Чудо
– Бряк! – толкнул язычок бронзовый бок колокольчика над дверью.
По ступенькам шмыгнули сапожки поверх смелого в мороз капрона.
Бряк!
Солидным шагом спустились вощеные мужские ботинки.
Бряк!
Посторонились лакированные каблучки от двух переминающихся у лестницы мальчуганов лет семи. Куцые пальтишки в клетку. Из рукавов висят серые резинки с худыми варежками. Все в катышках вязаные шапки. Грязная кашица снега под резиновыми не по погоде сапожками.
Бряк!
Два взгляда проводили перевязанную бумажной бечевкой коробку.
– Мамка пирожков обещала нажарить, – громко шмыгнул нос в веснушках. – С капустой.
– Что пирожки? Там взаправду лебеди. Они такие! Не веришь? – сбивчиво заговорил осипший голос. – Идем же, – ткнулся острый локоть в ребро под тонким пальтецом.
Две пары ног еще потоптались на месте, но все-таки поплелись гуськом по ступенькам. Боязно, но любопытство берет свое. Красные в цыпках пальцы потянулись к дверной ручке.
Бряк!
Подталкивая друг друга, мальчишки застряли в дверях.
Вместо привычного в домашней кухне духа прогорклого масла и кислой капусты ноздри защекотал запах праздника. На шум сопящих носов от прилавка кондитерской обернулся мужчина.
Глядя мимо него, две пары огорошенных глаз уставились на вертящуюся в центре витрину.
– Смотри! – дернув за сырой обшлаг, ткнула ручонка в сторону стеклянной полки.
Слева, раскинув крылья, выплыл лебедь. Снежное безе перьев. Хрупкой соломкой шея. Два лукавых глаза – драже.
Исчез. Языки облизнули пересохшие от впечатления губы. Недоуменный взгляд продавца сменила теплая улыбка.
Неловко споткнувшись, мальчуганы шагнули ближе. Плеснула новая стеклянная волна. На ее гребне – сахарная птица.
– Какой же он!
Проглочены остальные слова: лишние.
Уплыл.
Бряк!
На две застывшие у порога спины наткнулся новый покупатель.
Опомнившись, глянули наконец на кондитера и виновато потупились. Удрученно вздохнув, нехотя повернулись к выходу.
– Погодите-ка!
Продавец вышел из-за прилавка. Рука ловко поймала в стеклянной заводи воздушное тело лебедя и усадила в картонное гнездо.
– Вот. Один остался. Без пары. Угощаю.
На него таращились два оторопелых взгляда. Оттаявшие сапожки попятились к двери.
– Берите же, – поощрительно улыбнулся волшебник в накрахмаленном переднике. – Они всегда выходят вкусными.
– Нее! – решительно замотал головой ближний к нему мальчишка. – Это же лебедь! Таким только любоваться…
И спрятав вспотевшие руки поглубже от соблазна в карманы, толкнул плечом дверь наружу.
ЛЮДМИЛА БАЗУРОВА, ЛИПЕЦКАЯ ОБЛАСТЬ
Случай в метро
Утром, собираясь на работу, я особенно тщательно уложила волосы, надела строгий черный костюм и белую водолазку, не забыла серебряные украшения: подвеску – большого жука скарабея и сережки – скарабеи маленькие. Необычный комплект был куплен на отдыхе в Египте и очень нравился мне. Он стал моим талисманом. Сегодня у меня только две пары и после лекций я с подругой иду на выставку в ЦДХ.
Мы созвонились и договорились, что я буду ждать её в метро, на Пушкинской, в центре зала и, что буду в длинном черном пальто, на шее белый пушистый шарф. После занятий я поспешила на встречу. Но оделась я, видимо, тепло.
Октябрьский денёк выдался безветренным, солнечным и теплым. Приятно было идти по опавшей разноцветной листве, пахнувшей грибами. Каблуки утопали в мягком ковре, и я даже пожалела, что не договорилась о встрече на улице.
Разгоряченная ходьбой, я вошла в метро и заняла условленное место в центре зала. Чтобы не просто ждать и всматриваться в лица, достала журнал и углубилась в чтение. Я знала, что подруга быстро найдёт меня.
Наконец, я почувствовала взгляд подруги и её покашливание, подняла глаза и удивилась – это была не она. На меня смотрел парень лет двадцати. Он перетаптывался с ноги на ногу, улыбался и покашливал, видимо, не решаясь что-то спросить. Мне показалось, что я видела где-то это юное лицо, возможно, это студент из нашего вуза, но у которого я не преподаю. В руках он держал букет больших белых хризантем. Он протянул их мне и что-то проговорил. Из-за шума двух электричек я ничего не расслышала и очень удивилась, почему это вдруг мне перепал букет. В честь чего? Конечно, я взяла, ведь преподавателям часто дарят цветы благодарные ученики. Наконец, поезда разъехались и он сказал:
– Я давно наблюдаю за вами, вот даже успел сбегать за цветами, мне захотелось с вами пообщаться. Вы можете уделить мне немного времени?
– А что, без цветов разве нельзя пообщаться? На какую же тему мы будем с вами общаться? Вот только я вас совсем не помню, даже, наверное, не знаю.
– Ну, конечно, мы совсем не знакомы. Вы кого-то ожидаете? Вы постоянно оглядываетесь!
– Да, жду подругу. Она вот-вот должна подойти. Так что говорите быстрей, что вы хотите?
– Я хотел бы познакомиться с вами.
Я засмеялась, но опять из-за шума двух составов продолжать разговор не было смысла.
Кто-то обхватил меня сзади. Я повернулась – это была подруга. Опять составы разъехались, и можно было говорить.
– Молодой человек, а вы ничего не перепутали? Что это вам пришла такая дикая мысль познакомиться со мной, здесь, в метро? Я ведь вам в мамы гожусь. И вы знаете, я не знакомлюсь с детьми, я им только преподаю.
Подруга с тревогой смотрела на меня, и я чувствовала, что она ничего не понимает из нашего разговора.
– Ой, извините, я сегодня очки забыл и плохо вижу лица, но вы такая издалека стильная и красивая, что я подумал, надо познакомиться, вдруг я больше вас никогда не увижу. Простите меня! – он взял мою руку, наклонился, поцеловал и побежал вверх по ступенькам.
Мы, смеясь, тоже пошли на выход из метро, расхотелось ехать на выставку, а захотелось посидеть в кафе…, пообщаться…, вспомнить молодость….
ЕКАТЕРИНА БАЯНОВА, ТЮМЕНЬ
Где-то недалеко от солнца
С бабушкой невозможно было спокойно пройти по улице. Необычайно общительная, всю жизнь – учитель литературы, она затевала беседу чуть не с каждым встречным. Её ученики, дети её учеников, родители учеников, знакомые, племянники, бабушки и дедушки её учеников… «Кажется, мы где-то с вами встречались?» – бабушка была большая любительница шуток и розыгрышей. – «Ой, Лидия Лаврентьевна, как поживаете?»
Помню толстую тетрадь, в которую она записывала смешные случаи на уроках, забавные фразы из сочинений, и иногда доставала, читала вслух. Хохотала, утирая слёзы, так, словно бы слышала всё это в первый раз. Я смеялась вместе с ней, и мой слабый голосок тонул в раскатах бабушкиного веселья. Она обожала все эти школьные перлы и, думаю, их авторов тоже. Сильно жалею, что в те времена, в мои школьные годы мне просто не могло прийти в голову, что надо бы сберечь заветную тетрадку – этот мешок смеха. В памяти всего две фразы оттуда:
«Немцы, не поняв в чём дело, упали замертво».
«Онегин мочился одеколоном».
Бабушка, лёгкая по натуре, не вела со мной воспитательных бесед. Никогда. Был какой—то период, ещё до моей учебы в школе, когда мама оставляла меня у неё на несколько дней, – отвозила на улицу Белинского вдруг, без предупреждения, и уезжала: опасалась, что могу испугаться разгоряченного красноречия моего пьяного отца. До чего тоскливо оказаться вдали от своей комнаты, своего двора и подружек! Я ныла: «Не хочу! Целых три дня!». Бабушка подбадривала: «Не грусти, Катюра, три дня – не три года. Луис Корвалан вот уже три года в тюрьме сидит, а ему тогда каково? Пойдем лучше с горки кататься, я для тебя фанЭрку припасла». Мы шли на горку, и мои маленькие печали на фоне всемирной революции и мытарств Корвалана становились совсем неразличимыми.
Бабушке Лиде до всего было дело. Засуха в Африке, наводнение в Китае, торнадо в Америке – всё это как будто было зоной её ответственности. «Вы подумайте, что творится! Это ведь жуть одна!» – встречала она нас с мамой, когда мы приходили в гости. И рассказывала об очередном катаклизме.
Бабушка горячо любила Гоголя, комнатные цветы глоксинии, своего младшего сына Диму, самодельные пельмени, Анну Герман, передачу «Клуб кинопутешествий». Любила громко смеяться, тыкая локтем собеседника в бок, этим жестом приглашая разделить с ней смех. Наверняка ещё много чего любила.
…Но едва ли она и сама знала обо всём, что любила её душа. И эта не встреченная, не случившаяся любовь тоже проявляла себя каким—то образом. Как и у каждого из нас. Я догадалась об этой не прожитой любви, когда спустя вечность наткнулась на коллективные фотографии с учителями и выпускниками её школы разных лет. Меня поразила маска печальной отстранённости и привычной учительской правильности на бабушкином лице, – настолько это было не похоже на то, какой я её помню. Для чего ты носила эту маску, моя баба Лида? Верила, что не надевать её – совершенно невозможно?
В самом конце жизни она уже теряла ориентацию в месте и времени, и на вопрос «Где ты сейчас?», немного подумав, ответила: «Судя по положению планет, мы находимся где—то недалеко от Солнца».
Недалеко от Солнца… Не здесь ли ключ к разгадке её тайны?
Выходит, солнечная душа её вновь обрела свой дом.
Как жаль, что при жизни мы находим слишком много причин оставлять свою душу бездомной.
Как жаль, что часто лишь смерть властна их отменить.
ЛАРИСА БЕЛОВА (ЛАРИСА ЖЕЛЕНИС), ЯРОСЛАВЛЬ
Всё, как у людей
Деловитое карканье отвлекло меня от чтения на балконе, я подняла голову. На ближайшее дерево уселись две молодые вороны. Супруги – поняла я (он покрупнее, она – помельче). Вороний муж снова что—то требовательно произнёс. Его спутница, отвернувшись, холодно молчала. Воронья жена внимательно разглядывала что—то, привлекшее её внимание. Супруги сидели на соседних ветках и напряженно молчали. Муж сверлил взглядом затылок жены, а та начала качаться на своей ветке – она переминалась с ноги на ногу и, удерживая таким образом равновесие, увлеченно не замечала своего спутника. Строгому супругу это вскоре надоело, и, видимо, мысленно плюнув, он молча снялся с места. Я проводила его взглядом, а потом продолжила наблюдать за молодкой. Думала, полетит ли за ним? И почему—то была уверена, что так и будет.
Но ворона продолжала беспечно качаться на ветке, словно девочка, отставшая от взрослых, увидев на своем пути качели и решив немного развлечься, пока родители ещё не ушли далеко, устав её уговаривать. А они тронулись в путь в воспитательных целях, будучи уверенными, что ребёнок, не выдержав, побежит их догонять. А что же эта строптивая ворона, не подчинившаяся своему повелителю? Перестав качаться и посидев ещё немного на ветке, она повернула голову вслед стайке пролетевших рядом маленьких птичек, а после, вдруг опомнившись, взмахнула крыльями. Видимо, вспомнив о полагающейся ей по статусу покорности, воронья жена устремилась по траектории улетевшего супруга. Ох, и достанется ей теперь от него «на орехи»!
ТАТЬЯНА БИРЮКОВА, МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
Святый Боже, помилуй нас!
Она до боли сжала руки в кулаки, ногти впились в ладони, выступила кровь, но Мария не замечала этого. На горе, пригвождённый к кресту, висел её сын. Ее плоть и кровь, её дитя… Она задыхалась от бессилия. Она, мать, ничем не могла помочь. Её душа сжалась и страдала от невыносимой муки! Горло перехватило, сердце замерло, губы растрескались от жажды, идущей откуда—то изнутри. Жар, жар бессилия сжигал её тело. «Сын, сын мой, шептала она, прости нас, прости». Мать стояла на коленях на острых камнях, её ноги были разбиты в кровь. За что?
Она знала, за что страдает её дитя.
Это была и её Голгофа…
На кресте, рядом с преступниками, висит её сын. Она чувствовала его боль и его страх. Ей также было и страшно, и больно. Она знала, что скоро все закончится, и это давало ей неведомые силы. Она представляла, как снимет с креста своего ребенка, как она омоет его раны, как она обнимет и погладит его…
Ужас происходящего перемешал мысли. Мать вспомнила, как она утешала своего малыша, когда он падал и разбивал свои колени. А сейчас страдала от бессилия.
Ещё недавно его встречали с радостью и надеждой, с пальмовыми ветвями в руках, а теперь у подножия холма бесновалась толпа В него мог бросить камень каждый, кто хотел, и плюнуть мог тоже каждый.
Её сын невиновен. Богородица знала, что скоро миллионы людей придут поклониться её сыну, будут просить Его прощения, будут вымаливать Его милости. Полуживая от боли, Богородица ждала.
Ждала вся природа, ждала вся Вселенная, ждал своего сына ОН.
Вошёл тихо
Вошёл тихо, но я не сплю. Рассказывает, где был, поёт соловьём. Промолчала я. Что ж, сейчас я ему подыграю. Он на трубе, на нежной флейте я. А зачем, скажите, во что мы играем?
