Она замуровала все воспоминания об Омаре и всей этой истории очень тщательно, за двадцать лет ни разу не вспомнила об этом подонке, даже тогда, когда открыла на его деньги небольшое, но очень милое кафе в центре города. Как-то не вспомнила, и все. И не надо вопросов о деньгах. Так, небольшое наследство. Бизнес сразу пошел, и на сегодняшний день Венера была хозяйкой шести ресторанчиков, каждый из которых специализировался на одной из кухонь мира.
Но самое любимое ее кафе было то, первое, в стиле французской кофейни. Оно было открыто с восьми утра, всегда свежая выпечка и отличный кофе, а посетители, посетители кафе – это отдельная история. Венера обожала сидеть за самым дальним столиком и наблюдать за ними. Она могла провести в своем кафе весь день, и иногда, честное слово, у нее складывалось впечатление, что люди, приходящие сюда, все как один – инопланетяне. На улицах таких не встретишь, как они воплощались в ее кофейне? С каких планет телепортировались?
Венера улыбнулась:
– Понимаете, Жан… – в процессе беседы она все больше расслаблялась, голос ее становился мягче и глубже, напряжение уходило. – Что меня пугает больше всего: я стала слишком чувствительной, я стала сентиментальной, у меня – бессонница! Даже и представить не могла себе, что такое может быть… И этот голосок, который я слышу иногда…
Вот сейчас я могу о нем говорить, и это кажется ерундой, глупостью стареющей женщины, которая все чаще просыпается одна, даже если у нее есть любовник, потому что утро, вернее, утра становятся временем одиночества. Знаете, утром, как проснешься, все эти морщинки, мешки под глазами, грустные глаза. Наверное, такое может перенести только мужчина, который любит женщину, любит давно и окончательно. Я в такую любовь не верю, мужчины в моей жизни предпочитали и предпочитают видеть меня в форме, уверенной и жизнерадостной, что называется, «без проблем». И мне некому было рассказать все это, а вам рассказала, и… странное чувство, как будто фильм пересказала, кем-то сочиненную историю. Неужели это было со мной?
Венера замолчала, глядя в окно.
Я наблюдал за ней и ждал продолжения. Вопрос, какой у нее вопрос? Что она хочет понять?
Венера вздохнула и выдохнула:
– Хочу родить – и боюсь. – И заговорила торопливо, сбивчиво: – Я и усыновить хочу, просто не знаю, как правильно, у меня возраст, и мужа нет у меня, отец ведь тоже важен, можно усыновить, конечно, но я не знаю, может?.. – Она посмотрела на меня, а в глазах ее застыл вопрос: «А может, я еще выйду замуж? По любви? И буду счастлива?» Такой немного смешной и грустный вопрос. Вечный вопрос женщин, в сердце которых много любви, но которые не знают, что делать с этой любовью, и надеются, что замужество их спасет, что, выйдя замуж, они эту любовь воплотят. Они так хотят осчастливить мужчин и детей своей любовью, что совсем забывают о себе. И становятся несчастными.
– Знаете, Венера, вам подходит любой вариант, потому что дело не в ребенке или мужчине, дело в вас… – начал я, глядя ей в глаза. – Вы страдаете от прошлого греха не потому, что это какой-то то «особенный грех». К несчастью, грехом детоубийства отмечена почти каждая женщина «за тридцать». У вас – особенный случай, а не грех. Сейчас будет немного теории, которая может показаться вам странной, но так как идти вам уже некуда, придется ее выслушать и поверить. Или сделать вид, что поверили, и делать так, как я скажу. Хотя выбор у вас всегда есть. Можно в алкоголички податься. Замутить реальность, не просыпаться, жить в бреду, в вечном похмелье, хотите? Отличная анестезия, душевные травмы быстро превращаются в цирроз печени и – адьё… Хотите? Нет?
Я опять удивился тому, как много эмоций испытываю в контакте с этой женщиной. Злость кипела во мне, очень хотелось ругаться матом и орать на нее. Венера удивленно вскинула глаза на меня:
– Жан, я и пришла к вам потому, что мне больше некуда идти. Почему вы злитесь на меня? Мне уйти?
Я замолчал и снова посмотрел в себя: правда, странно, что-то кружит рядом с ней и задевает меня. Ловит меня. Злит. Что? Кто? Я сильно напрягся, я вслушивался, я затаил дыхание… Ну, конечно! Как же без него? Это он, мой старый знакомец, Багул. Демон, сущность, нечто, широко известное узким кругам как «пожиратель детей». Хотя нет, может и не широко известное, но чрезвычайно активное, потому что именно под его «руководством» каждую секунду в мире совершается один аборт. Это статистика, это реальные цифры про реальные аборты, и это только те аборты, информация о которых попадает в базы данных: ежегодно в мире производится сорок пять миллионов абортов. И, конечно, я не могу выйти на трибуну и рассказать о демонах, которые соблазняют людей. О демонах, что толкают людей в странные, изломанные, извращенные отношения, в которых ребенок просто не сможет выжить, зато демоны получают огромное удовольствие. Они наслаждаются болью, страданиями людей, а особенно – страданиями души, которая вечность ждала воплощения, дождалась его и через две-три, а то и шесть-десять недель, в страшных муках покидает этот мир и снова отправляется ждать своего часа. Эти мучения доставляют демонам особенное удовольствие. А уж души – способные мир изменить, сделать его более сбалансированным – о, они под особым контролем были, есть и будут всегда. Тут уж кто успеет первым: добрый, «светлый» покровитель, или представитель «темной стороны». Хотя иногда я думаю, что и здесь есть особый расчет. Тот, кто там, в вечности, держит баланс мира, вовремя подсказывает «светлым» или «темным», на какую забеременевшую девушку обратить особое внимание. Но, между нами, я больше сталкиваюсь с жертвами Багула.
Вот и Венера, она одна из них. Эта женщина должна родить, вернее, она может это сделать, и скоро она выйдет замуж – здесь все понятно. Зло не из будущего, зло из прошлого… Я опять смотрел на нее, слушал себя, дышал… Да, скорее всего, моя первая догадка верна. Тот ребенок, которого она должна была родить и не родила, был важен для Сущего. Он был из тех, кто держит баланс этого мира, шаман, если хотите. Она сразу попала под опеку «темной стороны». Ее старательно «оберегали» от рождения ребенка, потому что эта женщина – из тех, кого выбирают в матери так называемых «особенных», необычных детей, потому что матери эти сверхчувствительны и могут интуитивно понять, что лучше для ее малыша и как помочь ему проявить свой талант. Поэтому неважно, родит она или усыновит, ее ребенок будет талантливым, особенным и важным для баланса. И именно поэтому после аборта Зепар взял ее под опеку и сделал ее бесплодной, как будто бесплодной. Ей даже мысль не приходила, что может родить.
Венеру отвлекали от любви, от замужества и от рождения ребенка успешным бизнесом, деньгами и мужчинами, которые любили ее только за эффектную внешность, легкость в отношениях и равнодушие к их кошелькам, потому что у нее был свой доход.
«Говорить ей это все? Нужно ли ей это все? Нет, не нужно», – решил я про себя. Она настолько чувствительна и настолько необразованна в метафизическом смысле, что просто не поверит, или сочтет себя заранее не справившейся и откажется от миссии. Пожалуй, обойдемся без подробностей.
– Знаете, Венера, я не злюсь на вас, я злюсь на некоторое… м-м-м… напряжение, которое возникло здесь, вокруг нас, мне нужно поработать с ним. Думаю, я справлюсь. Дайте мне вашу руку, сейчас я буду говорить вам, все что вижу, вы сами переведете эти символы, сами расшифруете их.
Я взял руку Венеры и закрыл глаза. Настал момент перехода в визуальную реальность, я даже не знаю, как правильно назвать это состояние, я просто вижу, и то, что вижу, – существует. Я слышу звуки, чувствую запахи, я нахожусь там, в картинке, и одновременно – здесь, и рука моего посетителя в моей руке тому доказательство. И я заговорил:
– …Я – в пустыне, жаркой, нет, раскаленной от зноя. Огромные шары перекати-поля, серое от зноя небо, день на пике, плюс сорок как минимум. Я слышу крик, это не крик человека, это кричит верблюдица, она бежит по пустыне как безумная, в разгар зноя, когда все животные прячутся в норах или залегают в зарослях кустарников, в поймах рек. Она страдает, в ее крике – боль, она ищет свое дитя. Маленький верблюжонок, ее сын, где он?
Я задыхался от жары. Воздух плавился, размывая картинку. Мне казалось, что сейчас потеряю сознание, но уйти не мог. Я знал, что есть продолжение, эта история не закончилась. Держа руку Венеры, чувствуя ее пульс, я выплывал из обморока, марево таяло, и я увидел человека:
– …Я вижу странника, одинокого путника, он идет через пустыню, ему нравится быть одному, он уходит от людей. Он видит верблюдицу и зовет ее. Ему жаль ее, да, я вижу… Он надевает на нее веревку и ведет за собой. Он ведет ее туда, где она найдет своего верблюжонка… Да, ему можно верить… Можно верить…
Тяжело дыша, весь мокрый от пота, словно действительно вернулся из пустыни, я откинулся на спинку кресла:
– Венера, вы все запомнили? Вы все поняли? Запоминайте, важны детали!
Венера ошарашено смотрела на меня:
– Жан, верблюдица – это я? Верно?
– Уф, я не знаю, сейчас мне сложно что-то интерпретировать. Я сказал вам все, что видел. Вы получили визуальное воплощение вашей ситуации, вашего вопроса. Вы найдете своего верблюжонка, Венера, – улыбнулся я и добавил: – Найдете или родите, для Сущего все варианты подходят. – Венера вопросительно посмотрела на меня.
– А, не обращайте внимания, это я себе… Я помолюсь за вас, и вас прошу обрести привычку: начинать и заканчивать день с благодарственной молитвы. Вы придете ко мне еще три раза, я сделаю для вас амулет, мы еще о многом поговорим, но это – после. На сегодня – все. Я очень устал.
Венера кивнула, поднялась со стула, и я увидел, как тот прозрачно-серый карлик у нее на животе сжался и стал почти неразличим.
«Вот так, уродец. Кончилось твое время», – подумал я с удовлетворением.
Венера быстро шла по улице, у нее сегодня в одном из заведений (оно специализировалось на грузинской кухне) должен был состояться большой банкет, и нужно было все проверить и проконтролировать. Но как ни занята была ее голова, Венера, душой ли, интуицией ли, понимала, что жизнь ее изменилась, что она, Венера, перешла тот самый, намозоливший всем уши частым повторением, Рубикон и сожгла мосты. И что стала другой, она тоже чувствовала. В животе исчезла пустота, та самая дыра, куда уходили все ее чувства, ее жизнь и энергия. Откуда приходила тоска и печаль. Живот наполнился, стал круглый внутри… и живой, да, живой. Живой живот! Чудесно! Венера рассмеялась и прибавила шагу.
В ресторанчике, в небольшом, но все-таки банкетном зале, суетились официанты, к пяти часам должны были приехать хозяева банкета, а к шести – и первые гости. Венера забежала на кухню, убедилась, что все в полном порядке, закуски-салаты готовы, горячее в процессе и Марьям, королева тортов и повелительница пирожных, колдует над десертом. Венера положила в тарелку зелени, пару кусков брынзы и вышла в зал. Осталось дождаться заказчиков и тамаду, окончательно убедиться, что все в порядке, и можно поехать домой. А там не торопясь, во всех деталях вспомнить встречу с Жаном и насладиться ощущением рождающейся надежды на прекрасное будущее. Венера снова рассмеялась и повернулась к двери, на голоса – приехали хозяева банкета. Тарелка едва не выпала из ее рук. Прямо на нее, противно улыбаясь, шел юбиляр-полковник. Это был Омар, Валиханов Омар Рахимович, ее бывший любовник и убийца их ребенка.
– Венера, моя прекрасная Венера, как я рад встретить тебя! – он протягивал к ней свои грубые широкие руки с пальцами-сардельками, покусывал нижнюю губу, улыбаясь и разглядывая ее в упор. Венеру затошнило. Двадцать лет они жили в одном городе, и ни разу их пути не пересекались, словно они жили в разных измерениях. И вот сегодня, именно тогда, когда она вспомнила все, что с ними произошло, он возник из мрака прошлого – и стоит, и улыбается ей, и тянет свои руки навстречу.
– Я знал, что встречу тебя здесь, какая ты красивая, как живешь, расскажи-ка. Я про тебя иногда узнавал, запрещал тебя трогать, а на тебя и твои рестораны много желающих было, я охранял тебя, – он продолжал говорить.
Венера смотрела на его шевелящиеся губы и титаническим усилием сдерживала рвоту. Еще и брынза была у нее во рту, она никак не могла ее прожевать и проглотить, потому что ее ужасно тошнило! Через его плечо она поймала взгляд женщины, ее ровесницы, но выглядевшей старше из-за лишнего веса и безвкусного платья от турецких «кутюрье». Спутница Омара с отвращением смотрела на него, а когда поймала взгляд Венеры, сочувственно развела руками.
Венера поняла, что обменялась взглядами с женой юбиляра, и решила сразу воспользоваться этим. Мощным усилием она проглотила брынзу и, криво улыбнувшись, протянула руку Омару.
– Здравствуй, поздравляю тебя, давай позже поговорим, а сейчас по меню окончательно решим. С кем решаем? С тобой или… – деловито и сухо заговорила Венера.
– О, со мной меню не надо обсуждать, вот жена… Гуля, иди сюда, сюда иди быстро! – Омар брезгливо сморщил лицо, наблюдая за женой, которая, тем не менее, особо не спешила.
– Давайте присядем за столик, мне управляющий показал ваш заказ, по нему кухня сейчас все готовит, будете ли вносить коррективы в горячее? Время еще есть… – официально и несколько холодно заговорила Венера. – Количество гостей осталось прежним? Ничего не изменилось? Тамада уже пришел, вы можете обсудить с ним детали развлекательной программы.
– Нет-нет, никаких изменений и дополнений, все, как заказывали, с тамадой я поговорю, и могу сейчас же оплатить вторую половину заказа.
«Отлично!» – Венере все больше нравилась эта женщина, жена Омара. Вот любопытно, неужели она вышла за него замуж по любви? Впрочем, этого она никогда не узнает. Вряд ли они станут подругами. Венера вдруг прыснула, как девочка-подросток, представив дружбу с этой клушей, и удивилась: она сегодня много смеется. Она поняла, что ей нравится смеяться.
Положив деньги в сейф, что стоял в ее кабинете, Венера снова зашла на кухню, она решила удрать через черный вход, чтобы больше не встречаться с Омаром. Ей не терпелось подумать спокойно про все, что с ней сегодня произошло. Она была очень взволнована всеми событиями, но так как действительно была не очень сильна в метафизических дисциплинах, особо вдаваться в смыслы происходящего не собиралась, с нее хватит и того, что Жан пообещал.
Она поверила Жану безоговорочно, и именно потому была весела и легко смеялась, потому что он пообещал ей счастье.
На кухне Венера увидела, что Марьям стоит, задумавшись, перед тортом, но было видно, что думает она не о торте. Венера, сама себя не узнавая, подошла к ней и спросила: «Маша, с вами все в порядке? Вы не заболели?» Марьям вздрогнула от неожиданности, не в правилах Венеры было беседовать с работниками на посторонние темы. Венера была всегда предельно вежлива со своим персоналом, всегда корректна и улыбчива, но чтобы интересоваться здоровьем? Проявлять беспокойство?
И снова Марьям подумала о том, что у Венеры можно попросить денег на операцию Богданчика, и снова остановила себя.
– Думаю, не переборщила ли с кремом? Не слишком воздушный получился торт для сорокапятилетнего полковника? – попыталась пошутить Марьям.
– Такой торт есть нельзя, на него надо любоваться, и в этом смысле, да, Марьям, полковник этот торт не оценит. Судя по его жене, с чувством вкуса у него совсем плохо… – притворно вздохнула Венера и опять не удержалась от смеха. Марьям остолбенела. Что с Венерой? Обсуждать клиентов, гостей заведения? В присутствии подчиненных?..
Венера поняла, что хватила лишку, но это нисколько не охладило ее веселья, наоборот! И сама поражаясь себе, своему безумному порыву, спросила:
– Маша, а где можно научиться молиться?
– Научиться… что? – переспросила не менее обезумевшая Марьям.
– Ладно, Маша, закройте рот – муха залетит. Расслабьтесь, я пошутила, ерунда… До встречи завтра, – Венера выскользнула за дверь, оставив Марьям в полном раздрае.
Омар Рахимович сидел за столом, выходил встречать гостей, принимал подарки и выслушивал поздравления, но был словно в тумане.
Встреча с Венерой странно взбудоражила его, не то чтобы он снова захотел эту женщину, нет, его с возрастом стали устраивать простые, без прелюдий, отношения с такими же простыми женщинами, с которыми часто сводила его работа. То за сына придут просить, то за мужа, то сами влипнут в историю. Легко и просто они соглашались на встречи, что называется «интимного характера», на которые приглашал их Омар Рахимович, якобы для того чтобы обсудить детали.
Была у него и постоянная любовница, заводная бабенка, Клара, она ему нравилась, легкая, не брезгливая, услужливая. И благодарная, не только телом, но и долей в «деле», не очень чистом, конечно, но что делать, мир таков, жизнь такова.
Чистоплюи не выживают, Омар Рахимович был уверен в этом на все сто процентов. Чистоплюев он не любил, но придерживался мнения, что подчиненных надо набирать именно из таких, правильных. Из тех, кто жизнь свою по законам морали и этики строит. Они, даже если начальника своего не любят, все равно подсиживать и интриговать не будут, работу хорошо делают и никакими махинациями не занимаются.
«Таких все меньше в этом мире», – с сожалением подумал Омар Рахимович и достал мобильный. Он понял причину своего беспокойства: сын, его любимый единственный сын Амир до сих пор не позвонил ему, не поздравил отца с днем рождения. И наверняка не сделает этого, если не позвонить ему. Если не напомнить.
Омар Рахимович вздохнул, слушая гудки. Отключил дозвон и набрал водителя сына, Тимура. Этот, кстати, был из чистоплюев. Очень порядочный, очень честный, очень терпеливый и очень спокойный. «Не к добру все эти “очень”», – не раз думал Омар Рахимович. Вообще-то он симпатизировал Тимуру, но не мог ему простить, что такой он хороший, этот Тимур, матери своей звонит постоянно, деньги на учебу откладывает, от работы не отказывается, все к нему хорошо относятся. Не то что его сын. А его сын – разгильдяй и бездельник, грубиян и потаскун, проводящий ночи напролет во всяких сомнительных заведениях, о которых Омар Рахимович, если б не следил за сыном, и не узнал бы никогда.
Тимур ответил сразу, после третьего гудка.
– Тима, как там Амир? Проснулся? Напомни ему, что у его отца день рождения сегодня и много гостей, уважаемых людей, пришло. Должен подъехать он сюда, пусть не позорит меня. Если словами не поймет, разрешаю силу применить, – и Омар Рахимович утробно засмеялся, но быстро смех прервал. – Короче, Тимур, вези его сюда, хоть чучелом, хоть тушкой, понял?
Положил телефон в карман и направился к своему месту за столом, оттуда уже призывно махали друзья-сослуживцы. Проходя мимо оживленной кучки разнаряженных во все блестяще-вечернее «боевых подруг», услышал про «такого уникального экстрасенса», который «ну все видит, все, понимаете, у него каналы открыты, и в прошлое, и в будущее…». Покривился: «Ох уж эти наседки, ну какое у них будущее, дети вырастут, внуков нарожают, вот тебе и весь расклад, ан нет, все каких-то чудес хотят, из лягушек в царевны надеются выскочить». Подумал о сыне: может, женить его, может, семья удержит от падения, но представил надменное, равнодушное лицо Амира, его пустые глаза после загулов, его короткие, отрывистые ответы – и чуть не застонал в голос. Вот же, как все обернулось. Любил, баловал, все позволял, надеялся, что сын по мере взросления оценит такое отношение отца, ответит взаимностью, станет поддержкой, пойдет по стопам. А получилось наоборот, сколько раз Омар вытаскивал сына из разных заварушек, сколько раз приходилось ответ держать перед большими людьми, когда из разных неловких ситуаций выкручивался и просил за него.
Омар наткнулся глазами на жену и двух дочерей, оживленно болтавших с женой одного, очень «полезного в хозяйстве», банкира, и разозлился: «Вот же, толстая корова, нарожала дочерей, а еще одного сына – не смогла. Может, он был бы хорошим и продолжил род Валихановых». А может, зря он так злится иногда на сына, может, еще перебесится, перегуляет и остепенится.
Главное, пусть приедет сегодня, сейчас, сюда и роль хорошего сына сыграет, чтобы перед людьми не было стыдно.
Амир долго не мог прийти в себя, он слышал звонок телефона, чувствовал его вибрацию, злился на настойчивость звонящего, ненавидел весь мир, который ломился сейчас к нему в этом телефонном звонке. «Какого черта вы лезете ко мне? – пробормотал он. – Как я устал, как мне все надоело…»
– Кто-нибудь, возьмите трубу, ну сколько можно? – хриплый девичий голосок оказался куда более действенным. Амир приложил телефон к уху:
– Да?
– Это Тимур, отец ждет вас на банкете, много гостей, вам надо быть, – голос Тимура был почтителен, но настойчив.
– О-о-о-о… – застонал Амир. Его ломало так, что даже тихий, спокойный голос Тимура был невыносим. Он и представить не мог, как сейчас встанет и будет искать одежду, как будет шевелить руками и ногами, надевая ее, и как он куда-то поедет, и там будут люди, и громкая дурная музыка, и слегка пьяный отец, который полезет обниматься. Но выхода нет. Отец. Он, Амир, – раб своего отца, он окутан, спеленат, как младенец, иллюзия свободы – эти его тусы, девочки, выпивка и всякое другое. И когда он станет свободным по-настоящему?
Как он сюда попал, в эту квартиру? Явно вчера был перебор, и то, что он не ограничился виски, было понятно из общего состояния. Это было не только похмелье. Значит, опять соблазнился, потерял контроль и сожрал что-то… «Вот идиот», – подумал Амир. Помнил же, что у отца юбилей, что придется тащиться в кабак и давать представление – «любимый сын припадает к груди любящего отца».
В процессе этих бессмысленных обдумываний ситуации он напялил джинсы, нашел рубашку, посмотрел на девицу в кровати, увидел еще одну, на диване у огромного телевизора. Кто такие, как зовут? Как он попал в эту компанию? Он прошел по широкому коридору в кухню, поморщился от бардака и запаха, нашел в холодильнике бутылки с водой, открыл одну. И еще раз попытался вспомнить, как очутился в этой квартире. Квартира, кстати, ничего себе, интересная… Только странная немного… Вдруг Амир вспомнил про вчерашний разговор между хозяином квартиры, Али, и его девушкой. Амир еще удивился, что у такого, непростого, если можно так сказать, человека, как Али, такая замухрышка в близких подружках. Они говорили о человеческих жертвоприношениях, и Али твердил, что для того чтобы приблизиться к Хозяину – он так произносил это слово, что было ясно, что оно именно с большой буквы, – нужна жертва, обязательно человеческая. А кошки и кролики – это так, для маленьких деток, которые решили поиграть в страшную игру. Игру, не более. А он, Али, играть не хочет! Девушка – ну правда, вообще непримечательная, но с очень яркими глазами – убеждала Али не делать этого, причем говорила не про жертву, на жертву ей было наплевать, пусть хоть десять их принесет. Она убеждала Али остаться маленьким, играть в игру, но не пытаться по-настоящему ввязываться в отношения с Хозяином. Она говорила, что это так страшно, что какой бы смелый и сильный Али ни был, он может не пережить этого опыта. Она говорила это так, словно для нее встречи с Хозяином были обычным делом. Словно она была хорошо «в теме»… Почему Али убеждал эту девчонку помочь ему, Амир толком не понял и на середине этого разговора уединился в дальней комнате с одной из девиц, которая, кстати, и вытащила из сумочки пару доз фена, амфетамина…
Постепенно события восстанавливались в памяти, и он вспомнил почти все. Как в одном клубе, куда они поехали с другом покурить кальян, он случайно, да-да, случайно, столкнулся с девушкой и пролил на нее виски. В качестве извинения угостил ее, потом за их столиком появилась еще одна девица, а потом еще одна, и кто-то из них предложил поехать к Али, потому что сегодня у него была какая-то «тринадцатая ночь», можно сказать «angel’s party» наоборот.
Ладно, какого черта думать про то, что было, он, может, никогда и не увидит этих людей больше. Ему надо срочно собраться, привести себя в порядок и ехать к отцу. Амир смотрел в окно, прикидывая, что это за район и куда должен приехать Тимур, чтобы забрать его.
– Что, болит голова? – раздался за спиной девичий, приятно низкий, голос. Он обернулся, в дверях стояла та самая замухрышка с яркими глазами.
– Все болит, не только голова, – неожиданно для себя пожаловался Амир.
Девушка подошла, положила руки ему на голову и, глядя в глаза, быстро сказала:
– Ты совсем близко к Нему, ты очень черный внутри, и уже поздно. Тебе уже все поздно. Он скоро доберется до тебя, и твои жертвы уже назначены… – она говорила все быстрее, Амир уже не понимал ни слова, но головная боль проходила, он оживал! Класс! Теперь понятно, почему Али так вцепился в эту замухрышку! Он возбудился, энергия забурлила в нем, он был не прочь трахнуть ее, прямо сейчас, здесь.
Она поняла его мысли, резко толкнула в лоб, он чуть не вылетел в окно.
– Все, пошел отсюда, давай, убирайся! – ее голос стал визгливым и противным, как у торговки на базаре.
Амир пожал плечами и пошел к выходу.
– Хоть скажи, что это за район? – буркнул перед дверью. Ответа не было.
Выйдя во двор, ослеп от яркого солнца, оглох от детского крика и ора птиц. Зрение вернулось, и он увидел свою машину и Тимура в ней. Амир даже не удивился, Тимур всегда находил его, куда бы его ни занесло. Амир догадывался, что отец следит за ним, а Тимур – пешка отца, ищейка и доносчик. Вначале здорово бесился, но потом смирился и наплевал.
Амир плюхнулся на заднее сиденье и скомандовал:
– Быстро домой, потом к отцу.
Тимур тронул машину и посмотрел в зеркало на Амира. Тот сидел задумчивый, удивительно трезвый и серьезный. Тимур не видел его таким никогда, а ведь уже три года работает в семье Омара Рахимовича водителем. Свозить на рынок домработницу, в магазины – жену и дочерей, иногда всю семью – в гости, но основная работа Тимура – возить сына Омара Рахимовича по его так называемым «делам»: кабаки, клубы, закрытые вечеринки, чьи-то дачи и загородные особняки. И даже не это основная работа.
Основная работа Тимура – все замечать и запоминать: номера других машин на стоянке, внешность промелькнувших людей, адреса, – и все сообщать Омару Рахимовичу. За это Омар хорошо платил, но все равно Тимур за месяц зарабатывал столько, сколько этот говнюк иногда тратил за одну ночь. Тимур сжал челюсти. Понятно, что было бы странно требовать от него любви и уважения к сыну своего работодателя. Но сегодня злость и отвращение к Амиру зашкаливали. Полчаса назад он получил смс-ку от матери. Та написала, что на операцию Богданчику нужны сорок штук баксов, она уже дала согласие на размещение просьбы о помощи на благотворительных сайтах, но надежды на спонсоров мало, надо думать что делать. Тимур понял, что его личные жизненные планы отодвигаются на неопределенный срок, а сейчас главная задача – найти деньги на операцию. Долги, кредиты, с Омаром поговорить? Но сорок тысяч, господи боже мой… Он, конечно, понимал, что рано или поздно такая ситуация наступит, дела Богданчика были плохи. В последнее время он почти постоянно лежал в больнице. И было так жаль его, маленького, который и расти перестал, лежал тихо дома, когда его привозили после терапии домой, смотрел мудрыми глазами и словно старался увидеть что-то очень важное там, куда при жизни никто заглянуть не может.
Тимур смотрел на дорогу, но не видел ее. Он, такой уравновешенный всегда, такой спокойный и уверенный, что все делает правильно, сейчас чувствовал, как стремительно теряет контроль над собой. А все деньги, деньги, деньги… Тимур опять бесполезно разозлился на несправедливость жизни: сегодня он возил Анель, старшую сестру Амира, за подарком отцу, и та купила часы за какие-то абсолютно безумные, по мнению Тимура, деньги, пять тысяч долларов. А ведь кто-то носит часы за двадцать, а то и пятьдесят тысяч. Но как же так? Жизнь Богданчика стоит как какие-то часы, но попробуй скажи человеку с этими часами, чтобы он обменял их на операцию. Тимур аж зарычал от злости, зажмурился, открыл глаза и понял, что не успевает затормозить на пешеходном переходе. На дорогу уже ступил мужчина, и Тимур, давя на тормоз, мысленно заорал, чтобы тот остановился. И он остановился! И Тимур остановился! Они столкнулись взглядами, и Тимур выдохнул, и тот человек выдохнул. Тимур вопросительно поднял бровь и отстегнул ремень, но мужчина отрицательно покачал головой и спокойно перешел дорогу. Тимур смотрел ему вслед и никак не мог остановить дрожь в руках. «В чем дело? Долго мы будем здесь торчать?» – раздался недовольный голос Амира, он, казалось, и не заметил происходящего. Тимур пристегнул ремень и мягко тронул машину с места.
Я шел по аллее, размеренно дышал, но все не мог осознать того, что сейчас меня чуть не сбила машина. Меня чуть не сбила машина. То есть я так распустился, расслабился, растерялся, что очень быстро скатился на тот уровень реальности, где я – мишень, беззащитная и легкая добыча. Что со мной, как так быстро я ослабил все свои защиты? Почему это со мной происходит? Может быть, я вошел в очередной критический период, где все испытания, все сложности ведут меня к новому знанию? Я перехожу на новый уровень? А может, что-то очень важное упустил, где-то подставился, не отследил перекос? Но даже это не важно, а важно, почему я до сих пор так легкомысленно веду себя, не слежу за собой, не ловлю знаки, не обращаю внимания на тех, через кого приходит угроза. Этот парень за рулем, его лицо мне знакомо, почему я ушел, даже не попытавшись ближе взглянуть на него? А ведь я действительно откуда-то его знаю. Откуда?
Я начал вспоминать его лицо, «настроился на его волну», послал вопрос, и ответ пришел «обухом по голове». Знак был не для меня, знак был для того парня за рулем. Он тоже потерял контроль, он тоже позволил эмоциям захлестнуть его разум. Мы встретились «лоб в лоб» именно потому, что были в очень похожем состоянии. На разных уровнях мы проживаем похожие кризисы.
Я уверен, что я выплыву, а вот тот парень – не факт…
Я направился в сторону дома и вспомнил, как это было в первый раз. В первый раз, когда я потерял контроль и никак не мог совладать с собой. Что-то мощное словно схватило меня за шкирку и поволокло по темному тоннелю в неизвестность. Я думал, что схожу с ума, мир перекосился, я не понимал людей, хотя они говорили со мной на одном языке. Я видел прошлое и будущее каждого человека, проходившего мимо меня на улице. Все эти картинки, звуки, голоса непрерывно крутились вокруг меня словно торнадо, смерч. И я довольно долго находился под угрозой завертеться в этом урагане и сгинуть, исчезнуть. Спасение пришло неожиданно, оно пришло в четкой и оформленной картинке. Я сидел в компании друзей. Вокруг все болтали, пили пиво, смеялись над анекдотами и шутили надо мной, над моей отстраненностью.
– Ты влюбился, что ли? – наседала на меня Катька, подружка моей сестры.
Она была озадачена любовью, потому что совсем скоро должна была выйти замуж и уехать в Москву. Ее будущий муж работал водителем в крупной трансферной компании, возил всяких «випов» из аэропортов в отели и другие аэропорты и на уровень жизни не жаловался. Катя не то чтобы была влюблена в него, но и особенного отвращения он у нее не вызывал. Ей просто пора было замуж, ну, она так считала.
– Вот скажи, – зудела Катька у меня над ухом, – могу я ему верить? Вот он там, в Москве, хрен знает, чем занимается, с кем-то там встречается, звонит мне раз в два дня. А если я ему позвоню, то он вечно занят и говорить не может. Вот зачем я замуж за него пойду? А? Зачем?..
От ее зудения у меня сильно заболела голова, сдавило виски, меня даже затошнило. Я встал из-за стола и вышел на балкон. Закрыл дверь за собой, чиркнул спичкой, закуривая, и удивился тишине, которая обступила меня. Как будто я закрыл дверь, и за нею остался весь мир с его звуками. Тишина. Голова заболела еще сильнее, заболела нестерпимо, в ушах раздался звон, и сквозь этот звон я услышал скрипяще-шипящее: «Жаа-а-а-а-н! Жа-а-а-а-ан…» Кто-то звал меня, но не человек, точно. Я хотел уйти, вернуться к друзьям, но не мог сдвинуться с места. Онемевшие руки и ноги покрылись мурашками, сигарета словно приклеилась к пальцам, и глаза помимо моей воли поднялись вверх. Оттуда, сверху, словно огромная летучая мышь, вцепившись крюками пальцев в край балкона верхнего этажа, свесив уродливую голову вниз, на меня смотрела страшная, мерзкая старуха. Она слегка повернула голову и уставилась на меня немигающим взглядом. Я попятился, она, переступая руками, словно птичьими когтями, придвинулась ближе ко мне и прицепилась своими глазами к моим. Все, я больше не мог двигаться, я окаменел. Я мог только мысленно орать: «Кто-нибудь! Кто-нибудь, помогите!» Я беззвучно орал, а старуха понемногу, вкрадчиво, переступая когтями, придвигалась все ближе и ближе. Я уже не верил в спасение, начал сдаваться. Эта тварь могла спокойно забрать у меня всю мою силу, выпить всю мою жизненную энергию, и я не стал бы сопротивляться – страх сковал, парализовал меня.
Я много потом думал про страх, как легко он может из человека сделать червя, бессловесное «убогое», которое любой, уж не будем про демонов, любой другой червь легко может сожрать. Но это я потом думал. А тогда я стоял, онемев от ужаса, и понимал: баста, доигрался. Даже если эта хрень не сожрет меня, я тупо сойду с ума, потому что невозможно смотреть, как эта уродина приближается к тебе, и не сойти с ума. И вдруг:
– Жан?! Куда ты запропастился? Ты где? Тебя к телефону! – дверь балкона распахнулась, и сестра, моя сестра Майя, обладающая удивительным талантом появляться в нужном месте в нужный час, протянула мне телефонную трубку, откуда неслось дикое, несомненно, пьяное: «Але, Жаа-а-а-а-ан!» Все, морок улетучился, я смотрел на Майю и боялся поднять глаза. Аккуратно сделал шаг, другой, третий – и зашел в комнату. Там я выдохнул в телефон что-то вроде: «Конечно, приезжай», – и четким строевым шагом пошел на кухню. Майя как-то нервно хихикнула мне вслед, однако я даже не смог повернуться на этот смешок. Я боялся балкона!
По-прежнему аккуратно я зашел на кухню и сел на свое место, моя шея словно окаменела, я не мог повернуть голову в сторону и смотрел четко перед собой. Катька, довольно пьяненькая, бросилась меня обнимать так, словно мы не виделись десять лет. Мое напряжение достигло пика, звуки, свет, запахи, чувствительность усилились в десятки тысяч раз, я не мог этого переносить, этот вал сбивал меня с ног. Я сходил с ума, и вдруг, в невыносимом буйстве и смешении всех пяти чувств, возник островок тишины, и оттуда, именно оттуда, из центра урагана, пришла четкая и яркая картинка. Я стал разглядывать ее, и наступила тишина. Наступило спокойствие, которое нарушалось только одним – необходимостью эту картинку немедленно рассказать тому, кому она предназначалась. Это послание было адресовано Кате. Я отцепил Катины руки, развернул ее лицом к себе и, строго глядя, сказал:
– Внимание, сейчас ты звонишь своему Валерке и категорически запрещаешь ему ехать девятнадцатого мая в Шереметьево и везти того, кого он уже подписался везти, понятно? Звони!
