Калеб лениво подпирает кулаком щеку. Как настоящий представитель своего народа, Силкэ имеет неприятную привычку начинать издалека и раздувать рассказ до немыслимо нудных масштабов. С такими темпами возможно, что он вскоре присоединится к дремлющим в палатке.
– Бог Справедливость и Покорность, Акмелас, – мужчина целует большой палец и вздымает ладонь кверху, будто мысленно прославляя великое божество, – покарать неверующий за столь гнусный деяние. Он заключить в его тело вся сила Севера, думая, что она убить его, но юноша выжить и подчинить себе эта мощь. Он стать могущественный и непобедимый, единый воплощение Хлада на земля. За многие годы правлений Властитель мороза мстить сааллам за случившийся. Он превратить Саарге в царство лед и вечный стужа, на который умирать все живое. Он…
– … великий и могучий горный дух, – передразнивает его Калеб. – Повелитель вьюг, испепеляющий одним взглядом. Да-да. Мы поняли. Нужно смотреть в оба, чтоб злобный бабайка нас не утянул.
Парень ловит на себе неодобрительный взгляд Ивейн и закатывает глаза. Ну в самом деле, сколько можно?
– Он не утаскивать чужаков лично, – резко погрубевшим голосом добавляет Силкэ. – О, нет. Вы даже не заметить, что он рядом, если он это не хотеть. Он уметь проникать в голова, путать мысли, сбивать с верный пути, доставать из глубин подсознаний самый темный желания и заставлять им следовать. Под его влияние даже самый добрый житель терять рассудок и превращаться в чудовище.
– То есть, – уточняет Кэт, – он вселяется в человека? Как демон?
– Нэй. Он гораздо коварный, – местный складывает руки на груди. В свете полыхающего костра Иви не может не обратить внимания на его глаза. Уж больно они необычного цвета для приезжих. Левый – голубой, а правый – карий. Гетерохромия. Ивейнджин читала об этом. Чистые племенные сааллы имеют одинаковый окрас радужки. Различие появилось в результате кровосмешения с другими расами. Коричневый оттенок означает, что предки у аборигена были азиатами или европейцами. Зеленый – восточнославянскими народами. Светло-синий тон напоминает об исконно скандинавских корнях жителей острова. Конечно, девушка заметила это и раньше, но старалась не глазеть открыто. Все-таки это неприлично.
– Ауф, че это? Ты слышала? – подпрыгивает на месте Джаззи, словно ее пчела ужалила.
– Ты о чем? – не понимает Кэт.
– Звук… как будто кто-то шепчет мое имя, зовет…
Она хватается за руку подруги, но встретившись с саркастическими взглядами друзей, тут же отодвигается, выдавливая лучезарную улыбку.
– Чилл, Кити. Мэйби показалось.
Кэт ненавидит, когда Джазз называет ее «кошачьим» именем, но старается не обращать внимания. Исправлять блогершу так же бесполезно, как пытаться потушить Солнце: только силы тратишь впустую. Джаззи, или, точнее, Вивиан, (как ее зовут на самом деле) всегда говорит и делает то, что первое приходит в голову, и никогда не отступает от своих привычек. Кэйтин не знает, положительная это черта характера или плохая, но однозначно раздражающая.
– Владыка семи ветров, – продолжает рассказ саалл, – как называть его старожилы, никогда не показываться лично, если сам того не желать. Он иметь изменчивую плоть, позволяющий ему принимать разный облик, чтоб добиться желаемый. Говорить, что человек сходить с ума от один его прикосновение или шепот. Тот, кто потревожить его дом, никогда не найти дорогу в свой.
– И нафига ему это? – чешет рыжий затылок Элиот. – Ну, там путать челов и все такое?
– Все предельный просто: чтоб заполучить их душу.
Кэт с Ивейн встречаются взглядами. Блондинку не на шутку настораживают слова Силкэ, а вот Кэйтин воспринимает все, как страшилку у костра вожатых. Но, несмотря на разницу в восприятии, обе слушают, затаив дыхание.
– Значит, Калиго охотится на людей, – подытоживает Калеб. Звук имени духа, сорвавшийся с губ чужака, обдает местного, словно кипятком.
– Не произносить его имя вслух!
– Не будьте таким суеверным. Это всего лишь слова.
– Слова обладать магическими свойствам. Они притягивать события. Тот, кто не уметь с ними обращаться, рано или поздно платить по счетам.
Калеб устремляет взгляд в небо, но не отвечает. Прежде всего, потому что не хочет выслушивать пятичасовую проповедь о волшебном свойстве речи. Все эти разговоры о сверхъестественном, конечно, очень увлекательны. Он и сам читал немало загадочных историй об острове: что возле него пропадают корабли, аппаратура дает сбой, а в неестественно густом смоге над горой бесследно исчезают любые авиасудна. Но не стоит откидывать тот факт, что уже далеко за полночь. В такое время мозг гораздо сложнее воспринимает факты и намного легче суеверия, чем, судя по всему, и пользуется Силкэ.
– Может, заглохнете уже? Тут люди вообще-то спать пытаются, – выплевывает Акли в отверстие палатки, но поглощенная рассказом Иви его даже не слышит.
– А почему нельзя его называть по имени?
– Произносить называние Владыки Севера можно, только если вы приносить ему дары. Иначе он может воспринимать это как насмешание.
– Вернее, насмешку? – поправляет Кэт.
– Йалле, – кивает Силкэ. – Повелитель уже много людей загубить. Если нарушить его владения, он вас не оставить, пока не получить свой жертва.
– То есть он тип нас всех укокошит?
Мужчина не отвечает, но по его глазам и так понятно: вряд ли слово «жертва» может иметь много значений.
– Да когда вы уже заткнетесь? – резко дергает замок палатки Акли. – Я спать хочу, а вы тут со своими сказочками.
– Но все же, – не обращает на него внимания Ивейн, – можно ли как-то защититься от этого Повелителя?
– Существует предание о рог Хейльлаг, тот самый, который носить священный олень. Первый племена верить, что только он мочь убить Хлад.
– И где его взять, этот святой… как там его?
– Я… – мотает головой Силкэ, словно отгоняет от себя запоздалую мысль, – это лишь старый легенда. Не думать об этой.
Но Кэт не привыкла так легко сдаваться.
– Сначала ты говоришь, что за нами следует сам Холод, рассказываешь его историю, в которую, как мы уже убедились, верит весь сааллский народ, а теперь – что это всего лишь предание? Что-то не сходится. Ты точно не хочешь ничего добавить?
Бледное лицо аборигена отворачивается к костру, озаряясь багряно-горячими бликами.
– Единственное, что я мочь вам сказать – здесь нельзя долгий задерживаться. Вам нужен как можно скорее убраться с остров. Если разгневать Властелин, он не успокоится, пока не остановиться сердце каждый из вас.
На плечи оседает тишина. Минута, две тянутся длиннее часа. Напряжение от каждой невысказанной вслух мысли только усиливается, несмотря на то, что каждому из группы есть что сказать.
– Все? – врывается в покой ночи голос Акли. – Закончили трепаться о своих Калиго?
– Не произносить и…
– Калиго! Калиго! Калиго!
Силкэ подрывается на ноги, словно его ножом ударили в спину.
– Ты не понимать, что делать! Когда дух гневаться, происходить ужасный вещи!
– Ау, Калиго! – прыскает со смеха Ак. – Приди и возьми меня, всесильный владелец горы! Я здесь! Я вызываю тебя!
– Кончай буллить, Ак! Это не фанни!
– Видишь? Ничего он мне не сделает. Ты ведь сказал, что он дух, без тела. Как же он тогда до меня доберется, если у него рук нету? А может, – прищуривается он, подступая к сааллу, – ты просто втираешь нам все эту муру, чтоб потом воспользоваться ситуацией? Решил напугать до чертиков, а потом прирезать, пока мы кемарим, свернув все на сказочного божка? Что скажешь, белобрысый? Захотелось разжиться новеньким ролексом?
Он пихает мужчину в грудь, когда между ними вклинивается Калеб.
– У тебя что, шарики за ролики зашли?
– Какие на хрен шарики? На кой черт они мне здесь?
Калеб раздраженно стискивает челюсть.
– Что на тебя нашло?
– Не ты ли кудахтал, что этому типу нельзя верить?
– Я не это имел в виду.
– Как же, – оскаливает белесые зубы Акли. – Может, ты просто первый хотел пойти в атаку, став всеобщим спасителем?
– Да в чем проблема, Ак? – не выдерживает Кэт, но вместо него отвечает Калеб.
– Его проблема в отсутствии проблемы, которую он пытается восполнить, придумав ее. Не так ли, старина?
Плечи бизнесмена напрягаются.
– Силкэ всего лишь поделился легендой своего народа, – недоуменно поправляет очки Аллестер. – Не понимаю, из-за чего весь этот сыр да бор.
– Ну и пес с вами, – машет рукой блондин. – Лучше бы пожрать что раздобыли, а не разводили эту призрачную галиматью. Два дня уже ничего не ели! Поглядим, как вы запоете, когда кто-то из нас скопытится с голода.
Окинув Калеба сверлящим взглядом, словно последний комментарий касался его лично, Ак направляется в сторону опушки, подальше от этой кучки сдвинутых на нежити трепачей. Будучи убежденным скептиком, он привык откидывать даже то, что происходит у него под носом. Впрочем, как и Калеб, но Ивейн совсем не такая. Выросшая в провинциальном городке с матерью, помешавшейся на суевериях и оккультизме, она приучилась доверять чутью и не откидывать предупреждения, даже если те кажутся несущественными. Ведь разум обмануть легко, но тонкие сплетения внутреннего голоса не заглушить ничем.
В отличие от друзей, которые отключились, едва застегнув спальник, Иви еще долго не может сомкнуть глаз, и виной тому рассказ местного. «C?ligoe». Девушка мысленно обводит рукой каждую букву этого запретного слова, высеченную чернилом на листах маминого блокнота. Она слышала о нем. По правде сказать, Ивейнджин немало знает об этом месте. Еще за несколько лет до ожидаемой поездки она начала собирать информацию о загадочном острове посреди Северного Ледовитого океана, чье поселение славилось навыками рыбной ловли и весьма своеобразными верованиями. В записях своей мамы, Эвэлэнс, которые девушка изучала после ее смерти, Калиго упоминался в качестве охотника, который лишился семьи и был проклят самим Акмеласом. Тогда это казалось блондинке лишь сказкой с печальным концом. Теперь она здесь, на Саарге. Видит его красоты, вдыхает его воздух, слушает его шепот, цепляясь обеими руками за реальность, но сказания древних народов все сильнее дышат в спину. Существует ли Владыка на самом деле? Так ли он ужасен и зол, как описывают сааллы? Связан ли с последним путешествием Эвэлэнс до того, как произошло непоправимое? Ответы на эти вопросы Иви надеялась получить от местного, но, судя по всему, ей придется добывать их самостоятельно.
Погружаясь все глубже в раздумья, Ивейнджин не замечает, как начинает клевать носом. Перед глазами возникают смутные образы, вырастают дюны, расплываются горные пейзажи, сливаясь в человеческие очертания. Парень. Его покатые плечи возвышаются над заснеженными сугробами подобно опорам, поддерживающим исхудавшее тело. Натянутый лук покоится у его ног вместе со стрелами, вырезанными собственноручно, но так и не нашедшими практического применения. Все потому, что зверь в округе либо вымер от невыносимого холода, либо попрятался в самые недра ущелий, таких глубоких, что сами дверги[5 - Горные жители из германо-скандинавской мифологии, охраняющие и владеющие сокровищами.] не смогут их отыскать.
Погода в последние дни рассеивает надежду на внятную добычу, но Сирилланд не теряет веру в лучшее. Он должен что-то поймать. По-другому и быть не может, ведь в противном случае его родители и сестры умрут. Его семья уже несколько недель висит на лоскутном волоске между суровым выживанием и голодной, но милостивой гибелью. Он и так уже потерял двоих братьев. Больше смертей по своей вине он не допустит. В это тяжелое для всех сааллов время, когда Враге – ледяной северный буран – бушует уже не один месяц, карая остров триадой лютых морозов, люди вынуждены бороться за жизнь всеми возможными способами, коих на земле, покрытой льдами и окруженной океаном, не так много. Охота и рыбалка – единственные возможности добычи пищи, вот только рыба из-за экстремально низкой температуры воды в этом году редко заплывает так далеко на север. Их братья, руаны, живущие у подножия горы, едва могут прокормить детей, но ольфмундам, обитающим в высокогорье, повезло еще меньше. Запасы вяленого мяса давно исчерпались, грибов, дикого лука и съедобных корней сейчас не добудешь, а суп из засушенных листьев яснотки дает лишь временный заряд, которого едва хватает на выполнение повседневных дел.
С той поры, как соплеменник последний раз выследил волка, луна восходила семь раз, и каждый новый восход знаменовал приход нового предела голода. Именно поэтому, завидев среди бескрайней белизны карибу, Сирилланд не смог поверить собственным глазам, сулящим ему столь небывалую удачу. Выследить куропатку или пустельгу было бы уже неслыханным счастьем, но самого северного оленя, да еще и такого крупного, что его тушку едва ли смогли сдвинуть с места четверо мужчин… Юноша застыл, как деревянный идол на площади их поселения. За все годы, прожитые на вершине, он видел сотни хищников, но никогда не сталкивался ни с чем подобным. Ростом не меньше двоих людей, карибу стоял у обрыва, гордо подняв голову. В лучах уходящего солнца его светлая шерсть отливала серебром, а рога изгибались кверху, подобно стволу тысячелетнего дерева, такого высокого, что своими ветвями царапает небо. Зверь будто вынырнул из рассказов старика Ансфрида о священном Эйктюрнире, давшем начало всему живому. И хоть Сирилланд, как представитель ольфмундов, почитал рысь, а не оленей, его пальцы на древке лука дрогнули. Убить сакральное животное, предав собратьев с низины – это одно, но умертвить самого Дуборогого, накликав на себя божественный гнев… Стоит ли жертва клейма несмываемого греха? Нужно ли пятнать честь во имя семейного благополучия? Ставить на кон достоинство семьи ради ее спасения?
Юноша опустился на колено, достав из кобуры стрелу. Ноги онемели, во рту пересохло, как бывало каждый раз, когда в его руках оказывалось оружие. Он много раз ходил с отцом и братьями на охоту, но еще никогда не прерывал течение чужой жизни. Это гнусно, жестоко и неправильно во всех смыслах. Даже если Троица Истинных Богов не воспрещала животноубийство, его собственная душа противилась этому из последних сил. Но необходимость сжимала костяшки на рукояти до боли. Это всего лишь старая сааллская легенда. Не более того. Упускать такую возможность из-за старческих предрассудков глупо, тем более, когда твои родные находятся на грани смерти. Либо олень, либо родители и сестры. Выбор более чем очевиден, но ладонь, за многие годы привыкшая повиноваться зову совести, не слушается веления разума.
«Нет ничего проще…» – нашептывал в голове ехидный голосок Асбъёрна. – «Лишь отпусти, и стрела сделает за тебя все дело. Или ты и этого сделать не можешь? Какой от тебя тогда толк?»
«Лишать жизни других не дурно, мой мальчик», – раздался в унисон его сердцебиению шепот отца. – «Таков естественный оборот вселенского колеса.»
Дрожащие пальцы натянули тетиву, ком в горле осел камнем в груди.
– Не ради себя. Ради общего блага.
Карибу опустил голову и повернулся в сторону, намереваясь уйти, когда в его левый бок впился заостренный стержень. Крик эхом разнесся по округе, сбивая снег с верхушек скал. Низкий, острый, душераздирающий, он вонзился в сердце парня острым лезвием, заставляя содрогнуться от боли, словно это его плоть проткнул металлический наконечник, будто это он сам оказался на месте добычи. В тот же миг, когда с серебряных рогов опала последняя снежинка, небо над головой разверзлось градом, солнце утонуло в чернильном смоге, а грунт у ног Сирилланда покрылся сетью расщелин, трескаясь подобно корочке льда. Словно сам небосвод обрушился на голову, а почва не выдержала тяжести совершенного греха. Внезапно налетевший вихрь закрутил в воздухе сугробы, а вместе с ними камни и части скалы. Юноша упал на колени вместе с поверженным оленем, когда трещина поглотила мир, подобно огромному обезумевшему зверю.
Ивейн резко вскакивает, хватаясь за горло. Кажется, ледяные порывы иссушили его до состояния пергаментного листа. Вот только она вовсе не стояла все это время с луком на морозе, а лежала в спальном мешке, здесь, в палатке. Неужели это был сон? Священный олень, вылитый из серебра и снега, молодой охотник, нарушивший традиции своего народа… Видимо, сказывается влияние Силкэ. Но все выглядело настолько реалистичным, что в это невозможно поверить. Холод пробирал ее кожу до мурашек. Ветер хлестал плетью по щекам. Столько боли, желания, страданий. Она чувствовала голод, замерзающие слезы на ресницах парня и стрелу, пронзившую невинную плоть. Пока что-то не вытолкнуло ее обратно в реальность. Реальность, в которой нет ни идолов, ни Божеств, ни родовых тотемов. Есть лишь она и ее друзья, мирно посапывающие в спальниках рядом. По крайней мере, девушка на это искренне надеялась.
****
Первым просыпается Элиот. Регулярные тренировки в боксерском клубе приучили его многим вещам, главной из которых является дисциплинированность. Подъем в полшестого утра стал одной из его привычек, помимо ежедневной предрассветной пробежки и пива с луковыми кольцами вместо завтрака. Когда проводишь на задворках Манхеттена столько времени, что аромат раскаленного асфальта становится твоим парфюмом, общепринятые нормы отходят на третий план вместе с воспитанностью и культурностью, которые первыми летят в мусорное ведро. Обычно за обучение детей отвечают родители, но мать будущего боксера откинула свой священный долг туда же, куда ее сын – правила поведения. Эла воспитывала улица. Она же его кормила, поила, одевала и научила защищаться при необходимости (а такие случаи бывали довольно часто). Единственное, чему за девятнадцать лет она его обучить не смогла – это изысканным манерам.
– Че, как оно? – подошел он к сидящей на камне Кэт. – Бельма не слипаются?
Кэйтин смеряет его оценивающим взглядом, но не отвечает. Может быть, потому, что ни слова не поняла из сказанного.
– Эт понятно. Прикорнешь тут, когда над головой ветер скулит.
– Дело не в этом. Просто… голова болит. Наверное, горная болезнь.
– Че ж ты на гору-то поперлась, коль больна?
Любая другая девушка обиделась бы, если б к ней так обратились, но не Кэт. Она знакома с Элиотом всего пару лет, но этого хватило, чтоб брюнетка привыкла к его манере общения. Кто-кто, а Эл на любезности уж точно не разменивается.
– По той же причине, что и ты. Или ты сюда галок считать пришел?
– Мотал я каких-то там галков. Эт че за зверь ваще?
– Лучше тебе не знать, – улыбается она. Его тугой ум часто выводит Кэт из себя, но также и забавляет. Ей нравится его дразнить. Правда, действовать в этом случае нужно деликатно. Если здоровяк поймет, что над ним издеваются, кто-то может не досчитаться зуба.
– Что за суматоха? – выходит из палатки Калеб. – Вы почему не спите?
– Извини, Каби. Тебя наша маленькая дискуссия разбудила?
Юноша нервно откидывает край шарфа за спину. Его всегда раздражало, когда его называли непонятными кличками и сокращениями. У него славное звучное имя. Неужели так сложно произносить его до конца? Но больше всего его выводит из себя не манера обращения Кэт, а само прозвище. Каби… так его называла только Триа, а она… О ней он не любил вспоминать больше всего.
– И какова же тема вашей беседы?
– Птицы, – подмигивает брюнетка Элиоту, – а точнее, альпийская галка. Весьма благородная и умная пичуга. Она не только общается с собратьями посредством особых звуков, но и имеет привычку подбирать птенцов других видов или высаживать яйца в их гнездах.
– Как Кукушка? – уточняет Калеб, присаживаясь на рюкзак.
– Не совсем, но схожести есть.
– Я имел в виду другую пернатую, не менее смышленую, но куда более коварную.
Брюнетка недоумевающе склоняет голову, хотя по мимолетному блеску в ее черных, как угли, глазах парень понимает, что она прекрасно поняла, куда он клонит. В отличие от Эла, чьи каштаново-рыжеватые брови сползают на переносицу.
– Можно как-то попрощее для уличных пацанов? Так, о чем базар?
– Об известной на весь Нью-Йорк воровке, – поясняет Кэйтин.
– Не просто известной. Ловкой, неуловимой, искусной грабительнице, терроризирующей отпрысков богатых семей.
– Птица-ворюга? Ты меня че, идиотом считаешь, Каб?
– Конечно, но суть не в этом, – продолжает с невозмутимым видом тот. – Кукушка не простая мошенница. Она – искусник своего дела. Полиция за ней уже четыре года без толку гоняется. Все потому, что она мастер перевоплощения. Говорят, никто никогда не видел, как она на самом деле выглядит. Такой себе Арсен Люпен[6 - Главный герой романов и новелл французского писателя Мориса Леблана, «джентльмен-грабитель», преуспевший в ограблениях благодаря искусству перевоплощения.] в юбке. Интересно, какая же она?
Калеб задумчиво потирает ладонь об ладонь. Он не раз размышлял, какой на самом деле может быть главная преступница столицы? Неотразимой красавицей с длинными ногами и томным взглядом, перед которыми не устоял бы сам Папа Римский, или же, наоборот: блеклым, невзрачным куском ничего, на который никто даже в здравом уме не обратил бы внимания? Юноша невольно косится на палатку, где, свернувшись калачиком, посапывает Ивейн, и качает головой. Нет, это было бы слишком легко. К счастью, хриплый голос Элиота выводит его из раздумий.
– Если она такая козырная, откуда эта барыжная кликуха?
– Это не псевдоним, – перетягивает на себя покрывало внимания Кэйтин, – а ее метод. Кукушка не просто обирает сынков столичных миллионеров, но и подбрасывает улики, указывающие на абсолютно других людей, тем самым перекладывая вину на них.
