В это мгновение приподнялся ковер описанной нами выше одевальной и пропустил человека, одно появление которого внезапно усмирило толпу и, точно по мановению волшебного жезла, превратило ее гнев в любопытство.
– Тише! Тише! – раздались голоса.
Человек этот, дрожа всем телом, отвешивая бесчисленные поклоны, неуверенно двинулся к краю мраморного стола, и с каждым шагом его поклоны становились все более похожими на коленопреклонения.
Мало-помалу водворилась тишина. Слышался лишь тот еле уловимый гул, который всегда стоит над молчащей толпой.
– Господа горожане и госпожи горожанки, – сказал вошедший, – нам предстоит высокая честь декламировать и представлять в присутствии его высокопреосвященства господина кардинала превосходную моралитэ под названием «Праведный суд Пречистой Девы Марии». Я буду изображать Юпитера. Его преосвященство сопровождает в настоящую минуту почетное посольство герцога Австрийского, которое несколько замешкалось, выслушивая у ворот Боде приветственную речь господина ректора Университета. Как только его святейшество прибудет, мы тотчас же начнем.
Нет сомнения, что только вмешательство самого Юпитера помогло спасти от смерти четырех несчастных приставов. Если бы нам выпало счастье самим выдумать эту вполне достоверную историю, а значит, и быть ответственными за ее содержание перед судом преподобной нашей матери-критики, то, во всяком случае, против нас нельзя было бы выдвинуть классического правила: Nec Deus intersit[10 - И Бог пусть не вмешивается (лат.)]. Надо сказать, что одеяние господина Юпитера было очень красиво и также немало способствовало успокоению толпы, привлекая к себе ее внимание. Он был одет в кольчугу, обтянутую черным бархатом с золотой вышивкой; голову его прикрывала двухконечная шляпа с пуговицами позолоченного серебра; и не будь его лицо частью нарумянено, частью покрыто густой бородой, не держи он в руках усыпанной мишурой и обмотанной канителью трубки позолоченного картона, в которой искушенный глаз легко мог признать молнию, не будь его ноги обтянуты в трико телесного цвета и на греческий манер обвиты лентами, – этот Юпитер по своей суровой осанке мог бы легко выдержать сравнение с любым бретонским стрелком из отряда герцога Беррийского.
II. Пьер Гренгуар
Однако, пока он держал свою торжественную речь, всеобщее удовольствие и восхищение, возбужденные его костюмом, постепенно рассеивались, а когда он пришел к злополучному заключению: «Как только его святейшество прибудет, мы сейчас же начнем», – его голос затерялся в буре гиканья и свиста.
– Немедленно начинайте мистерию! Мистерию немедленно! – кричала толпа. И среди всех голосов отчетливо выделялся голос Жоаннеса де Молендино, прорезавший общий гул, подобно дудке на карнавале в Ниме.
– Начинайте сию же минуту! – визжал школяр.
– Долой Юпитера и кардинала Бурбонского! – вопил Робен Пуспен и прочие школяры, угнездившиеся на подоконнике.
– Давайте моралитэ! – вторила толпа. – Сейчас же, сию минуту, а не то мешок и веревка для комедиантов и кардинала!
Несчастный Юпитер, ошеломленный, испуганный, побледневший под слоем румян, уронил молнию, снял шляпу, поклонился и, дрожа от страха, пролепетал:
– Его высокопреосвященство, послы… госпожа
Маргарита Фландрская…
Он не знал, что сказать. В глубине души он опасался, что его повесят.
Его повесит толпа, если он ее заставит ждать, его повесит кардинал, если он его не дождется; куда ни повернись, перед ним разверзалась пропасть, то есть виселица.
К счастью, какой-то человек пришел ему на выручку и принял всю ответственность на себя.
Этот незнакомец стоял по ту сторону балюстрады, в пространстве, остававшемся свободным вокруг мраморного стола, и до сей поры не был никем примечен благодаря тому, что его долговязая и тощая особа не могла попасть ни в чье поле зрения, будучи заслонена массивным каменным столбом, к которому он прислонялся. Это был высокий, худой, бледный, белокурый и еще молодой человек, хотя щеки и лоб его уже бороздили морщины; его черный саржевый камзол потерся и залоснился от времени. Сверкая глазами и улыбаясь, он приблизился к мраморному столу и сделал рукой знак несчастному страдальцу. Но тот до того растерялся, что ничего не замечал.
Новоприбывший сделал шаг вперед.
– Юпитер! – сказал он. – Милейший Юпитер!
Но тот не слышал его.
Потеряв терпение, высокий блондин крикнул ему чуть не в самое ухо:
– Мишель Жиборн!
– Кто меня зовет? – как бы внезапно пробудившись от сна, спросил Юпитер.
– Я, – ответил незнакомец в черном.
– А! – произнес Юпитер.
– Начинайте сейчас же! – продолжал тот. – Удовлетворите желание народа. Я берусь умилостивить судью, а тот в свою очередь умилостивит кардинала.
Юпитер облегченно вздохнул.
– Всемилостивейшие господа горожане, – крикнул он во весь голос толпе, все еще продолжавшей его освистывать. – Мы сейчас начнем!
– Evoe, Jupiter! Plaudite, cives![11 - Ликуй, Юпитер! Рукоплещите, граждане! (лат.)] – закричали школяры.
– Слава! Слава! – закричала толпа.
Раздался оглушительный взрыв рукоплесканий, и даже после того как Юпитер ушел за занавес, зала все еще дрожала от приветственных криков.
Тем временем незнакомец, столь магически превративший «бурю в штиль», как говорит наш милый старик Корнель, скромно отступил в полумрак своего каменного столба и, несомненно, по-прежнему остался бы там невидим, недвижим и безмолвен, не окликни его две молодые женщины, сидевшие в первом ряду и обратившие внимание на его беседу с Мишелем Жиборном – Юпитером.
– Мэтр! – позвала его одна из них, делая ему знак приблизиться.
– Тсс, милая Лиенарда, – сказала ее соседка, хорошенькая, цветущая, по-праздничному расфранченная девушка, – он не духовное лицо, а светское, и к нему следует обращаться не «мэтр», а «мессир».
– Мессир! – повторила Лиенарда.
Незнакомец приблизился к балюстраде.
– Что угодно, сударыни? – учтиво спросил он.
– О, ничего! – смутившись, ответила Лиенарда. – Это моя соседка, Жискета ла Жансьен, хочет вам что-то сказать.
– Да нет же, – зардевшись, возразила Жискета. – Лиенарда окликнула вас «мэтр», а я поправила ее и объяснила, что вас следует назвать «мессир».
Девушки потупили глазки. Незнакомец не прочь был завязать беседу; он, улыбаясь, глядел на них.
– Итак, вам нечего мне сказать, сударыни?
– О нет, решительно нечего, – ответила Жискета.
– Нечего, – повторила Лиенарда.
Высокий молодой блондин хотел было уйти, но любопытным девушкам не хотелось выпускать свою добычу из рук.
– Мессир! – со стремительностью воды, врывающейся в открытый шлюз, или женщины, принявшей твердое решение, обратилась к нему Жискета. – Вам, как видно, знаком этот военный, который будет играть роль Пречистой Девы в мистерии?
– Вы желаете сказать – роль Юпитера? – спросил незнакомец.
– Да! – воскликнула Лиенарда. – Какая она дурочка! Так вы знакомы с Юпитером!
– С Мишелем Жиборном? Да, знаком, сударыня.
– Какая у него замечательная борода! – сказала Лиенарда.
– А то, что они сейчас будут представлять, красиво? – застенчиво спросила Жискета.
– Великолепно, сударыня, – без малейшей запинки ответил незнакомец.
– Что же это будет? – спросила Лиенарда.
– «Праведный суд Пречистой Девы Марии» – моралитэ, сударыня.
– А! Это другое дело, – сказала Лиенарда. Последовало краткое молчание. Неизвестный прервал его:
– Это совершенно новая моралитэ, ее еще ни разу не представляли.
– Значит, это не та, которую играли два года тому назад, в день прибытия папского посла, когда три хорошенькие девушки изображали…
– Сирен, – подсказала Лиенарда.
– И совершенно обнаженных, – добавил молодой человек.
Лиенарда стыдливо опустила глазки. Жискета, взглянув на нее, последовала ее примеру. Незнакомец, улыбаясь, продолжал:
– То было очень занятное зрелище. А нынче будут представлять моралитэ, написанную нарочно в честь принцессы Фландрской.
– А будут петь пасторали? – спросила Жискета.
– Фи! – сказал незнакомец. – В моралитэ? Не нужно смешивать различные жанры. Будь это шуточная пьеса, тогда сколько угодно!
– Жаль, – проговорила Жискета. – А в тот день мужчины и женщины вокруг фонтана Понсо разыгрывали дикарей, они сражались между собой и принимали разные позы, когда пели пасторали и мотеты.
– То, что годится для папского посла, не годится для принцессы, – сухо заметил незнакомец.
– А около них, – продолжала Лиенарда, – было устроено состязание на всяких духовых инструментах, которые исполняли возвышенные мелодии.
– А чтобы гуляющие могли освежиться, – подхватила Жискета, – из трех отверстий фонтана били вино, молоко и сладкая настойка. Пил кто только хотел.
– А не доходя фонтана Понсо, близ церкви Святой Троицы, – продолжала Лиенарда, – показывали пантомиму «Страсти Господни».
– Отлично помню! – воскликнула Жискета. – Господь Бог на кресте, а справа и слева два разбойника.
Тут молодые болтушки, разгоряченные воспоминаниями о дне прибытия папского посла, затрещали наперебой:
– А немного подальше, близ ворот Живописцев, были еще какие-то нарядно одетые особы.
– А помнишь, как охотник около фонтана Непорочных под оглушительный шум охотничьих рогов и лай собак гнался за козочкой?
– А у парижской бойни были устроены подмостки, которые изображали Дьепскую крепость!
– И помнишь, Жискета, едва папский посол проехал, как эту крепость взяли приступом и всем англичанам перерезали глотки.
– У ворот Шатле тоже были прекрасные актеры!
– И на мосту Менял, который к тому же был весь обтянут коврами!
– А как только посол проехал, то с моста выпустили в воздух более двухсот дюжин всевозможных птиц. Как это было красиво, Лиенарда!
– Сегодня будет еще лучше! – перебил их наконец нетерпеливо внимавший им собеседник.
– Вы ручаетесь, что это будет прекрасная мистерия? – спросила Жискета.
– Несомненно, – ответил он, потом добавил несколько напыщенно: – Я автор этой мистерии, сударыни!
– В самом деле? – воскликнули изумленные девушки.
– В самом деле, – слегка приосаниваясь, ответил поэт, – то есть нас двое: Жеан Маршан, который напилил досок и сколотил театральные подмостки, и я, который написал пьесу. Мое имя – Пьер Гренгуар.
Едва ли сам автор «Сида» с большей гордостью произнес бы: «Пьер Корнель».
Читатели могли заметить, что с той минуты, как Юпитер скрылся за ковром, и до того мгновения, как автор новой моралитэ столь неожиданно разоблачил себя, к наивному восхищению Жискеты и Лиенарды, прошло немало времени. Примечательный факт: вся эта возбужденная толпа теперь благодушно ожидала начала представления, положившись на слово комедианта. Вот новое доказательство той вечной истины, которая и доныне всякий день подтверждается в наших театрах: лучший способ заставить публику терпеливо ожидать начала представления – это уверить ее, что спектакль начнется незамедлительно.
Однако школяр Жеан не дремал.
– Эй! – закричал он среди всеобщего спокойного ожидания, сменившего прежнюю сумятицу. – Юпитер! Госпожа Богородица! Чертовы фигляры! Вы что же, издеваетесь над нами, что ли? Пьесу! Пьесу! Начинайте, не то мы начнем сначала!
