Митя был расстроен не меньше Сашки. И сам не понимал, кто же тогда дернул его за язык. Но разве он был не прав?
– Саш. – Митя хотел было объясниться, но Сашка вдруг, как безумный, вскочил с места:
– Давай сбежим, а?
– А как?
– Скоро караульный принесет обед, мы его свяжем…
Митя в горячке махнул рукой:
– Тоже мне беглец! Не говори ерунды. Ничего не выйдет, только добавят еще суток по десять. Вот уж тогда точно – своих не догоним.
Сашка многозначительно посмотрел на Митю, видно, переваривал услышанное, потом с пущей убежденностью накинулся на него:
– Да выйдет. Вот увидишь – выйдет!
– А о караульном ты подумал? Знаешь, что ему за это будет?
О-о, опять эта святая правильность! Да как же ты воевать-то будешь?
– А обо мне ты подумал – тогда, в казарме, и сейчас, а? Ты можешь хоть раз сделать что-нибудь не по уставу?
Митя, потупясь, молчал. Черт бы побрал этот дурацкий характер. А Сашка все распылялся:
– Да ты просто трус! А уставом… только прикрываешься!
Опять он за свое! Митя хотел схватить Сашку за грудки, но тот ловко увернулся и уже замахнулся, чтобы ударить зануду в глаз, но в это время заскрежетал засов.
Оба, как по команде, замерли и уставились на дверь. Через секунду она распахнулась, и на пороге появился лейтенант Алешкин, строгий, одетый по-походному.
– Так, драчуны, ввиду полученного училищем боевого приказа объявляю ваше наказание отсроченным. Выходите.
Запыхавшиеся санитарки едва успели к окончанию погрузки. Суровая Карповна посмотрела на них, как на провинившихся. Но умоляющие, скорбные глаза Маши заставили смягчиться незлобивое сердце пожилой женщины. Уж кто-кто, а она знала подлинную цену этим последним минутам перед расставанием.
Карповна невольно вспомнила тот жаркий летний день, когда провожала на войну своего мужа. Как плакала, подталкивая к отцу ничего не понимающего сына. Как почти теряя разум от горя, припадала к его широкой груди, будто запоминая запах близкого человека. И потом, в неведомой ей Галиции, немецкая пуля в один момент оборвала их недолгую семейную жизнь.
Карповна глубоко вздохнула и молча кивнула девчонкам на оставшиеся у входа в санчасть вещмешки – берите, ваши. Маша и Люся кинулись за вещами и поспешили к полуторке. Из кабины выглянул суровый военфельдшер Петров и недовольно прикрикнул на опоздавших:
– Ну, скорее там!
Девушки проворно перемахнули через задний борт и уселись на ящики с медикаментами. Но машина не спешила отъезжать, похоже, военфельдшер Петров ждал еще кого-то.
В одночасье пустой и торжественный плац артиллерийского училища превратился в привокзальную площадь. То и дело сновали озабоченные курсанты, подгоняемые командирами. Цепляли к машинам орудия, грузили ящики со снарядами… В кажущейся на первый взгляд суете чувствовалась слаженная работа сплоченных людей. И ощущалась странная смесь тревоги и азарта предстоящего большого дела.
Машу не покидала внутренняя тревога. А может, и хорошо, что они оба сейчас остались там, на гауптвахте. Там они смогут переждать эту тревогу и по крайней мере останутся живы. А она обязательно к ним вернется, что такое пять-шесть дней – не так уж и много! И тогда решит все окончательно. А подрались-то наверняка из-за нее…
Маша попыталась спрятать непрошеную довольную улыбку и неожиданно наткнулась взглядом на Раису Игоревну. Никитина, одетая в темно-зеленую полевую форму, перетянутую широким ремнем, в пилотке, стояла спиной к полуторке и нервно поправляла обмундирование на стоящем перед ней курсанте. Маша пригляделась и узнала Славика, сына Никитиной. Он неуклюже пытался отмахнуться от назойливой заботы матери, нервно оглядываясь – не видит ли кто, как она поправляет ему воротничок. До Машиного слуха доносился их негромкий разговор.
– Мам, ну, не надо. Ты меня только позоришь. – Славик дернул плечом, уворачиваясь.
– Теплое белье не забыл? – Никитина была непреклонна. В эту секунду она была ему и матерью, и командиром.
– Нет. Ну, мам! – Славик недовольно сморщился. Детское лицо его приняло выражение капризного недовольства.
– Ночью может быть холодно, – словно не замечая его возражений, продолжала Раиса Игоревна. – Береги себя.
– Мама, мы едем всего на пять дней. У нас экзамен по топографии через неделю, мы должны к этому времени вернуться. – Славик посмотрел ей в глаза и улыбнулся: – Ну, я пошел?
Он повернулся, чтобы уйти, но она взяла его за руку и строго посмотрела в глаза.
– Сын, я прошу тебя, постарайся без ненужных глупостей. Помни, что у меня, кроме тебя, никого нет.
Он кивнул, как делал это обычно, выслушивая напутствие перед школой, и побежал так, словно спешил к мальчишкам во двор гонять мяч или играть в казаки-разбойники. Мать застыла на месте, глядя ему вслед.
Пробегая мимо санитарной полуторки, Славик заметил Машу и на минуту остановился. Девушка привстала с ящика.
– Маша! – крикнул он, подпрыгивая на месте и пытаясь заглянуть внутрь кузова. – А Сашка-то тоже едет! Его сам Стрельбицкий приказал освободить, представляешь? Ему повезло – он в передовой отряд попал, на самое ответственное место. Они прямо сейчас отбывают. Раньше всех! – Глаза курсанта вспыхнули мальчишеской завистью: – Им даже новые прицелы выдали!
Маша, только что думавшая о ребятах как о спасенных от грядущего испытания, охнула и опустилась обратно на ящик. Люся схватила подругу за руку:
– Ты чего?
– Они тоже едут. В передовом отряде…
Из-за угла казармы показалась колонна машин: четыре полуторки, два полноприводных «ГАЗа» и автобус с прибуксированными пушками. Передовой отряд!
Маша встала в кузове в полный рост и стала пристально всматриваться в лица курсантов. И увидела его!.. Сашка сидел в первой машине, задумчивый и серьезный. Теперь он сидел такой же, как все, готовый к бою, и никто уже не мог обещать ей, что он вернется из этого пекла. Как же изменчива и непредсказуема бывает человеческая судьба… А где же Митя? Взгляд тревожно метался от машины к машине, но все напрасно. А может быть, это знак? Может, не так уж неправа Никитина, предлагавшая Маше правильный выбор, и то, что сейчас она не видит Шемякина среди бойцов, – это прямое указание свыше?
А Сашка в этот момент думал о предстоящем деле. Старший лейтенант Носов перед самой посадкой сунул ему в руки небольшой ящик с новеньким прицелом и назначил ответственным за имущество. И младший сержант Лавров с этой минуты буквально прирос к прицелу, поминутно отгоняя любопытных. В мыслях Сашка был уже там, на рубеже: он готовил позицию, окапывался, снова и снова повторял теорию и вспоминал недавнюю практику. Ему казалось, что он готов к бою, но – к бою учебному, а что там будет на самом деле, он, как ни старался, не мог представить. Было ясно одно: от их передового отряда зависит главное – успеют ли остальные закрепиться на рубеже. И в этом главная задумка командования, главная задача предстоящего маневра.
Машины загрохотали по плацу. Сашка оторвался от своих мыслей и поднял глаза. И наткнулся взглядом на Митю. Тот, стоя навытяжку возле машины с опущенными бортами и кивая головой, выслушивал, что говорит ему лейтенант Алешкин. Сашка дернулся, чтобы окликнуть товарища, но тот вдруг сам повернулся на шум машин и радостно кивнул Сашке на прощанье…
– Все понятно? – Алешкин видел, как отвлекся Шемякин, и решил повторить сказанное. – В первую очередь грузите бронебойные.
– Есть, – сержант вскинул руку. – Разрешите идти?
– Идите.
Алешкин проводил взглядом вчерашнего арестанта Митю и невольно нахмурился. Что значит отложенное наказание по сравнению с тем, что их ждет буквально завтра?..
У ворот училища образовался затор. За успевшим проехать передовым отрядом замкнулась толпа так и не ушедших родителей, и теперь вся эта людская масса норовила проникнуть на территорию училища. Со слезами и мольбой женщины умоляли караульных пропустить их попрощаться со своими детьми.
Алешкин перехватил недовольный взгляд Стрельбицкого и, поняв приказание без слов, поспешил к бурлящей у ворот толпе.
В числе первых в воротах застрял грузовик с оркестром. Музыканты, сжимая в руках начищенные до блеска инструменты, растерянно вертели головами, не понимая, как им быть дальше.
Алешкин замахал рукой и вскочил на подножку:
– Товарищи родственники, пожалуйста, отойдите! Прошу вас, десять шагов назад!
Какая-то женщина в сером плаще и выгоревшем на солнце, когда-то нарядном платке кинулась ему навстречу:
– Товарищ командир! Вы на фронт? Мой сын курсант Шипилов… можно с ним попрощаться?
Он мельком глянул на нее и, обращаясь сразу ко всем, крикнул что было силы:
– Товарищи родственники! Мы убываем всего на несколько дней! Разрешите проехать, пожалуйста, разойдитесь! – и вдруг обернулся к музыкантам: – Играйте, что ли, чего сидите!
Услышав это, капитан и его оркестранты просияли от радости и, кое-как устроившись в тесном кузове, дружно грянули «Прощание славянки».
Толпа преобразилась. Полная боли и отчаяния музыка так сильно подействовала на людей, что многие от неожиданности оцепенели, еще громче раздался плач, послышались истошные выкрики. Но уже в следующую минуту лица женщин сделались серьезными… Понемногу толпа стала расходиться, освобождая ворота…
В этот момент Алешкин услышал рядом голос Лизы:
– Афанасий!
Он обернулся. В общей массе она стояла справа от выезда, держа на руках маленького сына. Афанасий спустился с подножки полуторки и, убедившись, что люди его поняли и больше не станут загораживать выезд, окончательно спрыгнул на землю.
– Лиза!
Вовка, наконец-то тоже разглядевший в гуще народа отца, радостно вскинул к нему ручонки:
– Папа! Папа!
Алешкин сначала радостно обнял жену и сына, потом растерянно огляделся вокруг и снова посмотрел на Лизу:
– Ты что тут делаешь?
Она начала сбивчиво рассказывать, то и дело подбрасывая сползающего с согнутой руки Вовку:
– Мы ждали тебя к обеду. Я суп сварила. – И неожиданно, словно вспомнив вдруг о самом главном, выпалила: – Ты обедал?
Он перехватил ее, полный ужаса и отчаяния, взгляд. А ведь это и их прощальная минута! Он уезжает, и что будет дальше, никто пока не знает. Суп? А после обеда он обещал сходить с ними на речку… А оно вон как завертелось. Недаром же не спалось ему этой ночью. Значит, чувствовал что-то. Но сердце, занятое тревогой, только бешено колотилось и ничего не предвещало наперед.
– Лиза, это ненадолго, – только и сумела расслышать она сквозь гул чужих голосов.
Он выхватил у нее сына и крепко прижал к себе. Мальчик радостно захлопал глазенками:
– Папка, ты на фронт?
– Сынок, мы на учения, – ответил Алешкин и, не давая ребенку опомниться, начал быстро и горячо говорить ему в самое ухо: – Ты слушайся маму, понял? Помогай ей. А я скоро вернусь, обязательно вернусь! Вовка, будь героем!
Он горячо обнял их. Лиза все поняла… Она жена командира. Плакать она не должна. Она гордо выпрямила спину и постаралась улыбнуться:
– Здесь все будет хорошо и правильно! Ты только береги себя! За нас не переживай! Пожалуйста!
Он сразу успокоился, угомонился и Вовка, сын командира как-никак…
Афанасий достал из кармана удостоверение на жену командира и сына, выданное ему еще месяц назад, и протянул ей:
– Ты немедленно уезжай в эвакуацию. Немедленно. Вам нельзя здесь оставаться, пока мы на фронте, – Подольск город прифронтовой. Дезертиров не потерпят. Уезжай. Недели на две, не больше… – У лейтенанта заходили желваки.
Эвакуация и безвестность продлились почти четыре года.
Справиться с эмоциями, конечно, помог Вовка. Посмотрел, насупив детский взгляд, на отца. И Афанасию припомнился теплый вечер после выпуска в Военном училище в Москве…
Гуляя по столице, трое кремлевских курсантов подошли к трем симпатичным девушкам на Дербеневской набережной. Оказалось, все родные сестры: Лиза, Катя и Вера. Такие были красавицы и с огоньком в глазах, что бравые парни не устояли: познакомились и предложили вместе провести этот вечер. Афанасий среди них был самый рослый и видный, косая сажень в плечах – прямо как атлет-красноармеец на фоне красных полотнищ, которыми были украшены набережная и площади Москвы. Офицерская выправка, военная форма и уверенный командирский голос сразили сестер Стахановых наповал. «Лиза, ты так на него не смотри! Чур мой, я первая!» – тихо шепнула сестре младшая Вера. Но куда там! Лиза уже попала под его чары. «Именно таким мужчинам хочется дарить сыновей», – от своих мыслей ей даже страшно стало. Какая-то неведомая сила влекла их друг к другу! Взгляды встретились, и Лиза смущенно как-то улыбнулась. Долго гуляли, катались на речном трамвайчике, шутили и даже ели мороженое, настоящее «Эскимо». Хотя и боялись простудиться. И кто-то рядом подначил молодежь частушкой: «Холодно, холодно, холодно на морозе песни петь, если милый не сумеет лаской губы обогреть»… Так незаметно добрались до площади Киевского вокзала.
Перед вывеской «Киевское районное бюро ЗАГС» Афанасий взял Лизу за руку и пригласил подняться по ступенькам. «Лиза, будьте моей женой». Все как во сне. «Как фамилия твоя?» – строго спросил уже лейтенант Алешкин. «Стаханова», – пролепетала Лиза. «И не жалко такую знаменитую фамилию за 10 рублей продавать?» – рассмеялся Афанасий. Лиза уверенно сказала: «Нет». Вот так она стала Алешкиной. Поскольку брачующийся был военнослужащим, то расписали их сразу. Со ступенек спускались уже мужем и женой. Тогда он гордо и спокойно представил ее: «Прошу любить и жаловать: моя супруга Алешкина Елизавета Николаевна…»
В это время со стороны казарм к воротам стала подтягиваться колонна машин. Вслед за передовым отрядом к намеченному Ильинскому рубежу выдвигались основные силы курсантов. Алешкин отдал Вовку Лизе и, помахав им рукой, поспешил к своей машине. Обернулся, взглянул на них еще раз. Дверца кабины захлопнулась.
Первыми из ворот выехали оркестранты, за ними проследовали набитые людьми полуторки, прогромыхали стальными лафетами пушки. «Славянка» еще гремела над площадью. Ее пронзительная мелодия уводила людей вслед за проезжающими машинами в неизвестность, имя которой – война.
* * *
Разбитая дождями, изрытая воронками от авиабомб дорога эта только на картах называлась «шоссе». Между тем она была одной из основных магистралей, соединяющих столицу с Можайской линией обороны. Линия эта была задумана летом 1941 года как важный стратегический рубеж на случай прорыва немцев в этом направлении. Созданная для прикрытия западного участка, эта линия тянулась более чем на 200 километров, охватывая полуокружность от Волоколамского шоссе на севере до слияния Угры с Окой на юге.
По плану Можайская линия обороны должна была включать в себя три полосы обороны: одну главную и две тыловые, отстоящие друг от друга на расстоянии 40–60 километров. Передовой рубеж был намечен на линии: река Лама – Волоколамск – Бородино – Ильинское – Детчино – Калуга…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51806724&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
