– Кое-что я вам уже показывал. Точки помните? – спросил их, и те кивнули.
– Дима, покажи на Артемке, – попросил я и один из близнецов безошибочно показал на брате, тыкая в него пальцем.
Дальше тренировали силу удара. Сначала просто по воздуху, потом я им подставлял свои руки.
– Можно тренироваться дома. Берем газету и держим перед собой за верхние углы, второй начинает бить. Нужно ударить с такой скоростью, чтобы газета порвалась, а не отлетела от ваших пальцев под движением воздуха. Так вы будете развивать скорость удара. Но нужна еще и сама сила в руках. Чтобы это развить, без меня выполняйте несколько упражнений: отжимания на кулаках или пальцах, на ладонях, делая хлопок между подходами и на одной руке, поочередно. Если хотите работать ногами, то приседания, бег и растяжка. Например, вот так, – я без труда поднял свою ногу, фиксируя ее над головой, даже не придерживая руками, поймав восхищенные взгляды мальчишек.
– Точки вы знаете хорошо, но нужно уметь по ним бить и контролировать скорость и силу удара. Если добьетесь того, что порвете газету, ваш удар стал смертельным, а это уже опасно. Чтобы не убить человека вам придется сдерживать себя, готовы вы к этому или нет, решать вам, – сказал я парням и побежал медленно, контролируя ширину шага и не сгибая сильно ноги, – Пять кругов, далее отжаться.
Близнецы бежали за мной, а я вспоминал того, кто научил меня всему этому. Этажом выше раньше жил парень, Санек, он был старше лет на пятнадцать. Прошел в спецназе весь Афганистан, много, где был в горячих точках. Комиссовали его из-за ноги, оторвало на мине, когда освобождали деревню от врага. Знал он много, особенно то, что связано с боевыми искусствами. Я часто видел его во дворе, он выходил из дома на костылях, принципиально не надевая протез. Подтягивался на турнике, или просто отжимался на земле, стоя на кулаках или одной руке. Я себя все время спрашивал, будучи пятилетним пацаном, зачем ему это? У него нет ноги, для чего ему такие занятия?
Однажды днем, мы что-то не поделили с мальчишками из соседнего двора и мне здорово досталось. Я сидел и тихо скулил около качелей, вытирая кровь из носа, размазывая по щекам и подбородку. Когда вышел Санек и стал подтягиваться на турнике, я забыл о своей обиде и сидел, считал, сколько раз. После ста начал путаться, сбился, так как не знал еще все цифры, но подтягивался он долго. Потом подошел ко мне и сел рядом на лавку, отставляя костыли в сторону. Его руки все бугрились мышцами, на плечах и шее были наколки.
– За что побили? – спросил меня, разглядывая мое испачканное лицо.
– Территорию делили, – буркнул я.
– Вам по шесть лет, а вы территорию между домами делите? – хохотнул Санек. Я насупился и промолчал, отвернувшись, – Ладно, хорош слезы лить. Хочешь, научу драться? – сказал он и я повернулся к нему.
– А что нужно делать?
– Тренироваться, много и долго. Хочешь?
– Можно попробовать, – согласился я и с тех пор так и повелось. Каждый день, при любой погоде, час, а то и два мы с Саньком тренировались во дворе. Бывало и у него дома, где в комнате были нужные предметы, начиная со штанги, гирями и заканчивая боксерской грушей.
Мы прозанимались с ним девять лет, пока Сашки внезапно не стало. Вечером был, а ночью остановилось сердце. Почти год прошел, а я помню все, как сейчас, когда через день ждал его во дворе, после уроков, а вместо этого к подъезду привезли гроб и занесли в дом, оставляя крышку у двери. Я сидел и ждал, думая, что Сашка сейчас спустится, но того все не было. Ждал, пока не вышла его мать в черном платке на голове, и не села рядом со мной на лавку.
– Ты, Кирилл иди, простись с ним, – сказала она, а я не понял, как это проститься, зачем? – Не стало Сашеньки моего, – каким-то заторможенным голосом сказала она, глядя сухими глазами перед собой, – Тромб какой-то оторвался, в секунду не стало.
– Кого не стало? – спросил я, чувствуя, как пересохло в горле и подкатил какой-то ком, который я не мог проглотить.
– Сашеньки моего не стало, – сказала она, странно раскачиваясь из стороны в сторону.
Я вскочил с лавки и понесся в подъезд, пулей проскочив мимо красной с черным крышки. Дверь в квартиру Саньки была открыта, и я зашел, увидел зеркала занавешенные черным и такой страх на меня накатил, что ноги затряслись. Медленно прошел в зал и увидел Сашку, на себя не похожего, с серо-синим лицом. Дальше я что-то орал, плакал, стены кулаком бил, пока меня отец Сашки, дядя Митя домой не отвел.
– Ты молодой еще, Кирюха, жизни не видел. Горе выплеснул и хорош, Сашку главное моего помни и мразью не становись, жизнь она такая штука, всех на прочность проверяет. Сашка не сдался, Афган прошел, выжил, после травмы не сломался. И ты, Кирюха человеком будь, – говорил мне дядя Митя, успокаивая себя и меня.
Я тогда крепко его слова запомнил, почудил, конечно, немного после смерти старшего друга, с кем не бывает, но быстро в чувство пришел. Тогда мои первые наколки и появились, друг Сашки, что иногда был с нами, занимался татуировкой, такие шедевры делал. Я так увлекся, что остановился, когда на руках места, открытого почти не осталось, да на шею уже поползло.
Дядя Митя меня на станцию взял, машины чинить научил, там я и пропадал все время после школы, да и деньги нужны были. Мать все пропивала, а я и есть хотел, и одеваться, да за квартиру платить нужно было. На отцовскую пенсию не прожить, тем более, если она домой только в виде водки доходит. Пробовал уговорить на почте, чтобы мне выдавали, не положено сказали. Я думал, продукты покупать буду, да за свет и газ платить, чтобы мать все не пропивала, но не получилось.
Когда сам стал зарабатывать, совсем от матери отдалился, дружков да подруг ее только из дома гонял, когда наглели сильно, каждый день со своими пьянками. Часто после этого Сашку вспоминал, если бы не он, сидеть мне, как близнецы в подъезде, боясь домой зайти. А так с четырнадцати лет уже выставлял из дома пьянь всякую, да толку не было. Они перемещались на время в другую квартиру, возвращаясь, пока я был на работе или в школе. Каждый день все повторялось, почти каждый день.
Глава 8. Даша
Роберт подвез меня домой, и я вышла из машины, чмокнув его в щеку.
– Завтра у тебя сколько уроков? – спросил он.
– Пока не знаю, расписание сказали вечером, будет на сайте школы. – Ответила я, поправляя на плече сумку с выданными учебниками.
– Тяжело? Давай, провожу, – схватил за ручку сумки Роберт и мы вошли в подъезд, останавливаясь у лифта, – Напиши мне тогда вечером, заберу тебя у школы, отвезу в студию. Тебе далеко отсюда ехать.
– А тебе? – улыбнулась я, – Сам живешь в другом районе, а за мной приедешь.
– Ты мне, как сестра, мелкая, – улыбнулся Роберт, – Тем более кто еще если не я?
– Ты прав, больше не кому, – вздохнула я. У меня не было парня, который бы провожал и встречал меня со студии.
– Нужно найти, тебе задание, до Нового года обзавестись надежным и хорошим парнем, чтобы вечером хотя бы встречал тебя на остановке, а то я буду переживать.
– Ты знаешь, что ты идеальный, Роберт? – улыбнулась я, заходя в лифт.
– Знаю, – ухмыльнулся он и мы попрощались у дверей моей квартиры. Мама не переносила любого присутствия мужчин в своей, да и моей жизни. Я зашла, скидывая туфли на низком каблуке в прихожей и попыталась незаметно прошмыгнуть в свою комнату, но мама услышала.
– Даша? Подойди сюда, – сказала она и я зашла в зал. Мама сидела на диване и смотрела свой очередной сериал. Последнее время она увлеклась этими фильмами похожими друг на друга, где были измены, предательства, несчастная любовь. Ее невозможно было оторвать от этого. Причем смотрела она в записи, так как два рабочих дня выбивали ее из графика просмотра.
– Да, мама, – встала я на пороге, прислонившись к косяку и рассматривая женщину, что сидела передо мной. За последний год мать сильно изменилась внешне, да и внутренне. Я могла ее понять, из особняка с домработницей и горничными, из салонов и бутиков, оказаться вдруг на окраине Москвы в двухкомнатной квартире и еще прислуживать богатым клиенткам, которой она была когда-то, делать им ногти. Тут любой, наверное, с ума сойдет. Она по-прежнему была высокая и стройная, но лицо утратило былую стать, стало бледным, глаза ввалились, она сильно похудела. Волосы вечно стянуты в узел на затылке с давно не прокрашенными корнями. Дома мама ходила теперь не в шелковых халатах, а обычных трениках с футболкой.
– Отец звонил? – спросила она и я пожала плечами в ответ.
– Зачем?
– Поздравить, первое сентября, – недовольно поджала губы мать.
– Ты тоже…
– Что я тоже?
– Не поздравила, – сказала я, рассматривая свои коротко постриженные аккуратные ногти, только бы не смотреть на нее, не видеть осуждающего взгляда.
– Ты должна наладить с ним контакт, только ты, – горячо заговорила мать, и я вздохнула «Опять начинается!»
– Зачем?
– Ты его дочь, он должен принимать участие в твоей жизни! Он обязан! – мать почти кричала, вскочив с дивана.
– Никто, мне ничего, из вас не обязан, – сказала я и молча вышла из комнаты.
– Я с тобой не договорила! – донеслось мне вслед, но я уже не слушала. Это повторялось изо дня в день, только мать не понимала, что отец не должен был любить меня или ее, не обязан. А заставлять его я не собиралась. Материально он меня обеспечил, открыв счет и все на этом, дальше сами. Я стянула с себя форму, повесила в шкаф и упала на кровать, уткнувшись в подушку. Слез не было, причем уже давно. Было ощущение пустоты и тоски по тому, что уже прошло и никогда не повториться.
То, что меня не любил отец, было больно, но я не могла его заставить полюбить, так же, как и мать, не могла. Он не мог любить больше маму, да и не было там скорее всего этих чувств, возможно, их вообще нет. Хотя Роберт любит Наталью, это сразу видно, особенно когда они вместе. Он заботится о ней, ухаживает, замечает ее настроение, желания. Но это Роберт, возможно мужчины разные, как и женщины. Одни могут любить, другие нет. Мой отец не может любить никого, в том числе и меня, свою дочь.
– Позвони ему, – мать возникла в дверях, комкая края своей футболки на животе.
– Зачем? – подняла я голову от подушки.
– Он должен знать, что первое сентября и помнить о тебе, – сказала мать с каким-то безумным взглядом, глядя на меня, – Ты его дочь, он должен!
– Мама, прошу тебя, успокойся.
– Нет, это ты послушай меня! Если не напоминать о себе, твой отец забудет, что у него дочь!
– Он уже забыл, – проворчала я, пытаясь как-то успокоить мать и успокоиться сама, но это все равно, что раздувать угли в костре.
– Звони ему!
– Нет.
– Звони говорю!
– Мама, зачем тебе все это нужно? У него другая семья, жена беременна, мы ему просто не нужны! Понимаешь?
Звонкая пощечина прилетает по лицу, и мать замирает.
– Звони, – говорит тихо.
– Что я ему скажу? – говорю, прижимая руку к щеке, что горит огнем.
– Спроси, почему не позвонил, расскажи, как встретили в новой школе, – бубнит мать, словно заученный текст.
– Ему это не нужно.
– Я лучше знаю, что нужно твоему отцу, звони!
Мне легче позвонить отцу, чем видеть ее такой, полубезумной, практически сумасшедшей. Взгляд сверкает, руки дрожат, что она от меня хочет? Подхожу к своей сумке и достаю телефон, нахожу контакт отца и набираю. Мать стоит рядом и не собирается уходить, будет слушать весь разговор.
– Даша? Что тебе? – слышу голос отца, словно в тумане, руки подрагивают, мне больно!
– Привет, пап, ничего, первое сентября. Хотела сказать, что в новой школе все хорошо, – пытаюсь сказать быстро, но губы предательски дрожат. Произношу слова скомкано и еле слышно.
– Я рад, что тебе нравится, у меня много дел, – отвечает отец и кладет трубку.
Тишина, что стоит в комнате, превращается в масло. Она стекает по мне, обволакивая и глуша все звуки. Я ничего не слышу и практически не вижу, только мать смотрит на меня, словно я гадкая лужа под ее ногами.
– Дура, – говорит она мне и разворачивается, выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Слезы все-таки прорвались, обжигают солеными и горячими дорожками щеки. Я не понимаю, что делаю не так, не могу понять.
Глава 9. Кир
Близнецы увязались за мной на станцию, и я не стал их прогонять, пусть идут, может чему научатся. В жизни все пригодится. После пришел домой, надеясь, что разошлись все. Мать спала на кухне, привалившись головой к стене. На столе стояла пустая бутылка, банка из-под кильки полная окурков, шкурки от колбасы, рюмки. В кухне пахло перегаром и чем-то кислым. Дружков ее не было, видимо моя угроза подействовала. Встал у входа на кухню и прислонился плечом к косяку, глядя на мать. Что мне с ней делать?
Когда-то, лет девять назад это была самая красивая женщина, которую я когда-либо знал и дело не в том, что она мать, не в этом. Она действительно завораживала даже меня, ребенка. Я думал, что мать фея из сказки, гордился этим. Мать выступала в театре, танцевала сольные партии, и я не пропускал ни один ее концерт. Вначале, мы ходили вместе с отцом, потом я один, но каждый раз я замирал, когда видел, как она выбегает на сцену в белой воздушной юбке и порхает, словно бабочка. Мать была балериной, да, поэтому я так среагировал, когда новенькая назвала себя так, будто одной балерины мне в жизни не хватает.
Сейчас за столом, привалившись к стене спала, чуть похрапывая совсем другая женщина. Исчезли, стали тусклыми черные волосы, что раньше еле держались от тяжести в пучке на затылке. Лицо стало серым, щеки обтягивали скулы. И так не особо в теле, как балерина, мать стала словно тень, тонкие руки, почти просвечивали венами, ноги, обтянутые кожей. После смерти отца мать словно ушла вместе с ним, ее просто не стало. Самое интересное то, что отец был обычным, ничего сверхъестественного. Офисный работник, чуть выше некоторых по должности, руководил отделом маркетинга в крупной компании, но он полюбил мать с первого раза, как увидел на сцене.
Мать, когда была относительно трезвой часто рассказывала, как отец ждал ее с цветами у гримерки после выступления. Как долго она не соглашалась встречаться с ним, хотя он сразу понравился ей.
– Матвей, он был такой смешной, не в смысле внешности, а озорной какой-то. Я с ним смеялась до колик в животе, – рассказывала мать, – Он мог сделать мой день лишь одной фразой, скажет так, что я весь день не танцую, а летаю по сцене, а еще он меня любил, очень сильно, – говорила она, наливая в рюмку и выпивая залпом.
– Мам, хватит пить, – просил я, пока был маленьким, потом молча отбирал бутылку и выливал в раковину под ее грозные крики.
– Ты не понимаешь, Кир, как болит вот тут, – стучала она себя по худой груди, – Невыносимо, Кир, – пьяные слезы текли по ее лицу, а я смотрел, как булькает прозрачная жидкость в бутылке, выливаясь в раковину. Драться со мной она не смела, после того как пару раз скрутил ее и замотал в плед, оставляя на вечер в комнате. Она выла там и плакала, грозила мне, но потом затихала. После этого уже не боролась со мной, когда я избавлялся от спиртного в доме, смотрела и молча уходила из квартиры.
Раньше приезжала бабушка, мать моей матери и в эти дни я отдыхал. Приходил домой, где не пахло перегаром, а сладким запахом пирожков с брусникой или беляшами с ароматным мясным. Бабушка приезжала не часто, раз в пару месяцев и все звала меня к себе, на Урал, но как я оставлю мать?
– Ты Кирюшка, не смотри на нее, она пропащая, – говорила бабушка, гладя меня по каштановым кудрям.
– Мама не пропащая, – огрызался я, вырываясь из ее рук. Тогда я верил, что все пройдет, станет лучше. Мать успокоится, перестанет пить, пропивать все деньги, оставляя меня без еды. Я ходил в драных штанах и кроссовках, ловя укоризненные взгляды учителей. Одноклассники не могли смеяться надо мной, после того как я пару раз приложил самых наглых, показывая свои способности, которым научился благодаря Сашке.
– Конечно нет, ты ее любишь, и она тебя, – отвечала бабушка, смахивая слезы с глаз, а я вырывался и уходил в свою комнату. Бабушка перестала приезжать полгода назад, потом пришло письмо, мать пила месяц, не приходя в себя. Только из ее завываний я узнал, что бабушки не стало.
– Мама, – рыдала пьяная мать, сидя на кухне, – Ты тоже ушла, оставила меня, – завывала она. Мать не ездила на похороны, все сделала сестра бабушки, которую я никогда не видел, но мать ее называла по-всякому, в основном плохими словами.
– Светка, с***ка бездетная, всю жизнь мою мать против меня настраивала, – говорила она, – Даже проститься не дала, а я бы поехала на похороны, ты веришь мне Кир? – глядела она мутными глазами.
– Верю, спасть иди, – огрызался я.
– А что ты мне рот затыкаешь? Я может по матери скучаю! Вот ты будешь скучать по мне, Кир?
– Буду, иди спать, – пытался я успокоить мать, но та снова начинала плакать, а я опять уходил из дома.
Сейчас мать казалась такой хрупкой, родной. В чем только ее жизнь держится? Подошел к ней, взял на руки и понес в комнату, положил на диван и накрыл пледом. Весу в ней осталось легче мешка с картошкой, вся высохла. И жалко ее и как остановить, не знаю. Сел рядом, задумался. Она все, что у меня есть, больше никого. Может я что-то делаю не так, что не могу ей заменить отца? В смысле не любит она меня. Я как сын, наверное, не достоин этого или все же это ее вина, а не моя?
– Мотя… – простонала мать, переворачиваясь на другой бок. Пять лет прошло, а она там, с ним, с отцом…
Вышел из ее комнаты, тихо прикрыв дверь, достал из прихожей свою сумку. Дядя Митя выдал сегодня аванс за машину, что я делал, купил продуктов себе и близнецам. Пока выгружал в холодильник и жарил нам с матерью котлеты из пачки, думал о том, что завтра ничего этого не будет. Появилась мысль спрятать, но что я, крыса какая, чтобы еду по углам рассовывать? И рука не поднималась спрятать и знал, что завтра вечером будет нечего есть. Сгреб из холодильника пару банок с тушенкой обратно в сумку. Хоть это останется. Мать в сумку не полезет, знает, что денег там нет, а я завтра макароны куплю, ужин будет. С этими мыслями съел пару котлет с хлебом и завалился спать. Мысли сами собой вернулись к новенькой, балерина, надо же.
Глава 10. Даша
Весь вечер мама со мной не разговаривала и утром даже не вышла к завтраку. Ну, пусть так, чем скандал. Наскоро поела и собралась в школу. Расписание вчера появилось на сайте вечером, и я приготовила все заранее. Утром заплела волосы в косу, закрепив красивой заколкой кончик и надела форму, которую нужно немного ушить. Форма висела на мне и была широка в плечах, но это теперь до выходных, может, что-нибудь придумаю.
В школе, как всегда, было людно перед началом уроков, и я долго искала свой кабинет. Первым предметом был иностранный язык, зашла в класс практически со звонком и оглядела занятые парты. Лишь последняя была свободна, и там сидел Высотин. Прошла к пустому месту и уже хотела повесить свой рюкзак, но на свободном стуле появилась сумка парня.
– Можно убрать? – вежливо попросила я, на что парень скривился, словно съел кислый лимон.
– Мимо иди, – буркнул он мне, что-то рисуя в своей тетради.
