Н Люсич "Старая знакомая. Повести и рассказы"

После этого Алена все-таки сбежала от Сереги, – ее так возмутило это заявление! Но, когда прошел гнев, она поняла, что все укладывается в ее обычное понимание – Серега такой же автор своих произведений, как и все остальные. Именно этот факт подвиг ее на покупку первого квадратного холста, и на рисование тех цветочков, о которых она так мечтала. Правда, цветочки быстро надоели, за ними потянулись пейзажи курортных улиц, потом – рисунки отдыхающих на пляже. Алена перестала ходить по выставкам, а ушла в свое собственное творческое плаванье, даже не вспоминая, что силы для первого шага ей дал именно Серега Грач, восхитившийся, не будем говорить, чем.

Валет, дама, король

Она плачет по утрам, ты не можешь помочь.

За каждым новым днем – новая ночь

Прекрасный дилетант

На пути в гастроном

Того ли ты ждал, того ли ты ждал?

Б. Гребенщиков.

Ленка плакала по утрам в течение полугода после свадьбы. Она старалась, чтобы ее слезы не увидел муж, уходила на кухню и ревела. Если молодой супруг замечал, что это опять началось, то принимал Ленкины слезы на свой счет и очень злился. Он никогда не пытался приобнять ее за плечи, успокоить или погладить по голове, не спрашивал, почему ей хочется плакать, а просто краснел от злости, ходил по квартире и пинал вещи, попадавшиеся под ноги.

Ленка не могла объяснить причину своих слез. Казалось, это не было связано с замужеством, но каждое новое утро давалось ей тяжело. Может быть, психика не могла перестроиться на новый лад, или что-то не то происходило с гормонами. Ленка сама была жертвой этого состояния, и успокаивать закипающего мужа у нее не хватало сил.

Со временем слезы по утрам стали реже, а потом и вовсе прекратились, но бессилие супруга в такой ситуации показало, что он явно слабее ее. Равно, как валет против дамы.

Через год они развелись, и Ленка нашла себе короля.

Он был сильнее, добрее, но еще и безумнее ее настолько, что жить с королем было совершенно невозможно. Когда он включал дурака, Ленка ужасно злилась. Она ходила по квартире, бросала тарелки об стену, пинала все вокруг, и даже не вспоминала, что это когда-то было в ее жизни.

Обитель

Таня вернулась в город к началу учебного года, но на занятия не приходила. Она, правда, появилась в институте 1-го сентября, но почти сразу ушла, сославшись на то, что плохо себя чувствует. После этого прошло уже две недели, а от нее не было ни слуху, ни духу.

Таня снимала жилье недалеко от института, в старом доме с аркой. На звонки и стук в дверь она не отзывалась, но через линзу глазка было заметно, что какое-то движение внутри присутствовало. Попасть в квартиру мне помогла ее соседка, – любопытная бабуля с клюкой, наблюдавшая из-за приоткрытой двери за моими попытками достучаться. Оказывается, у нее был ключ, на всякий случай, оставленный хозяевами квартиры, и соседке самой было жутко интересно узнать, что же там произошло.

Через отрывшуюся дверь просматривалось все пространство малогабаритной однокомнатной квартиры от темного тесного коридора до огромного окна напротив. Таня сидела на подоконнике в коротком ситцевом халате и накручивала на палец локон. Увидев нас в дверях, она повернула голову и спросила:

– Соскучились?

Соседка что-то пробормотала под нос и ушла. Я закрыла за собой дверь, и шагнула в комнату.

– Как дела? – спросила я осторожно, невольно копируя интонацию своей мамы, когда та хотела что-то у меня выведать.

Таня вздохнула и отвернулась к окну. Я села на край дивана, показывая всем видом, что визит будет недолгим. После нескольких минут разговора выяснилось, что она сильно переживает окончание первого в жизни романа, случившегося на летних каникулах в ее родной деревне.

– Да, всякое случается! Плюнь ты на него, – еще найдешь нормального человека! И, вообще, он тебя не достоин! – исчерпав обычный набор утешений, я замолчала.

Тане, конечно, хотелось выговориться. Выдержав паузу, она слезла с подоконника, встала посреди комнаты и заговорила медленно, с каким-то характерным подвыванием, свойственным чтецам стихов:

– Ты никогда не думала, куда все уходит? Прекрасный летний день, солнечный и жаркий, словно пропитанный медом, наполненный каким-то неземным блаженством от земли до неба, вдруг подходит к концу, и его съедают холодные сырые тени, а ты не можешь понять, где он теперь? Где тот беспричинный смех, чувство полноценности, где та гармония мира и красота всего сущего? Куда все это ушло? Ты можешь вспомнить этот день на следующее утро или через неделю, отметить, что, вроде бы, мы ходили на речку, плавали на лодке или были в лесу, но не можешь избавиться от ощущения, что это произошло уже давно, и с кем-то другим, потому что основная составляющая, – счастье этого дня, уже безвозвратно отсутствует. Ты замечала такое?

Я пожала плечами, хотя ответа, похоже, и не ожидалось. Катя опустилась на диван рядом со мной, откинула голову на спинку дивана и, мечтательно глядя в потолок, продолжила:

– Как-то раз, еще в начале августа, мы сидели, прислонившись спиной к деревянной стене сарая, и смотрели на поле за домом. Позади нас были воспоминания, впереди – мечты, над нами было высокое небо, а глубоко внизу – центр Земли. Все эти явления по сути своей бесконечны, но они так быстро уходят в перспективу, что видятся удивительно короткими. Окружающий нас день казался тогда стеклянным шаром, ограниченным со всех сторон чем-то незримым, а в центре шара были мы, как будто находились внутри глаза лошади, которая паслась неподалеку.

Я видела, как тень от сарая ползет по траве, и чувствовала, как ветерок холодит спину. И тогда я вдруг поняла, – моменты счастья исчезают так быстро от того, что оно не принадлежит этому миру. Его забирают себе некие боги, о которых мы ничего не знаем. Подумай, как обидно получается, – все лучшее, что мы можем пережить, у нас отбирается. С другой стороны, может, мы и нужны тем богам, как поставщики счастья? Или оно само улетает туда по принципу соответствия? Это не важно, но тогда я точно поняла, что есть некая обитель, наполненная счастьем, я почувствовала ее существование. Между прочим, этому даже есть подтверждение: «Счастливые часов не наблюдают». То есть, оглянувшись, не могут увидеть, куда делись эти часы! А их уже забрали в обитель вечного блаженства. Так вот, все наше счастье уже там, а мы – здесь, с тем, что осталось, то есть с чувством, что у тебя украли самое лучшее. В любом случае, эти дни были чистым счастьем, и, я точно знаю, они уходили на небо минута за минутой. А потом наползала тень. И, сразу с этой переменой, весь день вдруг исчезал, пропадал так внезапно, будто его и не было. А теперь что? Шумный и пыльный город, и опустошение. Знаешь, как пусто, когда у тебя забрали все лучшее?

Слезы покатились из глаз бедной Тани, тогда я погладила ее по руке и сказала:

– Посмотри на это с другой стороны – может, мы наоборот, берем его оттуда взаймы?

– Да, неважно. Выбрось это где-нибудь, – она сунула мне в руку листок, – я приду завтра на занятия. Я справилась, я смирилась. Только выбрось так, чтобы никто никогда этого не увидел.

Выйдя из подъезда, я разжала ладонь и посмотрела на драгоценную Танину бумажку, – тетрадный лист в клеточку, где округлым детским почерком было написано:

На ладони листа кленового

Прочитал о нас много нового,

Распрекрасного и расчудесного,

О тебе, кстати, много лестного.

То, что пока без имени,

Уже в силах и обнаруживается.

Подобно горчичному семени,

Пережившем лютую стужу.

Всё мощнее и выше,

Все изящней и строже,

И уже не подвижет

Взаимополезность множителей.

Вступая в ряды победителей,

Торжественно соответствуем.

У нас на двоих в обитель

Пригласительный с самого детства.

Выполняя Танино пожелание, я сожгла листок на остановке над урной, но, кажется, надо было поступить иначе.

Поездка на мельницу

Погожим сентябрьским утром маленькая белая машина выехала на окружную дорогу и влилась в поток транспорта по направлению к Ельцу. В машине сидели двое, – долговязая девушка с хвостом из жестких каштановых волос, а на месте пассажира – парень с большими наивными глазами, в нелепой шапке – тюбетейке. Они учились на разных факультетах педагогического института и сегодня прогуливали занятия.

Девушку звали Олеся, но в кругу друзей – просто Лелик. Это имя из мультфильма прилепилось, потому что Олеся с детства была шустрой, восторженной и смешливой. Парня все звали Митей, и Олеся не знала, есть ли у него другое имя, потому что они были едва знакомы. Олеся с Митей оказались в одной машине потому, что общие знакомые, которые являлись связующим звеном этой поездки, внезапно передумали, и желающих осталось всего двое. Как оказалось, только им по-настоящему захотелось выбраться куда-нибудь за город. Возможность прогулять занятия, походить по незнакомым местам, найти старую мельницу, – это же просто здорово! Отказываться от задуманного было бы глупо и обидно. Три дня назад все так нахваливали эту идею с поездкой, что собиралась компания, чуть ли не из десяти человек, с шашлыками, палатками и фотоаппаратами, а вышло все именно так, – вдвоем и с бутербродами.

«Ну и что, – думала Олеся, – заодно и узнаем друг друга получше».

Митю нисколько не расстроило отсутствие друзей, потому что это был сущий пустяк, и, говоря по правде, он не был любителем больших компаний, – вдвоем всегда проще разговаривать, потому что гораздо больше шансов, что слушают именно тебя, а не кого-то еще. Кроме того он был уверен, что даже самое маленькое путешествие интереснее любых лекций, особенно в начале учебного года. Желая избежать дальнейших неловкостей, Митя начал разговор не очень удачно:

– Можно я не буду звать тебя Леликом? – спросил он низким простуженным голосом.

Олеся рассмеялась, взглянула на его серьезный профиль и спросила:

– А как ты хочешь меня звать?

– По нормальному, Олесей.

– Ну, ладно. А тебя надо звать Митей?

– Да, это мое правильное имя, – чтобы закончить процедуру знакомства, Митя переложил свой рюкзак на заднее сиденье и завел разговор о погоде:

– Ты замечала, что золотая осень – это необязательное природное явление? Бывает год, когда она длится достаточно долго, а в другой раз и вовсе обходится без золота. Как пойдут дожди, так все и смоет разом: и листву, и ветки, и птичек. И вот, пожалуйста, – голые деревья, серое небо, сырость, слякоть на полгода, поэтому такой момент надо ценить!

Олеся кивнула в ответ:

– Да, особые моменты надо ловить и дорожить ими. Я считаю, что в жизни так много повторений, что, если их не разбавлять чем-то интересным, то все прожитое время можно свести к нескольким одинаковым дням. Хорошо еще, что у нас четыре времени года, и они такие разные! Не то, что на каких-нибудь островах, – там круглый год солнце, море и пальмы. Одно и то же, ничего не меняется, – с ума сойдешь от скуки!

– Да, уж! Что может быть скучнее! – Митя хотел, чтобы в его интонации ясно прослушивалась ирония человека, никогда не бывавшего и не скучавшего на островах, но осипший голос не смог передать этих тонкостей.

Олеся пошарила за сиденьем и сунула в руки Мити несколько листков.

– Вот, посмотри!

Это была распечатка маршрута, и путь выглядел он очень простым, с одним единственным поворотом у сахарного завода. Митя с умным видом перебрал листки, но так и не понял, как именно они должны стыковаться, чтобы получилась карта, и просто положил их себе на колени.

Утро выдалось не солнечное. Небо затягивали высокие светлые облака, видно было далеко, до самого горизонта. Шоссе плавно ныряло в низины, потом также легко поднималось вверх. Казалось, что дорога наклеена узкой серой лентой поверх полей, и машины на ней игрушечные.

Свернув с главной трассы на дорогу к сахарному заводу, они переехали по мосту через Дон и остановились.

– Перекур! – объявила Олеся, – смотрим реку!

Пропустив три Камаза, груженых свеклой, они вышли из машины и огляделись. Справа возвышался холм, увенчанный какой-то табличкой, наверх вела довольно крутая тропа.

– Пойдем, посмотрим, какой оттуда вид открывается, заодно узнаем, что на табличке написано! – предложила Олеся, чувствуя себя предводителем этой поездки.

Пока они забирались, поддерживая друг друга, у Мити зазвонил телефон, и, держась одной рукой за уступ, почти на четвереньках, он раздраженно отвечал:

– Нет, мне сейчас неудобно говорить! Ваше предложение меня не интересует! Не надо мне звонить позже. Откуда у Вас мой номер? До свидания, Елена!