В 2112 году
Оуэн Оливер
Т. С. Стриблинг
Уильям Александер
Чарльз С. Вольф
Эдгар Мэхью Бэкон
Уильям Эдмунд Барретт
Джуниус Бейли Смит
Томас П. Байрон
Джон Ульрих Гизи
Эллис Паркер Батлер
Чарльз Мэги Адамс
Оскар Кук
Джек Хьюкелс
Денис Геннадьевич Балонов
Погрузитесь в поразительную коллекцию научно-фантастических рассказов и новелл, написанных в бурный период с 1910 по 1927 год, известный как "эпоха радия".На заре атомной науки, когда человечество было захвачено очарованием и трепетом от открытий в области радиоактивности, эти произведения предвосхитили революционные изменения в нашем понимании мира.Этот сборник предлагает в красочной форме изучить представление об идеях и мечтах, сформировавших научно-фантастический жанр.Включенные истории охватывают широкий спектр тем и отражают не только научные достижения того времени, но и социальные, культурные и политические перемены, которые формировали мир.Окунитесь в эту блестящую антологию, где научные чудеса встречаются с безграничным воображением, приглашая вас задуматься о том, что может принести будущее и что это значит быть человеком в эпоху стремительного прогресса.
Оскар Кук, Уильям Эдмунд Барретт, Эллис Батлер, Джуниус Бейли Смит, Чарльз Мэги Адамс, Джек Хьюкелс, Чарльз С. Вольф, Уильям Александер, Т. С. Стриблинг, Эдгар Мэхью Бэкон, Оуэн Оливер, Томас П. Байрон, Джон Ульрих Гизи
В 2112 году
Сам
Эдгар Мэхью Бэкон
Миссури разлилась. Говоря обычным финансовым языком, произошел спад в сфере недвижимости, и несколько тысяч акров хорошо защищенных пахотных земель отказались от своих древних прав на прибрежные территории и превратились в простую желтую грязь, которая проносилась мимо Гласкоу и Бунвиля со скоростью пятьдесят миль в час. Между Эрроу-Рок и Лисбоном поток, раскинувшийся под островами, пытался на бешеной скорости влиться в свое сужающееся русло, с бешеной стремительностью бился об извилистый берег, разрывая, перемалывая и захлестывая его.
Когда стена мутной пены, обозначавшая границу наводнения, стала заполнять окна и дверной проем дома Майка Касседи, семья решила, что пора уходить. Их бегство сопровождалось громкими причитаниями, которые исполняла Джейн Касседи, жена рабочего, а Эллен, Джейни и Мейми Касседи подхватывали их по мере своих сил. Бабушка МакКри, жертва ревматизма, ковыляла в слезливом молчании, благочестиво перекрестившись, когда маленькая группа бездомных беженцев достигла более безопасного места на обрыве. Они были не одиноки в своем бегстве. Остановившись, несчастная семья оказалась в окружении таких же несчастных соседей, и это обстоятельство значительно смягчило тяжесть их несчастья.
Семья оказалась в окружении таких же несчастных соседей, и это обстоятельство значительно смягчило тяжесть их несчастья.
Рядом находилась миссис Тун со своими шестью детьми, и каждый из них был с заплаканным лицом, а миссис О'Грейди сокрушалась совместно с миссис Донелли и вдовой Дэйли.
Около трех часов дня, поколебавшись некоторое время на своем фундаменте, дом Касседи поплыл. Он двигался, пока не ударился о единственное неподвижное здание в округе – маленькую каменную церковь Святой Анны. Последнее, что видела убитая горем семья, – это то, как дом разлетается на куски по водной глади.
Майк Касседи и не думал присоединяться к пустым причитаниям женщин и бесцельным рассуждениям большинства мужчин. Сохранив упряжку и повозку, он занимался спасением до тех пор, пока сумерки не опустились на землю и потоп. Результатом его трудов стала груда пиломатериалов, пестрая по своему разнообразию, но вполне достаточная для того, чтобы построить убежище, не уступающее ни лагерю Кирнсов, ни царскому дворцу О'Брайанов.
Когда ночь накрыла бурлящие воды Миссури, и последний горемыка на обрыве забылся тревожным сном, на затопленном участке земли, где стоял дом Касседи, произошло странное событие. Госпожа МакКри, наделенная способностью видеть вещие сны, когда происходят важные события, узрела в своих снах огромный новый дом, несущийся по течению. Он стоял на мели, нижний угол передней части здания сначала зацепился за подтопленный брус, а затем, по мере выравнивания, его все больше и больше тянуло на восток, пока наконец он прочно не осел в двадцати шагах от того места, где стоял старый дом.
С первыми лучами солнца Эллен, Тесси и Мейми проснулись и отправились в путь. Они направились к краю обрыва, чтобы узнать что-нибудь новое. Через пять минут они вернулись, запыхавшиеся от волнения, и влили удивительную историю в доверчивые уши бабушки.
– Новый дом, больше и лучше нашего, – объявила Тесси.
– А еще на нем есть краска! – дополнили другие сестры, бурно радуясь тому, что эта важная новость, принесенная с собой, почти перевесила бы славу первого сообщения, была упущена проворной Тесси.
Бабушка не выказала никакого удивления, но, поднявшись, без слов взяла трость и, уже одевшись, медленно зашагала к указанному месту, а ее только что проснувшаяся невестка, все еще протирая глаза от сна, с невероятной поспешностью надела на себя ту одежду, которую требовали приличия, прежде чем предстать перед взором рано поднявшихся соседей. Майк Кэсседи, окоченевший и измученный вчерашними подвигами, еще долго не мог прийти в себя, бедняга; но в конце концов и он присоединился к маленькой процессии, и в итоге бабушка МакКри прибыла к обрыву последней.
– Неужели больше никто не видел эту красоту?
Голос миссис Кэсседи понизился почти до шепота перед лицом того, что, как она не сомневалась, было чудесным провидением.
– Да, да, все именно так, как я и видела, – повторила бабушка. – Именно так, как я видела это прошлой ночью в своем сне.
– Что это вы говорите? – спросила миссис Касседи.
– Бабушка рассказала об этом, – прошептали дети друг другу, а Майк, который, как известно, вообще редко разговаривал, если только не хотел сказать что-то важное, и то только после того, как пройдет время, обратил свое строгое лицо к мудрой женщине.
– Да, – повторила бабушка. – Я видела это, пока вы храпели, не позже полуночи. Я видела, как он опустился на стрелу и на косу, где он сейчас и находится, и туда я и пойду.
Вскоре в лагере беженцев на обрыве узнали, что семья Майка Касседи облагодетельствована Небесами и получит лучший дом взамен утраченного, и, чтобы усугубить волнение, вызванное этой удивительной новостью, торжественно передали, что его построила госпожа МакКри.
– Она удивительная женщина.
– Аве. У нее второе зрение.
– Раз уж она его поставила, разве дом теперь не принадлежит ей?
– Шшш! Какая тут связь? Разве у нее никогда не было дома? Майк Касседи был добр к этой женщине, и неважно, где она жила – в своем доме или в его, – гарантирую, что она никогда не почувствует разницы.
Этот вопрос о праве собственности на дом, не обремененный ни свидетельством о праве собственности, ни договором аренды, ни закладной, ни другими документами, которыми принято обвешивать недвижимость во всем мире, был очень кстати. Прежнего владельца, похоже, не было. По совету доброго священника, отца Джозефа, Касседи старательно пытался выяснить, откуда взялся этот дом; но, хотя его расспросы простирались на тридцать миль вверх по реке, а объявления об этом жилище были опубликованы в нескольких газетах между Бунвилем и Лексингтоном, никаких следов владельца обнаружить не удалось.
Так и вышло: к тому времени, когда наводнение полностью спало и грязь, покрывавшая сад Касседи, высохла настолько, что до нового дома теперь можно было дойти пешком, изгнанная семья вернулась в расширенные и улучшенные владения, а уважаемые знакомые стали осторожно говорить о нем как о доме мистрис МакКри.
Благословенна будь сия ноша. Даже в спешке своего бегства Касседы смогли взять с собой священнейших семейных покровителей, а что касается мебели, то они могли позволить себе лишиться тех немногих простых старых вещей, которыми обладали, учитывая, что в новом жилище их было вдвое больше, и к тому же гораздо лучшего качества.
Здание было не совсем в том месте, где хотелось бы, но с помощью своей упряжки и добровольной помощи соседей Касседи удалось поднять его на домкратах, пока оно не встало на нужное место. Когда семья, под поздравления друзей и к собственному большому удовлетворению, официально вступила во владение домом, а аккуратный Касседи со своей бригадой растащил разнородную кучу пиломатериалов, приютившую их на холме, и построил из нее забор, которому завидовали все соседи, люди даже начали шептаться, что Касседи выбиваются в люди, а отец Джозеф предположил, что благодарность будет уместнее всего передать приходу Святой Анны.
Но как приблизить или чем предварить открытие, которое переполнило чашу восторженных Касседи? Заявление о том, что мебель нового дома по объему и стоимости вдвое превосходит старую, не совсем соответствует истине. В одной из четырех спален (ни в одном доме на Скрипичной горе не было больше двух) стояла тяжелая кровать из черного ореха, с рессорами и матрасом, вполне сухим, несмотря на то что нижний этаж дома был насквозь промокшим. Изголовье кровати было высоким и богато украшенным изголовье кровати было высоким и богато украшено узорами, а боковины отличались необычной толщиной. В целом это был массивный предмет мебели, такой, какой мог бы иметь богатый человек, но совершенно не соответствующий обычным запросам таких людей, как Касседи. В самом центре высокого изголовья находился рельефный орнамент или щит, а на нем, свисая с небольшого крючка, висела картина, подобной которой в Фиддлерс-Неке еще не видели. Молодая женщина с русыми волосами, голубыми глазами, благочестиво возведенными к небу, и нежными руками, сцепленными в знак неизменной преданности, занимала раму из флорентийского золота, выполненную в форме подобия креста. Неудивительно, что потрясенная семья отнеслась к этой миниатюре и ее оправе с суеверной любовью. Для их простых умов она была одновременно символом и воплощением их новой жизни,
В течение нескольких дней соседи, вернувшиеся в деревню, были допущены к драгоценности. И только один из них выразил несогласие с тем, что это подобие святой, а когда отец Джозеф присоединил свое одобрение к общему вердикту, вопрос был признан решенным без всяких споров. Поговаривали даже, что сама святая Анна прибыла, чтобы взять Касседи под свою особую защиту, и вокруг дома бригадира начал собираться ореол святости. Конечно, это ему дорого обошлось, ведь достоинства и репутация всегда стоят дорого. Не было никаких сомнений, что столь уважаемый человек должен сделать для кюре больше, чем можно было ожидать от его менее удачливых соседей. Отец Джозеф, безусловно, придерживался этой точки зрения, и справедливости ради следует сказать, что Майк Касседи полностью ее разделял и трудился допоздна, чтобы поддержать свое новое достоинство. Дела его пошли в гору; вместо двух лошадей в течение года у него появилось шесть, а в качестве помощников были наняты двое крепких, здравомыслящих парней, так что со временем он стал самым преуспевающим человеком в общине.
В новой большой спальне, на роскошной кровати, под благословенной картиной, они поселили бабушку МакКри. Дружеский спор между матерью и дочерью был разрешен благодаря неожиданному высказыванию Майка.
Твоя мама займет эту комнату, кто же еще?" Действительно, кто же еще. Вся семья согласилась с тем, что это ее право, и не только потому, что она его "заслужила", но и по причине ее преклонных лет, ревматических болей и большой любви к ней, старушка была с любовью размещена в лучшей комнате.
– Дорогая, – сказала она дочери, – вы слишком добры к этой бесполезной старухе. Мне было бы приятнее, если бы ты и Майк, добрый, честный человек, устроились в ней.
– Ни слова, и не надо себя так называть, – ответила миссис Кэсседи, суетливо наводя порядок в и без того безупречном помещении. – Как бы мы с Майком выглядели, валяясь на большой кровати, а вы – на соломе. Мне было бы стыдно так поступать. Мы еще молоды, и наши кости отдыхают, где бы мы ни были.
В первую ночь, когда бабушка МакКри спала в большой кровати, она с трудом опустилась на колени у изголовья матраса и, поднявшись, коснулась картины тонкими, дрожащими пальцами. Затем она прочитала молитву и осенила себя крестом, чувствуя себя в безопасности и достатке, как никогда прежде за всю свою долгую, наполненную трудом жизнь. Не сам ли "Он" присматривал за ней?
В новой большой спальне, на роскошной кровати, под благословенной картиной, они поселили бабушку МакКри. Дружеский спор между матерью и дочерью был разрешен благодаря неожиданному высказыванию Майка.
– Твоя мама займет эту комнату, кто же еще?
Действительно, кто же еще. Вся семья согласилась с тем, что это ее право, и не только потому, что она его "заслужила", но и по причине ее преклонных лет, ревматических болей и большой любви к ней, старушка была с любовью размещена в лучшей комнате.
– Дорогая, – сказала она дочери, – вы слишком добры к этой бесполезной старухе. Мне было бы приятнее, если бы ты и Майк, добрый, честный человек, устроились в ней.
– Ни слова больше и не надо себя так называть, – ответила миссис Кэсседи, суетливо наводя порядок в и без того безупречном помещении. – Как бы мы с Майком выглядели, валяясь на большой кровати, а вы – на соломе. Мне было бы стыдно так поступать. Мы еще молоды, и наши кости отдыхают, где бы мы ни были.
В первую ночь, когда бабушка МакКри спала в большой кровати, она с трудом опустилась на колени у изголовья матраса и, поднявшись, коснулась картины тонкими, дрожащими пальцами. Затем она прочитала молитву и осенила себя крестом, чувствуя себя в безопасности и достатке, как никогда прежде за всю свою долгую, наполненную трудом жизнь. Не сам ли "Он" присматривал за ней?
В результате пребывания на открытом воздухе во время наводнения у бабушки обострился ревматизм. Когда ее впервые уложили в большую кровать под благословенной защитой "Самого", она чуть ли не двоилась от боли, и даже ее благочестивые благодарения и прошения к Небесам сопровождались стонами и вздохами. Теперь чудо, или то, что имело сильное внешнее сходство с ним, дало семье Касседи и их соседям новый повод для изумления. Первые двадцать четыре часа пребывания в постели ознаменовались заметным улучшением состояния госпожи МакКри. В конце второго дня она встала, заявив, что боли ее покинули, и предложила дочери свою помощь по хозяйству. На третью ночь – но это секрет бабушки и ее младшей внучки – она поразила Мейми, вызвав ее на соревнование по прыжкам со скакалкой, и ловкость, проявленная помолодевшей старушкой, могла сравниться только с изумлением ребенка или с ее собственным последующим покаянием. Подробности выздоровления бабушки, за исключением эпизода с прыжками со скакалкой, вскоре стали достоянием общественности. Возможно, у сомневающихся возникли бы сомнения в правдивости этой истории, если бы бабушку не видели часто без трости, живым свидетелем сверхъестественной силы "Самого".
Джейни Мак, хромая с самого рождения, жила в следующем доме от дома Касседи, когда произошли эти события, и после долгих обсуждений ее мать решилась спросить у бабушки Маккреа, может ли Джейни переночевать одну ночь в большой кровати.
– Не на одну ночь, но на сколько надо, если это пойдет ей на пользу, – последовал радушный ответ. – Не скажу, что "Сам" ее вылечит, но вреда не будет. Я и сама теперь так молода, что могу прыгнуть в воду, и ничего страшного не случится.
Дядя Джейни, признанный скептик Фиддлерс-Пойнта, от души потешался над "суевериями этих девчонок"; но когда по истечении недели Джейни вышла из дома Касседи без своих костылей, он тут же развернулся и отправился в Канзас-Сити на поиски работы, которая, как он слышал, ждала его там.
Отец Джозеф был в отъезде в то время, когда происходили эти чудесные исцеления. Вернувшись в Фиддлерс-Пойнт, он застал поселение в полном смятении.
– Что это за история о том, что в вашем доме творятся чудеса? – спросил он Майка.
В голосе доброго священника слышалась суровость, ибо для него это был серьезный вопрос, о котором в любом случае следовало доложить начальству в церкви, провести тщательное расследование и, если это заблуждение, сурово пресечь.
– Мне сказали, что картина исцелила госпожу МакКри и Джейни Мак, – уточнил он.
Майк покрутил в руках хлыст и сделал над собой некоторое усилие, прежде чем механизм его челюстей смог сформулировать ответ.
– Они действительно так говорят, – наконец признал он.
– А вы что скажете? – нажал священник.
– Они обе ходят, – последовал неторопливый ответ.
Не добившись от Майка ничего другого, отец Джозеф отправился навестить пострадавших и обнаружил, что они активны, как и было заявлено. Все еще озадаченный и встревоженный, не желая позволить заблуждению проскользнуть в свои ряды беспрепятственно и не желая быть препятствием для того, что может быть действительно благом Небес, осторожный священник обратился к Касседи с просьбой. Его уже много лет мучила досадная нервная болезнь, от которой подергивалась левая сторона лица. Позволит ли его семья переночевать в чудесной кровати?
Он не собирался предавать этот эксперимент огласке, но, забыв приказать Касседи хранить молчание, вскоре разнеслась весть о том, что отец Джо, а не кто иной, сам собирается поспать в постели бабушки МакКри.
Много было предположений о результатах эксперимента священника, много было бы комментариев, если бы эта маленькая община могла наблюдать за странными событиями, происходившими в большой спальне, после того как Касседи пожелали своему преподобному гостю спокойной ночи и ушли к себе на покой. Прежде всего, отец Джозеф достал несколько священных символов и инструментов своего высокого сана и предался столь продолжительным молитвам, что часы пробили ровно двенадцать, когда он улегся. Но даже тогда он не выказал ни малейшего намерения раздеться, а облачился скорее в одеяния своего сана и со свечой и книгой принялся, согласно давно устаревшим правилам, определять, может ли изображение над головой по какой-то случайности получить свою необыкновенную силу от духа тьмы и зла.
Странное, но впечатляющее зрелище представлял собой священник, в полуночном уединении совершавший священные обряды при свете одинокой свечи, чтобы оградить свой приход от возможного некромантического влияния.
Отец Джозеф не был особенно суеверным человеком, но он обладал богатым воображением и был очень добросовестным, и его действия в доме Касседи в ту ночь были противопоставлением всего легкомысленного и суетного. В конце концов, убедившись, что, какой бы ни была картина, она точно не является результатом сатанинского вдохновения, добросовестный священник снял с себя одежду и положил голову на подушку под " Самим", где, утомленный долгим бдением, вскоре погрузился в восхитительный сон. Он не просыпался до тех пор, пока миссис Касседи, встревоженная его долгим молчанием, не постучала робко в дверь спальни. Бодро ответив ей, он вскочил с кровати, ощущая прилив новых сил. Не успел он одеться, как в нем самом произошла большая перемена. Нервное расстройство, которое мучило его на протяжении двадцати лет, полностью покинуло его. Он спустился в семейную гостиную в состоянии изумления. Касседи собрались вокруг него с возгласами удивления и выражениями радости, и вскоре половина прихода собралась у дверей бригадира, чтобы узнать о новом чуде, которое сотворил "Сам".
В течение нескольких дней после этого события в Фиддлерс-Пойнте больше ни о чем не говорили. Обычные повседневные дела казались ничтожными по сравнению с поразительной очевидностью того, что целый ряд сверхъестественных деяний был совершен в том самом районе, где еще недавно мужчины стояли в ужасе, а женщины оплакивали потерю имущества и уничтожение плодов труда всей жизни.
Таких собраний, какие отец Джозеф собирал в маленькой церкви Святой Анны, таких перевоспитаний закоренелых отступников, таких обращений непокорных еретиков, такого благочестия среди женщин его паствы и таких щедрых пожертвований в различные фонды церкви, никогда прежде не знали в этом бедном приходе.
По мере того как слухи о чудесных исцелениях распространялись и, несомненно, усиливались, калеки из других приходов стали посещать нищенствующий и давно презираемый Пойнт и умолять о допуске к благодатному присутствию "Самого". Сверху и снизу по реке они прибывали все чаще и чаще, пока Касседи не стали испытывать нехватку времени, чтобы принимать их и одновременно вести домашние дела в своем хозяйстве. Их уединение уходило в прошлое, и на него приходилось оглядываться с сожалением и тоской. Майк больше не мог, вернувшись с работы, накинуть халат и натянуть чулки без обуви в уюте собственного дома. Дети с утра до вечера были одеты в свои лучшие платья и вели себя наилучшим образом, что, после того как новизна улетучивалась, становилось крайне утомительным. Бабушка МакКри, бедная женщина, не могла больше наслаждаться своей большой комнатой и прекрасной кроватью, видя, что днем в помещение вторгаются любопытные или беспокойные паломники, а ночью его обычно занимают один или несколько хромых, неходячих или слепых.
Поначалу, когда те, кто находился в тяжелом положении, просили о возможности занять большую кровать, сердца миссис Кэсседи и бабушки МакКри таяли, и незнакомцев принимали безвозмездно, чтобы они могли получить пользу от целебного влияния "Самого"; но через некоторое время, действуя по совету отца Джозефа, за эту привилегию стали брать небольшую плату. Честный священник, преисполненный благочестивой радости по поводу появления такого чуда в его приходе, уведомил об этом своего епископа, и тот немедленно прибыл, чтобы приложить печать своего одобрения к делу, которое обещало принести славу его епархии.
Когда великий человек вошел в почтенное жилище Касседи, маленькие девочки застыли в благоговейном молчании, а женщины нарядились, как на большой праздник, и с трепетной преданностью сопровождали его, в то время как даже Майк был вынужден остаться дома, отдать свободу своего мускулистого тела в рабство воскресной одежды и подчинить свою бронзовую шею несносным узам накрахмаленного воротничка. Епископ расспросил всех и остался доволен. Более того, он с удовольствием произнес епископское благословение и, уходя, оставил после себя запах святости и подтверждение своего авторитета. После этого двор Касседи уже не вмещал толпу, которая собиралась там ежедневно, и теперь уже известная семья тайно, но горячо желала вернуться к прежней безвестности и восхитительному покою тихого образа жизни.
Когда газета "Джефферсон Сити Палладиум" узнала об этом, а она в конце концов узнала, молодой и предприимчивый репортер был откомандирован для подготовки материала. Он посетил Фиддлерс-Пойнт, решив сделать хорошую историю из того, что, по его мнению, окажется незначительной сенсацией. Действительность настолько превзошла его ожидания, что по возвращении в редакцию он написал восторженный рассказ о своих открытиях, приукрашенный множеством остроумных штрихов оригинального характера, а также украшенный эффектной формой заголовка, которой не мог не ошеломить и самого глухонемого прохожего. В словах, которые могли бы украсить рекламный щит, людям предлагалось узнать, что открыта новая Лурдес, американская святыня, которая может соперничать с величайшими религиозными лечебными заведениями старого света. Об исцелении отца Берка было написано полколонки в статье, которая заняла полторы страницы "Палладиума".
Одним из немедленных последствий этой публикации стало то, что она привлекла внимание доктора Гамильтона Уилтона, крупного специалиста по нервным болезням, недавно вернувшегося из своего отпуска в Европе.
– Я просто проедусь и посмотрю на это, – задумчиво сказал он. – Во время подобной пандемии обязательно проявятся все фазы общественной истерии.
Визит доктора Уилтона в Фиддлерс-Пойнт был сопряжен с рядом неожиданностей. Прежде всего, он узнал в жилище Касседи свой собственный дом, построенный три года назад на реке Канзас, ниже Топики. Там он устроил нечто вроде скита, где иногда уединялся, чтобы в одиночестве заниматься научными экспериментами, которые были для него развлечением. Во время великого наводнения, когда он отсутствовал в Европе, это здание было смыто, и он предполагал, что оно вместе с содержимым превратилось в обломки и по частям было унесено в Миссисипи.
