Джексон смотрел на меня в упор, полностью раскрываясь. Я решила не закатывать истерик, а сохранять благоразумие и объяснить для незнающего человека, что такое влюбленность. Джексон не видит грани между одержимостью и влюбленностью. Я поняла это год назад.
– Быть влюблённым – не значит присвоить себе. Ты просто хочешь обладать мною. Ты одержим этой идеей. В тебе нет любви.
Нож я продолжала держать перед собой.
– Твоё право так считать.
Меня бесило его спокойствие, и я взорвалась. Стоит напомнить ему, что он собирался сделать и этот поступок не говорит о его влюблённости.
– Ты хотел меня изнасиловать! – почти выкрикнула я, тряся нож. – Это твоя влюблённость? Если бы не статуэтка, которой я огрела твою голову, ты бы не остановился.
Год назад.
– Джексон! Что ты творишь!?
Я кричала не своим голосом, пытаясь освободиться из его сильной хватки. Меня охватили ужас и неверие, что мой брат на такое способен. Его глаза горели безумным блеском, и я уже сомневалась, что Джексон меня вообще слышит. Он потерял контроль над собой и желает довести начатое до конца.
Джексон перехватил мои руки, которыми я отталкивала его, крепко сжал запястья и сфокусировал их над моей головой. Другой своей рукой он порвал платье на моей груди и стал осыпать доступный участок моей оголенной кожи одержимыми поцелуями. Точнее укусами. Его рука в это время двигалась по моему телу, сдирая подолы и оголяя мои бедра.
Я кричала не своим голосом, слезно просила остановиться, но Джексон меня не слышал. Он не жалел своих сил. Так сильно сжимал мои бедра, ягодицы и запястья, что везде наверняка останутся синяки. Между укусами на моих плечах, груди и шее он хрипел что-то не связное. Я не слышала его из-за своих криков и сопротивлений, пока мой голос не охрип, и я просто плакала, продолжая тихо умолять остановиться.
Тогда я услышала его одержимую фразу.
– Никому не достанешься, кроме меня.
Джексон увлекся и вскоре освободил мои руки, считая, что я окончательно ослабла из-за ярых сопротивлений. Это действительно так, я уже не чувствовала ни рук, ни тела. Мышцы буквально атрофировались. Лишь слезы без остановки лились из глаз. Слезы разочарования, боли и отчаяния.
Когда Джексон коснулся краев моего нижнего белья и начал снимать, я повернула голову и увидела небольшой бюст Шекспира. В сердце воцарилась надежда, буквально вспыхнула внутри меня и зарядила силой. Я слышала лязг ремня и тяжелое дыхание Джексона, когда потянулась за бюстом и ударила им по его голове.
Джексон свалился с моего тела на пол и мне тут же стало легче дышать. Зажмурившись от боли во всем теле, вызванной одержимыми и сильными хватками рук Джексона, я приняла сидячее положение и посмотрела на него. Первые секунды он лежал на полу без признаков жизни, но вскоре зашевелился и простонал, схватившись за голову. Я посмотрела на белый бюст, который окрасился кровью Джексона и дрожащей рукой бросила его на пол.
Понимая, что он скоро придет в себя, я выбралась из постели, надевая назад нижнее белье, которое Джексон спустил до моих колен. Открывая дверь я бросила на него презренный взгляд и пожалела, что не убила это чудовище, который так надругался надо мной.
Наши дни.
Все же в тот день я смогла себя спасти, значит всегда смогу обезопасить себя от него, пока в моих руках будет иметься хотя бы какое-то оружие. Пусть даже бюст Шекспира. После этого случая я стала чаще читать его и вспоминать о его помощи.
– Я бы пожалел о содеянном. – Даже в голосе просачивается чувство вины. Ненавижу его!
– Почему-то я тебе не верю. Ты хотел этого, хотел показать свою власть. Я считала тебя братом и защитником, но ты все опорочил, опошлил и теперь я считаю тебя лишь монстром, которому не доверю себя никогда.
Я еще раз оценила состояние, в котором пребывает Джексон. Нет признаков хищника. Он продолжает держаться своей роли провинившегося и сохраняет покаянный вид.
Зря старается. На меня это не подействует. Для меня Джексон Коллинз остается тираном и чудовищем без моральных устоев.
– Сейчас я поднимусь в свою спальню, а ты останешься на месте до тех пор, пока я не скроюсь за дверью. Понял меня?
– Понял, – тихо и обреченно ответил он.
Я осторожно стала уходить, пристально смотря на Джексона. Держала нож крепкой хваткой. Обошла кухонный островок и побежала в сторону лестницы, прихватив с собой и нож.
Захлопнув дверь, я повернула ключ и судорожно выдохнула.
Глава девятая
Уильям
Два года назад.
Мама сидела в своей спальне на постели, бережно поглаживая парадную форму отца. На ее коленях лежала его фуражка, которую я лично неоднократно надевал с самого детства.
Я собирался прикрыть дверь и не тревожить ее, не вырывать из приятных воспоминаний прошлого и возвращать в мрачную реальность, в которой ее мужа нет рядом. Но стоило мне увидеть ее поникшее лицо и прослезившиеся глаза, как мое сердце сжалось от скорби и напомнило в этот момент, что это наше с мамой общее горе, и когда оно с новой силой захлестывает одного из нас, мы обязаны быть вместе. Так проще его пережить. В одиночестве оно только сильнее подпитывает душу страданиями.
Я прикрыл за собой дверь. Тихий скрип привлек внимание мамы. Она подняла глаза полные печали, но увидев меня, заставила себя слабо улыбнуться. Я приблизился к ней и сел на корточки. Взял руки мамы в свои и поцеловал их, поглаживая тыльные стороны большими пальцами. Глаза сами по себе устремились на форменную фуражку отца, от вида которого в горле встал ком.
– Завтра ты уедешь, – заговорила мама. – Родитель должен поддерживать своего ребенка во всем, но, честно признаюсь, сынок. Твое поступление в Академию полиции меня не порадовало. Посмотри, что эта профессия сделала с твоим отцом. Мало того, что он практически не появлялся дома, так еще и погиб от рук преступника.
– Мама, прошу тебя, – сдавленно сказал я. – Я твердил о поступлении в академию сколько себя помню. Раньше вы с отцом гордились за мой выбор.
– Пока он не погиб, – прервала меня мама.
Я тяжело вздохнул. Глаза на маму поднимать не было смелости. Знаю, как она смотрит на меня – тревожно, и этот взгляд разорвет мое сердце в клочья. Он заставляет меня сомневаться в своем выборе, заставляет передумать. Но я не могу так поступить с памятью об отце. Пройдет время, и мама привыкнет.
Мама погладила меня по голове.
– Я боюсь потерять и тебя.
Я положил голову на ее бедра, убрав в сторону отцовскую фуражку.
– Не держись за неудачный пример отца, мам. У меня все будет по-другому. Я никогда не оставлю тебя, – пробубнил я, надеясь, что эти слова хотя бы как-то ее утешат.
Я услышал, как мама судорожно выдохнула, затем вовсе задержала дыхание, пытаясь не разрыдаться. В своих кулаках я сжал ее зеленое платье и зажмурился. О чем я говорю? Я уже пытался ее оставить три года назад и уверен, мама тоже вспомнила этот чертов день, когда я боролся за жизнь, а она рыдала за дверью реанимационной палаты и просила всех святых не забирать меня у нее – единственного родного человека.
– Ты как твой отец – говоришь одно, а на деле происходит совершенно другое. Ваши слова придают облегчение сердцу, а действия причиняют ему боль и страдания.
Ее голос дрожал и этот звук, когда мама вот-вот разрыдается, меня напрягал. Она права, я осознаю это всем своим естеством и даже не могу найти слов, чтобы опровергнуть ее слова. Маме стоило пережить смерть отца, чтобы запомнить каждое его слово, а в особенности фразу, которую я повторяю ей постоянно: «Я рядом», чтобы больше не верить в нее и быть готовой к худшему.
Наши дни.
Я уставился на фотографию, которую недавно держала в руках Алиса и рассматривала с особой внимательностью. Она вызвала болезненные воспоминания, которые уже бессмысленно подавлять и прятать в самых темных уголках сознания. Они не сотрутся, не забудутся, потому что для памяти являются самыми яркими и запоминающимися. Конечно, есть у памяти свойство удалять те воспоминания, которые вызывают боль, чтобы сохранить здоровую психику, но в моем случае этого не происходит. Я впитываю все, что происходит вокруг меня, а разгружаюсь лишь во время бега или битья боксерской груши.
Я надавил на глаза и стер пальцами выступившие слезы. Боль от утраты не стихает даже спустя десять лет и это паршиво. Вот что делает привязанность с человеком – заставляет страдать до конца жизни. Привязанность имеет голос, который навязчиво шепчет внутри о том, как сильно скучает по определенному человеку и хочет вернуть его в свою жизнь. И до нее никак не донести, что это невозможно. Если только иметь сильнейшую волю, которая поможет подавить привязанность. Но лишь до того момента, пока воспоминания снова не заиграют в голове свою дотошную мелодию, которая насмехается над ранимыми чувствами. Это вечная борьба. Человек в плену своих эмоций, и он может только смириться со своей участью – пожизненное заключение.
Я оставил фотографию на полке и покинул свою спальню. По расписанию у меня утренняя пробежка, которая немного спасет меня. Но стоило подавить мысли об отце, как в голове всплыл образ Алисы, с которой я грубо обошелся утром.
– …Алиса вроде.
Я резко остановился рядом со входом, ведущий на кухню, когда услышал знакомое имя из уст мамы, бродящее в моей голове с момента, как его обладательница засела в каждом органе моего организма.
– Да, их дочь зовут Алиса, – подтвердила Эмма.
– Она показалась мне довольно самовольной и дерзкой на внешний вид.
– Показывает она себя такой, да, но в глубине очень ранимая. Я работаю у них несколько дней, но уже сейчас понимаю, как девочке плохо среди родных.
Я нахмурился и сосредоточился на разговоре матери с Эммой. Хотя бы через сплетни женщин смогу немного понять, что за существование проживает Алиса.
– Что ты имеешь в виду? – испуганно спросила мама. – Ее бьют?
– Не наблюдала такого и надеюсь, никогда не увидеть, но вот морально как домочадцы ее подавляют, это можно увидеть издали. Мать никак не интересуется жизнью дочери, отец может с ней поговорить о жизни, спросить о делах, но не учитывает интересы девочки. Но это не самое главное. Я думала, хуже уже не будет.
Я напрягся всем телом, когда голос Эммы изменился на настораживающий.
– Тут приехал их сын и как только он появился в доме, Алиса даже не желает выходить из своей спальни. Я как-то приносила ей еду в комнату целый день. Девочка боится его и даже я, чужая женщина, это поняла. А родители…ничего не видят.
– Надо же, насколько гнилым может быть внутренний мир богатых людей.
– Так что не спеши цеплять на девочку ярлык малолетней стервы. Она страдает в этой семье.
Я шагнул вперед и с улыбкой вошел на кухню.
– Доброе утро. Здравствуй, Эмма.
– Здравствуй, Уильям! – с энтузиазмом воскликнула она, протягивая ко мне руки.
Я обнял гостью, затем поцеловал маму в щеку. Женщины сидели за столом и пили чай. Я не подал никакого вида, что слышал их разговор, но его содержание сильно задело мои чувства. Проанализировав, из него я усвоил одно и главное – Алиса страдает и погибает внутри. Ее маленького ребенка уничтожают, вытирают об него ноги, протаптывают в грязь. И защиты никакой, лишь духовная стойкость Алисы, но этого мало, чтобы продержаться на плаву.
Мне ее искренне жаль. Эта девушка не та, кто заслуживает такого отношения от родных людей. Она несет свет и радость, с ней легко, но эти редкие качества, по словам Эммы, сравнивают с землей.
Более меня насторожил ее брат. Что такого он делает, что Алиса не желает выходить из спальни, выстраивая ее вокруг себя словно крепость для защиты от врагов? Может из-за него она ночью не желала возвращаться домой и смотрела на здание, как на логово хищного зверя, войдя в который не выйдешь живым.
Как после таких подробностей и собравшихся в строй вопросов я могу отвернуться от нее и попытаться подавить тягу? Во мне проснулся тот самый дух спасителя, который вытащил ее из воды, не дав утонуть в этой безжалостной стихии. Среди родных людей Алиса тоже тонет и во мне формируется потребность достать ее из этой глубины, из которой она не способна выплыть, будучи не умеющей плавать.
– Ты с каждым днем все хорошеешь, мальчик мой, – заговорила Эмма. – Сколько девчачьих сердце уже разбил?
Я широко улыбнулся ей.
– Не считаю.
Эмма посмеялась.
– Засранец.
– Ты на пробежку? – спросила мама, осматривая мой внешний вид. Она очень внимательна ко мне и за это я не могу ее осуждать.
– Да. Даже во время отдыха нельзя бросать форму.
Я поцеловал маму в макушку и покинул кухню. Обул кроссовки в прихожей и вышел из дома.
Воздух в Майами горячий и душный. С самого утра люди занимают пляжи и наслаждаются хотя бы минимальной прохладой рядом с океаном. Загорающие девушки бросали на меня все свое внимание, когда я пробегал мимо, и в ответ пытались поймать мое, смеясь или выкрикивая комплименты. Я лишь улыбался и бежал дальше, не находя в этой доступности никакого интереса. Другое дело упрямая девица, которая не теряет сознания от моей обаятельной улыбки, а только кривит лицо и смотрит на меня как действительно на клоуна.
Я резко поменял направление. Моих ног коснулась теплая чистейшая вода. Через несколько секунд я погрузился в нее с головой, а когда вынырнул понял, что она не смоет из моих мыслей соседскую девушку.
Утонченная, привлекательная, манящая своей энергетикой и улыбкой. Одурманивающая одним своим взглядом. Ее глаза стали для меня особенными, потому что они имеют надо мной власть с первого дня, как только я посмотрел в них. Утонуть в глазах можно, и я больше не опровергаю этот нереальный факт. Утонуть и лишиться разума.
Я вышел из воды и сел на берег. Она продолжала ласкать мои ноги, когда омывала песок и делала его каменным. Втянул в себя побольше воздуха и выдохнул. Что бы я не делал, Алиса Коллинз в моей голове как полюбившая песня, которая начинает играть там сразу, стоит вспомнить одно слово из нее. Я даже без перерывов слышу ее голос. Можно сойти с ума, если не видеть ее каждый день. Ее призрачный образ станет для меня психической болезнью.
– Привет, спортсмен.
Неподалеку от себя я слышал голос Майкла и повернул голову. Он приблизился ко мне и сел рядом, тяжело выдохнув. Я заметил, что на нем вчерашняя одежда, в которой он был в баре. Это говорит лишь об одном – Майкл не ночевал дома, а нашел девушку для ночного развлечения и только сейчас направляется к себе. Его дом находится в одной миле от моего на песчаной косе Майами-Бич.
– Как дела?
– Нормально, – пробормотал я. – С кем на этот раз? Может моя бывшая?
– Она мне больше не интересна. Я должен был сразу тебе обо все рассказать.
Я усмехнулся.
– Придется тебе больше не доверять.
– Уил, если бы она действительно тебе была важна, то я бы ни за что не повелся на ее чары. Она открыто со мной флиртовала даже при тебе, а ты ничего не хотел замечать. Разве не ты мне сказал, что она просто для летнего развлечения? Эбби не нужна была тебе для серьезных отношений. – Он немного помолчал, затем загадочно добавил: – Другое дело Алиса.
Я сжал челюсть до скрежета зубов. Представлять ее в руках моего лучшего друга для меня пытка. На Эбби мне действительно плевать и только поэтому я не разбил лицо Майклу.
– Ну? Она неплохая девчонка. Она важна для тебя?
Он уточняет. Если Майкл подчеркнул девушку как неплохая, то значит она ему приглянулась, и он бы не отказался провести с ней несколько ночей. Если я сейчас выставлю Алису, как что-то несущественное в моей жизни, то Майкл расценит ее как Эбби и не побоится затащить Алису в постель.
Свой суровый взгляд я выставил на бескрайний океан.
– Не смей, – только и ответил я грубым тоном.
– Я понял, друг. Не трону ее. Обещаю.
Майкл не бросается обещаниями просто так. Для него это важное слово, которое необходимо сдержать. Поэтому я поверил ему и расслабленно выдохнул.
– Малышка не выходит из головы?
– Прижилась там, – процедил я из злости и Майкл издал короткий смешок.
