– Полагаете, имеет отношение к убийству? – поинтересовался Козлов.
– Не знаю пока, – пожал плечами Платонов. – Как Владыкин заходил в арку, получается, никто не видел?
– Увы, никто. Сыскная полиция посетила и дом напротив по Малой Мещанской, там ни в одной квартире нас не порадовали.
– Очень жаль.
В обеденный субботний час Малая Мещанская улица вряд ли могла похвастать чрезмерным многолюдством. Обитатели этого не слишком респектабельного места, свободные от трудов праведных, в основном заполняли набережную Екатерининского канала. Район доходных домов в большинстве своем населяли те, у кого с доходами было туго. Это прискорбное обстоятельство отнюдь не мешало им посещать многочисленные дешевые трактиры Столярного переулка, находившиеся дальше от набережной и Кокушкина моста. В них гуляли допоздна.
Григория Денисовича Платонова интересовало другое. Не став отпускать извозчика, он сначала заглянул в арку, где минувшим вечером произошло убийство. Прямоугольное отверстие скорее напоминало вход в туннель и производило мрачное, давящее впечатление даже при свете дня. В белесых же сумерках позднего майского вечера внутри арки, несомненно, было еще темнее и мрачнее. Проходной двор за ней, в самом деле, физически сильный человек мог проскочить за считанные секунды.
«Хорошо подобрано», – пробормотал Платонов. Вернувшись обратно на улицу, он принялся неспешно исследовать булыжную мостовую перед аркой. Здешний дворник, видимо, скреб метлой поверх камней: то ли инструмент поизносился, то ли его обладатель счел, что и так сойдет. Недокуренная папироса от Лоренца, в точности как из портсигара, обнаружилась в щели рядом с круглой тумбой, которая служила отбойником для экипажей и карет.
Редкие прохожие брели мимо, не обращая внимание на чиновника, присевшего на корточки. Чужие дела тут мало кого интересовали, и откровенничать с полицией народ не привык. Григорий Денисович выпрямился, положил окурок в небольшой кожаный кисет без табака, всегда носимый при себе. В этот миг спиной он ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.
Выдержав краткую паузу, Платонов моментально повернулся на каблуках. Его глаза уловили движение занавески в окне третьего этажа грязновато-желтого дома напротив. Белая материя дрогнула и застыла, скользкое ощущение чужого взгляда пропало. Григорий Денисович постоял еще с минуту, потом зашагал через улицу к дому.
– Барин, ждать? – окликнул его извозчик.
– Жди, – бросил он на ходу.
Во двор вела квадратная арка, очень похожая на ту, где погиб Владыкин. Проведя в уме необходимые вычисления, коллежский советник потянул на себя дверь в угловом парадном. В нос ему из полумрака ударил запах чего-то вроде прокисших щей или, возможно, плесени. Пол под ногами на площадке и на лестнице был давно не мыт. В одной из квартир второго этажа кто-то визгливо бранился.
Дверь нужной квартиры была без таблички. Платонов отрывисто постучал, эхо разнеслось по всем пяти этажам. Тишина. Постучал еще и услыхал подобие шороха за дверью.
– Будьте добры, помогите, – сказал он.
Звякнула отмыкаемая цепочка.
Глава вторая
Семейные истории
В дом на набережной Мойки пускал вышколенный швейцар. Владыкины занимали всю левую половину второго этажа, там же постоянно обитала их прислуга. Хозяйка приняла Григория Денисовича в гостиной. На вдове действительного статского советника было черное платье с глухим воротом, из украшений – только символическая нитка белого жемчуга на шее. Как про себя отметил Платонов, Ирина Сергеевна в иные времена отличалась если не редкой красотой, то безусловной привлекательностью. Увы, годы не пощадили ее. Лицо с тонкими чертами осталось чистым и практически без морщин, однако с ним диссонировала чрезмерная полнота, совершенно испортившая когда-то стройную фигуру. На незваного гостя Владыкина смотрела твердо, не мигая. По ее зеленоватым глазам с короткими ресницами невозможно было прочесть, плакала она или нет, получив горестное известие.
– Сударыня, приношу вам свои соболезнования, – сказал Платонов, сняв форменную фуражку и наклонив голову.
– Оставьте. Вы же не за этим явились, – без сантиментов отреагировала его собеседница.
Сесть она не предложила, сама оставшись стоять. Ритуал вежливости был соблюден, настало время продолжить расследование.
– Не стану спорить. Удобно ли задать вам несколько вопросов? – таким же тоном осведомился Григорий Денисович.
– Мне уже задавали вопросы господа из полиции. Вы имеете к ним отношение?
– Нет. Я служил вместе с вашим мужем. Старший помощник делопроизводителя третьего отделения канцелярии министра.
Владыкина приподняла бровь.
– Чем занимается ваше отделение?
– Делами по инспекторской и церемониальной частям.
– Инспекторской… Что сегодня инспектируете?
– Обстоятельства смерти вашего мужа внушают определенные подозрения.
– Кого и в чем подозревают?
Платонов по-прежнему был сама невозмутимость.
– Я не готов назвать конкретное лицо. Скажите, вас совсем не удивила столь поздняя отлучка Петра Константиновича в пятницу?
– Нет, – односложно и без колебаний ответила Владыкина.
– Почему?
– Его время от времени вызывали на службу по вечерам. Вам должно быть известно.
– Разумеется. Напомните, пожалуйста, когда это имело место в прошлый раз.
Этот вопрос заставил вдову помедлить.
– Довольно давно, – наконец сказала она.
– В апреле?
Ирина Сергеевна отрицательно качнула головой.
– Наверное, в марте.
– Раньше вызывали с такой же частотой?
– Раньше чаще, – раздраженно произнесла Владыкина. – Вы уверяли меня, что знаете, тогда зачем спрашиваете?
– Я знаю о порядке, принятом в нашем министерстве, не более, – Платонов продолжал, будто эмоции хозяйки его абсолютно не касались. – Петру Константиновичу приходилось регулярно отлучаться?
– То есть?
– Раз, два, три в неделю? Может быть, реже?
Вдова опять задумалась ненадолго.
– Примерно раз в две недели.
– В это же время?
– Я не помню точно. Поздно, да. Позже девяти.
Григорий Денисович, прежде смотревший мимо хозяйки квартиры на средиземноморский пейзаж в красивой резной раме, взглянул ей прямо в глаза.
– Выходит, вы не удивились вызову? И тот факт, что за мужем прибыл не казенный курьер, а какой-то мальчишка, вас тоже не смутил?
– Решительно не понимаю, что вы имеете в виду! – с откровенной неприязнью фыркнула Владыкина. – Так было всегда. Понимаете? Всегда. Мало ли кого пошлют, я в этом не обязана разбираться.
– Полицейские задавали вам похожие вопросы?
– Только о том, происходило ли прежде нечто подобное.
– Вы рассказали то же, что и мне?
– Я просто сказала: «Да». У вас всё?
Григорий Денисович сдержанно поклонился и водрузил фуражку на голову.
– Слово «Кречет» вам ни о чем не говорит? – спросил он внезапно, когда Владыкина уже кивнула ему в знак прощания.
– Кречет? Птица? – удивленно переспросила она.
– Из семейства соколиных. Очень ценились охотниками и у нас, и в Европе.
– Вы любите охоту?
– Терпеть не могу. Убивать живых существ ради удовольствия… Нет уж, увольте.
Ирина Сергеевна, задержавшись, взглянула на Платонова как-то по-новому.
– Почему вы спросили?
– Видите ли, у вашего покойного супруга нашли странную записку с одним-единственным словом. Без подписи. Может, и не записку, а просто листок с заметкой на память. Знаете, черкнул, где пришлось…
– Записка у вас при себе?
– К сожалению, у следователя. Там печатные буквы, но руку я, пожалуй, узнал бы.
– Ничем не сумею вам помочь, – с сожалением ответила Владыкина. – Все бумаги мужа у нас опечатали и забрали еще утром. Могу одно сказать: к охоте он тоже был равнодушен.
Скрипнула дверь в переднюю.
– Desole, mere…[6 - Простите, матушка (франц.).]
Худенькая русоволосая девушка лет пятнадцати подалась назад и тотчас застыла в нерешительности. Ее наряд тоже напоминал о трагедии, постигшей семью Владыкиных. В зеленоватых глазах, совершенно как у Ирины Сергеевны, застыло выражение искреннего горя. Она определенно плакала, и много, сделал вывод Платонов.
– Господин Платонов знал отца, – без выражения произнесла вдова статского советника.
Григорий Денисович поклонился еще раз.
– Елизавета – моя старшая дочь, – пояснила Владыкина. – Еще есть младшая, Анастасия, ей в июне исполнится двенадцать. Впрочем, вы тоже должны быть в курсе.
Извозчик держал путь к Зимнему дворцу, находясь в приподнятом настроении. С клиентом ему повезло: Платонов не отпускал его, начиная с двадцатого номера по Фонтанке, и, кажется, готов был колесить еще. Чуть подсказывало, что заплатит, не торгуясь. Сам же Григорий Денисович, откинувшись на спинку сиденья, под стук копыт воскрешал в памяти разговор с жильцом дома на Малой Мещанской.
Там, за приоткрывшейся дверью без таблички, коллежский советник увидел седого, как лунь, человека в офицерском пехотном мундире времен Крымской кампании, с погонами майора. Мундир был изрядно поношен и сидел мешковато. Все пуговицы, впрочем, блестели, как только что пришитые. Человек с усилием опирался на грубую трость. Его левая штанина была заправлена в начищенный сапог, правая была подвернута чуть ниже колена, обнажая деревянный протез.
Все эти детали Платонов успел оценить буквально за пару секунд, пока отставной офицер не заговорил скрипучим голосом.
– Опять сыскная полиция?
В водянистых, с красными прожилками, глазах майора сквозила, пожалуй, не издевка, а скорее глухая обреченность. Увидев ее, Григорий Денисович отринул первоначальный план.
– Я хотел вам солгать и сказать, что занимаюсь частным сыском в интересах родственников покойного. Но теперь не стану.
Майор не стал захлопывать дверь и накидывать цепочку. Он тяжело, со свистом, дышал и ждал продолжения.
– Меня послали из министерства, где служил убитый. Я не верю, что он пал от руки обычного грабителя.
– Полагаете, я должен вас выручить?
Прищур майора не сулил доброго отношения.
– Мой родной брат погиб на Малаховом кургане двадцать седьмого августа[7 - Малахов курган в Севастополе был взят штурмом 27 августа 1855 г. французской дивизией генерала Патриса де Мак-Магона.]. Подполковник Платонов Георгий Денисович, Модлинского полка 15-й резервной дивизии.
Когда пауза до неприличия затянулась, а Григорий Денисович уже был уверен, что беседа завершится сию минуту, жилец квартиры неловко сделал полшага назад.
– Прошу.
Квартира явила Платонову образчик сдержанной бедности, которая из последних сил удерживалась от скатывания в нищету. Немногочисленная вышедшая из моды мебель, выцветшие обои, давно не обновлявшийся паркет на полу без следов лака или мастики. Оконные занавески, правда, были чистые, выстиранные и накрахмаленные. Запаха кислятины из кухни Григорий Денисович не уловил: он, видимо, относился к соседям. Зато от хозяина, когда тот, держась за косяк, пропускал гостя в комнату, пахнуло водочным перегаром.
Юрий Тимофеевич Яхонтов командовал батальном в Галицком егерском полку 5-й дивизии. Большинство его солдат, унтер-офицеров и офицеров полегло в сражении на Черной речке 4 августа 1855 года, когда провалилась последняя попытка деблокировать Севастополь. Раненый осколком ядра, майор потерял сознание и под сильнейшим огнем французских стрелков был чудом вынесен с поля боя. Второе чудо случилось в полевом лазарете, где над ним колдовал хирург. Но на службу Яхонтов уже не вернулся.
– Бросили на верную смерть, и мы пошли. Как иначе? Присяга, долг… Шансов не было вовсе, генералы понимали, – сбивчиво рассказывал майор, сидя на тахте, застеленной полосатым покрывалом.
Платонов примостился возле окна, на жестком стуле. Тут и располагался нынешний наблюдательный пост Юрия Тимофеевича.
– Реад[8 - Николай Андреевич Реад, генерал от кавалерии, в битве у Черной речки командовал колонной из 12-й и 7-й резервных дивизий. Считался одним из виновников поражения, чему поспособствовал Лев Толстой («Туда умного не надо//Ты пошли туда Реада»).] жизнью заплатил за ошибку, – напомнил коллежский советник.
– А сколько жизней погубил? Скольких калеками оставил?
Возразить было нечего. Разве что признать: вся та война была одной сплошной ошибкой. Подобало ли говорить такое чиновнику придворного ведомства? И полегчало бы Яхонтову от такого признания?
Да, отставной майор неласково отшил полицейского сыщика. Наотрез объявил ему, что никого не видел и ничего не слышал и ничьими делами не интересуется. В его словах и тоне звучала горькая обида на власть, которая назначила ему мелкую пенсию и бросила выживать, как придется.
