Артем Рудик "Погоня"

– Ты ведь даже не попыталась её открыть. Значит, не так уж и хочешь уйти.

– Как я уйду, если по твоей милости, могу в любой момент обратиться в огромного волка?

– Я не понимаю, почему ты считаешь, что это минус.

– Потому что в том состоянии я жажду крови и не могу себя контролировать! И мной правят животные инстинкты! И я подчиняюсь твоим приказаниям!

– А не думала ли ты, Виви, что всё это делаешь ты настоящая? Я имею в виду, что твоя настоящая натура – это действительно «жаждущий крови зверь», который закономерно желает подчиниться своей хозяйке. Моя работа была дать тебе инструменты для выражения этой части себя, а также возможности для самозащиты.

– Ничего из этого мне не было нужно!

– Но ведь ты же хотела сделать мир лучше. И я тоже этого хочу. Перестань уже брыкаться и пойми, что мы на одной стороне.

– Я хотела сделать мир лучше, тем, что создавала свою музыку и вселяла в людей надежду. Ты же просто хочешь всех превратить в зверей и вернуть в леса! С чего ты вообще взяла, что именно твоё мнение верное?

– С того, что на этой планете нет людей, что были бы умнее меня. Разумеется, я лучше всех знаю, что нужно человечеству. И вообще, я устала от этого пустого спора, который повторяется снова и снова. Иди лучше погуляй с Эрмелиной, разомнись, посмотри город. Ты два дня просидела в замкнутом пространстве, так что свежий воздух тебе не помешает. Всё равно Софи ушла искать своих людей и ещё несколько часов пробудет в городе.

– Не боишься, что мы уйдём и больше не вернёмся?

– Вернётесь.

– Небось влезла в мою голову и что-то там для этого поменяла?

– Никуда я не влезала! Просто искренне верю, что ты искренне хранишь в своём сердце преданность. Всё, действительно хватит этих споров. Эрмелина уже ждёт тебя снаружи. Ты только приглядывай за ней, для неё наш – мир в новинку.

– Будто я этого не знаю!

Выйти из столь приевшихся четырёх стен оказалось довольно приятно. Свежий воздух, солнечный свет и пение птиц – именно те вещи, которых мне не хватало. Хотя в поезде я не была их лишена (даже несмотря на скромный размер окон в тюремном вагоне), здесь они ощущались совсем по-другому.

Может всё дело в ветре? Пожалуй, единственной вещи, которую нельзя полноценно воссоздать внутри закрытого помещения. Ведь ничто не даёт такое чувство свежести и свободы, как прохладный порыв, ласково освежающий сознание. Быть может и к лучшему, что его нельзя запустить внутрь жилища. Разве приносил бы тот же лёгкий бриз такое удовольствие, постоянно продувая кости, и в укрытии, и вне его?

А ведь некоторые движения воздушных масс вообще не приносят никакого удовольствия. Вряд ли кто-то будет рад попасть внутрь торнадо, или бурана, или ещё какой-нибудь стихийной причуды. И хотя, они вполне могут принести определённое эстетическое удовольствие, при наблюдении со стороны, все эти буйства природы несут лишь хаос и смерть.

В этом и суть нашего мира – в нём гармонично уживаются самум и зефир, ужас и счастье, хаос и порядок, разрушение и созидание, травоядные и хищники, люди и чудовища. И, к своему сожалению, благодаря милости Глиммер, я обречена на вечность разрушения, а не созидания; вечность зверем. Конечно, я понимаю, что доктор стремиться сделать наш мир лучше, по крайней мере она сама в это свято верит. Но своей тягой к созиданию, Элл лишает тех, кого эта тяга касается, свободы выбора, параллельно нарушая естественный порядок вещей. Руководствуясь лишь своим желанием, она меняет местами роли всех и вся, в чём невероятна едина с тем самым человечеством, которое так хочет исправить.

Может я конечно и «глупая певичка, умеющая только открывать рот и сочинять стишки, а также свято верящая в то, что в каждом человеке есть хорошая сторона», но что-то в этой жизни я точно понимаю. Например, то, что горы, конечно, можно сдвинуть по своему желанию, однако негативные последствия от этого сдвига, могут быть столь губительны, что в купе с затраченными усилиями окажутся неисправимыми. А учитывая, что сама идея, являлась лишь субпродуктом чьей-то честолюбивой мечты, всё это перемещение скальных пород – вовсе бессмысленно. Ума не приложу, в какой ситуации будет необходимо передвинуть хотя бы одну гору. Но ведь доктора и людей, подобных ей, это никогда не остановит. Они считают, что знают мир гораздо лучше, чем такие простушки как я.

У меня даже возникло ощущение, словно она воспринимает меня, как неразумного ребёнка, а себя, как заботливую мать. Это так странно… Быть может каждый творец, ведёт себя так со своими творениями? Но ведь я не её творение! Я самостоятельная личность и всегда ей была! Не Элл дала мне смысл в жизни, не она породила меня. Всё, что она сделала – пробудила внутри зверя и заставила постоянно бороться за сохранение человеческого облика, а всё это можно назвать скорее экзекуцией, нежели даром.

Однако, из той ситуации, в которой я оказалась, можно выделить и позитивные моменты. В конце концов, на все эти пространные размышления, меня наталкивает именно компания Глиммер. Ведь раньше, до того момента, как волею судьбы мне довелось оказаться на её хирургическом столе, я никогда и не задумывалась о подобных вещах. Просто не было повода всё осмыслить с такой перспективы. Теперь же он есть, но я не могу переработать его через своё творчество, ибо слишком сильная отдача себя в искусстве, неизменно провоцирует пробуждение кошмара…

Завидую Эрмелине. Она практически ничего не знает о нашем мире. И даже несмотря на проблемы в том, своём, неизвестном и далёком, сейчас у неё есть шанс начать всё с чистого листа.

Вот, например сейчас, она стоит и рассматривает разложенные на потрепанной скатерти декоративные побрякушки, которые демонстрировала девушке вокзальная торговка. Эрми, заметив меня, помахала мне рукой, подзывая к себе. Когда я приблизилась, она с ходу спросила меня:

– Виви, а можешь ли ты купить мне эти штуки?

Такой, по-детски наивный и умоляющий взгляд, который мне подарила моя неземная подруга, просто не мог не заставить меня тут же броситься искать в карманах вручённые доктором купюры. Благо, та выдала мне их достаточно, чтобы купить авиабилет до Оливии и сегодня же вылететь на Родину. Может, таким образом она решила меня испытать? Так почему же сейчас я ищу в кармане деньги, на какие-то побрякушки, а не бегу галопом в сторону ближайшего местного аэропорта?

А, вот и эти чёртовы имперские золотые! Я нащупала шершавые бумажки, свёрнутые в цилиндр с помощью тонкой резинки, в заднем кармане джинсов. Однако, прежде чем достать ценный свёрток, я всё же бросила взгляд на то, что девочка-лиса предлагала мне купить для неё.

На выцветшей скатерти были аккуратно выложены всякие магические амулеты, странного вида обереги, цветные камни и пара стареньких книжек с оккультной символикой. И всё это «добро» с огромной наценкой! Конечно, когда поначалу мне показалось, что данная женщина торгует здесь простыми безделушками и самодельными украшениями, я готова была не задумываясь поддержать местных умельцев, особенно на радость жалостливым глазкам. Но если все те же самые побрякушки, выдаются с флёром магии и мистики, я сразу же чувствую, что меня пытаются наглейшим образом обмануть! А как можно терпеть обман, который даже не пытаются скрыть?

– Нет! Прости, Эрмелина, но мы уходим. Давай, пошли!

– Но почему? Что не так?

– Эти вещи… Ну они что-то вроде обмана для дураков.

– Но это человеческое существо сказало мне, что они помогают от всех болезней, приносят удачу и богатство. А ещё крайне укрепляют духовную энергию.

– Не стоит верить этой женщине. Она просто хочет, чтобы ты купила эти её «талисманы», да ещё и с наценкой. Некоторые люди крайне любят наживаться на трудностях других, предлагая надуманные решения реальных проблем.

Неожиданно в разговор вмешалась и сама престарелая продавщица, произнеся своим мягким трескучим голосом:

– А с чего, ты, доченька, решила, что мои магические обереги не работают? У меня множество довольных клиентов, которые вылечились от довольно страшных болезней, а у некоторых даже сошли сглазы и порчи. Вот ты купи и попробуй, сама потом будешь приезжать сюда и меня благодарить, когда все болячки пройдут.

– Ну давай попробуем! – вторила ей девочка-лиса, – может они и правда сработают! И у меня хотя бы будет подарок для тебя и Элл. Ибо я всё же хочу, чтобы вы, как члены моей новой стаи, были всегда целы и невредимы.

– Ну вообще, если эти вещи будут куплены мной, на её деньги, то это будет совсем не подарок… Впрочем, ладно, это не так важно. Важно то, что мы совсем не стая и уж тем более не семья. По крайней мере, Глиммер явно слишком безумна, чтобы быть тем, на кого можно положиться. Не думаю, что она рассматривает нас чем-то большим, чем просто инструментом для исполнения своих странных замыслов.

– Мне кажется, что в ней всё же много хорошего. И я верю, что Элл ценит нас, как своих детей.

– Я не хочу спорить на этот счёт. По крайней мере, сейчас. Просто держи с ней уши востро, если не хочешь оказаться препарированной, словно лягушка на уроке биологии. Уж поверь, вивисекция для неё абсолютно обыденное развлечение. Давай, выбирай, какой талисман ты хочешь.

Эрми наклонилась к скатерти и взяла три подвески в виде «Чёрного солнца», а затем произнесла:

– Вот эти!

– А ты точно уверена, что хочешь именно этот символ?

– Да, человеческое существо сказало, что он защищает от любых хворей, а также позволяет по-новому взглянуть на мир.

Я глубоко вздохнула, пожала плечами и протянула торговке пару крупных купюр. Та взяла их, пересчитала, а затем полезла в свою поясную сумку, откуда практически сразу достала пару монет и вручила мне, со словами:

– Вот ваша сдача. Странные вы девоньки, конечно, очень странные. Впрочем, как и вся сегодняшняя молодёжь…

Прежде, чем женщина разлилась бы пространной тирадой о современном мироустройстве, я схватила за руку подругу и быстрым шагом направилась прочь от этой лавки под открытым небом. Старушка лишь обиженно фыркнула и натужно вежливо буркнула в след:

– Носите на здоровье.

Как же хорошо наконец оказаться подальше от железнодорожных путей. Нет, не то чтобы я не любила поезда. Вовсе нет! В них есть своя романтика. Но любая романтика приедается, если ты варишься в ней несколько суток подряд. И запах шпал, вокзальные кафетерии, залы ожидания, снующие туда-сюда нервные пассажиры, стук колёс, звон подстаканников и бесконечные леса за окном, начинают казаться скорее пыткой, нежели картинами завораживающего путешествия.

Небольшой населённый пункт, зажатый между невысокими, покрытыми зеленью сопками, казался довольно приятным и спокойным местом, где жизнь текла своим чередом. Как и в любом подобном, не слишком большом и относительно молодом, городке, здесь сложно было найти какие-либо значимые достопримечательности. Пара памятников местным коммунистическим деятелям, несколько маленьких сквериков, квартал с историческими зданиями в центре, несколько храмов Церкви Лилит, один пышный дацан и поезд с танком, зачем-то поставленные на постаменты в центре города. Чтобы всё это осмотреть, нам потребовалось не больше часа, в течение которого Эрмелина засыпала меня вопросами о культуре и быте человечества.

Конечно, я старалась рассказать обо всём максимально корректно, без политики, собственной культурной призмы, религии и прочих абстрактных понятий, которые вряд ли могут быть осознаны и уж тем более приняты пришельцем из иного мира. В конце концов, вряд ли кто-то, кроме меня, сможет беспристрастно поведать ей о людях. Карпов будет вещать об имперском величии и превосходстве славянского этноса, Софи будет пропагандировать освобождение рабочих и уничтожение буржуазии, и я уж молчу про то, какие идеи может навязать доктор…

И конечно неплохо, если она будет слушать разные мнения, понимать позиции всех участников безумного вояжа. Однако, как бы ни было прискорбно признавать, но никто не будет слушаться двух различных мнений, вне зависимости от того, насколько он сам понимает необходимость слушать и слышать других. Это просто часть нашей общей природы. Я и сама этим грешу, чего уж тут. Но, в отличии от других спутников, я хотя бы не пропагандирую ей свою позицию. Ибо пропагандировать что-либо в незапятнанный разум невинного дитя и ввергать его в жерло взрослых междоусобных игрищ и бессмысленных конфликтов, по-настоящему бесчеловечно!

Впрочем, когда ты находишься в сознательном возрасте, участие в социальных конфликтах всё ещё не является самостоятельным выбором. Иногда жизнь сама кидает тебя в пучину раздора, без твоего желания. И хорошо, если в них ты окажешься обычным наблюдателем.

Когда Эрмелина нагулялась и уже устало плелась вслед за мной, я поняла, что пора бы уже и возвращаться. Но хочу ли я вернуться? Может и правда, стоит уехать в аэропорт вместе с Эрми и взять первый же билет, ну хоть куда-нибудь, где не будет поехавших учёных с их поехавшими проектами, касающимися эволюции человека?

Хотя, если у Глиммер удастся то, что она задумала, вряд ли хоть где-то можно будет укрыться от её экспериментов над человечеством. Да и уехав, я не смогу ей помешать. Да и, ни у меня, ни у Эрмелины, нет даже паспорта, чтобы предъявить его в аэропорту. Конечно, можно арендовать авто или вроде того и уехать уже на нём, но и прав у меня при себе не имеется.

Можно конечно и остаться тут, снять квартирку в каком-нибудь тихом районе Цетеносотенска. Тем более доктор сказала, что не будет нас искать. Но куда её экспедиция без нас? Она всё же доверилась мне, я не смогу её подвести…

Чёрт, похоже Элл оказалась права, я просто не смогу уехать. И вовсе не потому, что я в клетке. Это скорее поводок, который не позволяет мне уйти дальше дозволенного. Поэтому я даже не думала о том, что могу в любой момент выйти из тюремного вагона, и поэтому же сейчас я ищу оправдания для того, чтобы вернуться.

Собственно, мне даже необязательно было приходить к окончательному решению, ибо пока и думала, ноги сами принесли меня к платформе. На ней собралась целая толпа, посреди которой, взобравшись на скамейку и размахивая пистолетом, стоял Карпов. Ну вот, опять жизнь втягивает меня в очередной безумный спектакль…

Капитан отгонял от себя разгневанных жителей, что так и норовили стащить его с деревянной лавки и забить до полусмерти, крича:

– Я понимаю, вы все жаждете вендетты. Но ведь я ничего вам не сделал! Я ничего против этих ваших чёртовых арберов не имею! Успокойтесь! Давайте не будем доводить ситуацию до насилия! Я ведь могу отдать приказ гвардейцам начать стрелять!

Его слова только раззадоривали толпу и она, в едином гомоне продолжала буйствовать и требовать немедленного самосуда над Карповым. Удивительно, как они ещё не снесли его вместе со всем поездом…

– Вивьен! Что это здесь происходит? – спросила внезапно присоединившаяся к нам с Эрмелиной, Софи.

– Понятия не имею, мы сами только пришли. Вероятно, у нашего капитана произошёл конфликт с местными, может даже из-за того случая с еtudiante, – ответила я.

– Как же этот самовлюблённый болван любит влезать в неприятности… – революционерка замолчала, видимо размышляя над своими последующими действиями, а затем добавила: – Придётся его выручать.

Она нырнула внутрь толпы, чтобы уже через пару секунд вынырнуть рядом с Карповым. Тот, будучи в крайнем напряжении от накалявшейся обстановки чуть было не выстрелил по возникшей столь внезапно Софи. Но увидев знакомое лицо опустил оружие, застыв в нерешительности. Толпа также затихла, по-видимому, узнав героиню местной интербригады. Поймав всеобщее внимание, Ратенпешт взяла слово:

– Товарищи! Вы наверняка меня знаете, да быть может вам будет нелегко поверить тому, что я скажу. Всё же я пропала на несколько лет, но, уверяю вас, эти годы я провела в Босгорской тюрьме за то, что отстаивала ваше право знать правду о буржуях и капиталистах! Так что, хотя бы из уважения к тем лишениям, которые мне довелось перенести ради свободы рабочих ДРР и Великого Княжества Ниппон, прошу вас, выслушайте меня!

Она глубоко вдохнула, слегка покосившись на стоявшего рядом капитана, а затем, убедившись, что окончательно завладела вниманием толпы, заговорила чётко и быстро:

– У капитана Карпова много грехов! Он подонок, воюющий на стороне имперских буржуа. Он боролся с интербригадами. Он вторгался в другие государства, где давил, в том числе и коммунистических повстанцев. Он даже попытался меня убить и почти довёл это дело до конца. Да, во всём этом есть его вина. Но вот то, в чём вы его обвиняете, просто несправедливо! Карпов никогда бы не поднял руку на мирных жителей! У него есть своя солдатская честь, которая не позволяет ему сражаться с теми, кто не вооружён. К тому же, здесь, он не просто командовал колониальной гвардией, он охранял спокойствие наших братьев и сестёр, наряду с народной милицией! Неужели вы готовы устроить самосуд лишь из-за статьи в газете? Расходитесь, товарищи! Я гарантирую вам, что если капитан и совершит что-то, что подставит под удар мирный пролетариат, я самолично его убью! Уж в этом можете на меня положиться.

Люди, собравшиеся на платформе, слегка помялись, обдумывая слова Софи, а затем тихо, словно стыдясь своего недавнего буйства, стали покидать станцию. Кроме меня, Эрми, Ратенпешт и Карпова, здесь осталась стоять только Глиммер, с интересом наблюдавшая за разворачивавшимся действом. Она всё это время была в толпе? Почему тогда ничего не предприняла?

– Виви, а почему она ему помогла? Они же ненавидят друг друга. – внезапно спросила меня девушка-лиса.

– Mon grand-p?re, как-то сказал мне, что злейшие враги, оказавшись в одной дырявой лодке, очень сильно привязываются друг к другу.

– Чтобы спастись?

– Нет, просто, чтобы утащить друг друга на дно.

Горькая старка

Место: На подъезде к Пустозерску
Дата:20.23 26.06.1985
До Крайовы: ~7100 км

– Скоро мы въедем на территорию Сибири! – моё радостное заявление, почему-то абсолютно не тронуло Халлера.

Мне думалось, что он будет становиться всё радостнее с каждым шагом к родине. Однако, всё оказалось совсем наоборот. Вместо ответа, он лишь с горечью уставился в свою чашку с кофе, в которой бессмысленно мешал напиток ложкой.

– Не вижу счастья на лице, Ян.

– А чему мне радоваться? – безжизненным сухим голосом отозвался старик, – Моя война, длинною в двадцать лет, обернулась поражением и я, с позором, несу себя к ногам победителей.

– Что же, у тебя нет этого волнующего чувства возвращения? Неужели твой глупый отказ от всего, что ты оставил в Богемии стоит того, чтобы лишать себя семьи и родной земли? Может, конечно, ты действительно едешь на смерть, но разве лучше будет умереть на чужбине в качестве изгоя, где тебя никто толком и не отпоёт?

– Ты сам то, понимаешь, что несёшь? Пан Карпов, я, конечно, понимаю, что вас чуть было не распяли на радость толпе, и извините уж, за официоз, но ваши суждения явно требуют проверки профессионального психотерапевта.

– Как агрессивно. У меня просто хорошее настроение и не только потому, что я был спасён из лап народного суда. А ещё и потому, что сам из этих мест и крайне рад тому, что наконец, после несколько месяцев разлуки увижу жену и детей. И мне искренне непонятно, как вы можете сохранять мрачное выражение лица, приближаясь к дому?

– Честно? Я бы предпочёл вас видеть вечно мрачным и недовольным, так вы хотя бы не раздражаете. Да и ваша прямолинейность, когда вы пытаетесь поделиться своей радостью, бесит нечеловечески. И конечно я недоволен. Меня продали и обрекли на верную смерть, и я даже не знаю, во сколько оценили мою старую голову. И девки эти ненормальные, и местные политические дрязги, и проблемы с логистикой. Голова болит уже!

– Если тебя это так беспокоит, я могу рассказать тебе то, что знаю сам. Это конечно, было приказано держать в тайне. Да и скорее всего это далеко не вся реальная история, но, я думаю, это будет правильнее.

– Ну садись, рассказывай, раз уж хочешь.

Прежде чем сесть, я быстрым шагом направился к бару, в вагоне ресторане, где мы находились, взял с него початую бутылку старки и только затем плюхнулся напротив Халлера. Сделав пару крупных глотков прямо из горла, я получил его язвительный комментарий:

– Теперь понятно, почему ты сегодня такой.

Оторвавшись от бутылки, я всё же решился предложить и ему опрокинуть стаканчик:

– Не хотите, Ян? Что ты вот это уже холодное кофе мешаешь битый час? Хряпни тоже.

– Нет, спасибо, мне одной операции на печени хватило.

– Ты же всё равно вбил себе в голову, что умирать едешь! Какая разница, в таком случае, посадишь здоровье или нет?

– Смерть надо встречать с трезвым взором. Да и давай, рассказывай уже, что хотел.

– Ну как хочешь. Начну с того, что ты и так знаешь. Тебя, вместе с твоими ребятами, отправили в комплекте с Доктором Глиммер и спутницами. Но знаешь ли ты, что Император решил не избавиться от тебя, а помочь Арбер Цвейту объединиться?

– Что ты такое несёшь? Империя с арберами в затяжной холодной войне.

– А вот, я знаю от маршала Кишевича, моего начальника, что Император имеет стратегические планы на союз с коммунистами. Но пока, ни он, ни они не могут в открытую сказать о кулуарных договорах и кидают друг другу подачки. Анжей не может напрямую отправить военную помощь арберам, его не поймут союзники, а потому «возвращает» тебя и твоих вояк, да ещё и с лёгкой рукой освобождает коммунистов из сибирских лагерей. И это не вызывает у союзников Империи никаких подозрений, поскольку всё выглядит как избавление от давней проблемы. Арберы, взаимно отказываются поддержать движение за независимость в ДРР. Ну и этот проект Глиммер, тоже является частью их сотрудничества, правда я не слишком понимаю, в чём он состоит.

Халлер, задумчиво посмотрел в окно, а затем лёгким движением вылил остывший кофе в открытую форточку и протянул мне пустую кружку:

– Чёрт с ним, наливай своё пойло!

Я наполнил его кружку до краёв и сам сделал ещё несколько глотков из горла. А затем Ян спросил:

– А какого чёрта император так подобрел к тем, кто желал его свержения всё его правление?