– Прыгай!
Снежная река хватает брюнетку за щиколотки, а буря толкает в спину, когда она делает отчаянный рывок.
– КЭТ!
– Да спасти нас всех Акмелас!
Ледяное цунами сотрясает бревенчатые стены, как спичечный коробок, погребая лачугу под тонной белой мглы, а вместе с ней и всех, кому посчастливилось в ней оказаться.
Глава 1. Под брюхом небосвода
Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме?ласу – прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным деянием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда его дыхание оборвалось. Столь непростительное нарушение могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица Истинных Богов Севера. Три силы, три высших Божества, правивших миром, сошли с Асгарда[1 - Мифический мир в скандинавской мифологии, город на небесах, служащий домом для Богов и Асов, куда отправляют души праведников после смерти.] на владения смертных, дабы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас – повелитель льдов, Куту?лус – покровитель морей и Орфлаг – владыка земной тверди.
Кутулус хотел отдать грешника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить негодяя в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести и давления по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его неусыпное око видело то, что ускользало от зрения его собратьев. Виновник самого тяжкого из возможных преступлений не боялся умереть. Разделить участь океана или слиться с природой его не страшило. Лишь одна вещь во вселенной заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных льдов. Нескончаемая зима, отнявшая у его семьи пищу и обрекшая ее на голодную гибель. И именно эту напасть и использовал Верховный Бог. Он вынул из повинного кости, заменив льдом и использовал их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце нечестивца послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в груди юноши заменил кусок горного хрусталя. Душа же, как вечная и священная субстанция, получила шанс на перерождение в другом смертном, безвинном и не испорченном грехом. Акмелас сумел найти наказание, которое принесло бы провинившемуся больше пыток, чем сама смерть, превратив его в то, что он больше всего ненавидел, что вызывало одновременно боязнь и отвращение, вожделение и ужас, трепет и тревогу. Объединив виновного с метелью и стужей, Акмелас сослал его на родной остров, запретив покидать пределы до тех пор, пока отнятая у него душа сама не отыщет его.
Верховный Бог был уверен, что сила хлада довольно быстро разрушит бренную плоть, поглотив ее без остатка, но Сирилланд оказался гораздо сильнее, чем тот полагал. Он сумел не только выжить, но и примериться с этой способностью, а со временем – и управлять ею. Хотя сдерживать подобное могущество было невыносимо сложно. Одно неверное движение, злость, обида, мимолетное раздражение могло выпустить сокрушительную мощь на волю, поглотив парня без остатка, а вместе с ним и весь мир. Он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали «Калиго» или лицом самого Холода.
Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие – что он желал выказать неуважение Троице Истинных Богов. Третьи – что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги узрели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, передавая из уст в уста легенду рождения Калиго, не ведают истинной причины деяний парня, имя которого стерлось с памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.
Со временем Калиго осознал, что ждать освобождения так же бессмысленно, как и молить Богов о прощении. Не имея собственной души, он начал выискивать ее у других, пытаясь вернуть то, что у него так несправедливо отняли, но все усилия были напрасными. Его поиски продолжались из года в год, из десятилетия в столетие, и так по бесконечному кругу временной стрелки. Надежда отыскать частичку себя, которую Акмелас отослал на землю, все уменьшалась, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и часть прежней жизни Владыки отправляется в новый путь.
Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то золотистые волосы приобрели холодные оттенок хрусталя, который он так оберегал в горных пещерах. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый – окраса древесной коры, потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах Сапмелас саалла. Кожа стала бледнее тумана, пелену которого Сирилланд напускал на гору, чтоб укрыться от всевидящего ока Акмеласа. Все, что осталось за тысячу лет – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления когда-то цветущий и наполненный жизнью Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.
В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых отправились в Асгард, а греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его окружением, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Американский турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить того, кто обещан ему самой Судьбой.
****
– Кажись, утихло, – прорезается в темноте голос Элиота. – Нехило так трясонуло.
Калеб подается вперед, чувствуя, как внутри просыпается тревога. Перед глазами мелькают картинки из прошлого, которые он отгоняет взмахом руки: металлические стеллажи, злобное шипение где-то в середине мрака, бетонные стены подвала, в котором его запирали, как надоедливого кота. Темнота всегда вызывала у него неприятные ощущения, поднимая из затворок памяти болезненные детские воспоминания. Благо, он умеет держать их в узде.
– Все живы? Отзовитесь.
Эхо голосов сливается в какофонию звуков, которая дает понять, что никто из группы не пострадал. Не то, чтоб Калеб предполагал о возможных потерях, но недавняя буря напугала всех не на шутку. Им пришлось несколько часов торчать на входе бревенчатой хижины, удерживая дверь, чтоб ту не оторвало. Дом сотрясало так сильно, что друзья не раз прощались с жизнью, думая, что он вот-вот взлетит в воздух вместе с очередным порывом ветра. Такой страшной вьюги Силкэ не видел уже много лет, а ведь он в своей жизни повидал побольше снежных штормов, чем жители солнечного Нью-Йорка.
– О май гад! – подпрыгивает Джаззи. – Я че-то нащупала. Че-то твердое и шершавое. Омг, оно еще и мягкое!
– Это моя голова, дура, – судя по звуку, Акли пробирается вперед, расталкивая все окружающие предметы.
– Предупреждать надо! Меня чуть криз не хватил от крипоты! Кто-нибудь щелкните же свет!
– Сомневаюсь, что здесь есть электричество.
Это Кэт. Она судорожно толкает дверь, но та не поддается. Очевидно, лавина была не маленькой. Остается лишь надеется, что она не засыпала эту хибару по крышу.
– НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?! Эт тип, джоук такой? Как же мне тогда зарядить свой смарт? У меня всего пятьдесят два процента!
«Смартфон»! – тут же соображает Калеб. Слава богу, что Джаззи везде таскает с собой этот кусок пластика.
– Дай мне свой телефон.
– Ауф, эт еще зачем?
– На нем должен быть фонарик.
– Эт айфон, а не шахтерская каска. Последней версии, дэм!
– Просто дай мне его!
Поведение новоиспеченной подружки Кэйтин раздражает юношу с первой минуты знакомства. По правде сказать, он в жизни не видел девушки глупее и противнее. Калеб готов поспорить, она даже не подозревает о возможности совершения звонков со своей «волшебной пластинки с камерой». Единственное, для чего рыжевласка использует мобильный – это видео для блога и фото, в которых достопримечательности выступают лишь фоном для бесчисленных селфи.
– Оки, лови, кунчик.
Мягкий силикон опускается в руку Калеба. Вспышка света озаряет грудь парня, и он тут же чертыхается.
– Че там? Ящерица, паук, монстр?
– Ты поранился? – выдвигает свою версию Кэйтин.
– Хуже. Я испачкал куртку.
Кэт толкает его локтем, и он разворачивает телефон, освещая небольшое помещение, заставленное всяческим барахлом. В центре полутемной комнаты выплывает силуэт старого каменного очага, выложенного полукругом. Конструкция больше напоминает огромную груду булыжников, но судя по темной копоти и недогоревшим поленьям в чаше, ее не раз использовали по назначению. Слева от камина виднеются несколько стопок древесины. Это уже неплохо. Можно погреться и дом как следует осмотреть, но возникает другая проблема: чем зажечь огонь?
– У кого-нибудь есть спички?
Вопрос Калеба относится ко всем присутствующим, но первым отвечает Эл, так, словно он предназначался ему лично.
– Сорян, я такими делишками не практикуюсь. Ты ж в курсах, я спортсмен.
Грузный боксер вроде Элиота может позволить себе любое пристрастие. Один вид на его квадратное лицо и скулы, заостренные настолько, что о них можно порезать палец, заставляет проникнуться к нему если не страхом, то как минимум осторожностью. Вряд ли он вправду ведет здоровый образ жизни. Скорее всего, это лишь очередное напоминание о том, что перед ними будущая звезда американского бокса.
Калеб вопросительно смотрит на Аллестера, но тот лишь машет головой из стороны в сторону.
– Сожалею, но я никогда не предавался подобным излишествам.
– Излишествам! – прыскает со смеху Акли. – Ну ты гонишь! Кто тебя вообще так говорить научил?
Никто из присутствующих не курит, а значит, и пламя развести нечем. Калеб лишь изредка балует себя сигареткой, но с собой их, естественно, не носит. Если бы только отец пронюхал об этом, юноша лишился бы обеда и ужина на несколько суток, а то и на неделю. Он уже собирается признать свою беспомощность, когда Ивейн его опережает.
– Думаю… я… могу с этим помочь.
Тоненькие девичьи пальцы ныряют под ворот парки и достают кристальный кулон в металлической огранке. Сначала Калебу кажется, что это просто подвеска, но девушка делает один легкий жест, и из-под лилово-пурпурного минерала показывается острие, вытянутое, как ручка. В другой части заключается стальная пластина.
– У этой фитюльки рилли странный лук, – комментирует Джаззи. – Ауф, я знаю! Это свисток!
Ее предположение заставляет Ивейнджин нахмуриться.
– Нет. Это…
– Огни?во, – заканчивает за нее Калеб. Кэт озадаченно потирает лоб.
– Позволь уточнить, ты носишь на шее приспособление для разжигания огня? Извини, но даже для меня это странно.
И не только для Кэт. Увидев в руках хрупкой блондинки огниво, Калеб всерьез засомневался в ее адекватности, хотя и раньше не сильно был в этом уверен. Конечно, парня приятно удивляет, что такая недалекая с виду барышня не только знает, как и чем разводить костер, но еще и взяла эту вещицу с собой в горы. По крайней мере, хоть у кого-то из этих шестерых, кроме него, мозги работают как надо. Но все же, носить его с собой на шее…
– Это мамин подарок… – теребит светло-русую косичку Иви. – Я… я никогда его не снимаю…
– А мне маман обычно дарит брюлики от Тиффани энд Коу и прочий дрип.
Щеки Иви краснеют от неловкости.
– Если хотите мой тейк… – продолжает блогерша, но Калеб вмиг ее затыкает. Была б его воля, эта девчонка открывала бы рот только, чтоб поесть. Но, увы, это было бы слишком идеально. Ивейнджин протягивает ему кулон, но он передает честь поджечь первое бревно ей. В конце концов, откуда Калебу знать, как это делается? Он ведь не в подворотнях Нью-Джерси вырос. В пентхаусе Колдвотеров эту работу выполняют слуги. Но когда стены постепенно озаряет блеклый свет, юноша вздыхает с облегчением. Теперь картина перед глазами становится ярче, и даже можно рассмотреть близстоящие предметы, вот только легче от этого не становится.
– И че это за халупа? – чешет белесый затылок Акли. – Такое ощущение, что здесь никто не был лет сто.
Его предположение недалеко от правды. Домик, в котором они очутились, оказывается нежилой лачугой, использующейся местными шахтерами в рабочий сезон: пара запущенных комнат, две двери, пять оконных рам и весьма бедный интерьер. Из предметов мебели в ней есть только письменный стол, несколько стульев, череп рыси на стене и куча коробок с неизвестным содержимым. Как позже им объясняет Силкэ, в этом здании хранится рабочий инвентарь и продовольственные запасы для экстренного случая. На деревянных стенах развешаны всевозможные инструменты: огромные молотки, проржавелые кирки, лопаты, ручные сверла. Некоторые выглядят так, словно предназначены для средневековых пыток, а не добычи полезных ископаемых. К примеру, вот это странное приспособление в виде толстого стального стержня, изогнутого в виде буквы «G». Калеб обращает внимание на два небольших окна, за которыми виднеется белоснежная стена. Отлично. Похоже, лавина завалила хижину по самую кровлю. Значит, им еще долго придется здесь торчать. Если они только не придумают план спасения.
Джаззи проходит вперед, окидывая взглядом помещение. Ее узкая оранжевая куртка обтягивает стройную талию, едва закрываясь на груди. Элиот подозревает, что она специально надела верхнюю одежду на размер меньше, чтобы продемонстрировать фигуру. Правда, подобная вещь, как и ее розовые угги со стразами, в условиях высокогорья выглядят так же уместно, как и бальное платье на овце. Она напоминает Калебу конфету, завернутую в пеструю обертку, которая так и просится в рот. Девушка подмигивает парню, поймав на себе его взгляд. Хоть Калеб и не может терпеть блогершу, глупо отрицать ее привлекательность. Пышная копна кудрей цвета охры, россыпь хаотичных веснушек, игривое колечко пирсинга в носу и большие глаза оттенка морской пены: все это в полной мере сглаживает ее невыносимые манеры и краткость ума, вернее, его полное отсутствие. Добавить еще лебединую шею и пышный бюст, – и получаем весьма располагающую к себе внешность. Это, пожалуй, единственная причина, по которой Калеб ее терпит. Если бы только она была на несколько килограмм тяжелее, а грудь на пару размеров меньше, он вряд ли бы позволил ей ошиваться вокруг него, будь она хоть сестрой-двойняшкой Кэт.
– Есть идеи, как отсюда выбраться? – спрашивает Кэт, кивая на прикиданную снегом оконную раму.
– Втф, мы че здесь застряли?!
– Не прошло и трех часов, – хмыкает Калеб. – С такими успехами скоро освоишь искусство своевременного ответа.
Голубые глаза Джаззи удивленно округляются.
– Дэм! Эт че джоук? Я не собираюсь затухать в этой дыре. Я звоню девять-один-один.
Рыжевласка выхватывает у юноши из рук телефон цвета переспевшего мандарина и набирает номер, но стоит ей нажать на кнопку вызова, как звонок тут же обрывается. Блогерша с ужасом обнаруживает надпись в верхнем углу экрана, о существовании которой знала только по фильмам ужасов: «Нет сигнала».
– Это же остров.
Судя по виду Джаззи, уточнение Кэт ни о чем не говорит. Калеб картинно закатывает глаза.
– Мы на кусочке земли посреди Норвежского моря, народ которого до сих пор общается посредством рунического письма. Ты действительно думаешь, что здесь есть связь?
– Пофигу. Главное, чтоб был вай-фай.
Наманикюренная рука тянется к потолку, пытаясь поймать хоть одну палочку сети.
– Насколько я знаю – переводит тему Кэйтин, – сааллы – горный народ. Они работают в высокогорных выработках. Должны же у них быть хоть какие-то средства связи.
– Сомневаюсь, что у них есть хотя бы радио, – осматривается вокруг Калеб. – Техника на Саарге дает сбой. Именно поэтому в этих местах нередко исчезают авиалайнеры, а корабли разбиваются о прибрежные рифы. Я слышал десять лет назад здесь потерялся грузовой самолет. Он доставлял продовольствие работающим в те времена в хрустальных шахтах норвежцам, но в один день просто пропал с радаров. Больше никто ничего не слышал ни о нем, ни о пилотах.
– Вы… вы понимаете, что у нас есть проблема посерьезнее коммуникации? – дрожащими то ли от холода, то ли от паники губами шепчет Аллестер. – Если мы не ввыбберемся из этого жиллища, у нас ппопросту закончится ввоздух. О Господи… мммы задохнемся. Мы… все уммрем в тысячи… километрах… от дддома… где никто ннас… ннне найдет…
Он судорожно втягивает воздух и хватается за грудь, словно его легкие уже сжались от неминуемой гипоксии. Кэт даже показалось, что он побледнел. Хотя, это может быть последствием панической атаки. Неожиданно слова Калеба наталкивают Ивейн на разумную мысль.
– А как насчет рации?
– Ратзии? – переспрашивает Силкэ, который все это время не сильно вникал в разговор незнакомцев. Вполне возможно, что он не понял и половины сказанного.
– Телефон, сотовый, связная аппаратура, – вмешивается Кэйтин, поправляя воротник своей алой куртки, – что-то, чтоб подать сигнал жителям внизу.
Местный все еще не улавливает суть вопроса, пока Ивейнджин не говорит ему что-то на непонятном языке.
– Хольсан, яаре! Да, я знать. Сюда.
Кэт удивленно косится на блондинку.
– С каких пор ты знаешь сааллский?
– Немного подучила перед путешествием.
– И что ты ему сказала?
– Что нам нужно то, с помощью чего чужаки разговорили друг с другом на расстоянии.
– Думаешь, сааллы такое хранят?
Ивейнджин неловко опускает глаза, как ребенок, которого подловили на подглядывании за взрослыми.
– Оглянись. Мы в месте, возле которого чаще всего исчезают корабли. Наверняка местные собирают их обломки или… то, что от них осталось.
Кэт сжимает губы, провожая ее взглядом. Они планировали поездку на Саарге несколько недель. Вполне естественно, что Ивейн захотела заучить несколько фраз, чтоб упростить их пребывание. Но как она смогла разучить такой редкий язык народа, численность которого едва доходит до сотни? К тому же, одно дело спросить, который час, а другое – поинтересоваться, где местные прячут пожитки из затонувших пароходов, найденные на берегу моря. Брюнетку охватывает странное чувство, что подруга ей что-то не договаривает.
– Должный быть где-то тут.
Мужчина ведет их к письменному столу в углу комнаты, справа от которого покоится с десяток ящиков. Калеб опирается о бревенчатую стенку, не без интереса наблюдая за сааллом, спина которого изгибается неправильной дугой. На вид ему не дашь и сорока семи, но густая паутинка морщин возле глаз и рта свидетельствует о куда более преклонном возрасте. Силкэ с самого начала привлек внимание парня. Острый, словно выточенный лезвием нос, массивные руки, поджатый торс, слишком широкий, как для таких худых ног. Он словно сложен по неправильной пропорции начинающим художником, который понятия не имеет, как должно выглядеть человеческое тело. Меховая накидка и такая же пушистая шапка с хвостом какого-то дикого зверька придают его внешности особого колорита, не говоря уже о суконной рубахе с кожаным поясом и высоких замшевых сапогах, явно ручной работы. Такое впечатление, что вся его одежда сшита из шкур животных, причем мехом внутрь. Наверное, чтоб удерживать тепло.
– Фалле диир! – наконец кивает саалл, опуская на столешницу странный предмет, больше напоминающий экспонат исторического музея, чем устройство связи. Сплошная деревянная подставка, занимающая добрую половину стола, многочисленные кнопки, большая катушка, подобно той, которая используется для просмотра старых пленочных фильмов, и рычаг, напоминающий дверную ручку. Чем-бы это ни было, Акли крайне сомневается, что оно способно выполнить хоть какую-то функцию.
– И что это за лабудень?
– Эт типа того… ну это… – щелкает пальцем Элиот, – та фигня, че мутит черно-белые видосы. Как ее там?
