Владимир Гергиевич Бугунов "Батыева Русь"

Мужичок с ненавистью посмотрел в сторону саней:

– Вчерась Бориска со своими халдеями вломился ко мне домой, снасиловали они на моих глазах жёнушку мою, а Настю, дочку мою, Бориска в свои хоромы утащил…

Вернулась она домой только сегодня утром, окровавленная вся… А ей всего четырнадцать исполнилось. Теперь вот висит она в петле в сарае моём, душа неприкаянная…

Витомир что-то быстро сказал своим людям. Те тотчас отвязали от столба мужичка, укрыли его шубами, сдёрнутыми с барчука, а самого его в одном исподнем привязали к

столбу вместо мужичка-страдальца. Бату помнил, как и его деда Чингисхана когда-то распяли у столба и едва не уморили до смерти, и он буквально закипел от негодования. Те же чувства, похоже, испытывал и Витомир. Поделом было бы мужичку, если бы он попусту бахвалился да грозился своему хозяину. Негоже было так поступать. Хозяин тебе и кров, и работу даёт, зачем же кусать руку, хлеб дающую? Но здесь было другое. Здесь обнаглевший от неподсудной власти над людьми высокородный упырь,

надругавшись над женой и дочерью бесправного мужика, его же ещё и наказывал неправедно. Шепнул Бату что-то на ухо Витомиру. И вот княжеские дружинники по приказу тартарца другой правёж устроили. Каждому из дружинников приказали по двадцать ударов плетьми нанести по изнеженному телу барчука. Да уже после шестого палача повис Бориска на столбу без дыхания.

Широко открытыми глазами смотрели на пришлых мужики в толпе, а молодые парни, невест которых успел испоганить Бориска, готовы были сами приложиться плетьми по ненавистному отпрыску, не знавшему что такое совесть и сострадание.

Именно с тех пор поползла молва по Руси: пришёл на землю русскую не очередной кровожадный кочевник-завоеватель, а справедливый хан с крепкой рукой и мягким сердцем…

ГЛАВА 4

Накануне нашествия тартаро-монгол на Русь Великим князем Владимирским был третий сын Всеволода Большое Гнездо, Юрий Всеволодович, а младший брат Юрия, Ярослав по родовому закону должен был править в Киеве. Хотя до 1236 года где Ярослав Всеволодович только не правил! И в Переяславле-Залесском, и в Новгороде раза четыре, а при Батые и Великим князем Владимирским побывал. Так вот перед самым приходом ордынцев Ярослав должен был править в Киеве. Но не лежала его душа к этому убогому престолу, хотя получил он на него право ещё в середине 1236 года не без помощи войска новгородского. Не нравились ему бояре да знать при киевском дворе. Лесть, обман, подкуп, письма подмётные – не престол, а гадюшник. И

тяготился Ярослав престолом этим. В Новгороде же он оставил княжить совсем ещё юных сыновей своих Александра (будущего Невского) и Фёдора, потому не раз и не два в год наведывался к малолеткам своим. А в Киеве… Что в Киеве? Киевская Русь тогда была окраиной русского мира. Это уж потом с помощью поляков да австрийцев

нынешние «свидомые» превратили слово «окраина» в «Украину» и русские, проживающие на этой территории, превратились в украинцев.

В Киев тогда ежегодно наезжали званые и незваные гости: послы из Чехии и Польши, Венгрии и Моравии, легаты от Папы римского да от латинян из Константинополя. И все они наперебой склоняли Ярослава принять их католическую веру. И так его порой эти гости доставали, что сбегал он из Киева с дружиной своей в соседнюю половецкую степь. И со многими половецкими князьками даже успел подружиться. Поучаствовал пару раз на стороне половцев в драчке между ними и досаждающих всем аланами. В походах хоть и малых возмужал Ярослав, окреп телом и

духом. И не утерпел Ярослав, когда прослышал о том, что тевтонцы опять зашевелились на северо-западных рубежах Руси, помчался туда. Уговор у него с братом Юрием был. Ярослав должен был стеречь границы северные и западные, а Юрий с востока страну оборонял. Правда Юрий вот уже несколько лет безуспешно пытался подчинить себе Волжскую Булгарию, земли башкир и мордвы. При этом и сам в походы против них ходил, и сыновей и племянников против них посылал. Да бестолку всё это было. Пустят друг другу кровянку да разбегаются в стороны, – не война, а морока сплошная. И когда с востока нашествие каких-то кочевников началось, Юрий поначалу не слишком озаботился. Сколько этих кочевников прибегало к границам Руси, сколько убегало, не сосчитать. Так и сам князь Юрий считал, так и его воеводы считали: всех гостей незваных, с юга и востока пришедших, побивали, вот и этих, мол, побъём. А Ярослава на северо-западной границе дела уже нешуточные задержали. В декабре 1237 года Папа римский Григорий Девятый своей буллой объявил второй крестовый поход на земли финнов и эстов. Народы эти до сих пор оставались языческими. А перед этим крестовым походом рыцари-монахи из двух орденов – Тевтонского и Меченосцев, по воле того же Папы объединились и создали единый Ливонский орден. Так что силу этот Орден такую набрал, что не только финнов и эстов его миссионеры решили крестить и покорять, они стали зариться и на псковскую землю.

Конечно, не первый раз и не первый год докучали крестоносцы на северо-западных рубежах Руси. Ещё в 1222 году тогдашний князь новгородский Всеволод Юрьевич посылал против них рать под водительством своего брата Святослава, и тот с дружиной своей разметал полки крестоносцев как пушинки. Чуть позже двадцатитысячная рать Святослава осадила ливонскую крепость-замок Ксев. Да своенравный купеческий Новгород взял да изгнал в это же время из города бояр-опекунов вместе с юным князем Всеволодом, и не добили тогда папское волчье логово, отступила рать к Новгороду спесивому. И понеслось… Двумя годами позже крестоносцы осадили в Юрьеве гарнизон воеводы Вячка, но помощь от князя Юрия не подоспела вовремя, и Юрьев пал.

Жестоко расправились тевтонцы и с самим отважным Вячко, ослепив его и вырвав язык, и с дружинниками гарнизона крепости. Мало кому удалось выжить тогда из русичей.

Словом, князь Ярослав разрывался между Новгородом и Псковом, отгоняя жестоких и спесивых католических псов Папы римского от границ Руси. Потому, когда от брата Юрия курьеры привезли по-настоящему тревожные вести о нашествии ордынцев и просьбу направить ему в помощь войска, находящиеся в его подчинении, Ярослав просто физически не мог выполнить просьбу брата. Оголить северо-западную границу,

осаждаемую крестоносцами – это значит отдать на их растерзание богатейшие города Руси – Новгород и Псков. К тому же послы его в Швеции донесли ему, что датский король Вольдемар Второй и Магистр Ливонского Ордена Герман фон Балк заключили между собой договор о разделе Эстляндии и начале совместной войны против русичей.

И эта угроза со стороны западной коалиции была для Ярослава куда весомей угрозы, подступающей с востока…

ГЛАВА 5

Без малого восемьсот вёрст было по прямой между Асгардом Ирийским – городом волхвов, и столицей Тартарии Грастианой. На самом же деле путь для Веселины и её трёх спутниц-жриц: Белославы, Ясны и ПламЕни, был куда более длиньше и извилистей. Им нужно было на струге идти встречь течения Оби до места впадения в неё Ины-реки, а потом по тракту по самой северной кромке Большой степи на лошадях двигаться до места слияния Иртыша и реки Омь. Сейчас, кстати, на том месте город Омск стоит. А тогда труднодоступным, заповедным и сакральным местом был Асгард для тартарцев. Сюда со всей страны Тарха и Тары стекались волхвы, неся свежие новости, и отсюда же во все уголки огромной страны шли волхвы-ходоки. Они в те времена выполняли роль кровеносной системы в человеческом организме. Редки были визиты царя Тартарии в её удалённые уголки. Немногим чаще ходили в них царские дружины для сбора налогов, для утихомиривания северных народцев, пришедших в Сибирь тартарскую, спасаясь от давления ханьцев, террора степных кочевников. Всех их в своё время приютили тартарцы, да стали они время от времени

покусывать руки, хлеб им дающие да жизни сохранившие.

А волхвы как челноки в ткацком станке сшивали, скрепляли страну свою в единое целое, и именно от них люди, живущие на Колыме или Лене знали как и чем живут их собратья на берегах Оби или Амура. Сейчас вот верховный волхв Деян с восемью главными волхвами задумал достроить огромный ведический храм, шпиль которого должен был купаться в облаках.

Одним из главных волхвов к тому времени стал и Путимир, тот самый, что помог

жрице Веселине и её сыну Бату найти убежище от крестоносцев-тамплиеров в лесном ските. Давно он звал Веселину к себе. Давно он испытывал платоническую любовь к этой прекрасной женщине. Он чувствовал, он знал, что и она испытывает к нему те же чувства ещё со времён бунта тамплиеров в Грастиане.

Когда струг с путницами на борту ткнулся в берег затона, с которого начинался когда-то путь по воде для Божидара и Джучи, Белослава – самая старшая из жриц молитвенно сложила руки на груди и быстро прошептала молитву:

– Слава вам, родненькие наши Тарх и Тара, что путь наш водный закончился…

ПламЕна – самая молодая из женщин, не преминула подколоть подругу:

– Не рано ли восславляешь родителей наших небесных, сестра? Я как вспомню, что нам ещё месяц в седлицах на лошадях трястись до Асгарда, так дрожь берёт.

А Ясна – высокая тощая женщина средних лет, на воду пальцем показала:

– Права Белослава! Ты глаза-то разуй свои! Ещё немного и застряли бы мы в пути.

Да, мелкое ледяное крошево, так называемая шуга, уже появилась на поверхности реки. Через неделю-другую ледостав остановил бы до весны небыстрый ход парусного струга по обской воде. Потому и молилась Белослава отцу Тарху да богоматери Таре, что успели жрицы до морозов пройти водную часть пути. Примирила всех Веселина:

– Пойдёмте, сестрицы, на двор постоялый. Девятко поди уж заждался нас.

Девятко был внуком Сбыни, что заведовал местным постоялым двором. У самого Сбыни детей было пятеро, а вот у сынка его – Гудима было аж девятеро! И последыш, родившийся девятым по счёту, и имя получил соответствующее – Девятко.

Давно не наведывалась Веселина в эти места. А они неуловимо менялись прямо на глазах. Рядом с постоялым двором была очищена от леса большая поляна, и на ней густо стояли зимние войлочные юрты кочевников. Если на постоялом дворе останавливались в основном купцы, приезжающие сюда и с юга, и с севера, а также гости из столицы и других городов Тартарии, то в юртах,сменяя друг друга, останавливались порой и на всю зиму отряды нукеров Орду, старшего брата Бату.

После смерти Джучи вся южная часть Большой степи от гор Ирия до Оби входила теперь в улус Орду.

Девятко, ещё молодой могутный мужчина с заметным уже животиком, в это время с работными людьми свозил на дрогах разбросанные по всему лугу копёнки сена ближе к подворью. Как-никак, а зима на носу была, и табун лошадей при постоялом дворе хоть заметно уменьшился числом, да всё равно не меньше ста голов насчитывал. Одно радовало Девятко – бесермены степные, что в юртах жили, от своих лошадок отказываться не собирались, потому и для них работники постоялого двора сено заготавливали, как и для своих.

Увидев путниц, прошедших через воротца ограды, Девятко чуть ли не вприпрыжку бросился им навстречу. Ещё месяц назад курьер из Грастианы привёз весть о том, что надобно будет ему подготовить в дорогу четыре основных и четыре запасных лошади.

А узнав, кто на этих лошадях отправится в путь, он своему шорнику – старику Ефиму наказал седельца сшить помягче.

Услышав гомон на улице, на крыльцо постоялого двора вышел крупный мужчина в рубашке до колен, с непокрытой головой и накинутой на плечи меховой епанче. Это был Некрас, сотник отряда тартарцев. Правда сотни ратников в его отряде не было ещё со времён начала похода армии Витомира к Искеру, где она стала под стяги Бату. Но два десятка казаков, в основном, пожилых у Некраса всё-таки были. Он от того же курьера своё задание получил – обеспечить охрану жриц на пути к Асгарду.

Девятко к тому времени добежал до женщин и стал истово поклоны поясные им отвешивать:

– С прибытием благополучным в обитель нашу, матушки наши святые! Не утомила ли вас дорога по Оби-реке?

Веселина приложила свою озябшую ладошку к вспотевшему лбу мужчины, к которому налипла труха от сена:

– Да погодь ты трындеть! Плыли, плыли и приплыли, чего уж! Дай взглядом тебя окинуть. Ишь, вымахал-то как! Я ведь тебя, Девятушка, мальцом сопливым последний раз видела, а сейчас вон какой стал.

Влезла с разговором своим и ПламЕна, самая шустрая из жриц:

– Матушка Веселина не всё обсказала. Попали мы раз в такой шторм, что едва не утопли, благо успели вовремя укрыться в затоне у кожевников и бурю переждать.

Сейчас на левом берегу в этом месте городок Кожевниково стоит, а тогда со всей округи свозили туда шкуры,снятые с диких и домашних животных, и местные мастера делали из них добротную меховую одежду и обувь.

К каждой из жриц подошёл Девятко, каждая из них ладошками своими чело его осенила. Голос Веселины заметно построжел, когда она снова обратилась к Девятко:

– Ты коней нам в дорогу приготовил? Да припасы какие, да охрану для нас?

На широком открытом лице парня заиграла добродушная улыбка:

– Всё, матушка, сготовил, как мне передали, а по охране… – он быстро оглянулся назад и, приметив на крыльце Некраса, весело добавил, – вот с этим чертякой договаривайся.

Недолюбливал Девятко сотника. Служивый вечно его задирал почём зря. Да и то сказать, не владел Девятко так же виртуозно как сотник палашом, а на лошади верхом ездил как чучело соломенное, не его это было, вот и задирал его Некрас. Сотник же себе цену знал. Не кинулся он навстречу приезжим, чинно дождался, когда жрицы поднимутся на крыльцо и лишь тогда в лёгком поклоне подставил свой лоб под

благословение жриц. Предупреждая вопрос Веселины, сотник виновато развёл руками:

– Извиняй, матушка, но только десять казаков тебя сопровождать будут, больше дать не могу. Витомир у меня почти всех подчистую забрал. Хорошо хоть сотня нукеров бесерменских здесь ошивается, но я ими не распоряжаюсь.

Веселина понимающе кивнула головой. Западный поход, который затеяли тартарский царь Добромысл и Великий хан Угэдэй, требовал много, очень много воинов. Заколыхалось сердце у ней в груди. Ведь всю эту армаду людскую предстоит вести в поход её сыну, девятнадцатилетнему юнцу!

В путь их небольшой отряд выступил через два дня. Некогда было рассиживаться.

Каждая следующая ночь была холоднее прошедшей. А уже на полпути к Асгарду в барабинской степи попали путники в жуткую метель. Но казаки исстари были народом

многоопытным. Поставили лошадок в круг, одели на их спины попоны, на морды навесили торбы с овсом, женщины и казаки в центре устроились, укрывшись грубыми дерюгами. Так вьюжную ночь и пересилили. А с утра и полдня не прошли – новая напасть. Выскочил на них отряд в полста нукеров и давай куражиться, кто такие, откуда да куда идёте. Особенно усердствовал в этом толстый монгол, сидевший на низкорослой лошадке. Чуть было не сгрёб с седла Пламену, младшую из жриц, да Некрас вовремя вмешался:

– Ты чего творишь, дундук недотымкнутый? А ну отстань от девахи! Не знаешь кто перед тобой сейчас?

На плоском лице монгола заиграла похотливая ухмылка:

– Да известно кто, баба! А мы, монголы, охочи до баб.

Сотник недвусмысленно положил руку на рукоять палаша:

– Перед тобой мать самого Бату, чертяка ты этакий!

На лице толстяка ухмылка тотчас сменилась на угодливое выражение:

– Прости, казак, не знал я об этом.

Нукеров после этого словно ветром сдуло. Дальше путь отряда пролегал по берегу Иртыша. На реке полным ходом шла шуга и даже отдельные льдины. Над водой стелился туман, и когда подъехали казаки и жрицы близко к Асгарду диво, дивное увидели они. В разрывах тумана увидели они огромный, уступами поднимающийся

вверх храм волхвов – асгардскую башню. Вдруг выглянувшее из туч солнце осветило эту громадину, и заиграли блёстками снежные шапки на уступах храма. Верхушка его терялась в выси и лишь едва угадывалась в разрывах поднимающегося от земли тумана и нависающих над ним облаков.

Веселина рассталась с Некрасом и остальными тартарцами. Один из встречающих волхвов повёл жриц в чертоги среднего храма, где им выделили несколько келий. Скромная вечерняя трапеза прошла быстро, и скоро остались в зале Путимир и Веселина вдвоём. Не смели они на людях показывать своё расположение друг к другу.

Каждый из них давал обет безбрачия, каждый из них всю жизнь свою положил на служение Тарху и Таре. И всё же давно между ними искра божья пробежала. Долго стояли они, обнявшись, не смея переступить черту прочерченную обетом. Не нужно им было слова лишние произносить. Давно их существа тянулись друг к другу. И не важно, что их виски посеребрила уже седина. Сейчас они чувствовали себя молодыми, очень молодыми…

Для жриц выделили придел ко второму надземному храму. В самый нижний, подземный храм женщин не допускали. Путимир лишь намекнул жрицам, когда они ходили, знакомясь с расположением помещений, что внизу под ними оружие для волхвов-воинов хранится да припасы всякие. Когда же привёл он жриц на площадку третьего храма, и те посмотрели вниз, все, даже разбитная ПламЕна, юркнули назад, во внутренние помещения. Страшно им стало оттого, что они увидели. Люди и лошади, копошившиеся внизу, на земле, казались с высоты маленькими букашками. На такую высоту даже птицы не забирались. А вот в чертоги самого верхнего четвёртого храма Путимир категорически запретил подниматься.:

– Там только верховный волхв Деян и мы – главные волхвы храмов небесных, можем находиться, женщинам там не место.

ПламЕна не удержалась от вопроса, спросила шёпотом:

– Наверно, святой Деян там с самими родителями нашими небесными разговаривает?

Путимир спрятал улыбку в усы и бороду. Наивность молодой жрицы умиляла:

– Да, сестра, его молитвы доходят до небес быстрее наших.

Однажды заметила Веселина суету во дворе. Несколько дюжих волхвов сновали между храмом и длинным рядом из телег, запряжённых в двойки лошадей. Было раннее утро, и всё же Веселина приметила, что ноша, завёрнутая в дерюгу, у каждого из волхвов была довольно увесистой. А через три часа погрузки обоз тронулся в путь. На каждой телеге сидело по два-три волхва-воина, одетых в дорожные тёплые одежды, опоясанные поясами с прицепленными к ним монгольскими саблями.

Путимир на вопрос Веселины ответил просто:

– Не первый такой обоз отправляем мы в даль далёкую. На заход солнца мы, тартарцы с союзниками монголами, войной пошли, а на восход – с миром, хотя и туда

оружие приходится везти. Не везде люди мирные живут.

– Далеко ли те края мне неведомые? – спросила женщина.

– Далеко, радость моя. В Новую Тартарию обоз этот отправился. Сначала, вишь, на телегах пойдут, потом пересядут в кочи морские и океан Великий пересекут. Там, в Новой Тартарии, тоже наши люди живут. А через год ещё один такой же обоз отправится туда. А с ним и я в Новую Тартарию пойду. И там надобно веру нашу истинную крепить.

Он долгим испытывающим взглядом посмотрел на Веселину:

– Не желаешь ли и ты ко мне присоединиться?

Жрица ответила ему радостно-удивлённым взглядом:

– Куда ты, туда и я…

Тартарцы давно открыли для себя Северную Америку. С их прибытием на этот материк между восточным и западным побережьями со временем появились сотни капищ с идолами деревянными и каменными. Дети Тарха и Тары и там продолжали восславлять своих родителей небесных. И их потомки пусть уже с малой долей родной крови продолжали это делать вплоть до прихода на материк европейских «цивилизаторов». От деревянных идолов за прошедшие столетия, понятное дело, и следов не осталось, истлели они от времени, а вот каменным идолам досталось от переселенцев из Европы. Свергались каменные идолы ими на землю. Но их было настолько много, что из них вдоль побережий морских волноломы делали.

Но не все следы тартарцев удалось уничтожить пришлым захватчикам. В одной из резерваций индейцев на Среднем западе США, рядом с водопадом на реке Колумбия, есть так называемая «скала плача». На этой отвесной круче выбиты или нарисованы сотни ликов наших прежних богов: Рода, Яра, Тарха и Тары. Для индейцев местной резервации это место являлось и сейчас является чем-то вроде капища языческого, и они по-прежнему считают это место святым. Выходит, в северо-американских индейцах, по крайней мере, в какой-то их части течёт кровь одного из славянских племен, когда-то перебравшихся из Азии в Новый Свет, а может и тартарцев, попавших туда в более поздние времена…

ГЛАВА 6

Хмурым было утро 16 декабря 1237 года, когда тартаро-монгольские тумены растеклись вокруг Рязани, приготовляясь к штурму первого крупного города русичей. .Накануне, в конце осени этого года, армия Бату, залечив не раны даже, а царапины,

полученные при завоевании Волжской Булгарии, княжеств башкир и мордвы, встала лагерем на южных рубежах рязанского княжества. Русичи до сих пор толком не представляли себе, кто пришёл на их земли. А чужаки были многоопытными, закалёнными в боях воинами. Без малого двадцать лет – десять лет ещё при жизни Чингисхана, и десять после его смерти в 1227 году эти воины вели беспрерывные войны то с тангутами, то с ханьцами, то с чжурчженями, то с хорезмийцами. На пути к Руси смели они со своего пути половцев, меркитов, ногайцев и ещё бог знает кого. И

теперь за год, покорив приволжские земли, подступили они к землям русичей.

Монголы, как и их союзники тартарцы, действовали при покорении чужих территорий в соответствии с Великой Ясой Чингисхана. И её принципы были просты:

«Если ты силён – сопротивляйся, но потом не жди пощады. Если слаб – сдавайся на милость победителю и плати дань, и останешься жив, и будешь благоденствовать почти так же как и победитель». Но беда была в том, что русские князья до этого нашествия, легко побивавшие и готов-остготов, и половцев, и печенегов, и хазаров, и греков византийских с фракийцами, не сразу поняли, с кем они схлестнулись в этот раз. К тому же распри, раздиравшие Русь после начала христианизации, не усилили, а наоборот, ослабили её и крепко ослабили. А тут ещё, пользуясь моментом, на западные рубежи страны вновь стали нападать присмиревшие было, крестоносцы римского Папы.

Соблюдая законы войны и Ясу своего деда, Бату послал в Рязань послов и потребовал платить ему дань десятинную от всего: от выращенного урожая, от выловленной в реках рыбы, от поголовья лошадей, коров и овец, от казны своей. Не дожидаясь ответа от рязанского князя, Бату наводнил земли вокруг самой Рязани, Пронска, Коломны, Переяславля-Залесского летучими отрядами своей разведки. Он всегда помнил слова Чингисхана о том, что любая битва начинается за неделю, а то и две до самой битвы. Его разведывательные отряды не вступали в боестолкновения с

заградительными отрядами русичей. Другая у них была задача: где и как пролегают дороги к городам, есть ли переправы через реки, или достаточно ли прочный лёд установился на них. На глаз разведчики определяли, сильны ли укрепления вокруг городов, силён ли там гарнизон.

В целом русичи-воины были гораздо лучше «упакованы»: они одевали современные по тем временам пластинчатые кольчуги, которые было не просто пробить стрелой. Головы защищали конусными шлемами, выдерживающими прямые сабельные удары. Да и боевая конница русичей, особенно тяжёлая, представляла собой мощную силу, похожую чем-то на танковые клинья во времена Великой Отечественной войны.

Но такие «бронированные» дружины были малочисленны, рассчитанные, скорее всего