Рассказы для взрослых. Начать новую жизнь…
Ольга Александровна Помыткина
"Начать новую жизнь" – это сборник коротких рассказов про обычных людей, в основном пьющих и пускающих свою жизнь на самотек. Мои герои страдают, сочувствуют, переживают и некоторые мечтают начать новую жизнь. "И зачем я только пил… вот, если бы вернуться назад… где мои сорок лет", – говорит один герой из рассказа. Вот еще высказывание: "Надо просто найти в жизни другие интересы. Надо захотеть жить". Но, к сожалению, что-то изменить в жизни не у всех получается. А кого-то и вовсе такая жизнь устраивает.
Ольга Помыткина
Рассказы для взрослых. Начать новую жизнь…
Дед Петро
Дед Петро был особенной личностью. Он не брил свою рыжую бороду и усы лет пятнадцать, не стриг свой густой, соломенного цвета волос. Редко мылся и носил грязные одежды. От него пахло навозом и потом, словно он целый день работал на скотном дворе. Но скотину он не держал, был вегетарианцем. Он считал, что живность всякая – это отдельная личность, у которой есть душа и свои желания, и они никак не совпадают с человеческими.
Даже самое бесполезное и неприятное существо, по его мнению, не рождено просто так, оно создано богом для какой-то миссии, в этом есть особенный тайный смысл.
Я помню его доброе и умное лицо, с легким прищуром глаз; плавные движения рук его высокой и худощавой фигуры. Когда мы с ним случайно встречались на дороге, он громко здоровался и непременно заводил разговор о погоде или о положении в стране. Голос его звучал плавно, монотонно, как у рассказчика сказок. Казалось, что ни одна новость не обошла его стороной, и он непременно хотел поделиться ей с кем-нибудь, а сегодня со мной. Я его слушала, соглашалась с ним, отвечая: да и точно. Иногда я вставляла какое-нибудь умное словечко. Тогда он заводился еще больше, и мысль его текла, словно быстрая речка.
Но, иногда я встречала его у мусорных контейнеров. Он доставал каждый пакет из ящика, развязывал его, пересматривал содержимое, а потом снова завязывал и возвращал на место. Когда в пакете попадалось съестное, он перекладывал его в свой вещевой мешок. Мне же было неудобно смотреть на него в это время, я отворачивалась и делала вид, что его не знала. Я думала, что и он чувствует тоже самое, несмотря на свое спокойное и невозмутимое лицо. А может быть я ошибалась.
Собранное на мусорках отдавалось собаке и десяти кошкам, которые жили в креозотных шпалах на конце его огорода. Эти, обиженные судьбой создания и искалеченные сибирскими морозами отроки, каким-то образом радовали деда. Но только те, кто видел этих обмороженных кошек, поймет, что жалость Петра вовсе не во благо: давая им возможность жить в этих ужасных условиях, он обрекал их на терзания. Но убить он их не мог, был сердоболен, в отличие от своей жены Нины, которая терпеть не могла кошек и грозилась расправой над ними, как только муж окажется в больнице.
И это день настал.
У деда Петра была грыжа в паху, он готовился к операции. Дома, по наставлению жены, он сбрил свою бороду, усы и обстриг коротко свой длинный волос, отмылся и надел чистую одежду. Все эти приготовления давались ему нелегко, и он делал это с нежеланием.
Этот человек так изменился, что его даже собака не узнала, кошки кинулись врассыпную, а друг прошел мимо.
Вот так преображение.
В больницу он приехал рано, врач его принял, осмотрел и отправил в палату.
На завтра ему была назначена операция.
В больнице дед Петро не лежал очень давно, поэтому вид врачей он воспринимал болезненно. А его богатое воображение рисовало страшную картину: будто лежит он на операционном столе и совсем не дышит, а рядом суетятся врачи, пытаясь вернуть его к жизни, он же смотрит на них сверху испуганным взглядом и пытается понять в чем дело; да он просто умер. От этих мыслей у него перехвалило дыхание и сердце заколотилось так быстро, что тошнота подступила к горлу.
«А ведь я и не жил толком. Мне всего лишь 65 лет… Сыну моему уже сорок. Какой кошмар! Кто бы мог подумать, что моя жизнь прервется в таком возрасте… Ох, сынок, сынок, а как живешь ты… Пьешь, семью бросил, ведь жизнь так коротка. А жена моя Нина, ведь я ее любил, когда-то и она меня. А теперь вот что… я даже не обсказал, как меня хоронить», – думал больной, лежа на кровати.
До самого вечера Петро мучился. Несколько раз он пытался уснуть, даже разговор с соседом по палате был сухим и коротким. Ничего его не радовало, а только одна мысль крутилась в голове: «Это мой последний день. А если каким-то образом я выживу, то жить буду по-другому».
Утром он встал очень рано, долго смотрел на ясное апрельское небо. Солнце уже было высоко, а больничный холодный двор казался мрачным и неуклюжим. Высокие стены корпусов, выкрашенные в грязно-розовый цвет, казалось, смотрели на деда с сочувствием, как смотрят на других тяжелых больных. А дворник, появившийся на горизонте, долго чиркал своей метлой по асфальту, словно выписывал слова: а я-то буду жить, а ты – нет. И, хотя он тоже выглядел серо и невзрачно на фоне двора, он тоже был частью вселенной и был живым.
Сосед лежал с закрытыми глазами. Дед Петро посмотрел на него и обвел взглядом небольшую палату с четырьмя койками и тремя тумбочками, возле раковины стоял холодильник и стол. Стены в белой плитке, на потолке две люстры. Все здесь было чужим и холодным, несмотря на белоснежную чистоту и строгость.
В комнату зашла медсестра, она напомнила больному, что есть сегодня нельзя и позвала смерить давление.
Но давление со вчерашнего дня не изменилось, как было 160 на 90, так и есть.
– Ничего, – сказала женщина в бледно-оранжевом костюме, – сейчас я вам дам таблеточку и все будет в порядке.
– Я что-то разволновался перед операцией, – словно оправдываясь, проговорил больной, желая услышать слова утешения в ответ.
– Все будет хорошо, не волнуйтесь, вы не первый и не последний.
– Спасибо, утешили!
Дед Петро ушел в палату.
Сосед проснулся и молча смотрел в потолок.
Дворника уже не было, но двое мужчин несли кого-то на носилках.
«Вот так и меня поволокут», – подумал дед Петро.
Измученный мыслями, больной лег на кровать и, как бы ему не было тошно, смог все же уснуть. И ему приснился странный сон, в котором все перемешалось – кошки, люди, собаки, и все агрессивны и хотят его растерзать, а он, умирающий, лежит возле мусорки и внимательно обводит всех взглядом. И тут сквозь сон слышатся слова доктора: «Петр Семенович! Петр Семенович!»
Старик вздрогнул и открыл глаза, над ним стоял его врач.
– Пойдемте со мной.
– Пора?
– Да.
В операционной было стерильно чисто, пахло спиртом и еще чем-то. Врачи в белых и голубых костюмах заканчивали приготовления к операции. Больного раздели догола, накинули на него какую-то материю и попросили надеть тряпочные бахилы. Дед Петро был послушным, но руки у него тряслись и плохо слушались, а дыхание стало учащенным и появилась одышка. И, казалось, страх сковал все тело и мешал логично думать.
«Будь, что будет, – подумал он и лег на операционный стол. – Что уж теперь говорить».
Больной обвел взглядом врачей, посмотрел на окно и приготовился ждать своей участи.
Операция прошла успешно, только наркоз долго мешал собраться с мыслями. Голова кружилась, а во рту пересохло. Но, то, что он был жив обрадовало и потрясло Петра Семеновича. А слова доктора: «Как вас звать?» – были самыми желанными в эту минуту. – «Петр Семенович», – ответил он каким-то далеким и глухим голосом. – «Очень хорошо!», – произнес ласково мужчина.
«Теперь все будет по-другому», – подумал дед Петро.
Через неделю его выписали домой.
Жена встретила мужа на пороге с улыбкой. А в доме по-прежнему было грязно. Раньше он не обращал на это внимания, а теперь заметил. В спальне стояли пакеты, принесенные когда-то с мусорки им самим.
«Вот поправлюсь и наведу здесь порядок… теперь все будет по-другому».
Кошки, исчезли из его жизни, вернее пропали они по вине жены, которая всегда грозилась расправой над ними, но дед Петро о них не вспоминал.
Я встретила его уже летом. Он был опрятно одет, чисто выбрит, а запах резкого одеколона разносился по всей улице. И голос его звучал по-другому, он был строгим и деликатным. Сперва мне показалось, что я общаюсь с двойником деда Петра или с его братом, но зная, что нет того и другого, я поверила в его перевоплощение.
И возле мусорных контейнеров я его больше не видела. Говорят, что он стал и правда другим.
Не исправим
Александр Семенович пил очень часто, но пьяницей он себя не считал.
В лет сорок он начал это гиблое дело, но потихоньку, по праздникам или после работы. Работал Александр Семенович слесарем. Закинет одну стопку вечерком и доволен. А его жена Варвара Егоровна – женщина нервная и требовательная, твердила:
– Ох, сопьешься, Александр! Ей богу сопьешься!
– Да что ты, Варя, такого быть не может, я вот выпил немножко и все, – отвечал он и думал: «Сейчас бы еще малеха выпить и больше не пить. Но завтра на работу, и придется ждать праздника, чтобы расслабиться по полной».
Праздник наступал и Александр Семенович радовался ему, как дитя. Теперь можно и выпить, никто не запретит и пофилософствовать от души с самим собой. И одна стопка следовала за другой.
– Хватит пить, Александр! – повышала голос Варвара Егоровна, когда его умное лицо становилось небрежно глупым и беззаботным, а строгая интеллигентная походка превращалась в угловатую и неуверенную.
И вся его худощавая фигура крадучись передвигалась по дому, боясь попасться на глаза своей непьющей жене. А когда она его обнаруживала, то громко и с укором кричала.
Когда Александр Семенович вышел на пенсию, пьянка стала продолжительнее и смачнее. Времени свободного было больше. В огороде управлялась жена, а сам Александр всю работу по дому не мог уже выполнять без бутылки. У него получалось это как-то невесело и долго, а выпив он оживал и, громко крякнув, брался за дело. В гараже у него всегда стояла заначка.
А однажды случилась неприятность. После недели питья, Александр Семенович заметил, что опорожнить мочевой пузырь ему удается с трудом, появились рези и боль. Он пожаловался жене и услышал:
– Я же тебе говорила, что допьешься.
– Похоже, я допился! – спокойно произнес он и сел на диван. А он вообще был всегда спокоен, не скандалил, не дрался, выпьет и ходит себе преспокойно по дому, словно тень, а потом засыпает где-нибудь.
Но сегодня он забеспокоился. Так страшно не было ему давно. Мочевой пузырь у него наполнялся, а сходить в туалет толком он не мог.
Промучился больной до трех часов ночи, а ночью сказал:
– Вызывай, Варвара, Скорую помощь, мочевой у меня заклинило.
– Допился! – громко произнесла она и вызвала врача на дом.
– Ох, хо-хо! – только и произнес муж.
Машина приехала через минут двадцать. За это время Александр Семенович несколько раз холодел, краснел, клялся, что в рот не возьмет спиртного, если останется жив. А мочевой пузырь, тем временем, все копился и становился больше. А Варвара думала, что давно бы вот так его переклинило, может быть он раньше бросил пить, ведь сколько он выпил – одному богу известно. Александр Семенович считал минуты и молился, чтобы его жизнь не оборвалась вот так, глупо и неприятно.
«И зачем я только пил… вот, если бы вернуться назад, то я ни за что бы не начал пить… где мои сорок лет», – думал больной.
Помощь ему оказали, он вздохнул с облегчением и сел не диван. Врач, мужчина степенный и важный, присев за стол в зале, сказал:
– Вы понимаете, Александр Семенович из-за чего у вас случился криз, вы человек взрослый и должны все понимать?
– Да, понимаю, – опустил глаза больной.
– Вот и хорошо! – обрадовался доктор такому пониманию. – Собирайтесь, поедете с нами.
– Нет, с вами я не поеду.
– То есть, как не поедете?
– Не поеду.
– Хорошо, от госпитализации вы отказываетесь, тогда распишитесь здесь, – показал доктор пальцем. – И вот вам список лекарств… и не злоупотребляйте соленым и острым, исключите всякие излишества, вы человек взрослый и умный.
– Я все понял, – основательно произнес больной.
– До свидания! Следуйте моим рекомендациям.
– Я все понял.
– До свидания! – сказала Варвара Егоровна и посмотрела на мужа, она давно не видела его таким покорным и воспитанным. Ведь от него, в последнее время, не дождешься слова приличного и доброго взгляда, а ходит, как в рот воды набравши, и лицо его вечно перекошено и недовольно. А тут – нате, интеллигент сраный.
Когда Скорая помощь уехала, Александра Семенович решил, что за свое здоровье надо браться окончательно и бесповоротно, а иначе конец. Он заварил себе семена укропа, тысячелистника, душицы и вышел на улицу. Свежий июльский ветерок был чистым и добрым.
«Как все-таки прекрасно жить на белом свете… и когда на тебя уже не давит мочевой пузырь, а лишь немножко потрясывает с похмелья – очень хорошо, – подумал он, глядя на раскидистую черемуху. – Нет, за себя надо взяться, ведь жизнь у меня одна и другой такой не дадут».
Из дому вышла жена, прилично одетая, напудренная.
– Я за лекарством, – громко и важно сказала она и направилась к воротам.
