– Дурной компании предпочитаю трапезу в одиночестве, – парировала я, пытаясь отогнать навязчивую мысль о еде. Светлые боги, неужели подали вкусную кашу или даже куриное яйцо всмятку? Булочку с маком, тающее масло… Я сглотнула слюну.
Доар поднялся с кресла и встал в изножье кровати.
– Я хорошенько обдумал твое вчерашнее заявление, – объявил он. – Что ты сделаешь, когда брачная метка не появится?
– Меня больше волнует, что сделаешь ты, когда она появится, – насмешливо парировала.
– Я суну руки в проклятую чашу, чтобы просто доказать, что нас с тобой больше ничего не связывает, Аделис Хилберт. После ты уберешься из Риора и никогда не посмеешь появиться на пороге моего дома или отправить сюда сыщиков. Знаешь ли, перекупать их выходит недешево.
– Можно подумать, кто-то заставлял тебя платить деньги, чтобы мне солгали, – закатила я глаза. – Скажу тебе по секрету, больше всего на свете я мечтаю избавиться от этой метки. Странно оказаться замужем за человеком, лица которого даже не помнишь.
На некоторое время в комнате воцарилось напряженное молчание.
– В таком случае, эсса Хилберт, – с непроницаемым видом вымолвил Доар, – жду вас внизу. Приятного аппетита.
Он вышел.
Утруждать себя торопливыми сборами я не собиралась: с аппетитом позавтракала, с удовольствием искупалась, наполнив до краев ванную, и с помощью особого заклинания, создающего пар, отгладила плащ и платье. Неторопливо накрасила угольной краской ресницы, отчего в глазах появилась таинственная поволока. Вернее, в одном глазу. Во второй я ткнула палочкой, когда красилась, пришлось утирать слезы, смывать черную кляксу и мазюкать заново. Глаз, к страшной досаде, покраснел. Быть настолько нелепой для эссы – смертельный позор! Хорошо, что никто не видел.
Когда я спускалась со второго этажа, Доар о чем-то тихо переговаривался с хозяином гостевого дома. Звучный стук каблуков невольно привлек внимание людей, и в столовой, кажется, стало чуточку тише. Перешептываясь, народ с любопытством рассматривал эссу с платиновыми волосами, намекавшими на кристальную чистоту крови. Мой муженек тоже оглянулся. В лице мгновенно отразилось особенное холодное равнодушие, но на горле нервно дернулся кадык.
Эффект неожиданности достигнут! Мысленно я поблагодарила матушку за то, что научила появляться с фанфарами, даже если эти самые торжественные фанфары звучат только у меня в голове и подозрительно напоминают издевательские бубны.
– Светлых дней, риаты, – громко поздоровалась я, и кто-то подавился едой.
– Едем, – скупо бросил Доар.
К счастью, добираться до храма оказалось недалеко, иначе бы салон экипажа, а заодно и мы, покрылись снежной изморозью, ведь обоюдным холодным молчанием, воцарившимся в карете, можно было замораживать огромные глыбы льда для монументальных статуй.
Риорское святилище не имело ничего общего с эсхардскими храмами. Крошечная часовенка с арочными окнами, затянутыми разноцветными витражами, остроконечной крышей и длинным шпилем, похожим не те, что торчали из башен властительского дворца. В молельном зале царил тяжелый полумрак, стылый воздух пах курениями. В центре громоздился алтарь из цельной каменной глыбы с углублением, заполненным святой водой.
Нас уже ждал молельщик в белой праздничной рясе, величественный и важный.
– Риат Гери, я счастлив… вас… в стенах храма… – начал запинаться он, глядя на то, как Доар невозмутимо принялся стягивать плащ. – Что вы делаете?
Одежда полетела мне в лицо, едва успела подхватить.
– Ты меня с вешалкой не перепутал? – буркнула я.
Он взялся за пиджак.
– Нет-нет, – замахал руками служитель храма. – Риат Гери, раздеваться необязательно.
– Поверьте, рядом с этой женщиной лучше подстраховаться, – процедил тот, расстегивая пуговицы.
– Держать не буду! – заупрямилась я, но вещь, пахнущая знакомым изысканным одеколоном, накрыла мне плечи. Когда Доар принялся закатывать рукава рубашки, то молельщик перестал понимать, что происходит.
– Ну, раз желаете обнажиться, то хотя бы не до исподнего, – обреченно вздохнул он, но едва «жених» попытался прикоснуться к прозрачной воде, то опомнился: – А как же воззвание к предкам? По правилам надо у них попросить разрешения, чтобы омыть кончики пальцев.
– Думаю, что на том свете не обидятся, – отозвался Доар и погрузил руки в чашу до запястий.
Никакого магического удара или вспышки, как случилось на моей свадьбе. Вода не потемнела и не вспенилась от возмущения, что всякие женатые типы пытаются полоскать руки в венчальной чаше.
– Что теперь, эсса Хилберт? – изогнул он бровь.
Ты у меня спрашиваешь?! Светлые боги, каким образом получить развод от человека, который немножко холост? Если не знаете точного ответа, то посоветуйтесь с сослуживцами из демонического чертога. Может, у них найдутся какие-нибудь мыслишки на этот счет.
В оцепенении я следила, как Доар вытащил руки из чаши и стряхнул ледяные капли. Он начал опускать рукава… а на наших глазах на правом предплечье медленно и неохотно начал проявлялся брачный орнамент. Пять нераскрытых бутонов, опутанных тонкими лозами. Густую тишину, на некоторое время опустившуюся на молельный зал, можно было резать ножом и раскладывать по тарелкам.
– Почему именно цветочки? – глядя на метку, сухо уточнил Доар.
– Так ведь жена – эсхардская эсса. Цветы эсхардские, лоза риорская, – пожал плечами молельщик, не совсем понимавший сути претензии. Видимо, решил, что если бы проявились похоронные кресты, – мол, я убил на эту женщину пять лет своей единственной жизни – риат остался бы доволен
– Ясно. – Доар оделся, с подчеркнутой аккуратностью застегнул пуговицы и обратился ко мне: – Ты готова?
– Готова! – решительно согласилась я. Разбираться, почему на пороге свободы от брачных клятв, высказанных по большой глупости, на душе вдруг стало до тошноты паршиво, времени не оставалось.
– Тогда поехали.
– Куда поехали? – с недоумением я оглянулась к служителю: – В Риоре особый храм, где возвращают брачные клятвы?
– А вы хотите развестись?! – не сумел скрыть удивления тот.
– Да! Нет! – в унисон ответили мы.
– Ты в своем уме?! – удивительно, как у меня не пропал дар речи. Более того, говорить хотелось много, цветисто и не очень прилично.
– Прошу прощения, риаты, но я что-то не очень понимаю, – с поразительным терпением вздохнул служитель: – Вы хотите вернуть брачные клятвы?
– Не сегодня, – немедленно отказался Доар.
– Чем тебя сегодня не устраивает? – прошипела я, прожигая муженька испепеляющим взглядом.
– У меня через час важная встреча. Добрых дней, святой брат, – попрощался он и с непробиваемым видом направился к раскрытым дверям храма.
Не веря собственным ушам, глазам и вообще всем чувствам, я следила за уходом Доара. Неожиданно он оглянулся и позвал:
– Ты идешь или остаешься помолиться за счастливую семейную жизнь?
– Замужней отсюда я не выйду! – рявкнула я, напрочь забыв о манерах.
– Как хочешь. – Он растворился в дверном проеме.
– Дорогая риата, позвольте напомнить, что устраивать сцены в храме большой грех, – вдруг высказался молельщик.
– Большой грех нам с этим… мужчиной оставаться женатыми, – процедила я сквозь зубы и бросилась следом за сбежавшим от развода мужем.
Перехватить Доара получилось на подходе к карете. Я вцепилась в его локоть.
– Я требую развода! Сейчас же! Немедленно! Раздевайся заново и пошли разводиться. Можешь даже одетым.
– Нет.
– Что значит «нет»?!
– А что именно непонятно в этом слове? – изогнул он бровь.
– Да все непонятно! – в сердцах топнула я ногой.
– Ты сейчас топнула ногой? – насмешливо уточнил Доар.
Настроение было муженька заморозить заклятьем, чтобы покрылся тонкой корочкой, а потом разморозить, выбить глаз или зуб. Можно все сразу. Жаль, взрослым девицам, тем более эссам, в блаженстве буйного помешательства отказывали.
– Вчера ты не желал меня видеть, а сегодня не хочешь разводиться. Почему, демон тебя дери?!
– За тобой должок, Аделис.
– За мной?! – от изумления я прижала руки к груди. Мол, риат Гери, вы меня ни с кем не перепутали?
– Из-за тебя мы оказались женатыми.
– Прости? – задохнулась от возмущения. – Я не ослышалась? Из-за меня?!
– Именно ты произносила клятвы над венчальной чашей, – напомнил Доар, ловко перекладывая вину на хрупкие женские плечи. Но тут он просчитался. Плечи у меня только выглядели хрупкими, а на деле – ледяные глыбы выдержат.
– Зато ты, если мне не изменяет память, их с большим удовольствием закреплял. И не раз.
– Аделис, не надо лицемерить. Удовольствие было взаимным, – с ухмылкой парировал он. – И коль мы уже женаты, то, милая эсса Хилберт, сердечно благодарю: вы помогли сэкономить кучу денег на свадьбе по договоренности.
– Ты сейчас о чем?
– Как я могу жениться на другой женщине, если моя супруга из Эсхарда не захотела возвращать брачную клятву? – развел он руками.
– Убью, – сжала я кулаки.
– Вряд ли, – хмыкнул в ответ Доар, а пока я, ошеломленная и онемевшая, переваривала новость, предложил: – Ты со мной или своим ходом?
Он кивнул кучеру. Слуга моментально открыл дверцу, демонстрируя дорогой салон экипажа, отделанный мягкой темной кожей. Скрипнув зубами, я уступила здравому смыслу и уселась в карету. Доар забрался следом. Экипаж мягко тронулся, отъезжая от храма. Для человека, только что обзаведшегося нежеланной женой, мой лучший враг выглядел слишком спокойным. Поглядывал себе в окно, наслаждаясь видами провинциального Риора.
Может, для него брачная метка явилась отличным поводом увильнуть от навязанной (судя по всему) свадьбы, но я-то вернуться в Эсхард замужней просто не могла. Да матушка меня со свету сживет и вместо семейного склепа похоронит под яблоней в саду, чтобы до бренных косточек не пришлось далеко добираться. Выглянул в окошко – и тут же высказал непутевой дочери, что паршивка испоганила родной матери жизнь и нервическую систему.
И ладно бы только матушка, ее неодобрение я уж как-нибудь переживу, но о нелюбви между Эсхардом и Риором ходят легенды. Жители каменного города считают риорцев людьми второго сорта, недалекими, невоспитанными, вымазанными в едкой каменной пыли рудников. Узнай кто, что чистокровная эсса, управляющая ледяной магией, вышла замуж за человека из занюханного Риора, зарабатывающего добычей и продажей триона, то о спокойной жизни в городе придется забыть. И уж точно никто и никогда больше не закажет ледяную статуэтку у бывшей «эсхардской жены».
– А если ты захочешь жениться по-настоящему? – вдруг вырвалось у меня.
– Сомнительное предположение, – отозвался он.
– Тебе двадцать семь. Вдруг ты влюбишься?
– Любовь? – с издевательской усмешкой протянул Доар.
Мы встретились глазами, и мне не понравилось то, что я в них увидела – гнев.
– Я уже был один раз влюблен, поэтому воздержусь, – пробирающим до мурашек голосом вымолвил мужчина и кивнул: – Ты приехала.
За окном действительно маячил фасад гостевого дома. Как по мановению волшебного жезла, экипаж остановился. Следом слуга любезно открыл дверь, и я оказалась стоящей на пешеходной мостовой в лучах жидкого осеннего солнца.
– Добрых дней, – пожелал Доар.
Я проводила карету пристальным взглядом.
Добрых дней? Ха! Для тебя, риат Гери, они точно закончились! Не хочешь разводиться по-хорошему? Тогда придется по-плохому.
Растрепанную девчонку с улицы, накануне выставленную через черный вход, никто бы не пустил в дом, но попробуй остановить чистокровную эсхардскую эссу, к которой на хромой козе даже с разбегом не подъедешь! Высокомерным дамочкам было по плечу без приглашения заявиться к завтраку во властительский дворец и попросить чашечку горячего тэя (жаль, никто не решился проверить, слабаки). У меня, к слову, задача оказалась посложнее: взять штурмом особняк собственного мужа и мгновенно там поселиться.
Стража, как ни странно, наемный экипаж пропустила без вопросов. Не очень понимаю, для чего магу, способному защитить территорию заклятьями, потребовалась охрана, но кто ж разберется в капризах риорских богачей. Может, им по статусу полагается?
План был рассчитан исключительно на внезапность. Я вошла в раскрытые лакеем парадные двери с видом коронованной властительницы. В замешательстве он следил за тем, как белокурая эсса без лишних слов, приветствий или высказываний развязывает ленты верхней одежды. Окончательно растерявшись, поймал небрежно брошенный плащ и уточнил:
– Риата, а вы…
– Расплатитесь с извозчиком, – нанизала я слугу на острый, как иголка, взгляд. – И попросите кого-нибудь забрать из гостевого дома мой багаж.
– Немедленно сделаем, – смутился он.
– Где Доар? – уточнила я, поправляя выбившийся из прически локон. Пятнадцать минут перед зеркалом корпела, расчесывала волосок к волоску и закрепляла заговоренными булавками. Если бы Руфь увидела, то охнула. Я вечно ношусь со спутанной гривой. Обрезать бы, но даже у меня не хватит смелости расхаживать по Эсхарду с короткой стрижкой.
– В приемной с риатами, – выдал как на духу слуга.
– Угощения уже подавали? – деловитым тоном уточнила я.
– Какие угощения?
– Перекус.
– Так ведь приказа не было, – забеспокоился лакей.
– Теперь есть, – кивнула я. – Готовьте. К слову, а где приемная?
– Недалеко от гостиной, – подсказал слуга.
Еще бы вспомнить, где в этом чудовищно огромном доме гостиная.
– Благодарю. Когда будете готовы подать гостям тэй, позовите меня.
С уверенностью я направилась в комнаты. Главное, при слуге не открыть дверь в какой-нибудь гардероб для верхней одежды или охотничью комнату, заставленную чучелами убитых животных. Как вспоминаю голову кабана со стеклянными глазами, висящую над камином в доме Гидеона, так вздрагиваю.
– Риата… – остановил меня оклик лакея, видимо, вернувшего способность здраво мыслить.
