На четвёртый день утром приехал на драндулете мой отец. Отец был слегка пьян. Выходит, что эту ночь отец спал у наших родственников в горах и с дядей Ильёй выпивал водку, которую отец привёз из города, так как в ауле спиртного нет.
Так нам за ужином сказала тётя Маша, которая предупредила отца о выпивке. Издали услышал трескотню нашего драндулета, появление которого облаял Абрек.
Вслед за Абреком поднялись остальные собаки из аула и сопровождали отца до самых кошар. Отара овец не успела покинуть кошары и чабаны, цокая своими языками, усмирили собак из аула, которые расположились рядом с овцами и внимательно следили за продвижением моего отца на драндулете.
Тем временем отец с приветствиями подошёл к старику Акмалу. Они обратно начали свои переговоры на тему отстрела секача и его вывоза в город.
Старик долго чему-то не соглашался, но, когда отец показал мне, что мы сейчас уезжаем, тогда аксакал ударил с отцом по рукам и они оба вернулся обратно в кошары. По пути обсуждая какие-то детали будущих событий.
Отец сел у костра, как почётный гость и ему оказали особое внимание, как тут того требует обычай гор. После всей церемонии приёма гостя, все мужчины аула расселись вокруг костра и принялись за завтрак.
Лишь чабаны с отарой овец уже покинули кошары и медленно поднимались в горы к сочным травам альпийских лугов. Вероятно, что эти чабаны завтракают до восхода солнца. В то время, когда приехал мой отец, солнце здесь только всходило из-за гор. До обеда отец отдыхал. Он спал в нашем шалаше и его никто не беспокоил.
Мне было как-то неудобно обращаться к отцу, так как отец сам ни стал говорить со мной. Может быть, выпивка ему мешала, а, возможно, что отец просто устал с дороги?
Но только в этот день не играл с пацанами аула, и пацаны меня понимали. Прямо после завтрака мальчишки ушли подальше от кошар и не появлялись мне на глаза до самого обеда.
Лишь издали слышал игру и смех пацанов аула. Но мне не было дозволено играть с ними. Наверно, мой отец хотел, чтобы был рядом с ним?
– Нам надо посмотреть тропу свиней к водопою. – сказал отец, после обеда. – Мне надо определить место лежбища свиней и в ночь сесть в засаду там, где секач стоит на своём дозоре и охраняет стадо. Вожака стада так просто не убьёшь, это умный и сильный зверь, готовый постоять за стадо.
Отец не спеша надел на пояс, кожаный патронташ с патронами заряженными пулями, проверил наличие патронов в патронташе. Как полагается охотнику, открыл затвор ружья и разломил ружье.
В таком виде, раскрытое ружье, положил через плечо и медленно пошёл к опушке леса. Тоже последовал за отцом. Присутствующие мужчины внимательно следили за нами, как за героями, идущими на схватку с врагом.
Никогда не встревал в дела своего отца, но мне было удивительно интересно, почему отец не пошёл в ущелье, где полно следов каптара и свиней, а отправился именно в обход ущелья. Чего ему там надо? Так думаю, что отец зря в горы не пойдёт.
– Если пойду прямо в ущелье, то секач будет знать мой запах. – сказал отец, словно прочитал мои мысли. – Но, если тропу проверю с опушки леса, которая продувается ветром, то секач меня никак не почувствует. Смогу его увидеть раньше, чем он успеет меня обнаружить в лесу по шороху или по запаху моего тела. Нам надо перехитрить вожака стада и захватить его врасплох.
Мы медленно поднимались в гору, по тропе между деревьями. Деревья росли в ущелье и на другой стороне горы. Тропа как бы разделяла два мира природы.
В ущелье были в основном плодовые деревья и ягодники, а также травы и папоротники величиной с человеческий рост. На наружном склоне горы в основном росли хвойные и обычные лиственные деревья, но плодовых деревьев и ягодников там вообще не было, а трава была настолько хилой, что едва прикрывала на склоне землю.
Зато лишайник на склоне горы был на всех камнях и на некоторых деревьях. Остальной растительности на холодном склоне горы не было. Где-то к вечеру мы достигли намеченного отцом места.
Отец хотел было спускаться в ущелье. Но, совершено неожиданно, оступился с тропы и встал прямо на огромную колючку, которая проткнула мне, снизу сандаль правой ноги и поранила сильно подошву.
Свалился на землю и стал плакать от боли. Отец сразу выдрал колючку и сандаль с моей ноги. Яркая кровь потекла с моей подошвы.
Отец пошарил глазами вокруг нас, нашёл несколько листьев подорожника, которые тут же приложил к моей ране на подошве и надел мне вновь на ногу сандаль. От этого мне легче не стало. Как прежде болела нога, не мог идти дальше. Терпеть боль у меня не было никаких сил.
– Возвращаться обратно, плохая примета. – сказал мне, отец. – Ты потерпи, кровь скоро перестанет течь из раны. Посиди здесь. Спущусь в ущелье. Посмотрю следы свиней и вернусь обратно к тебе. Без меня не смей никуда ходить. Здесь не Уллубиевская балка. Можешь заблудиться.
Отец ушёл, а мне сказал остаться одному на опушке дикого леса. Где всюду водится много диких зверей и каптар гуляет вместе со свиньями на водопой к таинственному водопаду, где-то там внизу ущелья.
Вот только мне приходится сидеть здесь, дрожать от страха, холода и боли моей правой ноги, которая опухла, как валенок. При такой боли можно душу Каптару отдать или откинуть сандалии.
Серые сумерки незаметно поглотила страшная тёмная ночь. С гор спустилась ночная прохлада. Прямо из ущелья потянуло сыростью. На мне были сандалии, трусы и майка. Вся кожа на моём теле покрылась пупырышками от холода, а волосы на моих руках и ногах поднялись, стали колючими, как иголки. Под листьями подорожника на раненой подошве набралось много крови и в правом сандале хлюпало, как от болотной грязи.
Нога сильно опухла. Кружилась голова и слегка тошнило. Боялся, что сейчас в лесу потеряю сознание. Поэтому щипал себя, чтобы хоть как-то бодрствовать и быть в состоянии контролировать своё сознание.
Но это мне мало помогало, голова продолжала кружиться. Чтобы меня не съели хищники, если потеряю сознание, залез на дерево и укрепился между ветками так, что во время сна или потери сознания не мог упасть вниз.
Конечно, мне не хотелось быть съеденным хищниками или умереть в лесу на ветках. Как всегда, время движется быстро. Вскоре ночь приняла землю в свои черные объятья. В небе появились миллиарды звёзд. В ущелье захихикали и заухали, ночные звери и птицы.
Заскрипели от старости огромные деревья. Всюду были слышны разные лесные шорохи. Мне было очень страшно. Мне некуда было деться. До кошар далеко и одному мне идти в лесу страшно.
Кроме того, отец такой строгий, что если уйду с этого места один, то он мне может всыпать хорошего ремня. Мне ничего не оставалось делать, как ждать отца или сидеть здесь до самого утра.
Надо только удобно сесть, чтобы хорошо выспаться на дереве. У меня стали слипаться глаза. Чуть не заснул, как вдруг, где-то выше на опушке леса, услышал шаги и непонятный мне разговор.
Хорошо пригляделся и при слабом свете луны увидел две человеческие фигуры. Возможно, что это мой отец с кем-то встретился в ущелье? Они вместе смотрели следы свиней.
Ветки дерева, на котором сидел, были низко от земли и находились вблизи тропы на опушке леса. Мне совсем не требовалось больших усилий. Спрыгнуть с дерева рядом с людьми, идущими по тропе в мою сторону.
Удобно расположился на ветках, чтобы было легче соскочить на тропу, скользящую по склону горы близко от дерева. Когда две тёмные человеческие фигуры поравнялись рядом с моим деревом, то с шумом и криками упал прямо перед ними.
– Гр-р-р! Ого-го! – громко прокричал, в середину ближней фигуры, от страха чуть сам не умер.
Передо мной стояло какое-то огромное волосатое чудище. Даже ощутил это руками, когда во время прыжка не удержал равновесие и руками коснулся упругого тела, покрытого густой шерстью или волосами.
Рост у него такой огромный, что моя голова едва доставала ему до пояса.
От страха в тот момент не мог разобрать, кто был передо мной. Одно мгновение прошло от увиденного мной чудища.
Через несколько секунд мчался с дикими воплями вниз по тропинке, не чувствуя под собой ног. Даже совсем забыл о своей раненой подошве правой ноги и о своём очень плохом состоянии, которое не давало мне уснуть.
Бежал так быстро, как никто никогда не бегал. Неизвестно, сколько пробежал вниз горы, поглощённый истерическим страхом, но не успел опомниться от страха, как откуда-то из леса выскочила огромная кавказская овчарка и громко лая побежала следом за мной.
У меня словно появилось второе дыхание от добавочного страха. Быстрее пустился бежать вниз горы. Собака вплотную следовала за мной и пыталась укусить меня за пятку.
Даже чувствовал, как собака тычется в мои пятки мокрыми губами и носом. У меня ещё больше прибавилась скорость. Следом за собакой из леса выскочил на лошади чабан.
Чабан что-то громко кричал мне и собаке, но не мог никак понять, так как не знал этого языка и продолжал бежать, прямо как затравленный зверь. Так бежал долго и не мог остановиться, а сердце моё вот-вот готово было выскочить из груди от бега и от страха.
Ни знаю, чем бы всё закончилось бы, но зацепился ногой об какую-то палочку и со всего бега рухнул на твёрдую землю. Да так сильно, что в кровь разбил своё лицо, тело, руки и ноги.
От самой головы до ног на мне не было целого места. Всё тело было ободрано до крови от скольжения по горной тропинке, когда со всего маха рухнул на тропу и по инерции пролетел ещё по камням.
Переломов у меня вовсе нигде не было. Как только свалился на землю, собака остановилась возле меня и стала гавкать, но не кусала. Подъехал на лошади чабан и отогнал от меня собаку.
Но, уже через мгновение, потерял сознание, только чувствовал, как ноет от боли моё тело и меня куда-то несут большие мужские руки, которые мозолями впились в мои раны.
Боль в ободранных ранах была такая ужасная, что стал стонать в бессознательном состоянии. Очнулся в кошарах, к вечеру нового дня. Моё тело сплошь было перебинтовано какими-то разными тряпками.
Видимо, что в ауле не было бинтов. Ссадины и ушибы тоже ныли. Была такая боль, от которой хотелось выть волком. На своём лице всюду чувствовал ободранные места и синяки.
Болела голова и сильно тошнило. Очевидно, опять сотрясение головы. Такое состояние у меня было во время сотрясения головы после удара мотоциклом. Теперь всё повторилось. Вновь моя спина была холодной и не чувствовал своего тела в обычном состоянии.
Возможно, что меня парализовало? Так как руки и ноги лежали рядом, как плети, а спина была, словно доска.
Вокруг меня сидели мальчишки и девчонки аула. Смотрели на меня глазами полными слез и ничего не говорили. Когда увидели, что открыл глаза, то позвали старика Акмала.
– Саша, почему так сильно бежал? Собаки не кусают. – спросил меня старик. – Где твой отец?
Мне было больно даже моргать, ни то, чтобы говорить. Боялся, что мои заживающие раны на лице порвутся при разговоре, так как чувствовал, как они натянули моё лицо. Поэтому промолчал.
Но мои солёные слезы сами по себе стали стекать по моему лицу, обжигая солью не затянувшиеся раны. Отчего мне было, больно и неприятно, но не мог пошевелиться и терпел эти издевательства от слез на самом себе.
Всё существо моей жизни было напряжено, как сильно натянутая струна, готовая в любое мгновение лопнуть, чтобы не иметь связи с музыкой жизни.
Кожа на моём теле, подобно папиросной бумаги, могла от лёгкого движения в любой момент порваться, просочиться моей собственной кровью.
В таком положении лежать было ужасно неприятно. Но и поменять позу также не мог. Всё моё тело было парализовано от боли. Лишь на второй день, когда мой организм стал истощать, меня начали кормить из самодельной деревянной ложки, каким-то суповым бульоном, вкус которого не мог никак определить.
Но моё сознание подсказывало мне, что если хочу жить, то должен кушать всё, что мне дают эти люди. Можно сказать, что через силу, стал осторожно употреблять пищу и почувствовал, как жизнь опять возвращается в моё тело.
Питательные соки жизни растекались по всему моему телу. До этого напряжённые от боли жилы и ткани организма стали постепенно принимать обычное состояние.
Кровь в венах и артериях забурлила, ко мне вновь стал возвращаться интерес моей жизни. Вот только отца моего до сих пор рядом нет. Что с ним случилось?
Может быть, каптар его убил? Сидел тогда, примерно, до середины ночи, но выстрелов из ружья не слышал. Отец прошел всю войну. Служил в «Дикой дивизии», в которой в основном были представители кавказских регионов и бывшие заключённые «смертники», у которых был только один выход – выжить и дойти до Берлина. Эта дивизия всегда находилась на передовой позиции советской армии. Мой отец много кратно раз рассказывал, что даже после многочисленных ранений его вновь отправляли служить в ту дивизию в передовые части. Так что у отца был богатый опят на выживание в любой ситуации, раз он выжил в такой ужасной войне с фашистами. Да и охотник он очень хороший.
Никогда из охоты не возвращался домой пустыми руками без дичи. Очевидно, что в том есть какая-то особая причина, что он не вернулся с охоты. Надо мне только дождаться его возвращения и всё будет ясно.
Можно было бы послать за ним людей из аула, но они никогда не пойдут туда, где каптар и дикие свиньи. Каптара горцы боятся, а свиней призирают. Надо ждать, когда отец вернётся из ущелья. Отец с войны вернулся живым и тут не погибнет. Ни такой он человек, чтобы погибнуть в мирное время.
Шёл четвёртый день ожидания отца. Люди из аула всё чаще стали вспоминать каптара, Аллаха и Избербаш.
Кое-что научился понимать из разговора на местном языке и сделал свой собственный вывод.
Местные жители аула думают, что каптар убил моего отца. Теперь им надо меня больного и раненного отправить как-то домой в город, чтобы ещё и не умер здесь.
Всё также лежал без движения. За мной ухаживала старая женщина, которую звали Манаба. Несколько раз приходил старик Акмал, который спрашивал меня об улучшении моего здоровья. Видимо старик сам решил отвезти меня домой в Избербаш.
Просто никак не мог собраться из-за своей семьи. Ведь он здесь в кошарах, ни только старший по возрасту, но и глава своего племени. Все слушают его и выполняют все его поручения.
– Акмал! Прошу тебя, не увози меня домой без отца. – сказал старику, когда он вновь подошёл ко мне. – В соседнем ауле, за перевалом, живут мои родственники. Ветеринар Исса и врач, его жена Маша. Отвези меня лучше туда, к ним. Они за мной присмотрят и организуют поиски моего отца. Тебе тоже не надо ехать в город. Дорога дальняя и трудная. У тебя тут большая семья.
– Почему сразу это ни сказал? – возмущённо, спросил старик. – Меня, как-то, Маша лечила. Если твой отец сегодня не появится, то тебя завтра отвезу на бричке домой к твоим родственникам.
Акмал ушёл по своим делам, а остался лежать в кошарах за дувалом под камышовой крышей, через щели которой пробивались яркие лучи солнца и сушили мои заживающие раны на лице.
Манаба принесла козье молоко и стала делать мне примочки на раны молоком, а после просушки ран на солнце смазала их каким-то жиром. Даже чувствовал, как после этих процедур мои раны заживают. Меня только беспокоила моя неподвижность, которая ни давала мне быстрее выздоравливать. Лежать так было тоже противно. Человек, по своей натуре, очень подвижный, а тут лежу, как бревно и с пацанами из аула не могу поиграть.
Мальчишки и девчонки из аула, постоянно приносят из леса различные ягоды и кормят меня ими прямо из своих рук, так как не могу руками двигать. Дети что-то приятное говорят мне на своём языке, но плохо понимаю их язык, зато жесты мне больше понятны.
Вот только не могу им жестами объяснить общие понятия окружающей меня жизни и поэтому улыбаюсь им за их внимание, которое помогает мне выжить.
Где-то к обеду услышал шум и крики со стороны ущелья. Прибежали пацаны, без всяких объяснений они подняли меня на руки и понесли на другую сторону дувала, откуда было видно ущелье.
Со стороны ущелья, опираясь на палку, шёл мой отец. Едва он вышел из теневой полосы гор на поляну, как тут же свалился на землю.
Мужчины из аула побежали к моему отцу и на своих руках принесли его к кошарам. Лицо отца было обросшее щетиной, а также измучено длительным голодом и бессонницей.
На голове у отца запеклось много крови. Отца положили рядом со мной у дувала и сделали ему искусственное дыхание. Отец открыл глаза и на одном дыхании выпил целый кувшин козьего молока, которое ему дал старик Акмал.
Отца никто из аула не спрашивал, где он был четыре дня. Все были рады тому, что мой отец остался жив и его не убил каптар. Может быть, отец был без сознания все четыре дня?
Возможно, что каптар ранил отца? Отец спал до следующего утра. Но уже с первыми лучами солнца стал вести переговоры с Акмалом, чтобы вывести убитого им секача из ущелья в Избербаш.
Старик соглашался выполнить уговор насчёт обещанных баранов, гусей и кур, но вывозить отсюда секача категорически отказывался. Говорил отцу, что у него бричка поломалась и лошадь сильно больна. Хотя вчера говорил, что отвезёт меня на бричке к тёте Маши.
Значит Акмал сейчас врал, так как после секача, то есть свиньи дунгус, мусульманам пользоваться бричкой и лошадью вообще нельзя.
Бричка и лошадь в горах стоят очень дорого. Купить такое добро им в горах негде. В горах лошадь дороже золота. Аллах не велит мусульманам трогать дунгуса, грязное животное, которое испоганило место купания Мухаммеда, проповедника Аллаха.
Когда Мухаммед купался в водоёме, в это время пришла свинья и легла туда своей грязной задницей, тем самым испоганила святое место ислама. Мухаммед сказал, что эту часть свиньи кушать нельзя, но только не уточнил именно какую.
По этой самой причине мусульмане не едят свиней вообще и призирают свиней за скверный поступок перед исламом. Так мне объяснил один мусульманин.
Вот почему старик Акмал ищет любую причину, чтобы только жители аула не имели контакта с дунгусом и не осквернили свиньёй место в своём ауле. Так как нельзя будет пользоваться осквернённым видом.
– Если оставлю секача у вас в ущелье. – со злобой в голосе, сказал отец, – то он станет разлагаться и в вашей долине начнётся эпидемия. Тогда вам никто не поможет и вам придётся либо вымирать всем аулом, либо покинуть долину навсегда. Так что у вас нет другого выхода, как только помочь мне вынести секача из ущелья, хотя бы до моей машины. Чтобы не осквернять ваш обычай свиньёй, привяжу секача к двум длинным палкам.
Четверо мужчин возьмутся за концы этих палок и вынесут секача к моей машине. Так никто из ваших мужчин не коснётся дунгуса. Дальше с дунгусом разберусь сам. Вы лишь помогите мне с ним до погрузки на машину.
Старик Акмал долго беседовал с мужчинами своего аула, но никто не соглашался. Тогда старик показал на троих рослых парней и сам пошёл четвертым. Вероятно, это были дети Акмала, которые не посмели выступить против воли старика и повиновались его приказу.
Мой отец, с ружьём и верёвками, пошёл следом за стариком и его парнями. Они ещё не успели выйти на поле, как со стороны кошар за ними побежал ещё один парень, видимо с их рода.
Решил помочь своим соотечественникам и моему отцу. Вся группа в шесть человек остановилась и после непродолжительного разговора с этим парнем, двинулись дальше в ущелье.
Старик Акмал дальше не пошёл. Он вернулся обратно в свои кошары и занялся своим привычным делом.
Все зеваки разбрелись по своим местам. Манаба принесла мне кушать суп. К полному выздоровлению мне нужно было хорошо кушать и набираться калорий.
Через пару часов появился мой отец с парнями. На двух длинных шестах парни несли огромного кабана-секача, который был настолько большой и тяжёлый, что два толстых шеста прогибались с кабаном почти до самой земли.
Парни едва передвигали свои ноги под тяжестью этого груза. Трофейная процессия направилась в сторону нашего драндулета, который стоял далеко от кошар, чтобы запах дунгуса не осквернял жилище мусульман. Парни подошли к нашей мотоколяске и положили кабана на выступ сзади сидения. Драндулет вздрогнул всем своим корпусом и спустил свой дух сразу с двух задних колёс.
Затем слегка качнулся взад, задрал к верху своё единственное переднее колесо и перевернулся кверху колёсами, сбросив с себя секача, который бухнулся на землю.
Зрелище было, словно на родео у ковбоев с Дикого Запада. Драндулет вращал колёсами, как раненый бычок копытами. Туша кабана валялась рядом прямо на дороге.
Отец ни стал убиваться горем. Он тут же перевернул мотоколяску обратно на колёса. Достал из-под сидения драндулета насос и ниппеля для колёс. Так как старые ниппеля лопнули под тяжестью кабана.
Заменил оба старые ниппеля на новые и быстро стал качать колеса своей мотоколяски. Парни по очереди помогали отцу качать колеса. Вскоре драндулет был готов к дальнейшей поездке.
