Гегель также выступал против чисто исторической концепции права (Введение, параграф 3). В то время она ассоциировалась с Риттером фон Гуго (1764—1844), а вскоре после него – с Фридрихом Карлом фон Савиньи (1779—1861, см. выше). Так, например, он критикует несправедливость римского семейного права.
Наивность в отношении Пруссии
В «Философии права» Гегель одобряет двухпалатную систему, включая наследственную Вторую палату, хотя в 1831 году он ее критиковал. Это была англиканская модель, хотя демократическая и монархическая гармония Пруссии была более продвинутой, или так утверждает Розенкранц. Гегель рассматривал военных как отдельную касту, и это тоже, по словам Розенкранца, не соответствовало прусской действительности. Гегель также не понимал специфики прусского местного самоуправления, которое отличалось как от французских департаментов, так и от ситуации в России.
Глава четвертая – Якоб Фриз и демагогия
Предисловие также важно своим современным значением. На Вартбургском празднике 18 октября 1817 года, посвященном 300-летию Реформации в Тюрингии, где Лютер перевел Новый Завет, были зажжены октябрьские костры. Книга Халлера была сожжена. Возникло недоверие к учителям и Тайная лига. Убийство Коцебу в 1819 году выявило фанатичные качества в немецкой молодежи. Гегель был потрясен иррациональностью и пустыми лозунгами братства и единства. Поэтому он подчеркивал разум, уже присутствующий в мире. Как в «Галлере» он критиковал опору на прошлое, так здесь он отвергает беспочвенное видение будущего. Отсюда знаменитое:
«Что реально, то рационально; а что рационально, то реально».
Или в оригинале по-немецки:
«Что верно, то верно; и что верно, то верно».
Во втором издании «Энциклопедии» (1827) Гегель уточнил, что под wirklich здесь понимается не эмпирическое существование как таковое, а существование в согласии с понятием разума. С другой стороны, непосредственная реальность, смешанная со случайностью, может быть в высшей степени иррациональной. Тем не менее люди были обеспокоены тем, что это квиетистская максима, не подходящая для такого развивающегося государства, как Пруссия.
Гегель также вызвал отторжение у людей, осудив демагогию не только в целом, но и Якоба Фриза в частности и по имени, как «мастера банальностей». Фриз был отстранен от должности в 1818—1824 годах. Гегель был с ним приват-доцентом в Йене и сменил его в Гейдельберге. Гегель отверг его заботу об Отечестве, любви и т. д. Розенкранц говорит, что этот материал следовало бы опустить:
«Растущая антипатия к нему, доходящая до непримиримых отношений, утвердилась среди всех тех, кто принимал взгляды Канта, Якоби, де Ветте и Шлейермахера вместе взятых, а также национализм». (515)
Гегель стал влиятельным среди образованных государственных служащих, что привело к бурной реакции против него.
В феврале 1822 года «Литературная газета Галле» опубликовала рецензию на «Философию права». В рецензии приводились слова Фриса из отрывка, который критиковал Гегель, и говорилось, что Гегель был несправедлив и фактически сам занимал аналогичную позицию в другом месте. Неблагородно бить человека, когда он падает духом, говорилось в рецензии. Гегель не мечтал о личном унижении, сказал он и призвал защитить министра внутренних дел от «доноса». Ему было неприятно, что его критикуют в журнале, получающем финансовую поддержку от прусского государства. Министр внутренних дел фон Альтенштейн уже писал ему в августе 1821 года (Corr II, L397) о том, что нельзя осуждать действительность, не разобравшись в ней. В данном случае фон Альтенштейн пригрозил журналу отзывом разрешения, если он не ужесточит свою редакционную политику в отношении рецензий (письмо от 26/7/1822, отсутствует в гофмейстерском издании Correspondance).
Гегель предлагал нечто большее, чем беспочвенные системы идей или ностальгический энтузиазм буршеншафтенов. Поэтому он привлек студентов, жаждущих услышать о практическом разуме и свободе, которые уже существовали. Так возникло ядро сторонников, которое постепенно разрасталось.
В одном из последних анекдотов Гегель посещает арестованного студента в тюрьме на лодке по реке Шпрее. Осмо отсылает к книге Жака Д'Хондта «Биография» (глава 15), где дается его интерпретация.
Это краткая заметка о биографических фактах, касающихся отношения Гегеля к теории цветов Гете (Farbenlehre) и модификации этой теории Шопенгауэром, взятая из книги Карла Розенкранца «Жизнь Гегеля» (1844).
Глава пятая – Защита теории цветов Гёте
В общих чертах, в своей теории цветов (Farbenlehre) Иоганн Вольфганг фон Гете (1749—1832, выше в 1828 г.) оспаривает физико-математическую теорию цвета в «Оптике» Ньютона. Гете стремился вместо нее учесть психофизиологические аспекты цвета. Помимо наблюдений за свойствами света, он анализировал явления зрения, например, дополнительные цвета (как в цветовом круге выше). Его «Теория цветов» была опубликована в 1810 году. Помимо литературной деятельности он также изучал растения и минералы.
Прусский советник Шульц и лектор фон Хеннинг проводили эксперименты и выступали с докладами о теории цвета Гете. Гегель покровительствовал этой теории, включив ее в свою философию, что придало ей дополнительную актуальность.
Он и Гете обменивались письмами на эту тему (SW17; Corr II, L381—93). Гете прислал вазу, иллюстрирующую его теорию, а Гегель прислал легкомысленный ответ, сказав, что вино показывает дух, присутствующий в природе, а бокал и вино вместе подобны Ахриману и Ормузду. Гете назвал Гегеля Абсолютом, а себя – Урфеноменом (центральный термин его физических теорий) в схожем духе.
Дальнейшее обсуждение Гегеля и Гете можно найти в книге Карла Гёшеля «Гегель и его время» (Hegel und seine Zeit, 1832). Противник Гегеля с 1827 года, Шубарт, также был знаком с Гете. Розенкранц отмечает, что:
«Единство гегелевской спекуляции и гётевской поэзии стало вполне догмой гегелевской школы». (521)
Гёшель и другие потворствовали этому.
Шопенгауэр познакомился с Гете в 1813—14 годах и написал «О зрении и красках» (1816). После этого в 1820 году он подал заявление в Берлин. Гегель скопировал замечания Шопенгауэра о Гете и цвете из своей биографии.
Краткое изложение некоторых взглядов Гете на цвет в виде видеоролика (на немецком языке) можно посмотреть здесь:
[Обратите внимание: таких презентаций несколько. Одна из них, на которую я давал ссылку, оказалась объектом авторских претензий, поэтому ссылка оборвалась. Если вышеуказанная ссылка не работает, вы, вероятно, легко найдете аналогичную информацию на youtube].
См. также: в немецком подразделении сайта hegel.net есть несколько статей о Farbenlehre Гёте.
В этом посте обсуждаются отношения Гегеля с берлинским теологом Фридрихом Шлейермахером (1768—1834, см. выше), автором книги «Речи о религии перед ее культурными презрителями» (1799). Это основано на информации из книги Карла Розенкранца «Hegels Leben» (1844), первой полной биографии Гегеля.
Глава шестая – Полемика против теологии чувств
Гегель распространил атаку против принципа субъективности в политике (см. предыдущую запись в блоге), содержащуюся в «Философии права» (1821), на религию, когда написал предисловие к книге Германа Фридриха Вильгельма Хинриха «Религия в ее внутреннем отношении к науке» (Гейдельберг, 1822). Как мы уже видели, Хинрихс (1794—1861) был студентом Гегеля в Гейдельберге. Предисловие Гегеля воспроизведено в SW18. Английский перевод есть в книге «Гегель: Miscellaneous Writings (Ed. Stewart. Evanston: Northwestern UP, 2002) и более пространное издание, выпущенное издательством Gegensatz Press.
Здесь Гегель пишет со сдерживаемым гневом, почерпнутым из предыдущего политического спора против тех, кто сделал чувство критерием в религии. Тем более наука (то есть теология) не могла быть основана на чувстве. Рефлексия растворила знание в конечных способностях, и чувство целостности и единства нашло убежище в сфере чувств. Эта непосредственная форма принимается за содержание предмета.
Если непосредственность чувства является исходной точкой, то это хорошо; но если она становится критерием принципов, то в ней заложены семена ошибки, ибо чувство может быть испорчено, искажено. Произволу, субъективности и капризам позволено принимать облик необходимого.
Шлейермахер черпал философские идеи у Якоби, а также в немецком идеализме и романтизме. Его «Христианская вера» вышла в 1821—22 годах. Гегель процитировал строки Шиллера, чтобы выразить свое неодобрение приоритета чувства над доктринальным содержанием в ней:
Долго можно платить обещаниями,
Но в конце концов приходится засунуть руку в карман.
Для Шлейермахера теология была отражением благочестивых чувств.
Таким образом:
Откровение, как факт
доктрина Церкви
библейская традиция
Он просто использует их для интерпретации или подтверждения первоначального чувства, которое является предметом его исследования. Он склонен приводить их в сносках таким образом.
Его последователи и защитники упустили этот центральный момент не его проповеди, а его теологии. И все же, отмечает Розенкранц, отказ от внешнего исторического был тем, что он разделял с Гегелем.
Никогда не было протестантской догмой, чтобы выражение благочестивых чувств принималось за принцип. По чистой случайности в случае Шлейермахера его набожность исправила большую часть ущерба, присущего этому принципу. Он использует идею связности, которая относится к психологическому анализу; Христос для него становится идеалом. Он описывает дуализм греха и благодати, добра и зла, который преодолевается во Христе. Его выводы о бессмертии, воскресении и Страшном суде были нестрогими и чем-то обязаны Просвещению. Троица была для него не более чем единством формулировок, совокупностью. В результате его защитникам было трудно проецировать ортодоксальность в интерпретации его взглядов.
«Чувство абсолютной зависимости»
Шлейермахер отождествляет веру с чувством абсолютной зависимости. Из всего этого видно, что расхождение Гегеля и Шлейермахера было не личным, а следствием их разных подходов. Шлейермахер использовал мысль для расширения своих чувств, в то время как для Гегеля «мысль – это принцип всех наук», а значит, и теологии. Розенкранц резюмирует:
«Что в этой последней превосходит или, по крайней мере, достойно превосходить общее знание религии, которое принадлежит каждому, кто обладает общей культурой, так это то, что эта наука имеет общее с философией». (528)
Защитники Шлейермахера обвиняли Гегеля в том, что он говорил, что религия не может существовать в форме чувства; но он этого не говорил. Скорее, он возражал против исключительного акцента на этой форме. Розенкранц заявляет:
«То, что является интенсивностью в чувстве, должно развернуться в объективности, в детерминированном представлении веры, в достаточной совокупности религиозных практик, в богослужении, в науке – все это принципиально невозможно, если бы пришлось остаться с чувством как исключительно истинной формой религии». (528)
Гегель поразительным образом выразил суть дела, что вызвало скандал. Чувства принадлежат только нашей животной природе; следовательно, если бы чувство абсолютной зависимости было признаком христианства:
«Собака была бы лучшим христианином».
[Подхватив тему, он указал, что собака испытывает своего рода освобождение, когда ее голод утоляется костью. Гегель не был прощен за этот сарказм. Это замечание содержится в предисловии к книге «Hinrichs. Приват-доцент Кейзерлингк писал и учил против этого. Он написал книгу «Философия или религия» (1824).
В ней содержится обвинение Гегеля в пантеизме
(см. корр. III, L567).
В этой заметке кратко изложена эмпирическая основа интереса Гегеля к искусству в берлинский период его жизни, описанная в «Hegels Leben» Карла Розенкранца (1844), первой биографии Гегеля, в которой также рассказывается о путешествиях Гегеля по другим городам Европы.
Глава седьмая – Интерес Гегеля к искусству
Лекции Гегеля по эстетике отчасти отражают его берлинские впечатления. Они имеют амбициозную двойную структуру, организуя художественное представление сначала в концептуальную последовательность архитектуры, скульптуры, музыки, живописи, драмы и других литературных искусств, а затем применяя другое историческое деление на символический, классический и романтический периоды. Он считает, что эстетическое созерцание красоты разделяет спокойствие религиозного благочестия, хотя в христианстве оно вытеснено или подменено.
Среди его критиков, в частности, Сорен Кьеркегор, который использовал гегелевскую терминологию эстетического, этического и религиозного для выражения более прагматического чувства; и Бенедетто Кроче, который считал, что Гегель не справился с природой и силой эстетической спонтанности в этой концептуальной структуре. Гегель уже обсуждал «религию в форме искусства», как она проявлялась в Древней Греции, в «Феноменологии духа» (1807) и отвел искусству постоянное место в своей системе как форме «абсолютного духа» наряду с религией и философией в «Энциклопедии» (1817) до своего переезда в Берлин в 1818 году. Лекции по эстетике были опубликованы посмертно.
Розенкранц утверждает, что художественные сокровища и выставки в Берлине стимулировали любовь Гегеля к искусству. Он увлекся музыкой, у него были зачатки склонности к живописи, он чувствовал себя как дома в поэзии, он ценил и воспринимал архитектуру и скульптуру. Поэтому представлять Гегеля как сухого и заумного логика, лишенного чувства к произведениям воображения, абсурдно. Он говорил с точки зрения искусства.
Гегель проницательно оценивал отдельные произведения искусства, но при этом мог быть односторонним и небрежным в вынесении исторических вердиктов. В этом его высказывания могли быть вынужденными. Его подход был более историческим, а подход Карла Зольгера – более метафизическим.
Гегель комментировал берлинский театр и выставки живописи, и это способствовало его популярности. Эстетические интересы в Берлине в это время были более очевидны, чем политические страсти. До 1827 года в этом было что-то эпикурейское и снисходительное. В это время Шлейермахер также высказывался об эстетике.
Берлинский «Монатшрифт» занимался вопросами общей и церковной политики и цензуры, но большая часть прессы после этого была легкомысленной по тону. Гегель привнес в эту среду зрелость суждений, которая иногда воспринималась в манерном или педантичном духе.
Лучшим интерпретатором этого был Генрих Хото (1802—73), который впоследствии редактировал гегелевские «Лекции по эстетике» (1832—45). Хото изучал право в Бреслау, затем философию в Берлине, а затем работал в Берлинском художественном музее, где специализировался на живописи. С 1829 года он сам читал лекции по эстетике в Берлине. Хото также написал «Историю немецкой и голландской живописи» (1842—43) и другие работы на ту же тему. Он написал яркий портрет Гегеля.
Гегель неустанно посещал концерты, театры и т. д. Он был знаком с Анной Мильдер (см. выше), которая пела Глюка и Моцарта. Она воспитывалась в Константинополе и Бухаресте, затем переехала в Вену, где познакомилась с Бетховеном, а потом перебралась в Берлин. Театральный критик Генрих Рётшер (1803—71) связывал идеи Гегеля с театром. Гегель также опубликовал в прессе рецензию на Шиллера.
В Дрездене он увидел картины Герхарда фон Кюгельгена (1772—1820), который рисовал Гете, Гердера и Шиллера. Кюгельген был убит в 1820 году. Гегель отдавал предпочтение картинам Альбрехта Дюрера (1471—1528) из Нюрнберга (чей портрет Девы Марии с младенцем, держащим половинку съеденной груши, хранящийся сейчас в Венском музее истории искусств, воспроизведен выше) и Рембрандта, хотя портретом Христа Кюгельгена он восхищался.
Гегель вел записи о своих впечатлениях и рецензии в «Моргенблатт». Розенкранц воспроизводит некоторые из заметок Гегеля, описывая выражения рта; о том, были ли портреты Марии Магдалины по-настоящему раскаявшимися; наделен ли портрет характером или нет?
Гегель использовал их, чтобы придать актуальность своим лекциям.
В этой заметке я продолжаю рассказывать о времени пребывания Гегеля в Берлине (1818—31 гг.) на основе книги Карла Розенкранца «Hegels Leben» (1844), первой биографии Гегеля. Рассматриваются такие темы, как жизнь Гегеля в обществе и его путешествия.
Глава восьмая – Жизнь в обществе
Чтобы понять положение Гегеля в его берлинский период, нужно вспомнить, что Берлин в 1820-х годах только стремился к величию. Теперь, когда он связан железной дорогой с морем через Штеттин и Гамбург, люди оценивают его по более высоким стандартам, наряду с Лондоном или Парижем.
Не стоит забывать и о том, что Гегель был знаменит, а значит, каждая встреча в обществе становилась для собеседника памятным событием, материалом для анекдота, чтобы возвеличить или принизить его, или проиллюстрировать его характер. У философа нет личного авторитета, хотя он и чтит истину. В такой ситуации человек, вынужденный играть эту роль, может замкнуться в себе, как Карл Зольгер, или быть открытым миру, как Гегель. Он обладал природной приветливостью, которая притягивала к нему круг друзей везде, где он жил, а также в Берлине. Он делал это спонтанно, без всякой скрытой цели; это был просто его путь. Это само по себе завораживало расчетливых берлинцев. Письма к семье дают приблизительное представление о круге его общения.
Он получал много просьб о помощи, которые не мог удовлетворить. Со временем это привело к некоторой враждебности. Один венгр написал, что, например, задался целью выучить наизусть труды Гегеля. Гегель не имел права учреждать профессорские кафедры.
Розенкранц считает, что эссе «Кто мыслит абстрактно?» имеет берлинский дух в своей смеси сатиры и метафизики. Осмо, однако, утверждает, что оно было опубликовано лишь посмертно и может относиться к Йене (говорит Хоффмайстер) или Бамбергу (говорит Киммерле).
Гегель предпочитал швабскую наивность манер манерам Нанте Штрумпф (персонаж берлинской сцены). Людвиг Тик, родившийся в Берлине, а затем Генрих Гейне придали этой берлинской манере форму иронии. Гегель видел в таком остроумии приятность, но возмущался там, где видел безнравственность. Об этом пишет Хото в книге «Исследования о жизни и творчестве», где есть великолепный портрет Гегеля. Благодаря этой наивности он стал центром круга молодых северогерманцев, которые естественно тяготели к нему. Некоторые копировали его жесты и слова. Его внутренняя сила духа созрела и реализовалась. Наряду с концептуальной глубиной он мог питать свой ум новинками и историями дня.
Люди спрашивали, что будет сказано или сделано при дворе, и Гегель знал канцлера Харденберга и министров Альтенштейна и Кампца. [Кампц (1769—1849) с 1817 года был министром полиции, а с 1819 года ему было поручено подавлять «демагогию»; с 1832 года он был министром юстиции]. Близость Гегеля к тайному советнику Ю. Шульце привела к тому, что люди думали, что он имеет влияние на назначения. [Поэтому многие просили Гегеля об одолжениях. Эгоизм испортил некоторые контакты, завязанные в этом духе. По общему мнению, Гегель был симпатичным, откровенным человеком, который не стремился казаться больше, чем он есть.
Лаубе [литературный лидер демократического движения «Молодая Германия» в период Вормарца] попытался дать характеристику его свободной, даже снисходительной манере в «Neue Reisenovellen» (1837). [Выдержки из главы «Гегель в Берлине» приведены в книге Николина «Гегель в сообщениях современников» (Hegel in Berichten seine Zeitgennossen, 1970)]. Розенкранц говорит, что неправильно проводить контраст между наивным швабским школьным учителем и высшим обществом, чьим манерам он соответствовал. Он пишет:
«Будучи коренным жителем такого жилого города, как Штутгарт, Гегель всегда жил в лучшем обществе и даже в достаточной степени среди дворянства, чтобы его можно было рассматривать в таком свете».
Его швабский акцент и простые буржуазные манеры были второстепенными. Розенкранц добавляет:
«Просто потому, что он чувствовал присутствие Бога в своем сердце, для него было невозможно подчиниться чисто внешним формальностям».
Внешние манеры вытекали из хорошего воспитания, считал он.
Ему нравилось общаться с берлинскими женщинами, и они отвечали ему взаимностью, поскольку он располагал их к беседе. С одной из матерей он обсуждал образование, с другими – моду и еду.
Временами он упрекал Ганса за то, что тот произносит речи. Профессор Зитце, бывший ученик, сказал:
«Я не могу иначе объяснить проблематичную сторону языка Гегеля: в определенной степени он мыслил только субстантивами, так что, когда он рассматривал объект, отношения представлялись ему, так сказать, как фигуры, вступающие в действие друг с другом; и только потом возникала необходимость перевести их действия в слова».
Его мышление было таким, что любой язык был для него немного чужим.
Однако мы не можем ограничиваться только дружелюбной стороной Гегеля в Берлине. Была и грубая, решительная и неумолимая сторона, которую некоторые называли тиранической. Чтобы преодолеть партийный дух, нужна была решительность.
Он посетил тайного советника Шульце, профессора Мархейнеке, Эдуарда Ганса, Генриха Хото, художников Рёсена и Кселлера, банкира Блоха, Баера, советника Фёрстера [см. D’Hondt, Biographie, 297] и доктора Зитце. С другими, кто стоял на своем и противоречил ему, он был непреклонен и не встречался с ними наедине, кроме как в порыве хорошего настроения. Розенкранц пишет:
