенам усадьбы, когда солнце садилось, мокрый как мышонок и трясущийся. Упал в ноги Анне Спиридоновне и сказал, что не нужны ему ни медяки, ни калачи да леденцы. Заплакал, рассказывая, что старуха-ведьма извести молодого хозяина хочет. Всё, что услышал, выложил как на духу. Успокаивала его помещица, велела кухарке накормить вкусно на кухне и призадумалась.
Степан шкуру с лисицы снял, засолил, а мясо собакам отдал. Ускакал в лесную избушку, говорил, что силки хочет поставить да порыбачить немного с утра.
Мать передала слова Микитки мужу. Разгневался он, был готов ведьмин дом вместе с ней сжечь, всё сокрушался, что раньше не сделал этого. А тут ещё праздник – народ придёт к мосту, девушки венки уже плетут. Как же сына от ведьмы уберечь? Позвал Микитку, смышлёный он малый был и не робкого десятка. Решил Фёдор Пантелеевич, что в лес надобно отправиться и предупредить молодого хозяина о ведьминых кознях на Ивана Купалу. Послал вместе с мальчиком дворового, чтоб пацанёнку не так страшно было. Тот отмахивался, говорил, что знает дорогу до заимки, но Верещагин, предчувствуя неладное, настоял, чтобы дворовый Тихон отправился вместе с ним.
Не успел предупредить Микитка Степана. Только скрылись между деревьями огни усадьбы, услышал Тихон, как рядом кто-то крадётся. Был он мужиком трусоватым, однако ответственность за Микитку заставила его не показать виду, как ему страшно.
Деревья преграждали путь мальчику и мужчине, в свете тусклого фонаря тропинка петляла между кустарником и густых зарослей с колючками. Внезапно Тихон услышал, как ухнула сова, посмотрел по сторонам, сделал шаг вперёд, глядь – а Микитки нет рядом. Позвал его тихо – ответа нет. Посветил перед собой фонарём и снова позвал мальчика. Смотрит, а на тропинке сидит зверёк какой-то, прищурился, чтобы лучше разглядеть.
Тут сделалось светлее – это полная луна вышла из-за облака. Лунный свет осветил тропинку и зайца, который сидел и смотрел на Тихона. Говорил потом дворовой, что зверь тот особенный был – большой такой и морда, как человеческая, смотрит, а на глазах слёзы.
Верещагин заругался, велел Тихону убираться, назвал его пропойцей. Мужик растерялся, упал на колени и клянётся, что во рту ни капли не было. И что был мальчик, заухала сова, и нет ребёнка, зайчик вместо него.
Не верил Фёдор Пантелеевич в суеверия и колдовство. Передал жене слова Тихона о том, что произошло в лесу, и не заметил, как в отблесках свечей сделалось бледным лицо Анны Спиридоновны. Она была готова сама броситься в лес, отыскать домик лесника, рассказать сыну, что ждёт его, если он отправится на гуляния у реки. Завтрашняя ночь могла освободить его или сделать рабом на всю жизнь.
Верещагин и слышать не хотел, чтобы идти к заимке, к Степану. Говорил, что пока в своём уме, чтобы бабьи глупости слушать.
Стёпка вернулся к обеду. Удивился, что мать слегла, да и сам Верещагин-старший не понимал в чём причина её горячки. К вечеру стало ей легче, Анна Спиридоновна грешила на нервное потрясение, но как стало ей лучше, сына снова не было рядом. Опять она не могла рассказать о готовящемся колдовстве и привороте.
К вечеру Степан вышел к реке, наблюдая, как деревенские костры складывают, как девушки песни тихо напевают и венки плетут. Почувствовал он вдруг, что кто-то смотрит на него, повернул голову к мосту и видит: сидит там заяц. Удивился. Странное дело, чтобы дичь сама шла к человеку. Пригнувшись, тихо ступая, приблизился он к мосту. Заяц смотрел ему в глаза, и огромные слёзы катились из глаз животины.
– Зайчик, – улыбнулся Степан, присел на корточки и подозвал его. Зверёк резво подскочил, дал погладить себя. Удивился молодой охотник, что заяц ручной такой да плачет, как человек.
Не знал он, что это Микитка, который так и не успел предупредить его. Решил Стёпка взять зайца домой. Хотелось показать его матери, повеселить её, чтобы она быстрее поправилась.
У реки зажглись костры. Остановился Степан, разглядывая, как парни и девушки взялись за руки и водят вокруг огня хороводы. Подошёл ближе, вспоминая, что всегда любил наблюдать за праздником в ночь на Ивана Купалу. Тогда и Фёдор Пантелеевич с матушкой приходили. Сегодня же родители были чем-то расстроены, парень подумал, что это его вина, вспоминая, как проиграл деньги и разочаровал отца. Наверное, решил он, в этом дело.
Повернул к поместью да услышал голос звонкий, словно кто-то звал его по имени. Обернулся – никого. Затрясся зайчик на руках парня, погладил он его, успокаивая. Снова услышал тихий голос девичий за спиной, повернулся, тут ему Авдотья и брызнула в лицо приворотным зельем.
Затуманился взгляд Степана, сердце вспыхнуло огнём, почувствовал на губах горячее дыхание девушки да поцеловал дочку ведьмы. Забился зайчик у него в руках, не увидел одурманенный зельем молодой помещик, как выхватила зверька из его рук Авдотья. Сдавила его руками цепкими, а заяц вывернулся да ухватился острыми зубами за безымянный палец девушки, откусил его и выскользнул из её рук.
Не увидел Степан, что зайчик отхватил палец Авдотье, притянул её к себе и давай целовать да ласкать. Стерпела она боль жгучую, в темноте и не видно, как из пальца кровь лилась. Знала коварная, что первым делом надо ритуал завершить.
Темнота стала ей подругой, укрыла тело голое да изъян на руке, разожгла в сердце Стёпки страсть.
Тут Прасковья Никифоровна замолчала, а Варенька с приоткрытым ртом так и застыла, слушая её.
– И что же было дальше, бабуля? Неужели у ведьмы всё получилось? А как же Микитка? Он так и остался зайчиком?
– В скором времени старая ведьма умерла, как раз после ночи на Ивана Купалу. Передала силу колдовскую дочери, а та понесла от помещичьего сына. Привёл Степан её в дом, жениться удумал, а Анна Спиридоновна после новости о готовящейся женитьбе сына совсем слегла. Стала Авдотья в доме Верещагиных распоряжаться. Похлеще Салтычихи командовала, да гоняла дворовых людей. Степан уехал в Москву, вернулся через несколько месяцев, когда письмо получил о смерти отца и матери. Извела проклятая ведьма родителей, которые противились этому браку. Стала полноправной хозяйкой. Через год отмена крепостного права вышла, стало быть, крестьяне от царя свободу получили. Жалобы начали писать на ведьму, только в городе ближайшем никто их слушать не хотел. Да и писать мало кто умел из крестьян, только те, кто при усадьбе работал.
В марте родила Авдотья девочку. Степан никак нарадоваться не мог, любил он дочку всей душой, а вот жену боялся. Подсыпала она ему всё время зелье в пищу, потому как по сердцу ей пришёлся муж. Не последовала она совету покойной матери, которая говорила, что лучше бы избавиться от него, как родится ребёнок.
Разве может быть у кровожадной, жестокой ведьмы любовь искренней и чистой? Страсть пылала в ней, сжигала молодое тело, а Верещагин-младший стал всё чаще уезжать в город, а потом снова поехал в Москву, чтобы сдать экзамены в университете.
Вернулся, а вместо усадьбы пепелище.
Воспользовались крестьяне отсутствием хозяина. Заперли ведьму в подвале после того, как она заставила запороть до полусмерти работника. Вытащила кормилица младенца из кроватки и унесла в деревню, а мужики затолкали ведьму в подвал и подожгли приготовленные дрова, чтобы Авдотья задохнулась от дыма. Не хотели поместье сжечь, не думали зла делать молодому хозяину. Однако поднялся ветер неслыханной силы, пламя разгоралось быстрее и быстрее, вспыхнули шторы в раскрытом окне. Огонь побежал к потолку, пожирал всё, что было дорого Степану, не пощадил ничего, что было в доме.
Долго мучилась ведьма. Открыли подвал после того, как пожарище утихло, а Авдотья оказалась жива. Жар расплавил ей кожу, ни одного живого места на ней не было. Хрипела, чтобы отдали ей ребёнка. Люди боялись подходить к ней, но и добить, как зверя лютого, не решились.
Услышал Степан хриплый стон, доносившийся из открытой двери подвала, спустился туда по ступеням, покрытым пеплом. Голос Авдотьи заставил спину покрыться мурашками, просила она в последний раз дочку увидеть, сказала, что помрёт сегодня в ночь, отправится вслед за матушкой. Причитала, что не любил её муж, что одна у неё кровиночка Софьюшка осталась. Принеси, говорит, хоть посмотреть на неё.
Сжалось сердце Стёпкино от жалости, велел он ребёнка доставить. Не сказал, что хочет малышку матери показать. Отдала Софью кормилица, не думала, что к ведьме на поклон муж её отправится.
Взял он бережно дочурку на руки, покачал и с удивлением увидел, что у малышки отсутствует безымянный палец на правой ручке. Не заметил сразу, что Софья родилась с изъяном. Принёс ребёнка матери, осветил фонарём место пожарища в подвале и отпрянул от жены. От былой красоты не осталось ничего. Запах гниющей плоти и нечистот ударил в нос. Кожа у Авдотьи почти слезла, как и волосы. Лишь чёрные глаза оставались узнаваемы на обезображенном лице.
Удивился Степан, растерялся, а потом испугался, прижимая к груди Софью. Не мог и слова вымолвить, как же до сих пор жена ещё жива. Жалость царапнула сердце, опустился он рядом с ведьмой, не зная, что мерзкая гадина задумала.
Схватила она дочку за руку и завыла. Малышка расплакалась, а Стёпка пошевелиться не в силах был. Ведьма стучала зубами, изрыгала слова на странном чужом языке, а потом откинулась назад, выпустив ручку Софьи, и затихла.
Степан выбежал из подвала, столкнулся с Тихоном, который прибежал на ведьмины вопли, и бросился к мосту. Бежит и видит, что на мостике тот самый зайчик сидит и смотрит на него.
Рассказывали люди, что тронулся Верещагин умом, поседел полностью. Ушёл в домик лесника, что принадлежал семейству. На следующий день Тихон по просьбе кормилицы и других деревенских показал, где заимка в лесу. Там и обнаружили крестьяне Стёпку повесившимся. Дочку кормилица Марфа к себе забрала, так как никто не хотел к себе в дом дитя колдуньи брать. Люди говорили, что на руке у Софьюшки отметина дьявола. В том месте, где схватила Авдотья ребёнка, на запястье остались следы – родимое пятно тёмно-красного цвета.
Много лет с тех пор прошло. Воспитала Марфа приёмную дочь в набожности и кротости, но ведьмовская сила нашла выход, когда один из деревенских парней разбил ей сердце. Сразу нечисть шептать стала, да науськивать девушку. Ушла она из дома Марфы, поселилась на окраине деревни, где на перекрёстке старый обветшалый дом её бабки Ефросиньи стоял.
Приёмная мать поначалу ходила к ней, вразумляла. Софья один раз глянула на неё чёрными глазами-угольками и сказала, что если та хочет жить, пусть больше не ходит к ней. Прошипела, словно змея подколодная, что Марфа не дала ей сгинуть, потому и жива до сих пор, а теперь, говорит, не мешай мне жить по-своему.
Так и повелось в селении, проросли колдовские корни на краю села в доме, где жила Ефросинья. Из поколения в поколение рождались дочки у ведьм, и у каждой отсутствовал безымянный палец на правой руке.
– Бабуля, а почему они без пальцев рождались? И что же стало с тем самым зайчиком? – спросила Варенька.
Прасковья Никифоровна включила газ на плите и поставила чайник греться, помыла чашки и, вздохнув, снова села напротив внучки за стол.
– Это была метка Микитки, чтобы ясно было, кто здесь ведьма. Если девушка после четырнадцати не начинала колдовать, то когда ей исполнялось двадцать лет, в ночь на Ивана Купалу тёмные силы принуждали её. Нашёптывали слова, которые молодая ведьма принимала за свои мысли. Так что выбора у потомков Ефросиньи не было. Однажды у колдуньи, в третьем поколении от Софьи, родились две девочки – Елизавета и Прасковья. Умерла она при родах, так как тяжело было ей двоих родить, голодное время тогда было, суровое. Шёл сорок первый год, война началась. Воспитывала девочек бабка, была она не особо зловредной, как её мать и прабабки, но приняла силу умирающей матери с лёгкостью. Одна из девочек, когда выросла, взяла на себя всё тёмное от мира, а вторая, наоборот, обладала силой, но не делала зла людям, лечила их, помогала найти счастье.
В ночь на Ивана Купалу встретился Прасковье заяц на мосту. Она слышала о нём, но никогда раньше не видела. По поверью, приходил он в это место каждый год с шестого на седьмое июля.
Закончилась война, шёл 1955 год, и девочке тогда было столько же лет, как тебе. Худенькая, в старой одежде, жили тогда люди бедно на селе, что говорить, война многих унесла в могилы: и любимых, и кормильцев. Оставила лишь желание жить и надежду.
Увидела Прасковья зайчика, села на корточки, как это сделал Степан, когда впервые увидел Микитку в образе зверька, и ласково позвала его. Подбежал он к ней, девочка смотрит, а у него в зубах палец. Вдруг голос она услышала, испугалась и упала даже навзничь. Поднялась, а зайчик так и не уходил, ждал её. « Кто говорил со мной?» – испуганно спросила Прасковья, а сама в глаза зайцу смотрит. У того слёзы катятся, а в зубах пальчик. Положил он его на бревенчатый мостик и посмотрел на девчушку. Что-то заставило её подойти ближе и поднять его. Родилась она тоже, как и её сестра, с изъяном. В голове закружилось, и девочка увидела, как на месте, где никогда не было пальца, вырос новый. Испугалась она, точно появился он не на своём месте. «Ты добрая девочка, – услышала она снова голос в голове, он принадлежал мальчику и был сильным и чистым. – Если твоя сестра придёт, я ей тоже верну пальчик, и не станет она больше колдовать и зла людям желать». Прасковья осмелела немного и спросила, а кто же он, неужели тот самый Микитка? Зайчик закивал, но ничего не ответил. Тогда девочке стало любопытно, как же помочь мальчишке снова стать человеком, на что зайчик ответил, что спасти его сможет ведьма, добровольно отказавшаяся от чёрных чар. Сделать это, добавил он, почти невозможно, потому что нечисть туманит рассудок, застилает мраком глаза. Кажется ведьме всё прекрасное уродливым, хорошие поступки слабостью, честность – глупостью, а любовь – желанием получить удовольствия. «Вот если найдётся когда-нибудь колдунья, которая откажется от тьмы и придёт ко мне на мост в ночь на Ивана Купалу, я верну ей пальчик, она станет обычной девушкой, а я снова верну себе прежний облик».
Не смогла Прасковьюшка вразумить сестру непокорную, Лизавету, разошлись их пути. Через пять лет обе вышли замуж и через год родили дочек. У Елизаветы всё двигалось по старому сценарию, а у Прасковьи началась светлая жизнь, наполненная любовью, заботой о близких. Уехали они с мужем в город, работали и жили в любви и радости.
Однако счастье не бывает бесконечным. Умер муж, дочка и сын разъехались, и потянуло бабушку Прасковью в родное село. Раньше, бывало, дочка с детьми собирались туда на лето. Купили дети домик небольшой и любили ездить туда отдыхать, в огороде копаться. Теперь старая женщина решила вернуться в посёлок, где прожила всё детство.
Не узнавала деревни, разрослась она. Скрюченный дом на окраине так и остался стоять на перекрёстке, жила там её внучатая племянница Маргарита. Жила одна, колдовала по старинке и не ведала, что совсем под боком в соседнем доме живёт её внучка. Ума не приложу, как она этого не узнала, ведь почти каждый день видела Леночку и то, что изъян у неё такой же, как у неё, пальца безымянного нет. Когда родилась Леночка, соседка, что принимала роды, сказала матери, что ребёнок умер, и забрала девочку себе. Знали не понаслышке, что если прервётся ведьминский род, то и зло уйдёт, не найдя в кого вцепиться. Зоя Николаевна акушеркой работала в райцентре, но помогала некоторым рожать на дому, как и Арине. После новости, что ребёнок умер, мать заболела, уж как ни выхаживала её Маргарита, но ничто не могло спасти угасающую ведьму.
– Неужели тётя Зоя могла так поступить? – горячо выпалила Варя. – Это получается, Лена не её дочка?
– Она спасла девочку от мучений ведьмы, которая изводит всех при жизни, а потом нечистая сила рвёт ей душу на клочья перед смертью. Поэтому колдунья и хочет передать свою силу кровинушке, чтобы силы ада отпустили её, перестали терзать чёрную душу. Сила Маргариты стала не та, странная она ведьма была, больше гадала да порчу наводила, к счастью, урожай не сжигала заклятиями, так как сама любила покушать, и колхоз, где она раньше работала, многим помог ей в своё время. В те годы не особо верили в колдовство, в нечистую силу, хотя все в деревне знали, чей дом стоял на окраине. Она его потом заново отстроила, огород, цветник развела.
– Бабушка, – в голосе Вари появилась догадка, – я ведь не глупая.
– Конечно же, нет, – улыбнулась Прасковья Никифоровна.
– Тогда скажи, почему ты не скажешь, что ты и есть та самая Прасковья, а Ленка, получается, моя двоюродная сестра? А Маргарита твоя племянница? И ты не хотела отпускать меня потому что Лене двадцать и она готовится ведьмой стать? Никак не пойму.
Бабуля ничего не сказала, а только глянула на часы, а потом вздохнула и продолжила:
– Как-то приходит ко мне Зоя Николаевна и говорит, что боится за Леночку, кажется ей, что в ней тёмные силы просыпаться начали. Я говорю, в церковь сходи, свечку во здравие поставь, Николая Угодника проси, закажи молебен. Она расплакалась и говорит, что боится, вдруг Маргарита узнает, что обманули её. Забрали внучку и вырастили в неведении. Вот теперь я тебя спрошу, заметила ли ты в Леночке перемены?
– Бабуль, все мы меняемся, возраст у нас такой!
– Но и пальцев у тебя десять, а у неё девять, – в тон внучке ответила Прасковья. – Завтра ночь Ивана Купалы, отведи её на мост, кто его знает, может, зайчика встретите. Вдруг вернёт он ей пальчик, и станет она обычным человеком. Или пойдёт по стопам своих бабок девонька. Не дай бог. – Прасковья Никифоровна осенила себя крёстным знамением.
– Твоя история, конечно, очень занятная, бабулечка, я верю тебе, но идти на мост, чтобы встретить зайца, мне кажется бредом. Прости, пожалуйста, я не хотела обидеть тебя, – тихо проговорила Варя, видя, как побледнела бабушка.
– У него остался один шанс, – тихо проговорила она. – У Микитки. Да и у вас с Леночкой единственный способ остаться подругами и сёстрами – отвадить от неё силу нечистую. Потом уже ничего не исправить.
Глянула Варя на часы, а времени почти час ночи. Не стала звонить маме, как обычно, показалось ей уже слишком поздно. Со странным чувством легла спать и всё думала об интересной и страшной истории, которую рассказала ей бабушка.
На следующий день после обеда побежала к Зерновым. Посмотрела на дом Маргариты, соседки: не похож он на ведьмовское логово. Облицован красным кирпичом, и крыша такая красивая, цветы у ограды растут. Разве может у злой ведьмы быть такой дом?
Погуляли с Леной, Варе так и хотелось ей рассказать историю бабушки, но что-то останавливало её.
– А ты знаешь легенду о зайце? – вдруг спросила Лена.
Варя замотала головой, делая вид, что слышит о ней впервые. Подруга вкратце рассказала знакомую историю о семействе Верещагиных и о том, что раз в году заяц приносит палец ведьме, которая не хочет больше творить зла.
– Так ты тоже ведьма? – прямо спросила Варя. – У тебя же нет пальца.
– Ага, – рассмеялась подруга, – это же заяц откусил.
Девушки рассмеялись, Варе стало легко на душе. Тёплый июльский ветер нёс с реки запах свежести и прохлады. Свет фонарей освещал дорожку.
Внезапно девушки заметили движение на мостике. Варя, чуть не вскрикнув, сжала руку подруги. Прошептала:
– Смотри, там кто-то есть.
Лена сначала подумала, что Варвара шутит, а потом и сама заметила тень, а в свете луны очертания зверька. Это был заяц, который остановился на середине моста, словно ожидая, когда его позовут.
– Глянь, какой хорошенький, – проговорила тихо Лена, подошла к краю мостика и, присев, поманила зайца. Он медленно перебирал лапками.
В зубах Лена заметила у него что-то светлое – это был палец. Стало ей страшно, глянула она на место, где не хватало безымянного пальца, в глазах у неё потемнело и сделалось вдруг дурно, замутило. Варя подошла к подруге, та обернулась и посмотрела таким взглядом, что девушка закрыла рот руками. Это был взгляд ведьмы. Неужели, подумала Варвара, всё, что рассказывала бабуля, правда.
– Ответ за тобой, – услышала Лена голос. Звук исходил от зайца, хотя тот не шевелил губами. – Решай сама, на чьей ты стороне? Тьма или свет поведут тебя.
Внутри Леночки точно боролись две сущности – одна хотела схватить и задушить посланца с пальчиком в зубах, вторая же чуть не плача умоляла отречься от мрака и стать по-настоящему счастливой.
– Лена, я не хочу, чтобы ты стала ведьмой! – вдруг заплакала Варя.
Что-то в душе Лены дрогнуло, она вспомнила маму Зою, хотя голос нашёптывал ей неоднократно, что эта женщина не её мать. Потом подумала о папе, о друзьях, и перед глазами возник образ кирпичного дома старухи Маргариты, которая жила одна. Одиночество пело ей песни, целовало в закрытые веки и шило саван для будущей смерти.
– Я хочу быть человеком, – со слезами в голосе выкрикнула Леночка.
– Так будь им! – прозвучал голос откуда-то сверху.
Варя видела, как рассказ бабушки из прошлого обретал реальные очертания. Зайчик подскочил к Лене, её рука словно вспыхнула, и на месте отсутствующего пальца появился новый.
Мост засиял голубым светом. Зайчик начал расти, пока не превратился в десятилетнего мальчика. На нём были холщовые штаны, простая льняная рубаха. Прямые волосы шапкой закрывали лоб, из-под чёлки на девушек смотрели добрые серые глаза Микитки. Он улыбался и отступал, пока не растаял в сияющем свете.
Сделалось темно, звёзды рассыпались по небу. Девушки вышли на середину моста и, обнявшись, плакали. Леночка знала, что родители ей не родные, а тут ещё Варя призналась, что они двоюродные сёстры.
– Всё будет хорошо. Идём ко мне, у бабушки всегда есть пирожки, самые вкусные. Она столько всего знает о наших предках, обо всём мне рассказала. Я слушала и думала, что всё это просто легенда, а мы, оказывается, самые настоящие участники этой истории.
– Да, – вздохнула, соглашаясь, Леночка и снова обняла подругу. – Сейчас позвоню маме и скажу, что пойду к тебе.
– С ночёвкой?
– А можно?
– Конечно, бабуля будет только счастлива.
– Особенно если в её волшебную копилку попадёт история о том, как зайчик снова стал Микиткой?
– Да, – улыбаясь, кивнула Варя.
Николай Кадыков
«ПРАЗДНИКУ – БЫТЬ!»
Иллюстрация Бирло Полины Александровны
На центральной площади маленького немецкого городка стояла огромная ель. Когда её посадили – неизвестно, хроники были утеряны во время одной из войн, прокатившихся по городку в прошлом веке. Но старейшие горожане вспоминали, как в детстве они водили хороводы вокруг этой ели, и уже тогда она была высокой. Вполне возможно, что это было самое старое дерево в этой части Европы.
И вот теперь ель печально смотрела по сторонам и вспоминала прошлое. Много веков люди украшали её на Рождество и Новый год разноцветными гирляндами, с любовью развешивали игрушки на ветках, сыпали на широкие колючие лапы конфетти и забрасывали ленты серпантина к самой вершине. А какие ярмарки устраивали на праздники! На целый месяц площадь занимали бесконечные лавочки и лотки с новогодними подарками, хлопушками и петардами. На каждом шагу продавались всевозможные угощения, сласти и конфеты, мороженое и сладкая шипучая газировка. Вокруг таких лавочек постоянно вертелись дети, протягивая весёлым продавцам монетки, выпрошенные у родителей. Взрослые же жители городка особенно уважали ярко-красные киоски, в которых продавали яблочный и апельсиновый пунш.
Но недавно всё изменилось. Сначала в размеренную жизнь горожан вмешался карантин, по причине эпидемии какой-то странной болезни. Нет, ель тогда наряжали игрушками и гирляндами, но ярмарку отменили, и всё праздничное время дерево простояло в одиночестве, без привычных хороводов и весёлого гама вокруг. А потом ель и вовсе перестали наряжать, хотя карантин давно отменили. В рождественскую ночь на площади больше не собирались люди, лотки с подарками пропали, и лишь иногда к ели украдкой подбегали местные дети и тихо стояли рядом с ней.
Ель долго не могла понять причину такого странного поведения людей, как ни прислушивалась к разговорам прохожих. Следует отметить, что все деревья, цветы и даже грибы прекрасно понимают человеческие языки и очень любят, когда люди с ними разговаривают. Кроме, пожалуй, высокомерных баобабов, которые упорно отказываются считать людей разумными, отводя им место где-то между термитами и тараканами. Остальные деревья даже пытаются отвечать людям, но те никак не научатся разбирать слова в шелесте листьев и скрипе веток. Правда, иногда люди понимают язык некоторых грибов, но для этого им нужно эти грибы съесть.
Ещё у деревьев есть поразительные успехи в некоторых науках – математике, физике, химии. Живя сотни лет, они постоянно проводят разные эксперименты, и поэтому открыли многие законы намного раньше людей. И даже поделились знаниями с ними – все знают про случай, когда гениальная яблоня объяснила закон Всемирного тяготения посредственному человеческому учёному, догадавшись сбросить ему на голову яблоко. Или когда черёмуха – отличный химик – во сне с помощью запахов, втолковала человеку систематизацию химических элементов.
Причину отмены праздника ели поведал клёст, подслушавший разговор людей в местной ратуше. Оказывается, некоторым людям не нравится отмечать Рождество, и чтобы их не обижать, было решено праздник отменить. Что, по мнению ели, было довольно нелогично, ну не нравится тебе вид наряженного дерева – не смотри, но не мешай веселиться остальным. Впрочем, люди никогда не отличались любовью к логике, и об этом старой ели было хорошо известно.
Ель отвлеклась от тягостных раздумий и решила, что традиции забывать нехорошо. Не хотят люди праздновать и её украшать? Ну и ладно, украситься можно и самой, ничего хитрого в этом нет. Ель приметила трёх людей, проходящих мимо неё – низкорослых, смуглых и черноволосых, как на подбор – наклонилась и схватила каждого за шею колючими лапами. Потом выпрямилась и замерла. Люди дёргали ногами, пытались оторвать от шеи еловые ветки, но тщетно – дерево было намного сильнее. Минут через пять они затихли и просто висели, покачиваясь на ветру.
«Прекрасные получились украшения», – удовлетворённо подумала ель.
